- Каждый несет свой крест, - улыбнулся я. – Говорят, что Господь не дает его нам не по силам.
Коган на меня несколько странно посмотрел.
- Курить идем? – сменил я тему.
- Ты иди, - нахмурился политрук, - А я тут вызова жду. – Показал он глазам на дверь, за которой прокураторствовала тетя Гадя.
$
Заметив в коридоре доктора Туровского и поняв, что добежать до него я со своими костылями я не успеваю, крикнул.
- Солосич! Соломон Иосифович! Подождите меня.
Доктор остановился и обернулся, глядя, как я стараюсь уверенно шкандыбать в его сторону. Блин горелый. Без костылей, наверное, получилось бы быстрее. На гипс я уже мог вполне уверенно опирать ногу.
- Соломон Иосифович, когда же, наконец, с меня снимут этот чертов гипс? – выпалил я.
- Ну что за молодежь нынче пошла, - устало покачал головой доктор. – Никакого терпежу.
- Так когда?
- Как только, так сразу. Такой ответ устраивает?
- Нет.
- Товарищ капитан, будете выпендриваться я вообще пропишу вам постельный режим. И палату – одиночку.
И понизив голос, добавил.
- Тут вас всем миром спасают, а вы с капризами лезете. Идите. Мне еще тут до партсобрания с генералом от интендантства разбираться. Матрасы, койки, подушки, клеенки на новый контингент у нас не предусмотрены. Выбивать придется. Хорошо еще генералы сами к нам ездят, а не у себя в предбанниках нас часами держат.
Посмотрел на меня придирчиво. Оценивающе.
- Что ордена надел – молодец. А еще лучше вам до собрания повторить Устав и Программу партии не мешает. Спрашивать же будут.
$
В палате веселье и дым коромыслом.
У нас новый постоялец. Без обеих рук. Веселый и хулиганистый.
Раков на гармошке наяривает, а новенький поет. Старшее поколение охотно подпевает.
$
Вот и верь после этого людям!
Я прижалась к нему при луне,
А он взял мои девичьи груди
И узлом завязал на спине.
$
Слабый запах разбавленного спирта плыл по палате.
- Кто на партсобрание идет? – спросил заинтересованно.
- Никто, - мне весело ответил Данилкин. – Мы с Анастасом беспартийные, а молодежь – комса голимая.
И снова задорно хором запели.
$
Сидели мы у речки, у вонючки. И было то в двенадцатом часу.
Ты прислонилася ко мне корявой рожей и что-то пела, ковыряяся в носу.
$
Я только рукой махнул на это безобразие. Не… Данилкин-то, Данилкин… почитатель Есенина… Куда катиться мир?
Взял брошюрки с Программой и Уставом и ушел в Большую курилку. Пока она практически пустая. Последние дни, как полагаю. Потом там будет курительный клуб ««Мороженное мясо»».
Затянулся жутко крепким ««Нордом»» - жуть термоядерные папироски, и прикинул к носу что у меня хорошего? А хорошего у меня как бонус за потерю памяти, что все что случилось, или прочитал я с Нового года, либо вообще услышал, впечатывалось мне в голову намертво. Мог страницами цитировать. Тот же ««Краткий курс»».
$
Обед также был сегодня приличнее, чем обычно. Порадовали нас красным борщом с чесночными пампушками. Мяса в борще мало, так, волоконца, зато дали каждому приличный кусок речной рыбы с картофельным пюре на второе. Компот как всегда был из сухофруктов. По нынешним временам – лакомство. В гуще урюк попадается, груша… В урюке косточка со сладко-горьким ядрышком.
Новенького в палате с ложечки ласково кормила молоденькая некрасивая санитарка.
Он оказался младшим лейтенантом – сапером. Молодой еще пацан, который, похоже, еще ни разу в жизни не брился. Руки потерял в тылу, обучая солдатиков как надо устанавливать противопехотную мину.
Он отчаянно завидовал Ракову, что у того руки целые и тот может на гармошке играть. А что ног нет, то по сравнению с отсутствием рук это мелочь.
- Я у нас на поселке первый гармонист был, - заявил он мне, представляясь и поминутно цыкая зубом.
Звали его грозно – Платон Кречетов. И он отчаянно смущался, что его кормят как младенца. И оттого часто санитарке грубил.
Та все стоически терпела.
$
Парторганизация госпиталя была вполне себе представительная, учитывая сильно кадрированный личный состав учреждения. Оба врача, комиссар с политруком, три медсестры, комендант госпиталя – уже встречаемый мною старшина и замполитрука. Это постоянный состав. Из переменного состава всего восемь ранбольных.
Я тут с удивлением узнал, что на всю страну, на весть СССР не больше четырех миллионов коммунистов. На все полторы сотни миллионов человек населения. И это через четверть века после революции!
- Товарищи коммунисты, прежде чем мы перейдем к повестке дня нашего собрания я хотел бы спросить вас, есть ли какие-либо ходатайства или пожелания по повестке, - замполитрука, который по совместительству еще тянул лямку секретаря местной комячейки, был серьезен и даже несколько важен.
- Слушаю вас, - это он уже не ко всем, а к вставшему высокому видному мужчине лет сорока. Командиру в форме госбезопасности. По три шпалы в петлицах и значком почетного чекиста на правой стороне груди. Заметные седые виски при черной шевелюре.
- Товарищи, позвольте представиться: капитан госбезопасности Лоркиш Илья Яковлевич. Коммунист. Начальник шестого отдела Управления Особых отделов НКВД. Прошу товарищей коммунистов разрешить мне присутствовать на вашем собрании, так как на нем рассматривается персональное дело коммуниста Ананидзе. Я замещаю в настоящий момент начальника пятого отдела нашего управления - майора госбезопасности Прохоренко, который является прямым начальником уже упомянутого политрука Ананидзе. Товарищ Прохоренко, к сожалению, плотно занят по службе, а в уполномочившего его Особом отделе Главсанупра# только кандидаты в члены партии и комсомольцы. Так что пришлось приехать мне.
$
$
# Г Л А В С А Н У П Р - Главное санитарное управление.
$
- Товарищи, какие будут предложения в ответ на такую просьбу, - вопросил зал парторг.
Встала старшая операционная медсестра и заявила.
- Пусть присутствует. Путь послушает. Но только с совещательным голосом.
- Другие предложения есть? – замполитрука обвел взглядом зал поверх очков. – Нет. Прощу голосовать. Кто: ««за?»»… ««Против?»»… ««Воздержался?»»… Единогласно. Оставайтесь, товарищ Лоркиш.
Пока чекист усаживался замполитрука держал паузу.
- Довожу до сведения коммунистов, что на нашем сегодняшнем собрании присутствует член Комиссии партийного контроля Центрального Комитета нашей партии товарищ Чирва-Коханная. Поприветствуем ее.
Все зааплодировали.
Тетя Гадя встала, коротко кивнула на три стороны и снова села на свой стул.
- Прошу, Гедвига Мосиевна, к нам в президиум, – радушно пригласил ее комиссар госпиталя.
- Не уговаривайте, - ответила она с места этакой ласковой строгостью. – Мы не управление, а контроль. Контроль осуществляется всегда несколько со стороны, а не из президиумов. Так что я тут, в уголке под фикусом, посижу. Послушаю ваших коммунистов.
- Что у вас? – подал голос замполитрука.
Встал комиссар моего авиаполка.
- Товарищи, моя фамилия простая и самая распространенная – Кузнецов. Старший батальонный комиссар. Я здесь представляю партийную организацию истребительного авиационного полка ПВО столицы, в котором служил коммунист Фрейдсон до того как попал к вам в госпиталь и встал на временный учет в вашу парторганизацию. Также я один из рекомендателей товарища Фрейдсона в члены ВКП(б). Прошу разрешения присутствовать.
Проголосовали и его. Естественно единогласно ««за»».
Потом призвав зал к порядку, замполитрука продолжил ведение собрания.
- Предложения по изменению повестки дня собрания есть? - замполитрука снова уверенно взял в свои руки бразды правления. – Нет?… Тогда переходим к первому пункту повестки. Обсуждение ноты товарища Молотова ко всему миру о зверствах немецко-фашистских захватчиков на оккупированных территориях СССР. Слово для доклада имеет политрук госпиталя коммунист Коган.
И когда только Саша сумел так хорошо подготовиться? - удивился я, слушая его доклад, ведь только вместе со мной утром эту ноту по радио слушал впервые. Вот талант ««агитатора, горлана, главаря»», как писал Маяковский. Слушал я его и надеялся, что в этом мире у меня появился такой умный и пробивной друг. И жить тут лучше с таким другом, чем без него. Чем вообще без друзей.
По первому вопросу приняли единогласно резолюцию, что каждый коммунист должен стать агитатором и распространять эту ноту и комментарии к ней по месту своего жительства среди соседей. Активно раскрывать глаза обывателям, что немец уже не тот, что в первую Мировую. Совсем не тот. А то у многих еще остались иллюзии, что немцы культурная нация. Как же? Нация Шиллера, Гёте, Канта и Маркса с Энгельсом.
По поводу гнойного отделения отчитывались Туровский и комендант госпиталя Шапиро. Шло постоянное перечисление кроватей, комплектов постельного белья, одеял, подушек, клеенок, как в наличии, так и в недостатке. Особенно перевязочного материала, которого потребуется в разы больше, чем при обычных клинических случаях.
- Я осмотрел все сам, - отчитывался комендант, - в Банно-прачечном отделении у нас хоть и стоит оборудование времен царя Гороха, но вполне ремонтопригодное и с возросшими объемами стирки оно справится. Надо только штат банно-прачечный расширить. Ну и над остальными комсомолками шефство взять. И теми, кто у нас уже есть и теми, кого заново призовут. Хозяйственно отделение также требуется расширить хотя бы на четыре бойца и одну полуторку, хотя этого явно мало, но хоть что-то. И дополнительно инструмент потребен: пилы, топоры и колуны... В Лужниках, в пойме за окружной ««железкой»», навалили с вагонов дрова кучами, но они все в виде узловатых корчеванных пней. Их рубить и колоть и пилить требуется на месте. Работка та еще – адова. Пень с корнями это не бревнышко ровное раскроить. И в отличие от отопления на баню и прачечную дрова требуются круглогодично. Соответственно на территории госпиталя нужен дровяной склад. С колес как сейчас работать уже не получится.
Туровский докладывался вторым.
- Все эти вопросы плюс вопросы по медицинскому персоналу я перед интендантством сегодня поставил. К нам целый генерал приезжал, видно сильно их сверху накрутили. Я ему корпус показал, где палаты пустые и сказал, что тут у нас будет ««генеральская»» палата. Вот как есть. И всех интендантов будем класть просто на пол. Внял. И вечером я еще встречаюсь с Лефортовским райвоенкомом по поводу призыва к нам девчат и ребят шестнадцати-семнадцати летнего возраста. И мужчин за сорок. Чем такая встреча закончится – отчитаюсь. Я остро понимаю необходимость создания такого отделения у нас, но и сроки руководство ставит не реальные. Придется, если товарищи коммунисты одобрят, подавать наверх встречный план поэтапного развития такого отделения у нас. Потому как понимаем, что людей надо лечить уже здесь и сейчас. И даже ««вчера»».
Богораз вклинился.
- Кстати, товарищи коммунисты, надо учитывать, что весной-летом из Горького вернется сюда из эвакуации основной состав госпиталя. Так что операционные и процедурные законсервированные я под палаты не отдам.
- Тогда придется в коридорах койки ставить, - заметила старшая перевязочная сестра.
- Коридоры у нас широкие, - улыбнулся Богораз. – А обморожения вещь сезонная. Есть и приятная для нас новость. Штаб формирования эвакуационных санпоездов, фронтовых госпиталей и медсанбатов освобождает наше здание и перебирается под крылышко НКПС. Лазарь Коганович уже подписал соответствующее постановление по своему наркомату и с Главсанупрому РККА все согласовано. Из сформированных уже эвакуационных санитарных поездов нам оставляют один полный экипаж до лета. До того времени когда схлынет вал обмороженных бойцов. Потом заберут. И в порядке усиления, придают нам в качестве заведующего гнойным отделением опытного доктора из железнодорожной больницы - Эстер Сергеевну Баумкрайц .
- Ойц!… - воскликнул Коган. – Вот так прямо.
- А что вам не нравится, товарищ Коган? – подал строгий голос комиссар Смирнов.
- Да нет… - смутился политрук. - Против Эстер Сергеевны я ничего не имею… Но… Как ранбольные воспримут ее фамилию, которая в переводе с идиш означает ««деревянный крест»»?
Народ заулыбался. Захихикал в кулачки.
- Деревянные кресты на могилах ставят немецкие оккупанты. Чем больше таких деревянных крестов будет, тем радостнее это станет нашим ранбольным. Главное, чтобы не пришлось нам ставить наши пирамидки со звездами. – Заявил Смирнов и сменил тему. - Идея со встречным поэтапным планом создания ожого-гнойного отделения мне кажется плодотворной. Есть мнение поручить коммунисту Богоразу: составить такой план на основе предложений, которые прозвучали на нашем партийном собрании от коммунистов и выйти с ним наверх. Возражения есть? Нет. Товарищ Богораз придется вам поработать сверхурочно, по коммунистически.
- Я не против, - Богораз снова поднялся со стула. – Знаю, что мне все помогут, к кому я обращусь за конкретикой. Тем более что такое планирование, к сожалению, главная работа главного врача.
- Переходим к следующему пункту повестки, - забубнил замполитрука. – Прием в члены партии из кандидатов. В наличии у нас пока только одна кандидатура – ранбольной Фредсон, которого приняли в кандидаты в члены ВКП(б) четвертого января 1940 года на Карельском фронте. Отводы по кандидатуре кандидата Фрейдсона есть? Нет. Товарищ Фрейдсон, как положено, расскажите свою биографию товарищам.
А вот это засада, подумал я, вставая, жалобно скрипя костылем по паркетному полу.
- Можете сидеть, Ариэль Львович, - милостиво разрешил комиссар Смирнов. - Товарищи не будем же мы заставлять человека стоять на костылях? По-моему это будет не гуманно.

- Переходим к следующему пункту повестки, - забубнил замполитрука. – Прием в члены партии из кандидатов. В наличии у нас пока только одна кандидатура – ранбольной Фрейдсон, которого приняли в кандидаты в члены ВКП(б) четвертого января 1940 года на Карельском фронте. Отводы по кандидатуре кандидата Фрейдсона есть? Нет. Товарищ Фрейдсон, как положено, расскажите свою биографию товарищам.
А вот это засада, подумал я, вставая, жалобно скрипя костылем по паркетному полу.
- Можете сидеть, Ариэль Львович, - милостиво разрешил комиссар Смирнов. – Товарищи, не будем же мы заставлять человека стоять на костылях? По-моему это будет не гуманно.
Зал одобрительно загудел.
Я сел на предложенный стул.
- Ну… Эта… - от волнения перекладывая костили из руки в руку. - Не помню я ничего из того что было до нового года. Но доктора-мозголомы из Сербского меня обнадежили, что это пройдет и память восстановится, - выдавил я из себя.
Мне почему-то стало за себя так стыдно, будто меня поймали публично за занятием онанизмом.
- Вот-вот… И я о том же… - вдруг ехидно заявил Ананидзе. – Он сам сомневается в том, что он Фрейдсон.
- Ананидзе, вам слова пока не давали, - строго одернул его Смирнов.
- Зато мы, его боевые товарищи, в этом не сомневается, - встал комиссар авиаполка, гневно брызнув взглядом на Ананидзе. – Товарищи, так как у товарища Фрейдсона затруднения медицинского порядка, что не удивительно, находясь в госпитале, то позвольте мне, как лицу давшему товарищу Фрейдсону рекомендацию в партию и как комиссару полка, в котором воевал Ариэль, рассказать его биографию. Она вся нам известна - коротка и пряма, как и положено ««сталинскому соколу»».
- Прошу, - разрешил ему председательствующий замполитрука. – Я вижу, что у коммунистов возражений нет.
Кузнецов перебрал ногами как породистый жеребец перед забегом, засунул большие пальцы рук за ремень, глухо прокашлялся и пошел шпарить наизусть.
- Ариэль Львович Фрейдсон родился 14 сентября 1917 года в селе Старый Обдорск Тюменской губернии в семье ссыльного революционера, видного деятеля партии анархистов-максималистов. Его отец – Лев Фрейдсон, пропагандист политотдела армии, погиб в 1918 году при подавлении мятежа Муравьева в Симбирске. Мать снова замуж так и не вышла, полностью посвятив себя воспитанию сына.
Комиссар авиаполка осмотрел аудиторию, то, как на нее производят впечатление его слова – слушали внимательно, даже Ананидзе, и продолжил.
- В 1931 году товарищ Фрейдсон окончил неполную среднюю школу в селе Старый Обдорск и поступил в Рыбно-оленеводческий техникум города Салехард, который закончил в 1934 году по специальности техник-моторист двигателей речных судов. В то же время посещал аэроклуб ОСОАВХИМ при аэродроме полярной авиации в Салехарде, где научился летать на легкомоторных самолетах. Просил комсомольскую путевку в училище гражданской авиации, желая стать летчиком полярной авиации. Но военный комиссариат города Салехарда решил по-иному, направив его на учебу в Оренбургское военное училище летчиков-наблюдателей. Вы позволите… - комиссар показал рукой на графин с водой.
- Пожалуйста, - замполитрука даже подвинул к нему стакан.
Комиссар авиаполка вкусно выпил полстана воды и продолжил.
- По окончании училища – полноценного трехлетнего курса обучения – товарищ Фрейдсон получил звание лейтенанта ВВС и был оставлен в училище в должности летчика-инструктора. Откуда в том же качестве был командирован в 1937 году после японской агрессии в Китай в том же качестве. Выполняя свой интернациональный долг, лейтенант Фрейдсон не только обучал летному мастерству китайских товарищей, но и сам принимал участие в боевых действиях. Лично сбил три японских самолета в пяти воздушных боях. В том числе новейший японский истребитель ««Зеро»».
По возвращении из китайской командировки, товарищ Фрейдсон награжденный орденом ««Знак Почета»» и повышенный в воинском звании до старшего лейтенанта, продолжил службу инструктором летной подготовки в Оренбургском училище.
Принимал участие в войне с белофиннами, где совершил тридцать шесть боевых вылетов на воздушную разведку в тылы противника. Сбил один вражеский самолет – истребитель ««Фоккер»». Был сам сбит. Лечился в ленинградском госпитале от раны и обморожения.
В январе 1940 года на фронте товарищ Фрейдсон Ариэль Львович был принят кандидатом в члены ВКП(б).
В межвоенный период обучался ночным и слепым полетам. Окончил курсы повышения летной квалификации командиров звеньев.
С начала Отечественной войны товарищ Фрейдсон в противовоздушной обороне столицы инструктором в запасном полку – обучал летчиков ночным полетам и переучивал их на новейший самолет МиГ-3. С начала октября прошлого года на боевой линии в должности адъютанта старшего истребительной эскадрильи нашего полка. Совершил двадцать четыре боевых вылета ночью. Водил в бой звенья и группы истребителей. Его группа сбила одиннадцать вражеских бомбардировщиков в небе столицы, из которых три сбил лично старший лейтенант Фрейдсон, за что награжден орденом Красной звезды и повышен в воинском звании. А двадцать восьмого ноября израсходовав все боеприпасы, таранил вражеский бомбардировщик, повторив подвиг летчика Талалихина. За отвагу и геройство десять дней назад он удостоен высокого звания Героя Советского Союза.
В быту скромен, у коммунистов и комсомольцев полка пользуется заслуженным авторитетом. Постоянно повышает свой политический уровень, ведет активную общественную работу как агитатор эскадрильи. Делу Ленина и лично товарищу Сталину предан.
Я считаю, что товарищ Фрейдсон достоит высокой чести быть членом партии большевиков. И не только я. Так считает вся парторганизация нашего истребительного полка. О чем мы и дали свои рекомендации вашему собранию.
При этом замполитрука показал залу два исписанных тетрадных листочка.
- У меня все, товарищи, - Кузнецов сел на вое место.
- А как у него с семейным положением? – спросила из-под фикуса тетя Гадя.
- Товарищ Фрейдсон холост, - ответил комиссар полка, не вставая с места. – Понять его можно – то китайская командировка, то финская война… Некогда было невесту искать. Но какие его годы? Найдет еще себе боевую подругу. Тем более что жилплощадь у него в Москве есть. Есть куда привезти жену.
Задали мне еще десяток ««каверзных»» вопросов по Уставу и Программе партии. По текущему политическому моменту. И удовлетворенные отпустили.
Проголосовали.
Единогласно - ««за»».
Но я бы сильно удивился, если бы заболотировали свежего Героя Советского Союза.
Поздравили меня тепло с ««высокой честью»».
Товарищ Чирва уверила меня, что утверждение в моей кандидатуры в ««верхней инстанции»» - политотделе Санупра московского гарнизона можно считать формальностью.
- Переходим к последнему вопросу нашей повестки – персональному делу коммуниста Ананидзе. Кто желает высказаться?
- Я, - поднял руку капитан ГБ Локшиц.

$
$
6
Утром вся палата, включая пришедшего брадобрея, радостно, взахлеб, обсуждали окончательное освобождение Калуги от немцев.
Цирюльник наш только незлобно поругивался на нас за то, что смирно не сидим.
- Сами порежетесь о бритву, вертясь и челюстью щелкая, а ведь подумают, что это я квалификацию потерял.
А радоваться было чему. После, казалось бы, уже выдохшегося контрнаступления под Москвой всего два дня потребовалось Красной армии, чтобы вычистить этот город от оккупантов. Пленных взяли кучу, техники навалом... О чем своим неповторимым голосом поведал нам по проводам диктор Левитан.
- Левитан личный враг Гитлера, - просветил нас Арапетян. – Точно говорю. На нас немцы такую листовку с неба бросали. Сулили кучу денег тому, кто его приведет к ним. Один он двух дивизий стоит. Он и еще Илья Эренбург, который каждую свою статью начинает и заканчивает фразой: ««Убей немца!»».
А я подумал, что эти личные враги Гитлера также оказались русские национал-большевики. Причем перестроились они раньше ЦК партии и ГлавПУРа.
До завтрака еще, под радио-аккомпанемент из черной тарелки русского струнного оркестра народных инструментов, мне неожиданно выдали новый ненадеванный еще халат и новую смену белья. И теплые войлочные тапочки подшитые кожей. Высокие - до щиколоток. Что удивительно сразу пару. Значит, гипс все же планируют снимать.
По такому разведпризнаку я и сам догадался, что сегодня меня будет терзать очень большое начальство. Что также было активно обсуждено всей палатой. Только вот ведомственная принадлежность такового начальства вызвала разные мнения вплоть до экзотических.
- Стоп! А вот и не подеретесь, - прикрикнул я на раздухарившихся сопалатников. – Кто будет тот и будет. А если бы, как Коля предположил, что приедет к нам сам товарищ Сталин, то переодели бы всех, а не только бедного еврея Фрейдсона, которого одного во всем новом и хрустящем и поставят пред очи большого начальства.
- Резонно, - ухмыльнулся Арапетян.
- Согласен, - кивнул опытный Данилкин. Его версия была, что разбираться с Ананидзе приедет сам Берия, ибо тут рядом.
Тут нам и завтрак принесли. Плотный. Кроме овсяной каши с порцией сливочного масла был омлет из ««яиц Черчилля»». И дополнительно кусок умопомрачительно пахнувшей копченой конской колбасы на дополнительном куске хлеба. Что только утвердило нас всех в приезде сегодня в госпиталь ну очень высокого начальства. Которое выше просто высокого. Ибо самое высокое начальство за колбасу для раненых похвалит, а просто высокое ее отберет, так как ««не положено»» утвержденной раскладкой пищевого довольствия Санупра РККА.
В палату заглянул Коган. Нашел меня глазами и прикрикнул.
- Давай, собирайся и ноги в руки. А то нам маякнули, что тетя Гадя уже выехала.
- Кто-кто? – не понял я.
Остальные мои сопалатники тоже, смотрю, ничего не поняли.
- Чирва-Коханная. Гедвига Мосиевна, - четко выговорил политрук. – Член комиссии Партконтроля ЦК. Ласково – тетя Гадя.
- За что же так женщину плохо обозвали? – возмутился майор.
- Это не женщина, а стальной карающий топор партии, - ухмыльнулся Коган. – Чирва – ее фамилия. Коханная – партийная кличка еще дореволюционная. Так, с двадцатых годов ее и пишут через тире. Официально.
Ранбольные только головами покрутили. Но оставили справку без комментариев.
- Сначала покурить надо, – заявил я, выходя в коридор.
- У комиссара в кабинете покурим, - отмахнулся от меня политрук единственной рукой. – Чирва – это сурово. Считай, что весь политсостав госпиталя без выговора не останется. Безотносительно твоего дела с Ананидзе.
- Но комиссар же сказал давеча, что выговор не приговор, - напомнил я.
- Так-то оно так… - Коган взъерошил отрастающие волосы. – Да только вот… Не хотелось бы. Ты-то что… всего гипсом помахал, а я стрелял в госпитале. Из неучтенного ствола, между прочим.
В кабинете комиссара госпиталя уже сидели за столом не знакомые мне полковник и старший батальонный комиссар. Все в авиационной форме с вышитыми нарукавными знаками летчиков. Петлицы голубые, у полковника кант золотом вышит. А вроде как просветили меня уже раненые в курилке, что в действующей армии все должны по приказу перешить знаки различия защитного цвета.
Полковник уже в возрасте. Сходу года не определить, но ближе к полтиннику. На груди у него орден Красного знамени и медаль ««ХХ лет РККА»». Как меня просветил Данилкин, у которого была такая же медаль, что она совсем не юбилейная. И давали ее только тем, кто действительно прослужил в Красной армии двадцать лет. С 1918 года.
Старший батальонный комиссар был лет тридцати или сильно моложав. На груди ордена Красной звезды и Знак почета. Выше них маленький красный флажок депутата. На левом рукаве выше локтя вышитый золотом и серебром знак летчика. Ну и алые комиссарские звезды как полагается.
Оба комиссарских посетителя мне улыбались. Хорошо так.
««Поживем еще»» - подумал я, а то Коган по дороге успел засращать.
- Явились, не запылились, - госпитальный комиссар проглотил вырывающийся из глотки мат. – Тебя, Коган, только за смертью посылать. А вы старший лейтенант Фрейдсон никого из присутствующих здесь не узнаете? – сразу взял он быка за рога.
- Нет, - ответил я, - Никого кроме вас, товарищ полковой комиссар. А должен?
- А вы его узнаете? – повернулся Смирнов к авиаторам.
- Узнаю, – ответил старший батальонный комиссар. – Даже свидетельствую, что этот человек и есть капитан Фрейдсон Ариэль Львович. Адъютант старший второй эскадрильи нашего истребительного авиационного полка ПВО столицы.
- Я так же, как заведующий кадрами московского корпуса ПВО, подтверждаю, что этот человек Фрейдсон, - твердо сказал полковник.
Чую, у Смирнова с души камень свалился. Морщины на лице разгладились.
- Тогда товарищи подпишите акт опознания, - комиссар госпиталя подвинул им лист с отпечатанным на машинке текстом.
И повернулся к нам, сказав с облегчением.
- А вы, товарищи, садитесь. Можете курить.
Усевшись, я вытащил из кармана непочатую пачку ««Норда»» и неторопливо стал обрывать ей угол.
- Ариэль, а куда ты дел хорошие папиросы, которые мы тебе перед Новым годом привезли? – старший батальонный комиссар прищурил левый глаз.
- А вот это, товарищи, - взял слово Коган. – Мы и должны обязательно выяснить. Товарищ Фрейдсон после клинической смерти ничего не помнит. Но вы-то должны помнить, что вы привозили ему в гостинец. Потому как тут налицо мародерство, то есть кража у мертвого командира Красной армии.
Полковой комиссар Смирнов, молча, подвинул ко мне по столешнице раскрытую пачку ««Казбека»» и хрустальную пепельницу с тремя изломанными ««бычками»» в ней. А Когану сказал, что тот успеет еще выяснить, куда делись элитные папиросы из моей тумбочки.
Я не стал на этот раз кочевряжиться. Угостился.
У ««Казбека»» табачок оказался легкий и на вкус с кислинкой, которая щипала язык. Мне не понравилась. Но так как пачку от меня не убирали, то я, исполнившись нахальства, вторую папиросу просто прикурил от первой. Курить хотел. А с утра не удалось еще.
- Товарищи, а не напомните вы мне любезно, когда это я капитаном стал? – спросил я между двумя папиросами у военлётов. - В указе о присвоении мне звания Героя Советского Союза от двадцать седьмого декабря я именуюсь старшим лейтенантом. Двух недель не прошло.
Ответил старший батальонный комиссар.
- Просто по обычному летному бардаку. Представили тебя на капитана вместе с представлением на орден Красной звезды еще в середине ноября. За октябрьские бои. Потом был твой таран. Все летчики твоей эскадрильи как один подтвердили, что твой парашют сгорел в воздухе, и ты упал на землю. От такого не выживают. Так что и посмертное представление к Герою, которое мы направили наверх, и эти представления ходили по инстанциям одновременно. Но параллельно. Указ вышел раньше. А звание и орден пришли в полк первого января. Мы позвонили в госпиталь – нам сказали, что ты снова помер. И мы по тебе вторично поминки справили в полку. А теперь вот вызвали нас на опознание ««воскресшего Лазаря»». Так-то вот. Долго жить будешь, Ариэль, примета есть такая. Кого раньше времени похоронили – тот долгожитель. А тебя мы хоронили уже дважды. Конечно, надо бы перед строем полка у развернутого знамени, но… обстоятельства не за нас. Товарищ полковник… - повернулся комиссар к своему спутнику.
Тот положил на стол планшет, вынул из него бумаги и невзрачную картонную коробочку.
- Вот, Ариэль Львович, вам копия приказа о присвоении вам воинского звания ««капитан»». – И передал мне машинописный лист с печатями. – На основании него вам поменяют командирское удостоверение.
- А это от меня, - комиссар из своей сумки вывалил на стол полный комплект как голубых петлиц с уже прикрученными шпалами и крылышками. Так и зеленых, защитного цвета. И на гимнастерку и на шинель. Не забыл и нарукавные нашивки летчика. Золотой канителью шитые, не эрзац. И добавил, – Уголки на рукава, увы, отменили.
Я поднялся. Сказал внезапно охрипшим голосом.
- Служу Советскому Союзу.
- Не садись еще пока, - придержал меня полковник.
Потом сам как-то вытянулся. Посуровел лицом.
- От имени и по поручению Верховного Совета СССР вручаю вам, капитан Фрейдсон, заслуженную вами награду за защиту московского неба от немецко-фашистских стервятников осенью сорок первого года – орден Красной звезды.
И протяну мне через стол эту картонную коробочку.
Пожал мне руку.
- Поздравляю вас с высокой правительственной наградой.
Я опять обязался служить Советскому Союзу.
- А вот звезду Героя вам будут вручать в Кремле. Когда? Скажут заранее. Можете садиться.
- Вот еще, – старший батальонный комиссар протянул мне два длинных железных ключа с бородками на медном кольце. – Ты перед вылетом всегда оставлял дежурному по аэродрому ключи от своей комнаты. Держи.
- И где она – моя комната? – спросил я тупо, до боли, зажав эти слегка тронутые ржавчиной ключи в кулаке.
- В Москве. На улице Радио. Совсем недалеко отсюда. Вот точный адрес. – Он передвинул ко мне по столешнице сложенный вчетверо листок, вырванный из школьной тетрадки в косую линейку.
- Я знаю, где это, - встрял Коган, прочитав, что там написано.
- Вот ты его тогда и проводишь, - припечатал комиссар госпиталя.
Инициатива в армии всегда имеет самого инициатора.
В голове застучала мысль о том, что у меня есть жилье в Москве. То есть у Фрейдсона есть жилье в столице. И прописка московская. Вау!!! Это круто для летёхи. То есть уже капитана. Но получал он комнату в лейтенантских чинах.
А вообще я был всем этим настолько ошарашен, что даже не раскрыл коробочку с орденом. Спохватился, что пора полюбопытствовать хотя бы из вежливости. Под сверкающим новенькой красной прозрачной эмалью серебряным орденом в коробочке лежала бордовая орденская книжка. В ней написано красивым почерком на первой странице в три строчки ««Фрейдсон Ариэль Львович»».
На второй странице ««Красная звезда»» и номер. Номер совпадал с тем, что был выгравирован на самом ордене ниже винта. И дата награждения – 01.01.1942.
- А-а-а-а-а-… - протянул я.
- Старую твою орденскую книжку, куда были вписаны твои ««Веселые ребята»»## мы не нашли. А сюда их вписать никто номера не знал. Помнили, что только наградили тебя им в тридцать восьмом году, после командировки в Китай. Прости уж. – Развел комиссар руками.
- Она у него здесь, как и орден, - успокоил всех Коган.
$
$
# В Е С Е Л Ы Е Р Е Б Я ТА – жаргонное обозначение ордена ««Знак почета»».
$
- Ну что? Будем расходиться? – это комиссар госпиталя занервничал и стал смотреть на часы.
- Один момент, - показал ему открытую ладонь старший батальонный комиссар. – Ариэль, твой меховой комбинезон и унты мы отсюда забрали еще в начале декабря. Этим вещам летать надо, а не в госпитале пылиться. Вот там, у двери в вещмешке привез я тебе бурки, галифе и гимнастерку. Чтоб было в чем не стыдно из госпиталя выйти. Бурки черного фетра. Белых не нашли. А парадную шинель ты дома держал. Ключи я тебе отдал. Теперь все, - и протянул мне руку для пожатия.
Потом той же рукой хлопнул себя по лбу.
- Голова стала совсем дырявой. Про главное забыл.
Он снова залез в нагрудный карман гимнастерки и вынул оттуда два сложенных вчетверо листочка.
- Вот, держи. Тут рекомендации тебе в партию от меня и от комполка. У тебя позавчера кандидатский стаж вышел. Поздравляю. Не теряй.
- Спасибо, - я был глубоко тронут, что отцы-командиры не забыли даже такую мелочь. Хотя по текущим временам это вроде совсем не мелочь.
- Что спасибо? – удивился комиссар полка. - Заслужил. Не чему благодарить. В рекомендациях нами написана о тебе правда и только правда.
$
В ««предбаннике»» комиссарского кабинета Коган тормознул меня около своего стола, вынул из ящика ««спутник агитатора»» - складной швейцарский ножик о двух лезвиях с шилом и – главное - штопором. Ни слова не говоря, ловко орудуя одной рукой, проколол шилом мне левый лацкан халата.
- Теперь сам прикручивай орден. Мне одной рукой несподручно, - сказал, разглаживая на мне проколотый лацкан.
- Зачем? – спросил я, но коробку с орденом из кармана вынул.
- За надом, - буквально окрысился на мою тупость политрук. – Делай что говорят. Ты должен на тетю Гадю произвести хорошее первое впечатление. Что ты не только случайный герой, сослепу столкнувшийся ночью с вражеским самолетом, но зримо заслуженный орденоносец. Только одно я прошу тебя: не вздумай Чирве врать. Она ложь чует как легавая верхним чутьем. Лучше Мехлиса. Говори все как есть. Пусть лучше она тебя примет за туповатого мальчика, чем за прожженного махинатора, которого эта хохлушка подозревает в каждом еврее.
- Она украинка?
- Да. С польских земель. Мало того она еще из католической семьи. Даже не униатской. Может, ты этого не помнишь и не знаешь, а организаторами практически всех еврейских погромов до революции были католики.
- Ничего не понимаю, - сказал я, однако послушно привинчивая на лацкан орден. – Что же тогда русских во всем обвиняют?
- Тебе и не надо ничего понимать, – буквально прошипел Коган мне в ухо. - Не лезь в это во все. Ты должен быть прямой как твоя новая шпала в петлицах. Готовый выполнить любой приказ в любое время. Делу Ленина и лично товарищу Сталину предан. Все. Остальное потом, когда этот бардак тут закончится. Думай лучше о партсобрании на котором тебя в члены ВКП(б) принимать будут, а Ананидзе пропесочивать заодно персональным делом. Вот тогда, при всех госпитальных коммунистах, при всех проверяющих, ты сможешь Ананидзе задать свой прямой вопрос: где Соня Островская?
- Когда будет это партсобрание? – спросил я, воодушевившись.
- Сегодня после обеда.
- Как сегодня? – удивлению моему не было предела.
- А чего тянуть? Пошли. Надо еще второй твой орден на лацкан привернуть.
Я подхватил стоящий около двери приготовленный для меня однополчанами полупустой сидор с привязанными к нему бурками. Закинул его на плечо. Подхватил костыль.
- Я готов. Пошли.
Бурки и вправду были не ахти. Фетр черный – это полбеды, но вот кожаный набор на них светло-коричневый, как на белых бурках. Несимпатично как-то. Зато тепло. И не босиком же мне ходить по снегу. Тем более что у меня дом объявился. Наверняка не пустой.
В коридоре по дороге в свою палату я вдруг спросил Когана.
- Саш, а ты можешь поспособствовать, чтобы мне халат на пижаму поменяли?
- Зачем тебе?
- Ну-у-у-у… бурки теперь у меня есть. Тулупчик, надеюсь, в госпитале найдется какой-нибудь на время. Гипс снимут, так хоть по дворику госпитальному погулять без привязи, свежего воздуха глотнуть. А то эти окна крест-накрест заклеенные надоели уже.
$
Палата встретила неожиданной тишиной. Все мои сопалатники раскрыв рот, слушали раздававшийся из черной фибровой тарелке красивый женский голос.
- Шо такое? – спросил Коган.
На него шикнули, заткнули и только майор сжалился над нашим любопытством.
- Нота Молотова всему миру. Тихо.
Нашел в тумбочке свой орден, поколов еще дырку в лацкане, прикручивал его, прислушиваясь к радио.
««…имеющиеся в распоряжении Советского Правительства многочисленные документальные материалы свидетельствуют о том, что грабежи и разорение населения, сопровождающиеся зверскими насилиями и массовыми убийствами, распространены во всех районах, попавших под пяту немецких захватчиков. Непререкаемые факты свидетельствуют, что режим ограбления и кровавого террора по отношению к мирному населению захваченных сел и городов представляет собой не какие-нибудь эксцессы отдельных недисциплинированных военных частей, отдельных германских офицеров и солдат, а определенную систему, заранее предусмотренную и поощряемую германским правительством и германским командованием, которые сознательно развязывают в своей армии, среди офицеров и солдат самые низменные зверские инстинкты.
Каждый шаг германо-фашистской армии и ее союзников на захваченной советской территории Украины, Молдавии, Белоруссии и Литвы, Латвии и Эстонии, карело-финской территории, русских районов и областей несет разрушение и уничтожение бесчисленных материальных и культурных ценностей нашего народа, потерю мирным населением нажитого упорным трудом имущества, установление режима каторжного труда, голодовки и кровавых расправ, перед ужасами которых бледнеют самые страшные преступления, какие когда-либо знала человеческая история.
Советское правительство и его органы ведут подробный учет всех этих злодейских преступлений гитлеровской армии, за которые негодующий советский народ справедливо требует и добьется возмездия.
Советское правительство считает своим долгом довести до сведения всего цивилизованного человечества, всех честных людей во всем мире свое заявление о фактах, характеризующих чудовищные преступления, совершаемые гитлеровской армией над мирным населением захваченных ею территории Советского Союза.
Вы прослушали текст Ноты Народного комиссара иностранных дел Союза Советских Социалистических Республик товарища Молотова: ««О повсеместных грабежах, разорении населения и чудовищных зверствах германских властей на захваченных советских территориях»». Повтор нашего эфира слушайте сегодня после вечерней сводки Совинформбюро»».
И сразу большой многоголосый мужской хор на всю страну запел ««Вставай страна огромная…»» Проникновенно так запел как молитву.
- Вот тебе и праздник… - выдохнул я. - Давить их надо как гнойных гнид. А я тут валяюсь.
- Уже забыл, как неделю назад помер? – откликнулся Арапетян. – Долечись сначала, как положено. А то не долеченный боец – обуза подразделения.
- А что за праздник у тебя, Ариэль? - спросил Данилкин, слегка убавляя громкость тарелки, чтобы не забивала наши слова.
За меня ответил Коган, прибавив себе торжественности в голосе.
- Товарищи командиры, я представляю вам Фрейдсона Ариэля Львовича в связи с присвоением ему воинского звания ««капитан»». А также в связи с награждением его орденом Красной звезды.
- А мимо ««героя»» ты, значит, пролетел? – усмехнулся Раков.
- Почему пролетел? – удивился я.
- У нас так с комбатом было. За бои под Смоленском представили его к герою, а дали Красную звезду. И все.
- А указ был? – пристал к нему Коган. – Мало кого когда к чему представляют. И что все это и дают? Фигушки. Меня вон к Красному знамени представляли, а дали медаль. А некоторым представленным с нашего полка вообще ничего не обломилось. А на Арика указ был. Все его видели и все его читали. И сегодня полковник из штаба ВВС, когда орден ему вручал, сказал что ««звезду»» вручать будут отдельно. В Кремле.
- Вот это повезло, - завистливо протянул Раков. – Сталина живьем увидишь.
- Сталина там может и не быть, - предположил опытный Данилкин – Вручает звезды героев председатель президиума Верховного Совета СССР товарищ Калинин.
- Все равно повезло, - упорствовал Раков. – Я Кремль только снаружи видел. Внутрь туда так просто никого не пускают.
- Так. Ладно. Раз обмыть шпалы и звезды не получается, пошли, братцы, это перекурим. Арик, доставай, что там у тебя осталось вкусного, - Данилкин бодрился, а глаза были у него грустными.
$
Когда за мной пришел типичный мелкий чинуша с внешностью крысюка – мелкий, востроносый с глубоко посаженными черными глазками, представившийся инструктором из аппарата Партконтроля, звать меня на допрос к тете Гаде, я на своей койке читал ««Краткий курс»», что не осталось аппаратчиком не замеченным. Он моментом сделал мне замечание:
- А почему конспект не ведете?
- Так я же не по заданию, - отвечаю. - Для себя читаю.
Он даже бровь поднял от удивления, потом поманил за собой и пошел впереди, нисколько не сомневаясь, что я иду за ним следом.
По дороге в холле попалось на глаза объявление о партсобрании.
Блин, когда Коган все успевает? Ночами еще врачиху драть. Электровеник, блин.
Повестка дня была представлена интересная.

1. Обсуждение ноты народного комиссара СССР ко всему цивилизованному миру о зверствах немецко-фашистской военщины на оккупированных территориях СССР.
2. Задачи коммунистической организации госпиталя по обеспечению открытия в госпитале отделения ожого-гнойной хирургии.
3. Прием в члены ВКП(б).
4. Персональное дело коммуниста Ананидзе. А.Т.


$
Тетя Гадя оказалась миловидной старушкой за полтинник. Может больше. Точнее не сказать, ибо, как известно, маленькая собачка до веку щенок. Седину в волосах она не закрашивала, но эта масть - ««соль с перцем»» - ей очень шла. Росточку она была небольшого. Стройная, даже сухонькая. Фигура плоская. Лицо ««с остатками былой красоты»», как пишут в бульварных романах. Одета она была в длинную коричневую юбку и кремовую блузку скрепленную у горла камеей. На плечи накинут пуховый платок.
С шеи на цепочке свисали миниатюрные часы, циферблат которых он как раз рассматривала, когда я заходил в кабинет. Ну как кабинет. Пустая палата, в которую внесли стол со стульями, а кровати убрали.
««Вот ты какой, северный олень»» - пронеслись тараканы по внутренней стороне черепа. – ««Или вообще полярная лиса. То бишь – песец»». А что еще ждать от ««Девственницы Революции»»?
- Не стойте, молодой человек, присаживайтесь, - произнесла она, не поднимая на меня глаз. – А вы, Чечельницкий, свободны.
Это она уже своего аппаратного холуя выгоняет из помещения.
- Гедвига Мосиевна, - со вздохом произнес аппаратчик, увещевая ее, - этот молодой человек может быть очень опасен.
- Чем может быть опасен инвалид на костылях? – натурально удивилась Чирва-Крханная, добавив с раздражением. - И перестаньте тискать браунинг в кармане!
- Дык. Одного командира НКВД он уже сделал инвалидом. При этом был как раз в гипсе и на костылях, - привел аппаратчик свои ««неубиваемые»» аргументы..
- Я вам, товарищ Чечельницкий, не мешаю своим присутствием? – заелся я. – Успокойтесь. Я с женщинами не воюю. А вот с вами могу. Такой лоб и не на фронте… Окопался тут, в тылу, в тепле и при пайке повышенной калорийности, когда в Действующей армии в ротах политруков не хватает.
Ну да, с кем поведешься от того и наберешься. Коган на меня в этом смысле весьма благотворно действует.
Тетя Гадя неодобрительно покачала мне головой, а своему клеврету сказала.
- Идите, Чечельницкий, а то фронтовики нынче народ на язык резкий. За меня не бойтесь. Я же не боюсь. Кого мне тут бояться? Коммуниста?
Когда аппаратчик обиженно тихо прикрыл дверь, тетя Гадя сказала.
- Мне уже дали пару объяснительных записок и пяток доносов пришел самому товарищу Андрееву о том, что тут случилось. Но в них есть разночтения… Товарищ Андреев попросил меня разобраться… Хочу послушать вашу версию. Вы готовы?
$
$
# А Н Д Р Е Е В - Андреев Андрей Андреевич (1895-1971), старый большевик, революционер. В 1942 г. одновременно член Политбюро и секретарь ЦК ВКП(б), председатель Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б), член Оргбюро ЦК ВКП(б) и депутат Верховного Совета СССР.
$
- Как на духу! – ответил я.
- Вы крещеный? – тетя Гадя подняла брови вверх.
- Не помню, - пожал я плечами. - По крайней мере, не обрезанный.
- Тогда не будем тянуть время. Излагайте.
Я и изложил.
Все как было.
Все как с комиссаром госпиталя было оговорено в деталях.
Потом сухонький, но грозный член суровой комиссии Партконтроля попробовала пробить меня на воспоминания, но безуспешно. Амнезия, причем двойная, у меня самая настоящая. И моя. И Фрейдсонова. Так что даже играть ничего не пришлось. Был я искренен как дитё малое, чем видимо тетю Гадю я и подкупил.
Особенно после того как, горячась и сбиваясь в словах, стал заступаться за Островскую. Чувствую, что судьба девушки тронула Чирву, особенно если рассматривать с точки зрения здравого смысла, в чем обвинял ее Ананидзе.
По крайней мере, это было единственное за всю встречу, что она занесла в свой блокнот.
- Товарищ Фрейдсон, что вы хотите от жизни? – неожиданно спросила Чирва.
- Летать и бить врага, - не задумываясь, ответил я.
- А если вам врачи запретят летать?
- Возьму винтовку и пойду в пехоту. Давить фашистов надо как гнид, чтобы не плодились.
- Вы же не умеете командовать пехотинцами. Капитан в пехоте ротой, а то и батальоном командует. Держать же капитана рядовым бойцом политически неверно, да и накладно для казны.
- Тогда на пулеметчика, думаю, недолго выучиться. И с пулеметным взводом поверьте, Гедвига Мосиевна, я справлюсь.
- Вы храбрый человек, Ариэль, - покачала она седоватой головой. - Но с такими знаниями как у вас сейчас только в эсеровские бомбисты подаваться. Они у них были одноразовые.
Тут я и зашел с последних козырей.
- Считаю, что до крайностей не дойдет. Если вы про то, что я все забыл, чему меня учили, что умел сам, то снова выучить недолго. Научился один раз летать. Научусь и другой. Летчики, осваивая новый тип машин, считайте, что снова учатся летать.
- Хорошо, – улыбнулась старушка. По-доброму так улыбнулась. – Идите. Найдите там Чечельницкого и позовите его сюда, если вам не трудно.
- На фронт его отправьте с воспитательными целями. В ротах действительно политруков не хватает. Это я от многих слышал тут.
- Я подумаю над вашими словами, - кивнула Чирва, показывая, что аудиенция окончена.
Когда я уже открывал дверь, окликнула.
- И письменную объяснительную записку на мое имя отдайте комиссару госпиталя. А то от Вашеняка и Недолужко я такие бумаги имею, а от вас нет. Папочка будет неполной. А это нехорошо.
- Там еще Кузьмич свидетель, - напомнил я.
- Я знаю, - снова улыбнулась мне Чирва. – Идите. Не устраивайте в дверях сквозняка.
$
Коган и Чечельницкий в коридоре мило беседовали друг с другом, подпирая противоположную стенку.
Чечельницкому я просто большим пальцем через плечо указал на дверь и тот тут же за ней скрылся.
А Коган мне выговорил.
- Запомни на всю оставшуюся жизнь, Ари, если хочешь сделать нормальную карьеру. Умный умножает количество друзей, а не врагов. Враги и так сами собой заводятся, от сырости. Безо всякого твоего участия. Ты же как вчера родился…
- Я действительно, Саша, вчера родился. Ну, не вчера… неделю назад.
- Черт, я как-то выпустил это из виду. Извини.
- Да не за что. Понимаю, что выгляжу более старым. Более опытным. Но… что есть, то есть.
- Тяжело тебе в жизни будет, – вздохнул Коган.
- Каждый несет свой крест, - улыбнулся я. – Говорят, что Господь не дает его нам не по силам.
Коган на меня несколько странно посмотрел.
- Курить идем? – сменил я тему.
- Ты иди, - нахмурился политрук, - А я тут вызова жду. – Показал он глазам на дверь, за которой прокураторствовала тетя Гадя.
$
Заметив в коридоре доктора Туровского и поняв, что добежать до него я со своими костылями я не успеваю, крикнул.
- Солосич! Соломон Иосифович! Подождите меня.
Доктор остановился и обернулся, глядя, как я стараюсь уверенно шкандыбать в его сторону. Блин горелый. Без костылей, наверное, получилось бы быстрее. На гипс я уже мог вполне уверенно опирать ногу.
- Соломон Иосифович, когда же, наконец, с меня снимут этот чертов гипс? – выпалил я.
- Ну что за молодежь нынче пошла, - устало покачал головой доктор. – Никакого терпежу нет.
- Так когда? – настаивал я.
- Как только, так сразу. Такой ответ устраивает? – съехидничал врач.
- Нет, - честно ответил я.
- Товарищ капитан, будете выпендриваться я вообще пропишу вам постельный режим. И палату – одиночку.
И понизив голос, добавил.
- Тут вас всем миром спасают, а вы с капризами лезете. Идите. Мне еще тут до партсобрания с генералом от интендантства разбираться. Матрасы, койки, подушки, клеенки на новый контингент у нас не предусмотрены. Выбивать придется. Хорошо еще генералы сами к нам ездят, а не у себя в предбанниках нас часами держат.
Посмотрел на меня придирчиво. Оценивающе.
- Что ордена надел – молодец. А еще лучше вам до собрания повторить Устав и Программу партии не мешает. Спрашивать же будут.
- Про Соню что-нибудь известно?
- Опять за рыбу деньги! – вплеснул руками Туровский. – С тобой еще не до конца все порешали. Давай будем действовать постепенно. Мне Соня все же ближе чем тебе, но я же не тороплю события, хотя девочку жалко до слез. Все. Иди…
В конце коридора показалась доктор Шумская, и Туровский поспешил к ней, избавившись таким образом от меня.
$
В палате веселье и дым коромыслом.
У нас новый постоялец. Без обеих рук. Веселый и хулиганистый.
Раков на гармошке наяривает, а новенький поет. Старшее поколение охотно подпевает.
$
Вот и верь после этого людям!
Я прижалась к нему при луне,
А он взял мои девичьи груди
И узлом завязал на спине.
$
Слабый запах разбавленного спирта плыл по палате.
- Кто на партсобрание идет? – спросил заинтересованно.
- Никто, - мне весело ответил Данилкин. – Мы с Анастасом беспартийные, а молодежь – комса# голимая.
$
$
# К О М С А – (жарг.) комсомольцы.
$
Анастас не обращая на меня внимания, терзал Ракова.
- ««Девочку Надю»» умеешь?
- А то! – подбоченился танкист.
- Давай! – махнул майор рукой.
Раков растянул меха баяна, а Арапетян запел речитативом с легким кавказским акцентом, пожалуй даже нарочитым несколько, для юмора.
$
Карапет мой ягода,
Люби менэ два года.
А я тебя три года.
Тибэ прямой вигода.
$
И опять ржут всем автобусом. А оторжавшись снова запели хором.
$
Сидели мы у речки, у вонючки. И было то в двенадцатом часу.
Ты прислонилася ко мне корявой рожей и что-то пела, ковыряяся в носу.
Ты пела так, что выли все собаки, а у соседа обвалился потолок.
И мне хотелся без шума и без драки тебя обнять, поднять и шмякнуть об пенек.
$
Я только рукой махнул на это безобразие. Не… Данилкин-то, Данилкин… почитатель Есенина… Куда катиться мир?
Взял брошюрки с Программой и Уставом и ушел в Большую курилку. Пока она практически пустая. Последние дни, как полагаю. Потом там будет курительный клуб ««Мороженное мясо»».
Затянулся жутко крепким ««Нордом»» - жуть термоядерные папироски, и прикинул к носу что у меня хорошего? А хорошего у меня как бонус за потерю памяти, что все что случилось, или прочитал я с Нового года, либо вообще услышал, впечатывалось мне в голову намертво. Мог страницами цитировать. Тот же ««Краткий курс»».
$
Обед также был сегодня приличнее, чем обычно. Порадовали нас густым красным борщом с чесночными пампушками, даже каплей сметаны. Мяса в борще мало, так, волоконца, зато дали каждому приличный кусок речной рыбы с картофельным пюре на второе. Компот как всегда был из сухофруктов. По нынешним временам – лакомство. В гуще урюк попадается, груша… В урюке косточка со сладко-горьким ядрышком. Праздник!
Новенького в палате с ложечки ласково кормила молоденькая некрасивая санитарка.
Он оказался младшим лейтенантом – сапером. Молодой еще пацан, который, похоже, еще ни разу в жизни не брился. Руки потерял в тылу, обучая солдатиков как надо устанавливать противопехотную мину. Ту самую, про которую генерал Карбышев говорил: ««К чему мне здоровые фугасы. Ты врагу пятку оторви и этого достаточно»».
Мамлей отчаянно завидовал Ракову, что у того руки целые и тот может на гармошке играть. А что ног нет, то по сравнению с отсутствием рук это - по его мнению - мелочь.
- Я у нас на поселке первый гармонист был, - заявил он мне, представляясь и поминутно цыкая зубом.
Звали его грозно – Платон Кречетов. Такие имя-фамилие бы летчику-штурмовику, а не минеру.
Он отчаянно смущался, что его кормят как младенца. И оттого часто санитарке грубил. Та все стоически терпела.
$
Парторганизация госпиталя была вполне себе представительная, учитывая сильно кадрированный личный состав учреждения. Оба врача, комиссар с политруком, три медсестры, комендант госпиталя – уже встречаемый мною старшина и замполитрука. Это постоянный состав. Из переменного состава всего восемь ранбольных. Еще некоторые отсутствовали по уважительной причине – были без сознания или лежали в палатах пластом без движения.
Я тут с удивлением узнал, что на всю страну, на весть СССР не больше четырех миллионов коммунистов. На все полторы сотни миллионов человек населения. И это через четверть века после революции!
- Товарищи коммунисты, прежде чем мы перейдем к повестке дня нашего собрания я хотел бы спросить вас, есть ли какие-либо ходатайства или пожелания по повестке, - замполитрука, который по совместительству еще тянул лямку секретаря местной комячейки, был серьезен и даже несколько важен.
- Слушаю вас, - это он уже не ко всем, а к вставшему высокому видному мужчине лет сорока. Командиру в форме госбезопасности. По три шпалы в петлицах и значок почетного чекиста на правой стороне груди. Заметные седые виски при черной шевелюре.
- Товарищи, позвольте представиться: капитан госбезопасности Лоркиш Илья Яковлевич. Коммунист. Начальник шестого отдела Управления Особых отделов НКВД. Прошу товарищей коммунистов разрешить мне присутствовать на вашем собрании, так как на нем рассматривается персональное дело коммуниста Ананидзе. Я замещаю в настоящий момент начальника пятого отдела нашего управления - майора госбезопасности Прохоренко, который является прямым начальником уже упомянутого политрука Ананидзе. Товарищ Прохоренко, к сожалению, плотно занят по службе, а в уполномочившем Ананидзе Особом отделе Главсанупра# только кандидаты в члены партии и комсомольцы. Так что пришлось приехать мне.
$
$
# Г Л А В С А Н У П Р - Главное санитарное управление.
$
- Товарищи, какие будут предложения в ответ на такую просьбу, - вопросил зал парторг.
Встала старшая операционная медсестра и заявила.
- Пусть присутствует. Путь послушает. Но только с совещательным голосом. Чтобы не было тут…
Что ««тут»» она не договорила.
- Другие предложения есть? – замполитрука обвел взглядом зал поверх очков. – Нет. Прощу голосовать. Кто: ««за?»»… ««Против?»»… ««Воздержался?»»… Единогласно. Оставайтесь, товарищ Лоркиш.
Пока чекист усаживался замполитрука держал паузу.
- Довожу до сведения коммунистов, что на нашем сегодняшнем собрании присутствует член Комиссии партийного контроля Центрального Комитета нашей партии товарищ Чирва-Коханная. Поприветствуем ее.
Все зааплодировали.
Тетя Гадя встала, коротко кивнула на три стороны, показала рукой что аплодисменты излишние и снова села на свой стул. Скромная.
- Прошу, Гедвига Мосиевна, к нам в президиум, – радушно пригласил ее комиссар госпиталя.
- Не уговаривайте, товарищ Смирнов, - ответила она с места этакой ласковой строгостью. – Мы не управление, а контроль. Контроль осуществляется всегда несколько со стороны, а не из президиумов. Так что я тут, в уголке под фикусом, посижу. Послушаю ваших коммунистов.
- Что у вас? – подал голос замполитрука.
Встал комиссар моего авиаполка.
- Товарищи, моя фамилия простая и самая распространенная – Кузнецов. Старший батальонный комиссар. Я здесь представляю партийную организацию истребительного авиационного полка ПВО столицы, в котором служил коммунист Фрейдсон до того как попал к вам в госпиталь и встал на временный учет в вашу парторганизацию. Также я один из рекомендателей товарища Фрейдсона в члены ВКП(б). Прошу разрешения присутствовать.
Проголосовали и его. Естественно единогласно ««за»».
Потом призвав зал к порядку, замполитрука продолжил ведение собрания.
- Предложения по изменению повестки дня собрания есть? - замполитрука снова уверенно взял в свои руки бразды правления. – Нет?… Тогда переходим к первому пункту повестки. Обсуждение ноты товарища Молотова ко всему миру о зверствах немецко-фашистских захватчиков на оккупированных территориях СССР. Слово для доклада имеет политрук госпиталя коммунист Коган.
И когда только Саша сумел так хорошо подготовиться? - удивился я, слушая его доклад, ведь только вместе со мной утром эту ноту по радио слушал впервые. Вот талант ««агитатора, горлана, главаря»», как писал Маяковский. Слушал я его и радовался, что в этом мире у меня появился такой умный и пробивной друг. И жить тут лучше с таким другом, чем без него. Чем вообще без друзей.
По первому вопросу приняли единогласно резолюцию, что каждый коммунист должен стать агитатором и распространять эту ноту и комментарии к ней по месту своего жительства среди соседей, в очередях, в транспорте. Активно раскрывать глаза обывателям, что немец уже не тот, что в первую мировую. Совсем не тот. А то у многих еще остались иллюзии, что немцы культурная нация. Как же? Нация Шиллера, Гёте, Канта и Маркса с Энгельсом.
По поводу гнойного отделения отчитывались Туровский и комендант госпиталя Шапиро. Шло постоянное длинное перечисление кроватей, комплектов постельного белья, одеял, подушек, клеенок, как в наличии, так и в недостатке. Особенно перевязочного материала, которого потребуется в разы больше, чем при обычных клинических случаях.
- Я осмотрел все сам, - отчитывался комендант, - в Банно-прачечном отделении у нас хоть и стоит оборудование времен царя Гороха, но вполне ремонтопригодное и с возросшими объемами стирки оно справится. Надо только штат банно-прачечный расширить. Ну и над остальными комсомолками шефство взять. И теми, кто у нас уже есть и теми, кого заново призовут. Печки в крыльевых корпусах в порядке – заселяйся и топи, если есть чем. Центральный корпус у нас, как вам всем известно, на центральной котельной и водяном отоплении – также в порядке. Но хозяйственно отделение требуется расширить хотя бы на четыре бойца и одну полуторку, хотя этого явно мало, но хоть что-то. И дополнительно инструмент потребен: пилы, топоры и колуны... В Лужниках, в пойме за окружной ««железкой»», навалили с вагонов дрова кучами, но они все в виде узловатых корчеванных пней. Их рубить и колоть и пилить требуется на месте. Работка та еще – адова. Пень с корнями это не бревнышко ровное раскроить. И в отличие от отопления на баню и прачечную дрова требуются круглогодично. Соответственно на территории госпиталя нужен дровяной склад расширить. С колес как сейчас работать уже не получится.
Туровский докладывался вторым.
- Все эти вопросы плюс вопросы по медицинскому персоналу я перед интендантством сегодня поставил. К нам целый генерал приезжал, видно сильно им сверху хвоста накрутили. Я ему корпуса показал, где палаты пустые и сказал, что тут у нас будет ««генеральская»» палата. Вот как есть. И всех интендантов будем класть просто на пол. Внял. Обещал открыть линию снабжения. Вечером я еще встречаюсь с Лефортовским райвоенкомом подполковником Накашидзе по поводу комсомольского призыва к нам девчат и ребят шестнадцати-семнадцати летнего возраста. И мужчин за сорок. Этих на военную службу. Чем такая встреча закончится – отчитаюсь. Я остро понимаю необходимость создания такого отделения у нас, но и сроки руководство ставит не реальные. Придется, если товарищи коммунисты одобрят, подавать наверх встречный план поэтапного развития такого отделения у нас. Потому как понимаем, что людей надо лечить уже здесь и сейчас. И даже ««вчера»».
Богораз вклинился.
- Кстати, товарищи коммунисты, надо учитывать, что весной-летом из Горького вернется сюда из эвакуации основной состав госпиталя. Так что операционные и процедурные законсервированные я под палаты не отдам.
- Тогда придется в коридорах койки ставить, - заметила старшая перевязочная сестра.
- Коридоры у нас широкие, - улыбнулся Богораз. – А обморожения вещь сезонная. Есть и приятная для нас новость. Штаб формирования эвакуационных санпоездов, фронтовых госпиталей и медсанбатов освобождает наше здание и перебирается под крылышко НКПС#1. Каганович#2 уже подписал соответствующее постановление по своему наркомату и с Главсанупром РККА все согласовано. Из сформированных уже эвакуационных санитарных поездов нам оставляют один полный экипаж до лета. До того времени когда схлынет вал обмороженных бойцов. Потом заберут.
$
$
#1 Н К П С – Народный комиссариат путей сообщения.
#2 Лазарь Моисеевич К А Г А Н О В И Ч – революционер, партийный и хозяйственный деятель СССР. В 1942 году - член Политбюро и Оргбюро ЦК ВКП(б), народный комиссар путей сообщения.
$
Шумно выдохнул, пару раз втянул воздух носом и вынув из кармана большой клетчатый платок вытер испарину на лбу.
Все терпеливо ждали, когда он закончит эту процедуру.
- И последнее - в порядке усиления, придают нам в качестве заведующего гнойным отделением опытного доктора из железнодорожной больницы - Эстер Сергеевну Баумкрайц . У меня все.
- Ойц!… - воскликнул Коган. – Вот так прямо.
- А что вам не нравится, товарищ Коган? – подал строгий голос комиссар Смирнов.
- Да нет… - смутился политрук. - Против Эстер Сергеевны я ничего не имею… Но… Как ранбольные воспримут ее фамилию, которая в переводе с идиш означает ««деревянный крест»»?
Народ заулыбался. Захихикал в кулачки.
- Деревянные кресты на могилах ставят немецкие оккупанты. Чем больше таких деревянных крестов будет, тем радостнее это станет нашим ранбольным. Главное, чтобы не пришлось нам ставить наши пирамидки со звездами. – Заявил Смирнов и сменил тему. - Идея со встречным поэтапным планом создания ожого-гнойного отделения мне кажется плодотворной. Есть мнение поручить коммунисту Богоразу: составить такой план на основе предложений, которые прозвучали на нашем партийном собрании от коммунистов и выйти с ним наверх. Возражения есть? Нет. Товарищ Богораз придется вам поработать сверхурочно, по коммунистически.
- Я не против, - Богораз снова поднялся со стула. – Знаю, что мне все помогут, к кому я обращусь за конкретикой. Тем более что такое планирование, к сожалению, главная работа главного врача.
- Переходим к следующему пункту повестки, - забубнил замполитрука. – Прием в члены партии из кандидатов. В наличии у нас пока только одна кандидатура – ранбольной Фрейдсон, которого приняли в кандидаты в члены ВКП(б) четвертого января 1940 года на Карельском фронте. Отводы по кандидатуре кандидата Фрейдсона есть? Нет. Товарищ Фрейдсон, как положено, расскажите свою биографию товарищам.
А вот это засада, подумал я, вставая, жалобно скрипя костылем по паркетному полу.
- Можете сидеть, Ариэль Львович, - милостиво разрешил комиссар Смирнов. – Товарищи, не будем же мы заставлять человека стоять на костылях? По-моему это будет не гуманно.
Зал одобрительно загудел.
Я с облегчением душевным сел на предложенный стул.
- Ну… Эта… - от волнения перекладывая костыли из руки в руку. - Не помню я ничего из того что было до нового года. Но доктора-мозголомы из Сербского меня обнадежили, что это пройдет и память восстановится, - выдавил я из себя. – Может быть…
Мне почему-то стало за себя так стыдно, будто меня поймали публично за занятием онанизмом.
- Вот-вот… И я о том же… - вдруг ехидно заявил Ананидзе. – Он сам сомневается в том, что он Фрейдсон. А мне сам Бог велел сомневаться…
- Ананидзе, вам слова пока не давали, - строго одернул его Смирнов.
Особист моментально заткнулся. Значит, может быть адекватным, если это грозит наказанием? Выходит весь его эпатаж от простой распущенности и безнаказанности.
- Зато мы, его боевые товарищи, в этом не сомневается, - встал комиссар авиаполка, гневно брызнув взглядом на Ананидзе. – Товарищи, так как у товарища Фрейдсона затруднения медицинского порядка, что не удивительно, находясь в госпитале, то позвольте мне, как лицу давшему товарищу Фрейдсону рекомендацию в партию и как комиссару полка, в котором воевал Ариэль Львович, рассказать его биографию. Она вся нам в полку известна - коротка и пряма, как и положено у ««сталинского сокола»».
- Прошу, - разрешил ему председательствующий замполитрука. – Я вижу, что у коммунистов возражений нет.
Кузнецов перебрал ногами как породистый жеребец перед забегом, засунул большие пальцы рук за ремень, глухо прокашлялся и пошел шпарить наизусть.
- Ариэль Львович Фрейдсон родился 14 сентября 1917 года в селе Старый Обдорск Тюменской губернии в семье ссыльного революционера, видного деятеля партии анархистов-максималистов. Его отец – Лев Фрейдсон, пропагандист политотдела Восточного фронта, погиб в 1918 году при подавлении мятежа Муравьева в Симбирске. Мать снова замуж так и не вышла, полностью посвятив себя воспитанию сына.
Комиссар авиаполка осмотрел аудиторию, то, как на нее производят впечатление его слова – слушали внимательно, даже Ананидзе, и продолжил.
- В 1931 году товарищ Фрейдсон окончил неполную среднюю школу в селе Старый Обдорск и поступил в Рыбно-оленеводческий техникум в Салехарде, который закончил в 1934 году по специальности техник-моторист двигателей речных судов. В то же время посещал занятия в аэроклубе ОСОАВХИМ при аэродроме полярной авиации, где научился летать на легкомоторных самолетах. Просил комсомольскую путевку в училище гражданской авиации, желая стать полярным летчиком. Но военный комиссариат Салехарда решил по-иному, направив его на учебу в Третьею Оренбургскую военную школу летчиков-наблюдателей. Вы позволите… - комиссар показал рукой на графин с водой.
- Пожалуйста, - замполитрука даже подвинул к нему стакан.
Комиссар авиаполка вкусно выпил полстана воды и продолжил.
- По окончании полноценного трехлетнего курса обучения товарищ Фрейдсон получил звание лейтенанта ВВС и был оставлен в училище в должности летчика-инструктора. Откуда был командирован в 1937 году после японской агрессии в Китай в том же качестве. Выполняя свой интернациональный долг, лейтенант Фрейдсон не только обучал летному мастерству китайских товарищей, но и сам принимал участие в боевых действиях. Лично сбил три японских самолета в пяти воздушных боях. В том числе новейший японский высотный разведчик.
По возвращении из китайской командировки товарищ Фрейдсон, уже награжденный орденом ««Знак Почета»» и повышенный в воинском звании до старшего лейтенанта, продолжил службу инструктором летной подготовки в родном Оренбургском училище. Простите, уже в Чкаловском военно-авиационном училище летчиков имени Климента Ефремовича Ворошилова.
Принимал участие в войне с белофиннами, где совершил тридцать шесть боевых вылетов на воздушную разведку в тылы противника. Сбил один вражеский самолет – истребитель ««Фоккер»». Был сам сбит. Лечился в ленинградском госпитале от огнестрельной раны и обморожения.
В январе 1940 года на Карельском фронте товарищ Фрейдсон Ариэль Львович был принят кандидатом в члены ВКП(б).
В межвоенный период обучался ночным и слепым полетам.
Окончил курсы повышения летной квалификации командиров звеньев.
С начала Отечественной войны товарищ Фрейдсон служит в противовоздушной обороне столицы инструктором в запасном полку – обучал летчиков ночным полетам и переучивал их на новейший самолет-перехватчик МиГ-3. С начала октября прошлого года на боевой линии в должности адъютанта старшего эскадрильи ночных истребителей нашего полка. Совершил двадцать четыре боевых вылета ночью. Водил в бой звенья и группы истребителей. Его группа сбила одиннадцать вражеских бомбардировщиков в небе столицы, из которых три сбил лично старший лейтенант Фрейдсон, за что награжден орденом Красной звезды и повышен в воинском звании. А в ночь на двадцать восьмое ноября, израсходовав весь боеприпас, он на подступах к Москве таранил вражеский бомбардировщик своим самолетом, повторив подвиг летчика Талалихина. За отвагу и геройство десять дней назад Указом Верховного Совета его удостоили высокого звания Героя Советского Союза.
В быту скромен, у коммунистов и комсомольцев полка пользуется заслуженным авторитетом. Постоянно повышает свой политический уровень, ведет активную общественную работу как агитатор эскадрильи. Делу Ленина и лично товарищу Сталину предан.
Я считаю, что товарищ Фрейдсон достоит высокой чести быть членом партии большевиков. И не только я. Так считает вся парторганизация нашего истребительного полка. О чем мы и дали свои рекомендации вашему собранию.
При этом замполитрука показал залу два исписанных тетрадных листочка.
- У меня все, товарищи, - Кузнецов сел на свое место.
- А как у него с семейным положением? – спросила, выглянув из-под фикуса тетя Гадя.
- Товарищ Фрейдсон холост, - ответил комиссар полка, не вставая с места. – Понять его можно – то учеба, то длительная китайская командировка, то финская война, постоянные ночные полеты… Некогда было ему невесту искать. Но какие его годы? Найдет еще себе боевую подругу. Тем более что жилплощадь у него в Москве имеется. Есть куда привезти жену, - усмехнулся старший батальонный комиссар.
Задали мне коммунисты еще десяток ««каверзных»» вопросов по Уставу и Программе партии. По текущему политическому моменту. И удовлетворенные отпустили.
Проголосовали.
Единогласно - ««за»».
Но я бы сильно удивился, если бы забаллотировали свежего Героя Советского Союза.
Поздравили меня тепло с ««высокой честью»». В ответ я сказал положенные слова, которые второпях заранее отрепетировал с Коганом. Что бы я без него делал, просто не представляю?
Товарищ Чирва поздравила меня и с доброй улыбкой уверила, что утверждение моей кандидатуры в ««верхней инстанции»» - политотделе Санупра московского гарнизона можно считать формальностью.
- Переходим к последнему вопросу нашей повестки – персональному делу коммуниста Ананидзе. Кто желает высказаться?
- Я, - поднял руку капитан ГБ Лоркиш, вставая.
Получив разрешение от председательствующего, большой особистский начальник заговорил хорошо поставленным проникновенным голосом, напирая на то, что нельзя рубить с плеча и прежде чем выносить персональное решение необходимо во всем тщательно разобраться…
- Вот если бы сам Ананидзе пользовался вашими рекомендациями, - перебивая его, подала голос с места медсестра Васильевна (я и не подозревал что она член партии), - не было бы никакого персонального дела на него. А так пусть ответит за то, что натворил по строгому партийному спросу. Вы сами должны понимать, что по пустякам на уполномоченных Особого отдела персональные дела не открывают. Просто его неудачная и неуместная попытка ««сшить»» шпионское дело на Героя Советского Союза и коммуниста Фрейдсона стала последней каплей переполнившей чашу терпения у наших коммунистов. Особенно у коммунисток.
И тут женскую часть собрания просто прорвало. Заголосили все разом.