$
Тетя Гадя оказалась миловидной старушкой за полтинник. Может больше. Точнее не сказать, ибо, как известно, маленькая собачка до веку щенок. Седину в волосах она не закрашивала, но этот колер - ««соль с перцем»» - ей очень шел. Росточку она была небольшого. Стройная, даже сухонькая. Фигура плоская. Лицо ««с остатками былой красоты»», как пишут в бульварных романах. Одета она была в длинную коричневую юбку и кремовую блузку скрепленную у горла камеей. На плечи накинут пуховый платок.
С шеи на цепочке свисали миниатюрные часы, циферблат которых он как раз рассматривала, когда я заходил в кабинет. Ну как кабинет. Пустая палата, в которую внесли стол со стульями, а кровати убрали.
««Вот ты какой, северный олень»» - пронеслось по внутренней стороне черепа. – ««Или вообще полярная лиса. То бишь – песец»». А что еще ждать от ««Девственницы Революции»»?
- Не стойте, молодой человек, присаживайтесь, - произнесла она, не поднимая на меня глаз. – А вы, Чечельницкий, свободны.
- Гедвига Мосиевна, - со вздохом произнес аппаратчик, - Этот молодой человек может быть опасен.
- Чем может быть опасен инвалид на костылях? И перестаньте тискать браунинг в кармане!
- Дык. Одного командира НКВД он уже сделал инвалидом. При этом был как раз в гипсе и на костылях.
- Я вам, товарищ Чечельницкий не мешаю своим присутствием? – заелся я. – Успокойтесь. Я с женщинами не воюю. А вот с вами могу. Такой лоб и не на фронте… Окопался тут, в тылу, в тепле и при пайке повышенной калорийности, когда в Действующей армии в ротах политруков не хватает.
Тетя Гадя неодобрительно покачала мне головой, а своему клеврету сказала.
- Идите, Чечельницкий, а то фронтовики нынче народ на язык резкий. За меня не бойтесь. Я же не боюсь. Кого мне тут бояться? Коммуниста?
Когда аппаратчик обиженно тихо прикрыл дверь, тетя Гадя сказала.
- Мне уже дали пару объяснительных записок и пяток доносов пришел самому товарищу Андрееву о том, что тут случилось. Но в них есть разночтения… Товарищ Андреев попросил меня разобраться… Хочу послушать вашу версию. Вы готовы?
$
$
# А Н Д Р Е Е В - Андреев Андрей Андреевич (1895-1971), старый большевик, революционер. В 1942 г. член Политбюро ЦК ВКП(б) и секретарь ЦК ВКП(б), председатель Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б), член Оргбюро ЦК ВКП(б) и депутат Верховного Совета СССР.
$
- Как на духу? – ответил я.
- Вы крещеный?
- Не помню. По крайней мере необрезанный.
- Тогда не будем тянуть время. Излагайте.
Я и изложил.
Все как было.
Все как с комиссаром госпиталя оговорено в деталях.
Потом сухонький, но грозный член суровой комиссии Партконтроля попробовала пробить меня на воспоминания, но безуспешно. Амнезия, причем двойная, у меня самая настоящая. И моя. И Фрейдсонова. Так что даже играть ничего не пришлось. Был я искренен как дитё малое, чем видимо тетю Гадю я и подкупил.
Особенно после того как, горячась, стал заступаться за Островскую. Чувствую, что судьба девушки ее тронула, особенно если рассматривать с точки зрения здравого смысла, в чем обвинял ее Ананидзе.
По крайней мере, это было единственное за всю встречу, что она занесла в свой блокнот.
- Товарищ Фрейдсон, что вы хотите от жизни? – неожиданно спросила Чирва.
- Летать и бить врага, - не задумываясь, ответил я.
- А если вам врачи запретят летать?
- Возьму винтовку и пойду в пехоту. Давить фашистов надо как гнид, чтобы не плодились.
- Вы же не умеете командовать пехотинцами. Капитан в пехоте ротой, а то и батальоном командует. Держать же капитана рядовым бойцом политически неверно, да и накладно для казны.
- Тогда на пулеметчика, думаю, недолго выучиться. И с пулеметным взводом поверьте, Гедвига Мосиевна, я справлюсь.
- Вы храбрый человек, Ариэль, - покачала она седоватой головой. - Но с такими знаниями как у вас сейчас только в эсеровские бомбисты подаваться. Они у них были одноразовые.
- Считаю, что до крайностей не дойдет. Если вы про то, что я все забыл, чему меня учили, что умел сам, то снова выучить недолго. Научился один раз летать. Научусь и другой. Летчики, осваивая новый тип машин, считайте, что снова учатся летать.
- Хорошо, – улыбнулась старушка. По-доброму так улыбнулась. – Идите. Найдите там Чечельницкого и позовите его сюда, если вам не трудно.
- На фронт его отправьте с воспитательными целями. В ротах действительно политруков не хватает. Это я от многих слышал тут.
- Я подумаю над вашими словами, - кивнула Чирва, показывая, что аудиенция окончена.
Когда я уже открывал дверь, окликнула.
- И письменную объяснительную записку на мое имя отдайте комиссару госпиталя. А то от Вашеняка и Недолужко я такие бумаги имею, а от вас нет. Папочка будет неполной.
- Там еще Кузьмич свидетель, - напомнил я.
- Я знаю, - снова улыбнулась мне Чирва. – Идите. Не устраивайте в дверях сквозняка.
$
Коган и Чечельницкий в коридоре мило беседовали друг с другом, подпирая противоположную стенку.
Чечельницкому я просто большим пальцем через плечо указал на дверь и тот тут же за ней скрылся.
А Коган мне выговорил.
- Запомни на всю оставшуюся жизнь, Ари, если хочешь сделать карьеру. Умный умножает количество друзей, а не врагов. Враги и так сами собой заводятся, от сырости. Безо всякого твоего участия. Ты как вчера родился…
- Я действительно, Саша, вчера родился. Ну, не вчера… неделю назад.
- Черт, я как-то выпустил это из виду. Извини.
- Да не за что. Понимаю, что выгляжу более старым. Более опытным. Но… что есть, то есть.
- Тяжело тебе в жизни будет, – вздохнул Коган.
- Каждый несет свой крест, - улыбнулся я. – Говорят, что Господь не дает его нам не по силам. Курить идем?
- Ты иди, - нахмурился политрук, - А я тут вызова жду. – Показал он глазам на дверь, за которой прокураторствовала тетя Гадя.
$

- Курить идем? – сменил я тему.
- Ты иди, - нахмурился политрук, - А я тут вызова жду. – Показал он глазам на дверь, за которой прокураторствовала тетя Гадя.
$
Заметив в коридоре доктора Туровского и поняв, что добежать до него я со своими костылями я не успеваю, крикнул.
- Солосич! Соломон Иосифович!
Доктор остановился и обернулся, глядя, как я стараюсь уверенно шкандыбать в его сторону. Блин горелый. Без костылей наверное получилось бы быстрее. На гипс я уже мог вполне уверенно опирать ногу.
- Соломон Иосифович, когда, наконец, с меня снимут этот чертов гипс? – выпалил я.
- Ну что за молодежь нынче пошла, - устало покачал головой доктор. – Никакого терпежу.
- Так когда?
- Как только, так сразу. Такой ответ устраивает?
- Нет.
- Товарищ капитан, будете выпендриваться вообще пропишу постельный режим. И палату – одиночку.
И понизив голос, добавил.
- Тут вас всем миром спасают, а вы с капризами лезете. Идите. Мне еще тут до партсобрания с генералом от интендантства разбираться. Матрасы, койки, подушки, клеенки на новый контингент у нас не предусмотрены. Выбивать придется. Хорошо еще сами к нам ездят, а не у себя в предбанниках держат.
Посмотрел на меня придирчиво. Оценивающе.
- Что ордена надел – молодец. А еще лучше тебе до собрания повторить Устав и Программу партии не мешает. Спрашивать же будут.
$
В палате веселье и дым коромыслом.
У нас новый постоялец. Без обеих рук. Веселый и хулиганистый.
Раков на гармошке наяривает, а новенький поет. Старшее поколение подпевает.
$
Вот и верь после этого людям!
Я прижалась к нему при луне,
А он взял мои девичьи груди
И узлом завязал на спине.
$
Слабый запах разбавленного спирта плыл по палате.
Я только рукой махнул на это безобразие. Взял брошюрки с Программой и Уставом и ушел в Большую курилку. Пока она практически пустая. Последние дни, как полагаю.
Что у меня хорошего, так это как бонус за потерю памяти, все что случилось или прочитал с Нового года, впечатывалось в голову намертво. Мог страницами цитировать.
$
Обед также был приличнее, чем обычно. Порадовали нас борщом с чесночными пампушками. Приличным куском рыбы и картофельным пюре.
Новенький в палате оказался младшим лейтенантом – сапером. Молодой еще пацан, который, похоже, еще ни разу в жизни не брился. Руки потерял в тылу, обучая солдатиков как надо устанавливать противопехотную мину. Он отчаянно завидовал Ракову, что у того руки целые и тот может на гармошке играть.
- Я у нас на поселке первый гармонист был, - заявил он мне, представляясь и поминутно цыкая зубом.
Звали его грозно – Платон Кречетов.
$
- Товарищи коммунисты, прежде чем мы перейдем к повестке дня нашего собрания я хотел бы спросить вас, есть ли какие-либо ходатайства или пожелания по повестке, - замполитрука, который по совместительству еще тянул лямку секретаря местной комячейки, был серьезен и даже несколько важен.
- Слушаю вас, - это он уже не ко всем, а к вставшему высокому видному мужчине лет сорока. Командиру в форме госбезопасности. По три шпалы в петлицах и значком почетного чекиста на правой стороне груди. И заметные седые виски при черной шевелюре.
- Товарищи, позвольте представиться: капитан госбезопасности Лоркиш Илья Яковлевич. Коммунист. Начальник шестого отдела Управления Особых отделов НКВД. Прошу товарищей коммунистов разрешить мне присутствовать на вашем собрании, так как на нем рассматривается персональное дело коммуниста Ананидзе. Я замещаю в настоящий момент начальника пятого отдела нашего управления - майора госбезопасности Прохоренко, который является прямым начальником уже упомянутого младшего лейтенанта госбезопасности Ананидзе. Товарищ Прохоренко, к сожалению, плотно занят по службе, а в Особом отделе Главсанупра# Красной армии только кандидаты в члены партии и комсомольцы. Так что пришлось приехать мне.
$
$
# Г Л А В С А Н У П Р - Главное санитарное управление.
$
- Товарищи, какие будут предложения в ответ на такую просьбу, - вопросил зал парторг.
Встала старшая операционная медсестра и заявила.
- Пусть присутствует. Путь послушает. Но только с совещательным голосом.
- Другие предложения есть? – замполитрука обвел взглядом зал поверх очков. – Нет. Прощу голосовать. Кто: за?… Против?… Воздержался?… Единогласно. Оставайтесь, товарищ Лоркиш.
Пока чекист усаживался замполитрука держал паузу.
- Довожу до сведения коммунистов, что на нашем сегодняшнем собрании присутствует член Комиссии партийного контроля Центрального Комитета нашей партии товарищ Чирва-Коханная. Поприветствуем ее.
Все зааплодировали.
Тетя Гадя встала, коротко кивнула на три стороны и снова села на свой стул.
- Прошу, Гедвига Мосиевна, к нам в президиум, – радушно пригласил ее комиссар госпиталя.
- Не уговаривайте, - ответила она с места этакой ласковой строгостью. – Мы не управление, а контроль. Контроль осуществляется всегда несколько со стороны, а не из президиумов. Так что я тут, в уголке под фикусом, посижу. Послушаю ваших коммунистов.
- Что у вас?
Встал комиссар авиаполка.
- Товарищи, моя фамилия простая и самая распространенная – Кузнецов. Старший батальонный комиссар. Я здесь представляю партийную организацию истребительного авиационного полка ПВО столицы, в котором служил коммунист Фрейдсон до того как попал к вам в госпиталь и встал на временный учет в вашу парторганизацию. Также я один из рекомендателей товарища Фрейдсона в члены ВКП(б). Прошу разрешения присутствовать.
Проголосовали и его. Естественно единогласно ««за»».
Потом призвав зал к порядку, замполитрука продолжил ведение собрания.
- Предложения по изменению повестки дня собрания есть? - замполитрука снова уверенно взял в свои руки бразды управления. – Нет?… Тогда переходим к первому пункту повестки. Обсуждение ноты товарища Молотова ко всему миру о зверствах немецко-фашистских захватчиков на оккупированных территориях СССР. Слово для доклада имеет политрук госпиталя коммунист Коган.
И когда он только сумел так хорошо подготовиться? - удивился я, слушая доклад Саши, ведь только вместе со мной утром эту ноту по радио слушал впервые. Вот талант ««агитатора, горлана, главаря»», как писал Маяковский. Слушал я его и надеялся, что в этом мире у меня появился такой умный и пробивной друг. И жить тут лучше с таким другом, чем без него. Чем вообще без друзей.