но не здесь. а на СИ

Обнял девушку. Погладил по волосам.
- Всё будет хорошо. А теперь покорми меня тем, что долго не готовить. Жрать хочу как из пушки.
$
Прописали Ленку быстро и без препон. Даже заранее приготовленная шоколадка не понадобилась. Лето уже вступило в полную силу, и ходил я в хлопчатобумажной гимнастёрке, сверкая звездой.
На занятиях нас не жалели. Гоняли в хвост и в гриву. Пусть не полный курс политического училища, тем более Ленинской академии, но на нас обкатывали новую программу повышения квалификации политработников батальонно-полкового звена. Товарищ Щербаков считал, что если у нашей группы всё получиться, растиражировать этот опыт по стране.
В июле немцы попёрли на Сталинград с целью отрезать Красную армию от снабжения Бакинской нефтью. Продолжалась ««мясорубка»» в Воронеже. Но почему-то наши преподы считали (или их так сверху настроили), что немцы жаждут повторить поход на Москву. И видели главную битву будущего подо Ржевом.
12 июля создали Сталинградский фронт. Нас по-тихому предупредили, что вся наша группа, кроме бомбардировщиков, пойдёт туда после экзаменов в августе. Дали список авиаполков, где есть или будут плановые вакансии комиссаров.
Я, вспомнив восторги Гетмана, выбрал Н-ский штурмовой авиаполк, летающий на Ил-2.
Все шло хорошо, но вдруг как мешком из-за угла. Ленка сделала аборт. В своём госпитале. Оперировала Шумская, которая руку набила на таких операциях еще студенткой на товарках.
Вот никак не думал, что меня это так достанет.
Ленка оправдывалась агрессивно.
- Ты сейчас убежишь на фронт, а я? Что буду делать я и на что жить? Когда меня уволят из армии на пятом месяце беременности и я сяду на шею родителям на две их рабочие карточки. Так у них ещё две девки несовершеннолетние на шее уже сидят. После иждивенческой корточки в декрете пойду я в гражданскую больничку, где и оклад меньше и за шпалу не заплатят, и пайка командирского нет, а вкалывать придётся также. Никаких детей до конца войны. Потом хоть пятеро.
Правда, к моему отлёту мы помирились.
Сдал я все зачёты и экзамен на ««отлично»», и был аттестован на батальонного комиссара.
Староста наш получил в петлицы три шпалы старшего батальонного комиссара.
Наш единственный лейтенант – старшего политрука сразу.
В основном группа состояла теперь из старших политруков – их всех на фронт. Остальные, которые не отличники, аттестованы вровень со своими воинскими званиями. Старлеи, которые стали политруками, пошли принудительно в запасные авиаполки. Как ни возмущались. Там тоже комиссары нужны.
- Все возмущения обратите на себя, товарищи. Надо было лучше учиться, - прочитал нам проповедь куратор.
Выпуск торжественным не был. На фронте кризис.
В последнюю августовскую ночь вылетел я в Сталинград.
$
- Все, товарищ капитан, дальше не поедем, мотор закипел, - состроил виноватую рожицу потный водитель. – Мне тут стоять долго не улыбается. Могут лаптежники налететь в любую минуту. Вон девчонка-регулировщица на перекрестке стоит. Попроситесь, может к кому и подсадит.
Встали мы почти на Т-образном перекрёстке. Дальше дорога – накатанная, разбитая в пыль, грунтовка, направо вела к переправе, налево в степь. На противоположном берегу вдоль Волги вытянулся Сталинград. Над городом витали дымы. Что-то сильно горело. По реке туда-сюда сновали буксиры, тянущие за собой кургузые баржи. Туда с солдатами, тюками и бочками, обратно с солдатами же, но перевязанными белыми бинтами. Разгрузившийся транспорт торопливо забирал раненых и стремился как можно быстрее покинуть переправу.
На небольших холмах стояли редкие зенитки с тонкими стволами. Ближе к дороге автомашины со счетверенными ««максимами»» на тумбах в кузове. Возле них копошились девчата. Что меня удивило – в юбках. На ногах короткие брезентовые сапоги.
- А если проголосовать самостоятельно? – спросил наудачу.
- Не возьмут. – Уверенно заявил водитель. - Запрещено нам левых пассажиров брать. Да и госпиталя все в другой стороне, - махнул шофёр рукой куда-то в сторону. Куда мне не надо.
Строгая регулировщица в синем берете на рыжих кудряшках, после проверки моих документов (особо внимательно она рассмотрела геройскую книжку), отослала меня обождать к зенитчикам. Будет оказия – позовет.
Так и сделал. От нашей машины надо отойти подальше, так как там полный кузов 50-килограмовых авиабомб.
Жизнь она такая непредсказуемая. А я, дурак, радовался на аэродроме, что нет нужды ждать на жаре машину из полка. С оказией доеду. А что на полуторке – так я не привередливый.
Невдалеке стояла грузовая машина, в кузове которой установлен счетверенный пулемёт ««максим»», прикрывавший переправу в город. Сталинград на правой стороне Волги. Я на левой. И аэродром моих штурмовиков, к которым я приписан комиссаром тоже на левом берегу. Километрах в десяти отсюда. Пешком особо не дойдешь с грузом-то. Чемодан, большой вещмешок американский и скатка кожаного пальто.
Девчата-зенитчицы поспрыгивали с кузова и подставили лица сентябрьскому солнышку, не снимая шинелей. Я ещё этому удивился, но с реки тянуло ощутимым прохладным ветром, опасно так стоять вспотевшему организму. Посему развязал и накинул на плечи свой американский кожан без подстежки – вот лень было с ремнями возиться. И пижонскую кожаную фураньку сдвинул на затылок.
Водитель помог мне перенести к зенитчицам чемодан и американскую ««колбасу»» и вернулся к своему кипящему мотору.
- Не помешаю? – спросил я зенитчиц.
Девчонки есть девчонки. Хихикают. Переглядываются. Мне глазки строят.
Одна ответила.
- Чем помешаете, товарищ капитан? Молодой, симпатичный, со звездой героя – чем не кавалер. Жаль один. На всех не хватит.
- Ой, Валька, как ты права, на всех героев не хватит.
- Сколько у вас сбитых? – спросила третья.
- Девятнадцать. Восемь лично. Одиннадцать в группе. Правда, это в трёх войнах.
- Вы в Испании были?
- Нет, в Китае.
- И как там?
- Народу там очень много, живут бедно, но семьи большие по десять - двенадцать детей. Бывает и больше. А вы тут как? Сбиваете?
- Стреляем много, товарищ капитан, но еще никого не сбили. Хотя я попадаю, - хвалится заводила.
- Поясни как так? И кстати как тебя зовут? Меня Арик.
- Я - Валя Рогожина, наводчик. Стреляю же, вижу, как пули в лаптёжника попадают, но пульки наши для него слабые. Не пробивают.
- Так вот прямо и видишь? – удивился я.
- Даже глаза фашистского летчика, когда он в пикировании на переправу падает, вижу. Наверное, и он мои видит. Сюда что-нибудь помощнее надо ставить.
Раздалась истошная команда: ««Воздух!»»
- Быстро, капитан, в щель. И без разговоров, - скомандовала Валентина, одновременно ловко запрыгивала в кузов.
За ней девчата.
Обернулась, добавила.
- Кому сказано!
Запрыгнул в узкий окопчик в метрах пяти от зенитной установки. Туда же свалилась на меня регулировщица. И сразу обниматься-прижиматься. Как бы случайно.
Налёт был короткий. Не более пяти минут. И все это время стучали над головой пулемёты. Бухали взрывы, но не близко.
- Отбой воздушной тревоги.
- Товарищ капитан, помогите мне вылезти. Подсадите меня, – это регулировщица канючит, заигрывая.
Подсадил ее под аккуратную попочку. Приятное ощущение. Но рыжие… это как бы не мой фасон.
Вылез сам, отряхнул кожан. Подумал, что надо было реглан надеть, а кожаное пальто в вещмешок упихать. Не совсем оно по сезону.
На другой стороне дороги, метрах в семидесяти от машины со счетверенным пулемётом остались одни дымящиеся обломки. Бедные девочки.
Оглянулся. Расчёт Рогожиной цел. Слава богу, все живы. Всё же война не для женщин. Тем более не для таких красивых девочек. Им детей рожать надо, а не людей убивать.
- Опять не сбила? – спрашиваю ее.
- Опять, - улыбается. – Но попала. А толку. Вы к нам вечером приходите. Мы тут в балочке чай будем пить. Вы нам про Китай расскажете. Придёте?
- Не знаю. Боюсь обмануть. Мне в полк надо.
- Туда что ль? – показала рукой в степь.
- Ну, примерно туда.
- Далеко. Мы ваши Илы только над головой и видим. А вот ястребки ближе стоят. Мы с ними даже танцы устраивали. Жаль гибнут часто. Влюбиться не успеваешь.
За все время пока мы болтали, в нужную мне сторону не прошла ни одна машина. Но мне было приятно общаться со столь красивой и смелой девушкой. Остальные девчата ее расчета были также не обделены женской привлекательностью, но Валя – и это видно – в своем коллективе доминировала. И ярко выделялась красивым лицом, которое не портила даже распяленая на голове пилотка.
Рыжая регулировщица бросала в нашу сторону откровенно ревнивые взгляды. И, не иначе как от ревности и вредности, остановила начальственный ЗиС-101, окрашенный как и всё на фронте в цвет хаки.
От машины подбежал щеголеватый старший лейтенант и требовательно произнес.
- Товарищ капитан, подойдите к члену военного совета фронта.
Перехватил чемодан в другую руку и потопал по разбитой в пыль дороге по указанному направлению, имея ориентиром узкую спину старлея.
В кармане гимнастерки у меня лежала справка за подписью Щербакова о том, что аттестационной комиссией Главпура мне присвоено специальное звание батальонного комиссара, но менять петлицы я не стал – приказа не было на руках. Так и ехал в полк капитаном ВВС. Даже старое удостоверение сохранил. И командировочное предписание мне выписали в кадрах ВВС на капитана. Мальчишество, конечно, но хотелось приехать в полк летчиком, героем, а не политическим пешеходом. Потом политотдел авиадивизии доведёт до всех приказом, что я теперь комиссар. Нелетающий.
Получил предписание в политуправлении фронта и поехал в полк на перекладных. А с приказом сказали:
- Ждите, приведем вас в соответствие. Недели не пройдёт.
А я не тороплюсь. Хочется себя подольше лётчиком ощущать.
В машине сидел член военного совета Сталинградского фронта товарищ Хрущёв. В военной форме генерала. Даже с лампасами. Только без петлиц.
- Товарищ член военного совета, капитан Фрейдсон. Направляюсь для прохождения дальнейшей службы в Н-ский штурмовой авиаполк.
- Какая должность? – спросил Хрущёв.
- Комиссар полка, – отвечаю.
- А почему капитан?
Объяснил в трех словах создавшуюся ситуацию.
- Садись в машину, - приказал Хрущёв. - По дороге поговорим. Я хоть и не туда. Но крюк до твоего полка небольшой будет. Заодно своим глазом гляну, что там у вас. Тебя представлю народу, - засмеялся задорно. – Цени.
Залез в салон. Шофёр помог поставить в ноги мои вещи.
Оглянулся. Девочки-зенитчицы чистили свои пулемёты. И снаряжали в приёмные короба длинные на тысячепатронные ленты к ним. Рогожина командовала, не обращая внимания на высокое начальство.
Хорошая девушка Валя. Красивая. Весёлая.
Жаль не моя.

Хорошая девушка Валя. Красивая. Весёлая.
Жаль, не моя.
$
В полку меня не ждали.
Тем более не ждали Хрущёва.
От этого разнос из уст члена Политбюро выглядел более впечатляющим. Особенно тем, что тот практически не употреблял матерных слов.
Перестав нагибать командира полка, Хрущёв приказал построить весь личный состав.
Полк выстроился, как обычно в авиации, по синусоиде.
- Разгильдяи! - рявкнул Никита Сергеевич. Ну, прям председатель колхоза на уборке картошки студентами. - Лодыри! Это, что такое? Всего два боевых вылета в день, когда ваши соседи делают по четыре.
То, что соседи истребители, он в расчёт не брал.
- В городе бои идут не то, что за каждый дом, за каждый бордюрный камень. Героизм показывают советские люди массовый. Была бы у меня такая возможность, наградил бы всех, кто на правом берегу. А вот вам награждения я отменил. Не заслужили. В прошлый раз вообще по своим отбомбились. Вы, ''летающие танки'', должны по головам немцев ходить, а вы как ''сушки'' фанерные с высоты норовите всё сбросить и побыстрее удрать. Разве вы ''сталинские соколы''? Вы мокрые вороны! И не говорите мне, что вас мало. Все в таком положении. Все. Но, чтобы вы стали лучше воевать, Военный совет фронта о вас позаботился и выделил вам не просто комиссара в полк, а лётчика-героя, у которого два десятка сбитых самолётов врага на счету. Покажись народу. Да кожан свой сними.
Я снял кожаное пальто и встал рядом с членом Военного совета фронта.
- Вот. Капитан ВВС Ариэль Фрейдсон. Участник трёх войн. Герой Советского Союза. С сегодняшнего дня ваш комиссар полка. Он вас научит родину любить! Разойдись!
Остались на плацу я, Хрущёв и командир полка Ворона Михаил Тарасович, длинный и носатый, как французский генерал Де Голль, глава ''Сражающейся Франции''. Его фото недавно в ''Правде'' публиковали.
Хрущёв говорил уже нормальным голосом.
- Ворона, введи комиссара в курс дела. И запомни: ему летать врачи запретили. Даже на У-2. А ты, - уткнул он в меня указательный палец. - Ты в первую очередь подтяни тут партийную и комсомольские организации.
Повернулся к комполка.
- Парторга, взамен погибшего, уже назначили?
- Никак нет, товарищ Хрущёв, на следующий день у нас комиссар погиб, вы же знаете. А у следующего комиссара все коммунисты отказались от этой чести. Тут у нас просто бойкот комиссару объявили. Хорошо, что бы у нас его забрали.
- Теперь у тебя настоящий боевой комиссар. Мало того, что лётчик не из последних будет, так еще ВПШ закончил в Москве. На отличном счету у Мехлиса был.
- Ужинать останетесь, Никита Сергеевич? - Ворона слегка подобострастно склонился.
- Нет, не останусь, Тарасыч. Не взыщи. Дела ещё есть в вашей стороне. А тут концы, сам знаешь - длинные.
Пожал нам руки, сел в ЗиС и умотал, поднимая колесами столбы мельчайшей пудровой пыли. Такая пыль, вроде, прахом называется.
Ворона посмотрел на меня сверху вниз. Ему легко с почти двухметровым ростом. Как только в кабину самолёта влезает? Пригласил.
- Пошли, Львович, в столовую. Я пока прикажу в порядок привести комиссарскую землянку.
По дороге, старался вышагивать короче, вежливость ко мне - недомерку, проявляет. Спросил на меня не глядя.
- Как жить будем, комиссар?
Я ответил.
- Дружно.
- Тогда окороти своего особиста.
- Почему моего?
- Он тебе подчинен. Не мне.
- Чем окоротить?
- Чем хочешь, только, чтобы он перестал терроризировать лётчиков. Ты водку пьешь?
- Когда наливают - пью, - усмехнулся.
- Тогда точно будем жить дружно. Сегодня двое не вернулись со второго вылета. Так, что можем за знакомство выделить тебе четыреста грамм.
- Нам не надо девятьсот. Два по двести и пятьсот. - Смеюсь.
- Что так?
- Да четыреста грамм в одно рыло зараз много будет. Но помянуть ребят надо.

- Да четыреста грамм в одно рыло за раз много будет. Но помянуть ребят надо. А может еще выйдут?
- Нет. Сам видел, как самолеты горели и на землю упали. А парашютных куполов не видал.
Пришли. Столовая лётного состава – навес. Около летней кухоньки. Две стены и крыша на столбиках. Рядом с летней печкой полевая кухня дымится – кипяток греет. Женщины – поварихи вольнонаемные. Одеты кто во что, но передники белые и чистые. Чуть в стороне деревянная рама с умывальниками.
- А где техники питаются?
- Вместе с БАО. Там, за мазанками.
Сели за отдельный стол. Как понял – командирский. За ним харчевались командир полка, комиссар, начальник штаба и полковой инженер.
- А где ««молчи-молчу»»? – спрашиваю.
- Он отдельно от людей ест у себя в землянке, - пояснил Ворона. – Но нам же так лучше.
К столовой стали подтягиваться лётчики. Все двенадцать человек. По штату в полку штурмовиков 22 летчика. Включая двух летающих с управления полка. Итого восемь человек некомплект.
- Давно такие потери? – спрашиваю Ворону.
- Недавно. С тех пор как сидим под Сталинградом, второй состав стачиваем. Что людей, что машин. Еще месяц назад полк пополнили до полного состава. Как сам живой - непонятно. Дырки на крыльях привожу регулярно. Мы тут хитрость одну придумали – пулемёт системы Оглоблина. Просто втыкаем крашеный дрын за кабиной. Поначалу ««мессеры»» пугались с хвоста заходить. Теперь раскусили нашу туфту, повадились опять хвосты нам отстреливать. Только кругом и держимся. Прикрываем друг дружке хвост, и кружим со сдвижением в нашу сторону. Сам пойми, что при таком построении и бензин летит как в трубу и времени уходит больше и радиус боевой сокращается. Какой тут кобыле в щель третий боевой вылет в день. Тут еще ««ястребки»» повадились счёт себе увеличивать. С немцем в драку, в собачью свалку, а нас бросают. А Фриц не дурак и у него самолётов больше. Он две группы пускает. Одну – расчистки неба – наших истребителей прикрытия боем связать. Другую - по наши души. Так, что не всегда удается боевую задачу выполнить. А тогда вылет боевым не считается. Ни водки за него, ни денег, ни наград.
Интересно, что Ворона сам награды не носит. Вряд ли нет их у него на втором году войны. У командира-то полка?
- Сам что награды не носишь? – спрашиваю. Интересно же.
- Солидарен с ребятами, которым Хрущёв второй раз за лето в наградах отказывает, хотя боевых вылетов, согласно приказу, достаточно им. Один Лопата орден Красного знамени получил за сбитую ««раму»»#. Но тут сам Ерёменко распорядился. Достал всех этот разведчик.
$
$
# Р А М А – немецкий двухбалочный двухмоторный самолёт разведчик Фокке-Вульф 189. Очень вёрткий, маневренный и с хорошим оборонительным вооружением. (солдатский сленг).
$
Официантка – молоденькая девочка, явно выпускница школы этого года, принесла на подносе нам ужин. Кулеш с мясом, компот, белый хлеб и водку. Раскладывая на столе тарелки, всё косилась на мою Золотую звезду. Хотела что-то спросить, но стеснялась.
Другие длинные столы обслуживали еще две девчушки.
- Полк, встать! – скомандовал Ворона, держа несколько на отлёте гранёный стакан, наполовину заполненный водкой.
Все поднялись уже со стаканами в руках. Я последовал их примеру.
- Речей говорить не будем. Просто помянем Ваню Доброго – детдомовца из Саранска и Колю Стефановича из Москвы, что бросил консерваторию и влился в наши ряды Родину защищать. Сказано товарищем Сталиным: ««за Волгой для нас земли нет»». Всё верно, ибо погибаем мы на правом берегу великой русской реки. Нет тут для нас земли на могилку. Когда победим, после войны, мы поставим в центре Сталинграда общий им памятник и на камне выбьем всех их поимённо. Так с древности поступали еще древние греки. Называлось: кенотаф. Я правильно произнес это слово, комиссар?
- Правильно, командир. Добавлю только, что их жертва на алтарь победы не напрасна, ибо здесь на Волге перемалываем мы остатки мощи фашистских полчищ. И несмотря ни на что победа будет за нами. Потому, что за нами правда, товарищи.
Выпили.
Сели.
- А где начальник штаба и инженер? - спрашиваю.
- Штабной в дивизии – задания на будущее получает и звиздюли за всех огребает. Инженер мотор новый выбивает в ПАРМе. Вон под сеткой планер стоит целехонький, а мотор запороли ««желторотики»». После атаки бронежалюзи с радиаторов не открыли…
Аэродром совсем не был похож на аэродром. Пара мазанок. Кошара с десятком овец. Два навеса. Капониры больше похожие на оплывшие степные курганы. На один даже каменную бабу поставили – нашли же в степи. Землянки вразнобой. Взлётная полоса – кусок просёлка. Никакой тебе армейской упорядочности и разметки по нитке. Зато и врагу сверху непонятно, что тут.
Всепроникающая пыль и вездесущая верблюжья колючка.
- Бани у нас как таковой нет, - вдруг сменил тему майор. – Но есть мыльня в отдельной землянке. А горячей водой тебя обеспечим. С дороги яйца помыть - святое дело.

Всепроникающая пыль и вездесущая верблюжья колючка.
- Бани у нас как таковой нет, - вдруг сменил тему майор. - Но есть мыльня в отдельной землянке. А горячей водой тебя обеспечим. С дороги яйца помыть - святое дело. И под это дело мы за твоё приехало там и выпьем.
$
$
$
15.
Начальник штаба полка привёз из дивизии новое задание всему полку: бомбить прорвавшихся в город немцев. В самом городе. По заказу пехоты. Без прикрытия истребителями, потому, что близко. А ''яки''#1 нужны ''пешки''#2 прикрывать на дальнем радиусе.
$
$
#1 Я К - советские истребители конструкции Яковлева Як-1, Як-7, Як-9 и Як-3 (солдатский сленг).
#2 П Е Ш К А - советский двухмоторный пикирующий бомбардировщик конструкции Петлякова Пе-2 (солдатский сленг).
$
- И как мы их там искать будем? - довел комполка свои резоны. - У самих фрицев название улицы и номер дома спрашивать? Я в Сталинграде был один раз всего, когда приехал сюда полк получать. Только вокзал и видел. Ребята вообще там не были. И по пачке ''Беломора'', как комиссар шутит, тут не пролетишь. Другие идеи есть?
- Есть, - влезаю. - Надо макет города делать. И на этом макете узнаваемые ориентиры указать. И задание проработать заранее пеше по-самолётному.
- М-м-м-гу... - покачал головой командир. - А ты что скажешь? - повернулся к инженеру.
- Если дадут карточки последней аэрофотосъемки и довоенный план города подробный - выполняемо. Умельцы в полку есть. Столяр-краснодеревщик имеется. А радистка Завьялова фигурки забавные из глины лепит в свободное время. - Военинженер 2 ранга Цалькович, спрятал глаза за толстыми линзами. Был он маленький, кругленький и лысенький. Старше всех в штабе. Лет за сорок. В анкете в графе ''национальность'' писал: ''из австрийских военнопленных''.
- Надо отдельный навес соорудить, - добавил начштаба полка капитан Зиганшин. - Вроде как учебный класс. Там и макет этот поставить и доску аспидную. А без навеса первый же дождик этот макет размоет.
Зиганшин такой же брондинисто-рыжеватый и светлоглазый, как и я, только татарин. Касимовский. Говорит: они все там такие. Бабы часто пепельноволосые и это красиво.
- Всем полком на такое задание не вылететь, - Ворона думает вслух. Все внимают. - Придётся по четыре машины посылать. Конвейером. Тогда три смены огня получится по три захода. И будет весь налет около двадцати минут над целью, как того товарищ Сталин от нас требует. Нам бы скорешиться с кем-нибудь, кто в тыл к фрицу полетит бомбить. Чтобы они на себя вражеские истребители оттянули. Внезапным для врага будет только первый такой налёт. Что будем делать, пока макет лепят? Погоды шикарные. Прохлаждаться нам не дадут.
- А если ночью налететь? - спрашиваю.
- Нет такой возможности у Ил-2, - поясняет инженер. - Выхлопные патрубки лётчика слепят.
- А если их удлинить?
- Мощность двигателя упадет, - констатирует Цалькович.
- А как на цель выходить? Как ее в темноте увидеть на земле? - Зиганшин выдаёт свои резоны. - Вам в ПВО легче было самолеты в небе ловить.
- А пустить впереди наш связной У-2 с ФОТАБом?#
$
$
# Ф О Т А Б - фото-осветительная авиабомба.
$
- А что? Может сработать, - Ворона взялся рукой за подбородок и склонился над картой. - Только как садиться мальчики будут в темноте? Взлететь то можно и в сумерках. Или вообще засветло и бомбить в сумерках. Лишь бы пехота ракетам цель указала. Только тут всего один заход нужен бомбами и ЭрЭсами одновременно и домой.
- Я могу корректировщиком к пехоте пойти, - предлагаю.
- Твоё дело будет макет сладить, - отрезал комполка. - В твоей храбрости никто не сомневается. Найдём корректировщика. И рацию ему дадим. Не только ракеты разноцветные.
Зазуммерил телефон. Комполка сам взял трубку.
- Ворона на проводе.
Помолчал с минуту.
- Есть, товарищ седьмой, ждём курьера и по получении бумаг вылет через полчаса.
Положил трубку и оглянулся к нам, сгрудившимся вокруг карты.
- Пока мы тут судили да рядили. Всё решили за нас. Приказ бомбить город уже сегодня. Но есть и приятные моменты. Если встретим вражеские бомбардировщики приказ их сбивать. Поощрять за это будут как истребителей.
$
Полк улетел на задание. Чтобы не маяться по аэродрому и не мешать людям, написал всем своим письма с указанием новой полевой почты, сдал конверты на КП. Даже Костиковой написал, хоть в душе и не простил я ее за аборт.
Бойцы БАО строят новый навес. Пятеро тут каркас ладят из кривых брёвен. И еще с полуторкой четверо поехали косить рогоз на крышу в ближайших ставках.
Столяр что-то стругает. Ему первое задание - стол для макета.
Ушел в свою просторную землянку - там все же прохладнее, чем на улице, и вызвал к себе особиста. Тот так и не появился за сутки пред мои светлые очи. Очи, между прочим, непосредственного начальника. Такое поведение в армии борзостью называется.
Явился, не запылился. Доложился, дыхнув на меня водочным перегаром. Синеглазый блондин под метр восемьдесят роста. Наглый. Самоуверенный. Таких бабы любят.
- Товааарищ капитаан, путем снакомы: я политрук Тынис Ратас, оперупааалонамоооченый осопаго оттела в полку. Тумаю, са снакомство нам надо выипить. - И вынимает из кармана галифе бутылку водки казенной, с красной засургученной головной.
- Убери, - приказываю строго. - День в разгаре. Работать надо, а не бражничать. Вам понятно?
Смотрит мне в глаза прямо, вертит бутылку в руках, не зная, куда пристроить эту немудрёную взятку.
- Убери, - повторяю. - А раз знакомиться пришел, то изволь. Пока капитан, но уже батальонный комиссар Фрейдсон Ариэль Львович, комиссар этого штурмового полка со вчерашнего дня. И если вы пропустили визит в полк члена Политбюро, то плохо работаете, оперуполномоченный.
- Эттто меняя не касаитса, - возражает. - Я в полку толькооо карающий меч пааартии.
- А я в полку представитель этой партии. И вы, согласно уставу и положениям мне непосредственно дисциплинарно подчинены. И если не хотите увидеть выговор вам на доске приказов на всеобщем обозрении, то прекращайте квасить, товарищ Тынис. Жду вас завтра с отчетом о положении в полку. Пока свободны.
Что ж, сам напросился, в сегодняшнем политдонесении это эстонское пьянство надо мне обязательно отразить. Как и то, что его не касается безопасность члена Политбюро ЦК партии и члена Военного совета фронта. Вот интересно: Ворона в боевом донесении об этом писал?
Взял запасную гимнастёрку и пошел в столовую перешивать знаки различия. В землянке темновато. Нечего глаза ломать.
Подходя к навесу, слышу звонкий мелодичный голос. Приятней, чем у Костиковой, между прочим. Только жалостный.
$
Как задумал сын жаниться, дозволенья стал просить.
Веселый разговор. А развесёлый разговор.
Дозволь батюшка жанитьси. А тую взять, кого люблю.
Веселый разговор. Развесёлый разговор.
Все на свете девки ровня. Можно кажную любить.
Веселый разговор. Развесёлый разговор.
Отвернулся сын, заплакал. Отцу слова не сказал.
Веселый разговор. Развесёлый разговор.
Взял он саблю, взял он востру и зарезал сам себя.
Веселый разговор. Развесёлый разговор.
$
- Что так грустно поёшь, красавица, - спрашиваю девчушку в расстегнутой гимнастёрке, рукава засучены, растирает в глиняной миске сурик. Самодельным деревянным пестиком.
Поворачивается. И, правда, красавица. Чем-то неуловимо на зенитчицу Рогожину с переправы похожа.
- Ой, товарищ капитан... - пытается встать с лавки.
- Сиди, сиди, - кладу руку на узкое девичье плечо и меня как током продёрнуло. - Это для чего ты тут стараешься?
- Боец Завьялова. Это, товарищ капитан, краска для макета. Комполка приказал. Сурик в глину добавим для крепости. Чтобы не так трескалась.
- Для макета. Это хорошо, - неохотно снимаю руку с ее плеча и усаживаюсь рядом на лавку. - Это правильно. А что так грустно поёшь?
- Потому, что грустно мне, товарищ капитан. Галка Блохина теперь медаль получит, а меня игрушки лепить оставили. А я медаль хочу. Чтобы после войны домой придя, медаль рукавом надраить и басом спросить: служивых принимаете?
Подскочила официантка, принесла мне стакан холодного компоту. Показал ей глазами, чтобы и Завьяловой принесла. Кивнула, что поняла.
- Кто такая Блохина? Я еще не всех знаю в полку.
- Такая же радистка, как и я. Ничем не лучше. А взяли ее. Обидно. А вы геройскую звезду за что получили?
- Погоди со звездой... Куда Блохину взяли?
- В Сталинград. На правый берег. Радисткой у наводчика.

Взял он саблю, взял он востру и зарезал сам себя.
Веселый разговор. Развесёлый разговор.
$
- Что так грустно поёшь, красавица, - спрашиваю девчушку в расстегнутой гимнастёрке, рукава засучены, на голове цветастая косынка. Растирает в глиняной миске сурик. Самодельным деревянным пестиком.
Поворачивается. И, правда, красавица. Чем-то неуловимо на зенитчицу Рогожину с переправы похожа.
- Ой, товарищ капитан... - смущённо пытается встать с лавки.
- Сиди, сиди, - кладу руку на узкое девичье плечо и меня как током продёрнуло. Аж в голове слегка закружило от приятности ощущения. - Это для чего ты тут стараешься?
- Боец Завьялова. Это, товарищ капитан, краска. Комполка приказал. Сурик в глину добавим для крепости. Чтобы не так трескалась на макете.
- Для макета. Это хорошо, - неохотно снимаю руку с ее плеча и усаживаюсь рядом на лавку. - Это правильно. А что так грустно поёшь?
- Потому, что грустно мне, товарищ капитан. Галка Блохина теперь медаль получит, а меня игрушки лепить оставили. А я медаль хочу. Чтобы после войны домой придя, медаль рукавом надраить и басом спросить: служивых принимаете? И мне вся станица завидовать будет. И смотреть только на меня. Орден конечно, лучше, но я не гордая, я согласная на медаль.
Подскочила официантка, принесла мне стакан холодного компоту. Показал ей глазами, чтобы и Завьяловой принесла. Кивнула, что поняла.
- Кто такая Блохина? Я еще не всех знаю в полку.
- Такая же радистка, как и я. Ничем не лучше. А взяли ее. Обидно. А вы геройскую звезду за что получили?
- Погоди со звездой... Куда Блохину взяли?
- В Сталинград. На правый берег. Радисткой к наводчику.
Я разложил гимнастёрку на столе и стал отработанным безопасным лезвием отпарывать старые петлицы. Новые петлицы рядом положил и комиссарские звёзды вместе набором ниток и иголок.
- Так вас можно с майором поздравить? - Завьялова всё замечает.
- Почти, - отвечаю. - С батальонным комиссаром. Но шпал столько же.
- Опять у нас будет три майора в полку.
- Кто такие?
- Первый - командир. Второй - инженер, у него тоже две шпалы. Был еще штурман полка - майор. Только его сбили две недели назад за Доном. Он с командиром еще в Гражданском флоте летал до войны. В Киеве. Говорят, что возили они по небу товарища Хрущёва в Москву и обратно, когда тот был первым секретарем на Украине.
Ага... Вот откуда такая трепетная ''любовь'' у Никиты Сергеевича к нашему полку. Запомним.
- Как тебя зовут? Меня Ариэль, сокращенно - Ари. Арик.
- Лариса. Сокращённо Лара.
- Всё-то ты знаешь, Лариса, - улыбаюсь.
- Чтобы связь и не знала, товарищ комиссар? Обижаете, - улыбается красиво.
- Вот потому-то тебя и в Сталинград не пустили, что много знаешь. Нельзя тебе в плен попадать. - Качаю головой.
Смеёмся втроём. Вместе с нами хихикает официантка, принесшая Завьяловой компот.
Потом официантка подсаживается ко мне на лавку с другой стороны, берёт красную звезду и пришивает ее мне на рукав. Прямо на мне. Пришлось пока самому рукоделие прекратить.
- А я Ксения Лопухина из Камышина, - представляется, не отрываясь от шитья.- Кратко Ксюша.
- Приятно познакомиться, девушка. Постепенно я со всем полком перезнакомлюсь. Всех буду знать.
- Так вы нам расскажите: за что геройскую звезду получили? - это уже Ксения любопытствует. - Чтобы мы перед другими полками гордились. Не у каждого комиссар - герой.
Рассказываю девчатам про ночной таран Фрейдсона в небе Москвы. Даже про беспарашютный прыжок в Крылатском. Они потом по всему полку разнесут. Не придется мне всем подряд объяснять отдельно. Заодно без перерыва рассказываю им про победу Красной армии в битве под Москвой. Надо личный состав настраивать на позитивный лад. На победу.
- И вот когда стало совсем горячо, и немцы попёрли по десятку на каждого бойца, - продолжаю повествование, - встал политрук Клочков и сказал: ''Велика Россия, а отступать некуда: позади Москва!''. Взял связку гранат и бросился под фашистский танк.
Смотрю, а вся кухня и все официантки стоят в столовой и слушают, открыв рот. Господи, да это же в газете печатали... Неужели не читали? От удивления замолчал.
- А дальше что, товарищ комиссар, было?
Продолжаю рассказывать. Конечно, так красиво, как у Когана, у меня не получается. Но слушают меня внимательно. Можно сказать, каждое слово ловят.
- Подвиг двадцати восьми панфиловцев у разъезда Дубосеково, одиннадцати сапёров из Панфиловский же дивизии у села Строково, и других, неизвестных нам героев дали командованию сутки. Эти небольшие группы бойцов на целые сутки задержали всю немецкую армию. Целые сутки на фронте иногда года стоят. За эти сутки пришли эшелоны с Дальнего востока с подкреплениями. Встали насмерть. И выдохлись немцы, сорока километров не дойдя до столицы. Остановились на отдых, на обогрев. А пятого декабря Красная армия перешла в контрнаступление и погнала фашистов аж до Ржева. Сейчас там - на Ржевском выступе - страшный бой идет. Как у нас на правом берегу. И в Воронеже бойцы Красной армии бьются насмерть. Потому, что вопрос стоит только так и никак иначе: или мы их одолеем, или они нас. У врага пока больше самолётов, больше танков, но дух наш, дух советских людей, всё равно, сильнее будет. Мы знаем, за что мы бьемся! Они хотят земли и рабов. Нашей земли и рабов из наших людей. Мы хотим свободной и мирной жизни для себя и наших детей. Мы не для того скидывали со своей шеи своих помещиков и капиталистов, чтобы сажать на нее чужих.
Про неудачи Крымского фронта говорить не стал. Мехлиса разжаловали до корпусных комиссаров и отправили членом военного совета на фронт, в какую-то армию. Так, что мой браунинг уже ни для кого не страшилка.
- Товарищ комиссар, а нам рассказывали, что немцы под Москвой просто вымерзли, потому мы их там и победили, - полная повариха, лет сорока, в глаза мне смотрит в упор. Ждёт, как я выкручиваться буду.
- Ты зимой мерзнешь? - специально перешел на ''ты''.
- А как же? - даже плечами пожала от моего ''дурацкого'' вопроса.
- Вот и наши бойцы мерзнут. Точно так же, как и немцы. Я тогда в госпитале лежал в Москве. Так вот... помороженных бойцов везли и везли каждый день. Наших бойцов. Весь госпиталь мазями и гноем провонял. Так, что и немцы, и красноармейцы были в одинаковом положении у Природы. Просто нашим людям некуда было уже отступать. Также, как сейчас в Сталинграде.
Ксения встряхнула мою запасную гимнастёрку с новыми знаками различия.
- Переодевайтесь, товарищ комиссар. И рассказывайте. Я пока другую вашу гимнастёрку подошью.
А я завёлся.
- Я вам так, бабоньки, скажу: если бы ''генерал Мороз'' воевал на нашей стороне, то я бы его расстрелял за вредительство, - принюхался и спросил. - Ужин не подгорит?
- Мы следим, не беспокойтесь, - уверили меня.
- Наши возвращаются! - воскликнула Завьялова.
Бросив пестик, и вглядываясь в закатное небо из-под ладони, она от нетерпения подпрыгивала.
- Все по местам, - командует толстая повариха. - Извините, товарищ комиссар. Вы нам потом всё дораскажете. Нам наших героев сейчас кормить надо.
Садятся самолёты на дорогу и сразу заруливают каждый к своему капониру.
Четыре.
Восемь.
Двенадцать.
Поднятая пыль с дороги в степь ветер относит.
Где еще один?
Вот он. Садится последним. Номер на борту командира полка. С сердца камень свалился. Все вернулись.
Люди вокруг улыбаются счастливо. Все вернулись.
Не каждый раз такое счастье бывает, чтобы все вернулись.

$

Люди вокруг улыбаются счастливо. Все вернулись.
Не каждый раз такое счастье бывает, чтобы все вернулись.
$
Политуправление фронта прислало мне все бумаги, и я вполне законно рассекал по расположению, отсвечивая красными звёздами на рукавах.
Провожал лётчиков на боевые задания.
Встречал с заданий.
Участвовал в разборах полётов.
Вечерами писал политдонесения ««наверх»».
Между этими основными событиями в жизни штурмового авиаполка как-то само собой наладилась работа партийной и комсомольской организаций. Они у нас были едиными с батальоном аэродромного обслуживания. Достаточно было по душам поговорить с коммунистами полка по-человечески, и они сами всё сделали. Мне осталось только утвердить эти решения и соответственно отослать бумаги в политотдел дивизии.
Прилетали с проверкой военный комиссар дивизии и начальник политотдела. Удивились появившейся в полку наглядной агитации и наличием у меня замполитруков в товарных количествах.
Их у меня пять. Парторг полка, комсорг полка, мой личный писарь и два исполняющих обязанности политруков в эскадрильях. Они теперь щеголяли старшинскими ««пилами»» в петлицах и звёздами на рукавах.
- Так вроде как это нигде не практикуется больше, - не то спросил, не то посетовал, не то поставил на вид мне дивизионный комиссар Курбатов.
- Но и никто не отменял этого положения, - возразил я.
- Лишь бы на пользу делу пошло, - поддержал меня начальник политотдела бригадный комиссар Щеглов. – Народ в полку бодрый. Уныния не наблюдается. Все настроены на победу.
- Добавлю, что помполитруки в эскадрильях взяли на себя повышенный риск, в случае сбития на задании и попадания в плен, их немцы сразу расстреляют только за звезды на рукавах. И уважения от лётчиков стало к ним больше, чем когда они просто были назначенные агитаторы в эскадрильях с неясным статусом. – Добавляю я. – Тем более, что никаких дополнительных льгот я им не дал. А положенных комиссаров в эскадрильях мне взять негде. В БАО и то нет комиссара, а есть исполняющий его обязанности младший политрук. В ротах политруков нет. Присматриваюсь к людям на предмет также поднять их от земли в ротные замполитруки.
- Нехватка младшего политического состава повсеместная, – сказал дивизионный комиссар. – Все пополнения такого рода идут на правый берег. Там очень существенная убыль политсостава. Гибнут смертью храбрых.
- Товарищ дивизионный комиссар, - предлагаю я. – мы же авиация. У нас народ в среднем имеет грамоту выше уровнем, чем по армии. Если организовать курсы политруков? Самим вырастить. Не ждать, когда пришлют.
- Пока вырастишь, полк уйдет на переформирование и тю-тю, - присвистнул Щеглов. – Нам новый полк присылают. Необстрелянный. Получается работа на чужого дядю.
- Так может изменить принцип комплектования. Не заменять сточившиеся полки, а добавлять в них лётчиков россыпью.
- Это у нас только твой Ворона такого добился через Хрущёва. Но, что позволено Вороне, то заповедано остальным соколам. Эти вопросы планируют в Москве и даже не в политуправлении. Лучше скажи, что у вас с ночными полётами?
- Летно-подъёмный состав по графику тренируется в ночных посадках на аэродром и в ночном ориентировании. Сами самолеты переоборудуются приспособлениями, которые не позволяют слепить летчика ни выхлопом мотора, ни пламенем огня пулемётов. Полковой инженер Цалькович проявил тут просто незаурядные способности и энергию. Считаю, что необходимо его отметить.
- Ну, если ты так считаешь, то после первого успешного ночного налёта пиши на него представление на новый орден Отечественной войны, – соглашается со мной бригадный комиссар.
- Жирно сразу орден, - возражает дивизионный комиссар. - Медали «За боевые заслуги»» будет достаточно для начала. А там посмотрим. И техников тогда представить не забудь заодно.
- Товарищ комиссар, как бы старые награды лётчикам выбить из Хрущева, который их отменил уже два раза, - вроде как совета прошу.
- Никак. Сам приедет и раздаст. Он очень доволен вашими налётами на город. А ваша придумка с макетом даже нас впечатлила. Готовься к совещанию для командиров и комиссаров авиаполков у вашего макета. Пока погоды есть надо врага бомбить в городе непрерывно, чтобы земля у него под ногами горела.
В общем, непосредственное начальство осталось довольно моей работой. И вообще работой полка. Отобедали у нас, застегнули регланы, сели в свой У-2 и улетели на аэродром, на котором базировался штаб штурмовой авиадивизии.
Вопрос с особистом обещали провентилировать после того, как я пригрозил написать непосредственно Абакумову с копией Щербакову. Просили не пороть горячку.
Ушел я после отлёта начальства в степь. Успокоиться. По степи ветер гонял волны зрелой полыни. Как на море. Запах фантастический.
Собирал какие-то сумасшедшие поздние осенние мелкие цветочки. Набрал чахлый букетик.
На обратном пути столкнулся с Завьяловой.
- Ой, а кому эти цветы? – улыбается.
- Тебе, - ответил я, протягивая букет.
- Это вы за мной так ухаживаете? – спросила Лариса, беря цветы в руки.
- Ухаживаю, - согласился я.
- Предупреждаю, я девушка строгая и на постель согласна только после свадьбы. Если вам просто баба нужна, то могу познакомить с теми, кто с удовольствием согласиться. Есть у нас и такие.
- Не надо меня ни с кем знакомить, – отвечаю. - Мне ты нравишься. Можно просто погулять по степи, пока не полило.
Что за напасть? Что за хромая судьба? Как понравится девчонка, так она в отказ идёт. Еврейское моё счастье.

Что за напасть? Что за хромая судьба? Как понравится девчонка, так она в отказ идёт. Еврейское моё счастье.
$
Вернувшись в расположение, стопорнул вечно занятого инженера полка.
- Вот вы-то мне и нужны, - цапнул я его за рукав.
Озадачил списком на награждение строителей тактического макета Сталинграда.
- Всё просто, товарищ комиссар, - отвечает. – Столяр, скульптор и картограф. Ну… и я.
Засмущался, как красна девица.
- На вас я представление подаю. А кто у нас скульптор?
- Как кто? Завьялова.
- Намолила себе медаль, - засмеялся я.
Потом переговорил с Вороной. Тот подтвердил, что моя задумка сделать нашего татарина орденоносцем правильная и своевременная. Штабом он руководит чётко.
Оставил меня оформлять приятные бумаги. А сам вылетел к Хрущёву – решать вопрос со старыми ««зажатыми»» наградами.
Отправляли на боевую работу штурмовиков мы с начштаба самостоятельно. Звеньями по четыре самолёта. Как одно звено вернулось, выпускам следующее. Так над районом нашей ответственности штурмовики висят практически постоянно. И люди отдых получают.
Тыниса отправил с парой механиков рыскать по окрестностям, но найти сбитую Лопатой ««раму»» и снять с нее все пулемёты и боезапас. У меня появилась идея насчёт ««семнадцатого»». Тем более, инженер дал добро на переделку его в двухместный вариант. Думает успеть до прихода нового мотора. Проект он уже на бумаге вычертил. Только вот лишнего авиационного пулемёта у нас нет. Пулемёта, которым бы мог управлять стрелок.
- Будет на чём новому штурману летать, - рассуждал Цалькович. – А то в управлении полка одной машины у нас как раз не хватает.
- А как текущий ремонт?
- Пока, слава богу, в городе по нашим мальчикам ничего крупнее ротного пулемёта не стреляет. Так, что дырки на плоскостях заделываем быстро. Но, думаю, что такое везение долго не продлится. Подтянут фрицы скоро в город ««флаки»» и... Боюсь загадывать.
Попрощался с инженером и сам пошёл встречать гостей, что пылили к нам на дороге. Три грузовика и два прицепа. Это нам от щедрот своих начальство выделило полубатарею 37-миллимитровых зенитных автоматов. Ценит нас теперь начальство. Защищает от налётов.
А в полку прибавилось симпатичных девчат. У зенитчиц даже командир – младший лейтенант Кульметева – баба. Псковитянка с большими коровьими глазами. Уже орёт на нашего полкового интенданта, что-то требует с него. Хорошо не с меня.

А в полку прибавилось симпатичных девчат. У зенитчиц даже командир - младший лейтенант Кульметева - баба. Псковитянка с большими коровьими глазами. Уже орёт на нашего полкового интенданта, что-то требует с него. Хорошо не с меня.
$
- Полк, равняйсь. Под вынос знамени: смирно! - надрывается Ворона, стараясь кричать так, чтобы слышал его весь аэродром.
Нас сегодня награждают. Весь полк. Орденом Александра Невского. И за последние дневные штурмовки города. И за удавшийся на все сто ночной налёт. Ходит слушок, что полк поимеет еще почётное наименование ''Сталинградский''. Но это пока в эфемерных эмпиреях витает. А орден вот он - Хрущёв к знамени собственноручно прицепляет.
Потом и до людей дело дошло.
Ворона и я получили из рук Хрущёва по ордену Александра Невского. Как на знамени.
Зиганшин - ''Отечественную войну'' первой степени.
Цалькович такой же орден, только второй степени.
Летчики все ''Отечественную войну'' второй степени. А ''старики'' еще по ''Красному знамени'', которые им задолжали.
''Темная сила'' и новый штурман полка - медали ''За боевые заслуги''. Последний только, что появился в части, и Ворона решил не нарываться на возможный отказ начальства из-за ордена.
Завьялова получила сразу две медали: 'заслуги'' - за тактический макет и ''За отвагу'' - за ночной налёт на Сталинград.
Тут еще та интрига была. Новый штурман полка капитан Никишин проникся моим положением и вывел меня на периметр на связном У-2. (Тот у нас с двойным управлением - ''летающая парта''). Что-то мышечная память Фрейдсона припомнила, что-то я сам просёк, да и указания инструктора выполнял чётко. Через три для тренировок Никишин допустил меня к самостоятельным полетам на Поликарпове. Подпольно, естественно.
И когда встал вопрос: кто будет бросать ФОТАБы с ''кукурузника'' перед основной бомбардировкой все лётчики пошли в отказ. Отремонтированный ''семнадцатый'' уже оседлал сам Никишин. И штатные лётчики кончились. Парень со связного самолёта в госпиталь угодил с дизентерией - арбузов пережрал. Их нам в последнее время грузовиками возят с окрестных бахчей.
Тут Никишин и заявил на совещании в штабе.
- Я как инструктор по лётной подготовке в прошлом, как в училище, так и запасном полку, считаю, что батальонный комиссар Фрейдсон, несмотря на запреты врачей, вполне может выполнить такое задание. Я принял у него зачёт. Тем более у него имеется богатый опыт ночных полетов, полученный в авиации ПВО.
Так я был включён в боевой расчёт. Ворона долго не раздумывал.
- А бомбардира ты себе сам подбери, - разрешил командир полка.
Я и подобрал. Естественно Завьялову.
- Просто на традиционной нашей вечерней прогулке по степи спросил:
- Ты еще медаль хочешь?
Отвечает дерзко и с вызовом.
- Не купишь меня медалью. Всё равно в постель лягу только после свадьбы. Да и медаль должна быть заслуженной, а не по блату из-под полы полученной.
Мы с ней пока по степи просто гуляем. Разговариваем. Даже не целовались ни разу.
- Если поцелуешь, - ставлю условие, - возьму тебя в ночноё налёт на Сталинград.
- Правда? Не врёшь? - столько энтузиазма да в мирных бы целях.
- Прогулку заканчиваем. Идём подбирать тебе амуницию. Учти, летим без парашютов. С той высоты, на которой полетим, он бесполезен.
- А поцеловать? - обиженный голос Ларисы.
Попрактиковались мы с Ларой пару раз на сбросе цементных бомб на нашем полигоне.
И в закатных сумерках вылетели всем полком.
С земли нас навели чётко. И по радио. И ракетами подсветили.
Мы с Завьяловой не сплоховали. Оба ФОТАБа бросили как надо. Подсветили ярче, чем днём.
А там и весь полк отбомбился ''сотками'' по штабу фашисткой пехотной дивизии.
Галина Блохина вопреки ожиданиям не получила никакой награды. Забыла ее представить пехота. Наводчика представили к ордену ''Красной звезды'' и всё. Радисты-телефонисты прошли как обслуживающий персонал. Хотя сидели в городе в тех же подвалах, что и штабы пехотных батальонов.
Я как вишенку на торт получил выговор от Политуправления фронта за нарушение предписания врачей и самовольный боевой вылет.
Зато с Ларкой мы теперь целовались.
$
$
$
16.
Погода нелётная.
Дожди обложные.
По утрам туманы как молоко.
Местные говорят, что это ненадолго. Будет еще бабье лето с ясным небом. А пока противно и мокро. Тропинки разбились в грязь.
Народ влез в кожу - у кого есть. И все плащ-палатки и плащ-накидки подоставали. Девчата по команде облачились в голубые рейтузы и тут же получили кличку ''голубая дивизия''.
Полк активно готовит свои землянки к зимнему сезону. Печки ладят, трубы. Укрепляют брезентом склады кизяка.
Кизяк - это вам не баранье говно, а стратегический материал - отопление на зиму. Бараний кизяк вони не даёт в отличие от коровяка. Его народ всё лето активно собирал по маршрутам миграции казахов с отарами. Ворона по довоенному опыту распорядился и даже грузовик добытчикам выделял. Особенно тем, кто выскребал полы в старых кошарах. Тот разбитый овечьими копытцами кизяк мочили, мешали с сухой полынью и метелками рогоза. Формовали в кирпичи. Хозвзвод матерился на эту ''говенную страду'', но понимал нужность своей работы.
Мне самодельную печку из бочки бензиновой техники еще и старым кирпичом для тепла обложили - уважают. Где только дореволюционный кирпич в голой степи нашли?
Почему-то такое ощущение отовсюду, что нам в Сталинграде сидеть всю зиму. И Новый год тут, в степи, встречать. В которой ямщик замёрз.
А в городе Паулюс не оставляет надежды скинуть армию Чуйкова в Волгу и только усиливает натиск. А бойцы Чуйкова упираются. Обе стороны развязали снайперскую войну. Это нам пропагандист Политуправления фронта рассказывает. Знакомит лётчиков с обстановкой лысый старший политрук. Наступит лётная погода и им будет некогда такие мероприятия посещать.
Лариса погодой недовольна особо.
Во-первых, под командирской плащ-накидкой, что я ей подарил, не видны медали, которыми она ужас как гордиться.
Во-вторых, прекратились наши прогулки по степи и целуемся мы теперь в землянке. И тут мятежные мои руки каждый раз отвоёвывает по два-три сантиметра девичьего тела, доступного для ласки. А девочка заводится и с каждым разом ей все труднее выскакивать в дождь, добираясь до своего ночлега - землянки связисток на другой стороне аэродрома.
Я видел, что ей самой хочется остаться у меня, но не торопил. Любой фрукт, чтобы упасть с дерева в руки, должен созреть. Вот и тискались, как школьники. Дозревали.
Но все проходит.
И непогода прошла.
А с ней и наша удача.
На первом же дневном вылете в город потеряли три машины с экипажами. Немцы быстро учатся. Они не только подтянули счетверенные мелкокалиберные зенитки в город. Но и истребители на нас стали натравливать, вызывая их по радио.
Потом еще были потери. Орденоносцев теряли. Не только новичков.
Мы с командиром получали по холке за потери. Два вылета из-за них полку не признали боевыми.
Но начальство не только ругалось, но и пыталось помогать.
Командование стало перед нами высылать группы расчистки неба из звена Ла-5. У тех бортовой залп мощный и ''мессеры'' их опасались. Часто уклонялись от боя. Ждали более лёгкой добычи - ''яков''.
Дали нам второй У-2 в модификации лёгкого ночного бомбардировщика.
Потом и вовсе сделали полк трех эскадрильного состава, прислав десять ''желторотиков'' с новыми машинами. Прямо с завода. Комэск при них, хоть и старший лейтенант, но тоже ''желторотик'' - на фронте не был ни дня. Инструктор тыловой. У остальных подготовка: взлёт-посадка.
А затем и Ил-2-спарку прислали в варианте летающей парты. Доучивать пополнение на месте. Ворона из Хрущёва выбил.
Никишин после сдачи мной зачёта по матчасти, меня на ней вывозил в небо, чтобы я почувствовал тяжёлую машину. Но в бой Ворона меня больше не брал, кивая на Хрущёва.
Два раза фрицы пытались бомбить наш аэродром. Но девчонки-зенитчицы оказались для люфтов неприятным сюрпризом. А там и ястребки подоспели - отогнали стервятников. Никого, правда, не сбили.
Потом БАО долго ковырялось, ложную взлётную полосу восстанавливая.
На основную ВПП - просёлочную дорогу, хитрый настил поставили: листы металла с дырками. На них можно было взлетать и садиться в любую грязь, в которую размокала степная почва, как только освобождалась от высокой травы. Настил только плевался жидкой грязью через дырки - никакая непогода ему нипочём.
Завьялова освоила немецкий спаренный турельный пулемет Mauser 81Z, который Тынис все же свинтил с разбитой ''рамы''. И 3000 патронов винтовочного калибра к нему нашел в том же сбитом ''филине''. Уже в снаряженных 250-патронных лентах. Никишин обещал Лару взять в бой над городом своим воздушным стрелком, если она освоит трофейную машинку, которую устанавливает Цалькович на его ''семнадцатую''. На этой почве мы впервые со штурманом поругались.
Завьялова - казачка. Соблазнить на бой ее легко, а вот отвадить ее от боя, без потери отношений, невозможно. Тем более, после вручения ей медали ''За отвагу'' из рук члена Политбюро. У нее даже поговорка появилась странная: ''женщина должна быть мужественной''.
На фоне напряженных личных отношений нашего ''треугольника'' прилетел в полк на связном самолёте начальник Особого отдела дивизии полковой комиссар Пшеничный. Вроде так... планово.
Долго сидел в землянке с Тынисом.
Потом пригласил меня прогуляться.
- Куда в такую грязь? Разве что по взлетной полосе, - возразил я ему. - Но там нас будет видно отовсюду.
- Да без разницы, - отвечает. - Пусть видят. Главное, чтобы не слышали.
В молчании вышли на место прогулки.
- Говори откровенно: что имеешь против Ратаса? Жалуется он на тебя. И не только мне.
- Лично я против него ничего не имею. Симпатичный парень, когда трезвый. А вот против методов его работы очень много у меня нареканий. Делать ему здесь нечего, а здоровья, что грязи, вот и пьёт с безделья. С людьми работать не умеет. У него на всё один метод - запугивание. Соответственно нормальной осведомительской сети он не создал - куда ему, если чаще пьяный дрыхнет. Охраной периметра полка не озабочен, безопасность полка и высоких гостей у нас это 'не его проблема', - перековеркал я эстонский акцент. Его надо употребить там, где бы он бегал как лось целыми днями и чувствовал свою нужность. В Осназ его надо. А так сопьётся человек.
- Хорошо. - Переложил Пшеничный планшет из руки в руку. - Я тебя понял. Заменим тебе уполномоченного. Умудрился ты Хрущёву понравиться. И Абакумов о тебе наслышан. Щербаков твоей судьбой интересовался. Не простой ты человек, Ариэль Львович. А вот то, что ты с подчиненной живешь - непорядок. Плохой пример показываешь бойцам и командирам. Этак скоро весь ваш полк блудом накроет. А что? Комиссару можно, а нам нельзя? Пересмотри свое поведение. Пока по-дружески советую.
Протянул руку для пожатия и пошел, насвистывая, к своему биплану. Только подковки по металлу стучат.
Я пошел к Вороне.
- Тарасыч, отпусти меня на полдня в Красную слободу.
- Что ты там забыл? - удивляется.
- Сельсовет, - отвечаю.
- Рассказывай.
- Жениться хочу.
- Ну, на ком: не спрашиваю - весь полк знает. А что так именно сейчас приспичило?
- Интриги, брат, интриги.
- Пшеничнер наехал?
- И это тоже.
- Давай проще. Неси, Львович, мне красноармейскую книжку Завьяловой. Оформлю вас приказом по полку ''считать мужем и женой''. А там, после войны, уже разберетесь: кому на ком надо жениться. Но с тебя фант. Чтобы не зубоскалили по углам, я Завьялову перевожу в воздушные стрелки. К Никишину. А то и так бабы сплетничают, что у нее медаль ''за половые услуги''. А ''За отвагу'' добавили потому, что сопротивлялась и не сразу дала. Не слыхал? Теперь знай.

(ну и -ться/-тся исправить в тексте... местами...)