- Теперь хвались пистолетом и рассказывай, как прошла твоя встреча с Мехлисом, - настаивал Смирнов.
Как прошла… Обыденно.
Позвонил.
Договорились о времени визита.
Не обманул. Выслал за мной аж целый лимузин ЗиС-101.
Мехлис принял меня в своем кабинете в большом 12-этажном здании в Антипьевым переулке за Арбатом.
От Бюро пропусков проводили меня по лестнице в большую приемную и там усадили на стул – ждать. Шинель и шапку на вешалку пристроил. Вот что неудобно в военной форме так это постоянно перекидывание портупеи с верхней одежды на гимнастёрку и обратно.
В скором времени вышли из кабинета главного политрука человек пятнадцать политработников в высоких чинах (никого ниже одного ромба) и адъютант пригласил меня заходить.
Кабинет Мехлиса был просторным, но скромным. Мебель вся простая и функциональная. Единственная роскошь – большая картина кисти хорошего художника в простенке между окон. Сталин и Ворошилов гуляют по набережной Москвы-реки. И то рама не музейной золоченой лепнины, а просто полированного дерева.
Хозяин кабинета радушно встретил меня у длинного стола заседаний, крепко пожал руку, усадил за тот же стол через угол.
- Рассказывайте, Ариэль Львович, - ошарашил меня первым вопросов армейский комиссар 1-го ранга.
- Что рассказывать? – решил я уточнить.
- А все рассказывайте. В подробностях. Вкратце мне уже доложили.
Что мне особо рассказывать? Всего полмесяца прошло, как я воскрес.
Рассказываю, а сам комиссара разглядываю. Вчера в Кремле Лев Захарович был несколько лохмат, а сегодня у него свежая стрижка хоть и короткая, но не скрывает природной курчавости. В зачесанном назад жгучем черном волосе седина пробивается робко. Лоб высокий. Выбрит тщательно. Глаза чуть навыкате, взгляд карих глаз внимательный. Губы плотно сжаты. Уши слегка оттопырены. Руки спокойно лежат на столе. Гимнастерка шевиотовая, не очень хорошо сшитая (теперь я в этом разбираюсь) петлицы малиновые с черным кантом. На петлицах по четыре ромба с золотой вышитой звездочкой. На груди два ордена Ленина, орден Красного знамени, орден Красной звезды и медаль ««ХХ лет РККА»». Еще красный флажок депутата Верховного Совета СССР на клапане кармана гимнастёрки.
Слушал он меня внимательно, не перебивая и не задавая наводящих вопросов.
Когда я закончил рассказывать, Мехлис заметил.
- Что же ты своё геройство в госпитале так скромно осветил. Мне доложили, что ты на костылях и с ногой в гипсе с двумя сержантами НКГБ справился. И даже их разоружил.
Пришлось подробно рассказывать, как я со своей потерей памяти принял украинский язык за иностранный и вступил в борьбу с ««вражескими диверсантами»» и накостылял им.
- К тому же, как я считал, товарищ комиссар первого ранга, советский человек не может быть махровым антисемитом.
- Ты чувствуешь себя евреем?
- Нет. Я не знаю что это такое. Если раньше и знал, то теперь не помню.
- А кем ты себя чувствуешь?
- Коммунистом. Я в последнее время много читал, начиная с ««Краткого курса»». Мне эта линия нравится.
- А вот это правильно! – вскинулся Мехлис. – Все национальные различия при коммунизме отживут себя. Правильный ты человек, Ариэль Львович. Как ты видишь своё будущее?
- На фронте, товарищ армейский комиссар первого ранга. Только на фронте я себя вижу. Но боюсь, мне медкомиссия летать запретит, и поставят меня в тылу на пост какого-нибудь ««свадебного генерала»». А мне уже в госпитале безделье обрыло.
- Давай так, - Мехлис припечатал ладонью по столешнице. – Иди пока, как положено по инстанциям. Если действительно на фронт не пустят, то приходи сразу сюда – в Политуправление. Каждый военнослужащий имеет право обратиться к комиссару любого ранга вне служебной субординации по любому вопросу. Но сначала пройди по команде. Дисциплину нарушать не следует.
Зашел адъютант с подносом. Крепкий чай в железнодорожных подстаканниках. Колотый сахар. Горчичные сушки. Расставил на столе.
- Щербаков в приёмной, - сообщил.
- Давай его сюда, - поманил ладонью Мехлис.
Вошел невысокий толстый человек в круглых очках велосипедом. Одетый в полувоенную ««сталинку»» защитного цвета. В сапогах. В руках он держал странную угловатую кобуру толстой формованной кожи. Коричневого цвета, оттенка как мое американское пальто.
- Знакомьтесь, - представил нас Мехлис. – Капитан Фрейдсон Ариэль Львович, как видишь – герой. Настоящий коммунист. Наша смена. Нам о нём полковой комиссар Смирнов рассказывал. Щербаков Александр Сергеевич, кандидат в члены Политбюро ЦК ВКП(б), первый секретарь Московского горкома, начальник Совинформбюро и фактический мой заместитель пока я на фронте. Если меня не будет в Москве, то со своими бедами, Ариэль Львович, ты обратишься к нему. Он в курсе. Давай, - протянул он руку Щербакову.
Тот вложил в нее эту кобуру.
- Товарищ Фрейдсон, ваши подвиги на фронте борьбы с немецко-фашистскими захватчиками партия и правительство уже оценили. А это вам награда от нас, от армейских политработников. Носите с честью.
После рукопожатия, я принял подарок. В кобуре находился большой черный автоматический пистолет.
- Вынимай. Смотри. Хорошая надёжная машинка, - сказал Щербаков снисходительно. – Браунинг ««Хай пауэр»» канадской выделки. Их нам поставляют с арктическими конвоями из Англии. Магазин на тринадцать зарядов. Патрон люгеровский. Запасные магазины и патроны возьмешь в приёмной.
И крепко пожал мне руку.
- Служу Советскому Союзу и коммунистической партии, - отбарабанил я.
На деревянной щёчке рукоятки пистолета серебряная пластинка. На ней гравированная надпись: ««Капитану Фрейдсону А.Л. за героическую защиту московского неба осенью 1941 года. Арм. комиссар 1 р. Л.З. Мехлис. 14.01.1942.»»
- Приказ по ГлавПУРу о награждении возьмешь у адъютанта, - кивнул мне Мехлис.
- Но помните, что неназываемая причина этого награждения, - наставительно сказал Щербаков, - ваше геройское поведение в конфликте между политработниками и Особым отделом.

На деревянной щёчке рукоятки пистолета серебряная пластинка. На ней гравированная надпись: ««Капитану Фрейдсону А.Л. за героическую защиту московского неба осенью 1941 года. Арм. комиссар 1 р. Л.З. Мехлис. 14.01.1942.»»
- Приказ по ГлавПУРу о награждении возьмешь у адъютанта, - кивнул мне Мехлис.
- Но помните, что неназываемая причина этого награждения, - наставительно сказал Щербаков, - ваше геройское поведение в конфликте между политработниками и Особым отделом. И еще вы нам должны будете несколько выступлений перед рабочими московских заводов. Очень нам нужна в данный момент смычка армии и тыла. Рабочие должны видеть, для кого они горбатятся по двенадцать часов в день без выходных.
- А в родном полку можно будет выступить? – намекаю я так толсто.
- Думаю это решаемо, - резюмирует нашу встречу Мехлис.
Пока я это всё рассказывал пистолет ходил по рукам. Ну, прямо как дети. Только что не постреляли из него.
Подвел итог под моим рассказом комиссар.
- Повезло тебе, что со Щербаковым познакомился. Он круто в гору идёт. На хорошем счету у Сталина. По заводам поезди. Такими просьбами не манкируют.
Потом вынул бумаги из среднего ящика стола.
- Держи. Это твое отпускное свидетельство из госпиталя. Врачами также подписано. Продаттестат твой. Вещевой и денежный аттестаты заберешь из полка. Гуляй. Как понял – жить в гостинице будешь.
- Пока не выгонят, - смеюсь.
- Добро. Но послезавтрева как штык к двенадцати ноль-ноль на врачебно-медицинскую комиссию. Пока сюда. Будут решать общую твою годность к службе в армии. Потом будет у тебя еще одна комиссия – в госпитале ВВС, в Сокольниках. Там уже решат: будешь ты летать или нет. Все свободны.
В коридоре, по пути в когановскую каморку, он мне шепнул.
- Правильно делаешь, что уезжаешь отсюда.
- А что случилось? – немного я встребожился.
- Пока не случилось, но обязательно случится. Амноэль в свое время донос на брата нашего комиссара написал. Разобраться, как следует, не успели тогда, да и не разбирались особо – время такое было. Тогда все быстро делалось. Утром постановление тройки – вечером к стенке и никаких апелляций. А потом сам Амноэль присел как вредитель. Но как видишь, вышел. Непотопляемый гад. Только что разжаловали на четыре категории. И к нам его не просто так подсунули особисты, это месть такая нашему комиссару. Ну и нам всем прилетит походя.
- А кто у нас был брат у комиссара?
- Армейский комиссар первого ранга, - Саша торжественно поднял к потолку указательный палец. - Предшественник Мехлиса на ГлавПУРе. Самого нашего комиссара Мехлис тогда на расправу не отдал, а вот его старший брат – Петр Смирнов, проходил уже по флоту – первый народный комиссар МВФ. Молотов аресты утверждал, на таком уровне. Мехлис тогда чином не вышел еще. Так что уезжай – целее будешь.
- Машину дадите?
- Дам. Тебя в ««Москве»» искать?
- Сегодня и завтра. А потом я в выделенную мне квартиру заселюсь.
- А что не сразу? И новоселье зажал. Так, да? А еще друг называется.
- Так пустая она. Даже одеяла-простыни нет. Не говоря уже о прочем. Как меблируюсь так сразу и отметим. Когда хоть сидеть на чем будет. Во что водку налить.
- Так… - политрук на полминуты задумался, что-то решая в уме. - Ты пока собирайся. Держи вот ключ от моей каморки. А я пойду с Шапиро перетолкую: куда он списанное шмотье подевал?
Коган быстро удалился, а я развернулся и побрел обратно. В кассу надо зайти – обнулить тут мой депозит в госпитальной бухгалтерии. Выгрести, что из вещей моих еще осталось.
Как говориться обломался в полный рост.
Привезли меня сюда в унтах и меховом комбинезоне. Это ребята с полка уже прибрали обратно. Шлемофон остался у меня. Штаны форменные давно порезали, когда сломанную ногу мне обратно складывали. Гимнастёрку полушерстяную, правда, нашли – по петлицам, так как я тут один лётчик, - но после грубой госпитальной стирки и прожарки от вшей разве что дома ее одевать в парко-хозяйственный день.
Отдали табельный ТТ с кобурой и ремнём. В кобуре – запасной магазин. Патроны все на месте. Шестнадцать штук.
А вот денег я с собой в последний полет взял немало – больше четырех тысяч рублей. Это не считая того, что я раньше забрал - перевод из полка.
На обратном пути снова столкнулся с Костиковой. Та уцепилась за пуговицу на вороте и шепчет.
- Ты сегодня в госпитале останешься? Машка у Когана ночует, так что наша с ней комната, считай, пустая.
И глядит в глаза мутнеющим взглядом.
- Лучше, Лен, ты ко мне. Я сегодня еще в ««Москве»». И талоны в ресторан остались – звезду обмоем?
- Я на дежурстве… - голос упал у девушки. А пальчики золотую звезду гладят.
- Подменись.
- Попробую, - согласилась и убежала договариваться.
Шапиро уже сидел в каморке у Когана и, судя по его виду, уже принял на грудь граммов двести. И собирался еще добавить.

На обратном пути снова столкнулся с Костиковой. Та уцепилась за пуговицу на вороте и шепчет.
- Ты сегодня в госпитале останешься? Машка у Когана ночует, так что наша с ней комната, считай, пустая.
И глядит в глаза мутнеющим взглядом.
- Лучше, Лен, ты ко мне. Я сегодня еще в ««Москве»». И талоны в ресторан остались – звезду обмоем?
- Я на дежурстве… - голос упал у девушки. А пальчики золотую звезду гладят.
- Подменись.
- Попробую, - согласилась и ускакала сайгой договариваться.
Шапиро уже сидел в каморке у Когана и, судя по его виду, уже принял на грудь граммов двести. И собирался еще добавить.
$
$
$
14.
Утром Костикова опять напевая, стирала, только теперь уже мое бельё.
- Слышь, подруга, у тебя в родне енотов нет? – Спросил я с подколкой, опершись о косяк двери в ванную и позёвывая.
Ленка в одних трусах выглядела соблазнительно. Легкая полнота ей фигуры не портила, а придавала некий шарм. И побуждала погладить.
- А где ты стирающих енотов видал? – вернула мне вопрос, утирая со лба мыльную пену и вильнув задом.
- В Уголке Дурова, - ответил я.
И подумал, что сам дурак. Нечего было засвечивать ей хозяйственное мыло. Но с другой стороны где-то стирать все равно бы пришлось. Почему не здесь? Почему не ей?
- Ты лучше чаю нам закажи у коридорной, - попросила девушка. – И вообще, какая у нас программа на сегодня? Не целый же день в койке валяться.
- Почему бы и нет? – пожал я плечами.
На что получил.
- Злыдень писюкатый.
Вчера мы хорошо посидели в ресторане первого этажа гостиницы, где не только проживающие столовались, но и денежный народ со стороны гулял. Военных больше, чем гражданских. Чекистов больше, чем армейских. Но все с большим уважением отнеслись к фрейдсоновской геройской звезде. А Костикова в отблесках этой славы просто млела и всячески подчеркивала, что она со мной. Даже с другими не танцевала, хотя дамы, когда заиграл оркестр, у подвыпивших командиров стали нарасхват. Мало их было в зале.
Туфли и тонкие фильдеперсовые чулки Ленка принесла с собой. А валенки оставила в номере. Я ожидал, что она из своей полотняной сумки и платье нарядное вынет, но нет… осталась в форме.
- Шпалы в петлицах определенно мне к лицу, - заявила мне, крутясь перед большим зеркалом.
Особо на спиртное мы не налегали – у нас в номере с прошлого раза осталось еще полбутылки ««Кюрдамира»». Так что взяли триста грамм зелёного ликёра ««Шартрез»» и тянули его весь вечер. Я в преддверии ночных подвигов напиваться опасался, а девушка была просто малопьющая, хоть и медичка.
Военные набирались сильно. Некоторые по брови. Такой разгул в ресторане во время тяжелой войны и карточной системы на продовольствие меня удивлял. Казалось что такого не должно было быть. Но мудрое советское правительство даже ипподром в войну не закрывало – лишние деньги с населения надо было возвращать в бюджет. Итак, все дорожало от нехватки просто необходимого. Но всегда найдутся люди, что без необходимого обойдутся, а вот без лишнего себе жизни не представляют.
А потом мы поднялись в номер. И там так меня девушка оттарахала, что ««сладенькой»» я уже называл ее.
Ночью допивали «вчерашний ««Кюрдамир»». И Ленка рассказывала мне свою короткую небогатую на события жизнь. Родительский дом в Ухтомке в частном секторе. Оба работают на силикатном заводе. Сёстры. Сельская средняя школа. Комсомол. Медицинский институт на Пироговке, куда поступила чудом, протырившись между более подготовленных москвичей. Каждый день туда на пригородном поезде до Трех вокзалов, на метро и еще на автобусе, а то и пешком. Также обратно. Не все так плохо – было, где учебники зубрить. Общежитие давали только тем, кто живет от Москвы дальше 50 километров.
- Когда я домой приехала в будёновке со шпалой в петлице, то весь посёлок сбежался смотреть. Родные гордые были. Сестренки младшие заявили, что тоже в мед поступать будут. Как же мне повезло, Арик, отучиться до войны. Сейчас сколько хороших преподавателей разошлось по фронтовым госпиталям, а то и медсанбатам. Те, кто сейчас учатся, может практику получат и прекрасную, а вот знаний у них будет меньше.
Потом я научил ее общаться в позе наездницы, и ей понравилось амазонкой быть.
Правда она так и не созналась мне, с кем девственность потеряла, да я и не настаивал. Дело естественное. Противоестественно в двадцать пять лет девочкой оставаться. Главное не вешала мне лапшу на уши, что я всего второй мужчина в ее жизни.
Спали крепко.
Утром продолжили секс-марафон с подмахом и счастливым повизгиванием.
Потом опять заснули.
И вот я проснулся, а она стирает и ««поет по утрам в клозете»».
И требует культурной программы на день.
$

$
14.
Утром Костикова опять напевая, стирала, только теперь уже мое бельё.
- Слышь, подруга, у тебя в родне енотов нет? – Спросил я с подколкой, опершись о косяк двери в ванную и позёвывая.
Ленка в одних трусах выглядела соблазнительно. Легкая полнота ей фигуры не портила, а придавала некий шарм. И побуждала погладить.
- А где ты стирающих енотов видал? – вернула мне вопрос, утирая со лба мыльную пену и вильнув задом.
- В Уголке Дурова, - ответил я.
И подумал, что сам дурак. Нечего было засвечивать ей хозяйственное мыло. Но с другой стороны где-то стирать все равно бы пришлось. Почему не здесь? Почему не ей?
- Ты лучше чаю нам закажи у коридорной, - попросила девушка. – И вообще, какая у нас программа на сегодня? Не целый же день в койке валяться.
- Почему бы и нет? – пожал я плечами.
На что получил.
- Злыдень писюкатый.
Вчера мы хорошо посидели в ресторане первого этажа гостиницы, где не только проживающие столовались, но и денежный народ со стороны гулял. Военных больше, чем гражданских. Чекистов больше, чем армейских. Но все с большим уважением отнеслись к фрейдсоновской геройской звезде. А Костикова в отблесках этой славы просто млела и всячески подчеркивала, что она со мной. Даже с другими не танцевала, хотя дамы, когда заиграл оркестр, у подвыпивших командиров стали нарасхват. Мало их было в зале. Ну, кроме Гетмана.
А когда к нам за столик подсел Гетман со своей холёной дамой, то к нам вообще подходить перестали дам клеить на танцы. Гетман умел негромко так рыкнуть, что связываться с ним пропадала охота. Тем более, что два героя – не один герой. В случае драки второй - статусный свидетель.
Туфли и тонкие фильдеперсовые чулки Ленка принесла с собой. А валенки оставила в номере. Я ожидал, что она из своей полотняной сумки и платье нарядное вынет, но нет… осталась в форме.
- Шпалы в петлицах определенно мне к лицу, - заявила мне, крутясь перед большим зеркалом.
- Конечно шпалы к лицу женщине, когда они в петлицах, а не в руках, - съехидничал я.
Особо на спиртное мы не налегали – у нас в номере с прошлого раза осталось еще полбутылки ««Кюрдамира»». Так что взяли триста грамм зелёного ликёра ««Шартрез»» и намеревались тянуть его весь вечер. Я в преддверии ночных подвигов напиваться опасался, а девушка была просто малопьющая, хоть и медичка.
Гетман сразу коньяку заказал. Армянского ««поручика»». Пришлось с ним выпить. А ликер дамам отдали. И разговоры наши разделились по половому признаку. Разве, что на танцы отвлекались.
Генерал-лейтенант авиационный подходил к Гетману поздравлять со звездой. Плотный такой человек с головой бритой ««под Котовского»». На груди ордена Красного Знамени и Красной звезды, медаль ««ХХ лет РККА»».
Заодно и меня поздравил, прибавив, что помнит меня по Китаю и всегда считал, что я далеко пойду.
Выпил с нами, но присаживаться к нам не стал, поцеловал дамам ручки и отбыл. У него тут своя компания была.
- Кто это? – поинтересовался я.
- Ну, ты даёшь! – воскликнул подполковник. – Начальство надо знать в лицо. Жигарев это. Командующий ВВС Красной армии.
- Контузия, - ответил я кисло. – Амнезия.
- Я бы тебя на месте командования в академию определил. Так больше толку будет впоследствии, - заключил Гетман.
Вокруг сильнее хороводилось и военные набирались сильно. Некоторые по брови. Такой разгул в ресторане во время тяжелой войны и карточной системы на продовольствие меня удивлял. Казалось что такого не должно было быть. Но мудрое советское правительство даже ипподром в войну не закрывало – лишние деньги с населения надо было возвращать в бюджет. Итак, все дорожало от нехватки просто необходимого. Но всегда найдутся люди, что без необходимого обойдутся, а вот без лишнего себе жизни не представляют.
Когда оркестр закончил программу, распрощавшись с Гетманом и его подругой, поднялись в номер. И там меня девушка так оттрахала, что ««сладенькой»» я уже называл ее.
Ночью допивали «вчерашний ««Кюрдамир»». И Ленка рассказывала мне свою короткую небогатую на события жизнь. Родительский дом в Ухтомке в частном секторе. Оба работают на силикатном заводе. Сёстры. Сельская средняя школа. Комсомол. Медицинский институт на Пироговке, куда поступила чудом, протырившись между более подготовленных москвичей. Каждый день туда на пригородном поезде до трех вокзалов, на метро и еще на автобусе, а то и пешком. Также обратно. Не все так плохо – было, где учебники зубрить. Общежитие давали только тем, кто живет от Москвы дальше 50 километров.
- Когда я домой приехала в будёновке со шпалой в петлице, то весь посёлок сбежался смотреть. Родные гордые были. Сестренки младшие заявили, что тоже в мед поступать будут. Как же мне повезло, Арик, отучиться до войны. Сейчас сколько хороших преподавателей разошлось по фронтовым госпиталям, а то и медсанбатам. Те, кто сейчас учатся, может практику получат и прекрасную, а вот знаний у них будет меньше. Программа-то сокращенная, военного времени.
Потом я научил ее общаться со мной в позе наездницы, и ей понравилось амазонкой быть.
Правда она так и не созналась мне, с кем девственность потеряла, да я и не настаивал. Дело естественное. Противоестественно в двадцать пять лет девочкой оставаться. Главное не вешала мне лапшу на уши, что я всего второй мужчина в ее жизни.
Спали крепко. В обнимку.
Утром продолжили секс-марафон с подмахом и счастливым повизгиванием.
Потом опять заснули.
И вот я окончательно проснулся, а она стирает и ««поет по утрам в клозете»».
И требует культурной программы на день.
$
Сходили на экскурсию в ГУМ, где я отдал свои часы в чистку мастеру, который мне порекомендовал капитан Данилкин. Заодно нормальны растягивающийся стальной браслет прикупил у него же. А то с длинным рабочим ремешком в городе неудобно.
Ленка купила себе две пары чулок нитяных. Бежевых. Сказала: ««на весну»».
Зацепился глазом за коммерческий магазин белья и разорился подруге на фирменный пояс для чулок. В подарок. А то страшно глядеть, как она свои красивые ляжки уродует трехсантиметровыми резинками, сшитыми в кольца.

$
Сходили на экскурсию в ГУМ, где я отдал свои часы в чистку мастеру, которого мне порекомендовал капитан Данилкин. Заодно нормальный растягивающийся стальной браслет фирмы Omega прикупил у него же. А то с длинным рабочим ремешком в городе неудобно, да и выглядит неаккуратно.
Ленка купила себе две пары чулок нитяных. Бежевых. Сказала: ««на весну»».
Зацепился глазом за магазин белья артельного производства и разорился подруге на пояс для чулок, похожий на переросток держалок для мужских носков. В подарок. А то страшно глядеть, как она свои красивые ляжки уродует трехсантиметровыми резинками, сшитыми в кольца.
Культурная программа началась у нас с красивого здания музея Ленина, что напротив гостиницы. Там не знаю как, но удалось не ржать в полный голос. На листовке итальянских социалистов в поддержку русской революции, в обращении к Ленину, стояло несколько подписей. Одна из них была B. Mussolini. Но сдержался, так как не соответствовало политическому моменту. А девочку вообще не стоило сбивать с панталыку правильной комсомолки. В настоящий момент Муссолини нам враг. Целую армию пригнал под Харьков.
А вообще познавательно для меня – беспамятного.
Исторический музей тоже рядом стоит, но в нем экспозиция была усеченной. Многое вывезли в эвакуацию. Хотя для Ленки все было в новинку. Обучаясь в Москве на медицинском, она вообще не ходила по музеям, театрам и выставкам как другие московские студенты. Зубрила, зубрила и зубрила. Не до культуры ей было. Максимум – кино.
Мавзолей Ленина для посещений был закрыт. Намекнули, что и сам Ленин в эвакуации.
Манеж закрыт.
Остались прогулки по заснеженному Александровскому саду. Продрогли. Побежали в гостиницу греться. Благо рядом.
Прогрелись до множественных оргазмов.
Обедали в номере, ласково поглядывая друг на друга. Нам комфортно было вдвоем. Раздетым, без военной формы даже война на время забылась. Но все хорошее всегда кончается.
Отзвонился Коган и в пять вечера прибыла ««эмка»» из госпиталя.
Втроём за один раз перетащили все мое барахло из гостиницы в машину.
Припомнив, что дома вообще насчёт пожрать шаром покати. Купил в знакомом уже коммерческом буфете две кральки ««краковской»» колбасы. Сала. Сайку белого хлеба. Полбуханки ржаного. Соленых огурцов дюжину. И водки, что подешевле, бутылку.
Василий Иванович на мой вкусно пахнущий бумажный пакет только огорчённо покачал головой.
- Покажу недалеко от вас на Сретенском бульваре коммерческий один магазин, там цены более щадящие, чем в гостинице.
- Что, так? - удивился я.
- В буфете здесь еще ресторанная наценка есть.
Товарищ Коростылёва встретила меня с облегчением на лице. Тут же всучила мне счёт за бытовые услуги, который мне предстояло оплатить в ближайшей сберкассе, и повела нас показывать изменения в моём жилище.
Квартиру я не узнал. Все качественно отмыто и отдраено кроме окна. Но окна вроде как моют традиционно по весне. По первому теплу. Даже паркет блестит - натерт мастикой.
Единственно знакомым предметом обстановки оставалась большая бронзовая люстра, куда довертели недостающие электрические лампочки. Все остальные предметы мебели были хоть и от разных гарнитуров, но в пределах одного стиля. Явно под люстру подбирали. Конкретно – русский модерн. Но вот древесина была разной. Если полуторная кровать, тумбочка к ней и комод сработаны из розового дерева, то стол, стулья, буфет и платяной шкаф – из неопознанной мною темной древесины, под цвет стеновых панелей. В кухонном простенке появился второй стол. На нем медная керосинка, жестяной чайник и эмалированная кастрюлька. Шесть граненых стаканов, шесть глубоких тарелок самого общепитовского вида и по шесть алюминиевых вилок-ложек. Деревянная доска и кухонный нож.
- Алевтина Кузьминична, вы – кудесница, - восхищенно сказал я, глядя как Костикова заправляет кровать списанными из госпиталя драными простынями.
Все стало неплохо, только стены теперь казались пустоватыми – картин требовали.
Комендант, отодвинув новую штору с гардиной, показала, пропущенный в прошлый показ зимний холодильник с правой стороны от окна. Глубокая ниша с несколькими дырочками на улицу, дверца изнутри обита толстым войлоком и покрыта клеенкой. Я туда сразу затолкал колбасу и сало. Но, подумав, половину вынул обратно.
Нарезали закуску, и разлил я водку по пяти стаканам. Сказал немудрящий тост.
- Ну, други, с новосельем меня.
Костикова, перед тем как выпить брызнула водкой изо рта, как на тряпку перед глажкой, в каждый угол.
- Так положено, - сказала. – Чтобы дом стоял.
- Товарищ старший политрук, - обратился Василий Иванович к Когану. – Пока товарищ военврач уют наводит, пойдем, поднимем то, что в багажнике лежит.
И. надев головные уборы, они пошли на выход, по дороге захватив с собой комендантшу, которая вроде как уходить не собиралась.
Мы остались одни. Когда я взял Ленку сзади за талию, она с готовностью откинулась на меня, подставляя губы.
- Останешься? – спросил я.
- Нет. – Ответила девушка. – Дежурю в ночь. За вчера. Ты не обидишься, если я с нашими уеду? Неохота на трамвае трястись.
Поцеловались.
- День сегодня был замечательный. Спасибо тебе, Арик, за праздник. Но увы… праздник не бывает каждый день. Тем более на войне.
- Приедешь еще?
- Ты знаешь, где меня найти, - оставила женщина за собой последнее слово.
И снова меня поцеловала. Жадно. Зовуще.
Тут и Василий Иванович с Сашей притащили тюк, перевязанный веревками.
- Что не подойдёт – вернёшь обратно, - сказал Коган.
- Меня с собой возьмёте. Вы же сейчас в госпиталь поедите? – попросилась Ленка.
Коган вопросительно посмотрел на меня.
Я кивнул, соглашаясь.
- Конечно, дочка, возьмём, - растянул улыбку под усами шофёр.
И я остался один. В квартире, которую еще не осознавал как собственный дом.
Раскладывал свои вещи по шкафам и ящикам комода, насвистывая марш авиаторов. Думал о Соне и о Ленке. О том, какие они разные. Ну, да Соня – отрезанный ломоть. А вот Ленка, она какая? Умная или хитрая просто. Устроила мне секс-агитпункт с постирушками. Прикидывает, как за меня замуж выйти? Не может не прикидывать – натура женская такая. Да и возраст – рожать пора как из пушки. А тут еще звезда героя…
««Знаешь, где меня найти»»…
Гордость?
Хитрость?
Заставить меня самого сделать однозначные шаги?
Так ничего и не додумал до конца, мысли мои перебил звонок в дверь.
Вынув из кармана шинели ТТ, я с ним, взведенным, в левой руке осторожно открываю дверь правой.
Комендантша.
- Ариэль Львович я совсем захлопоталась и забыла вам отдать телефонный аппарат и жировки.
- Проходите, что в коридоре стоять.
- Вот: эта за квартплату, это за свет, эта за газ, эта за телефон, - раскладывала она небольшие книжечки бланков на столе и тараторила. – Электрический счетчик над входной дверью. Платить со вчерашнего дня – я тут написала: сколько ватт вчера было. На телефон сейчас мне напишите заявление на установку – придет мастер со станции, подключит. И вот сам аппарат. Куда вам его поставить?
Аппарат был стальной, высокий, черный. С диском набора. Внутри круг букв - белые на чёрном, снаружи в дырках круг цифр – чёрные на белом. Телефонная трубка на рогульках лежит.
Я оглянулся, ища место под него.
- А кресло и какой-нибудь столик или тумбочку под него еще можно у вас заказать? Вот здесь у окна поставить.
- Решаемо. – Ответила комендантша. – И совсем забыла, что вам надо список мебелей с инвентарными номерами подписать в получении. Госимущество как-никак.
- Не проблема, - улыбнулся я.
- Тогда до завтра, - попрощалась она.
Поставил чайник на керосинку и подумал, что самим керосином надо где-нибудь озаботиться.
Заваривал в стакане.
Чай пах веником. Зато веник ««первый сорт»» усмехнулся я.
Ужинал колбасой с белой сайкой, чуть не рыча от вкуса и запаха продуктов.
Потом развязав тюк, вынув из матрасов подушку и одеяло, выключил свет и улёгся спать. Ночью я совсем не выспался. Не дали. Точнее дали, но не спать.
Засыпая, размышлял, что я сам не урод, молод этим телом, поджар, могу и без Золотой звезды девушкам нравиться. Хотя, лётчики сейчас у девушек в моде – зарабатывают хорошо.
В полк надо съездить. Может еще, что про настоящего Фрейдсона узнаю…
$

Засыпая, размышлял, что я сам не урод, молод этим телом, поджар, могу и без Золотой звезды девушкам нравиться. Хотя, лётчики сейчас у девушек в моде – зарабатывают хорошо.
В полк надо съездить. Может еще, что про настоящего Фрейдсона узнаю…
$
Какое же это наслаждение бриться нормальным станком безопасной бритвы. Прежние жильцы оставили зеркало в ванной, за что им мое большое спасибо. И хотя госпитальный брадобрей брил все же лучше, что я сам себя, но наслаждения это не отменяло.
Свободный день я посвятил исследования округи моего нового жилища. Морозец отпустил, засыпав город крупным пушистым снегом. Так что решил прогулять свое новое американское пальто. На голову шлемофон - он на овчине, ибо нечего попусту каракуль таскать. На пояс наградной браунинг. Он мне теперь как мандат от чересчур въедливых комендачей.
На улице Горького и на Сретенском бульваре в шаговой доступности пара коммерческих продовольственных магазинов. На Тверском бульваре кафешка, также коммерческая. Заходить не стал, просто отметил в памяти. Как и комиссионку.
Гораздо интереснее, что среди переулков во дворах обнаружилось пара небольших стихийных барахолок, где за кусок ««банного»» мыла сменял сидор картошки. А за иголку стал обладателем полулитровой бутылки подсолнечного масла. Деньги у барахольщиков особым почётом не пользовались. Все искали что-то нужное из вещей. Но подсказали: за Белорусским вокзалом на Тишинском рынке есть большая барахолка, где и деньги берут охотно, но дорого.
В подъезде столкнулся с комендантшей. Узнал от нее, что по своему командирскому продаттестату могу прикрепиться к их столовой в подвале нашего же дома. Но сразу на месяц.
- Многие жильцы активно пользуются этой услугой. Сдают свои карточки и получают полноценное трехразовое питание, - агитировала она меня. – Можно судками в квартиру брать.
Но я пока решил подождать. Вряд ли мне дадут гулять целый месяц. Война идет.
К полудню пришел мастер с телефонной станции и подключил аппарат. Столик и кресло занесли как раз перед ним. И торшер в качестве премии.
Позвонил в госпиталь Смирнову и оставил номер своего телефона для связи.
- Вот это правильно, - заметил комиссар. – Связь на войне самое главное.
Выяснив, что комиссия будет завтра в полдень, стал варить картошку в мундире. Пришлось перебрать клубни – половина была подморожена. Надо будет сковородкой разжиться, пожарить их, а то выбрасывать больно жирно будет.
Навернул кортоплю с сольцой и маслом. Лепота. Я и забыл что это такая вкуснятина. В госпитале так не кормили.
Сковородку купил по госцене в обычном хозяйственном магазине, который только-только открылся на Маяковке напротив недостроенного здания Главного управления лагерей НКВД.# Нормальную сковороду чугунную с ручкой. Среднего размера. Там же еще приобрел сетку ««авоську»», чтобы было в чем нести. Пару стальных подстаканников с гербом СССР. Маленькую ложечку из нержавейки. Стеклянную солонку. Вот только соли не забыть завтра позычить в госпитале, а то у меня ее чуть-чуть, а в продаже ее не видно.
$
$
# Сейчас там гостиница и ресторан ««Пекин»».
$
Все. Домой. А то рука отсохла козырять встречным военным на этой улице Горького. Патруль привязался только один. От геройской книжки отскочили как ошпаренные. Даже не пришлось браунинг показывать.
У памятника Пушкину встречаются девушки и юноши. Война не война, любовь на это не смотрит. Свиданий требует.
А вот керосиновой лавки в округе мне что-то не попалось. Опять придётся комендантшу напрягать. И бидон под керосин в хозмаге не присмотрел, растяпа.
Вечер провел в приятных хлопотах обустройства дома под себя.
Тарелку трансляции подключил и с внимание прослушал, как 3-я Ударная армия прорвала тактическую оборону противника, продвинувшись на 20-25 километров. На Южном фронте наши войска форсировали реку Дон в районе станицы Цимлянской и потеснили немецкие войска до рубежа среднего течения реки Чир – Морозовская – устье Северского Донца. Сибиряки и уральцы с энтузиазмом формируют три добровольческие армии.
$