- Кто-то еще с нами едет? – спросил я сержанта, наблюдая погрузку.
- Нет, Государь, это заказанные нами припасы грузят: овес, отруби, сено и солома. Лошадей в пути кормить. Хочешь – не хочешь, а каждой в день дай по шесть фунтов овса и три фунта отрубей. Четыре-пять фунтов сена. На море еще воду придется в бочках брать на все время. А тут хорошо – черпай ведром с борта и вся недолга.
Вода в реке действительно выглядела очень чистой даже у берега.
- Хорошо, - одобрил я его действия. – Руководи погрузкой.
Мою кобылку подхватил под уздцы Микал, и я соскочил на прибрежный песок.
Впереди меня на барку взбежали два бигоррских стрелка и разошлись в стороны. Один на нос, другой на корму. Их арбалеты были взведены и болты* уложены в ложах. Это просто здорово, что мои люди службу знают, - отметил я про себя с удовлетворением.
Чтобы никому не мешать – а сам я, что делать тут конкретно совсем не знаю, а потому уселся на край крыши кормовой надстройки и с удовольствием наблюдал за тем, что делается, да-да, именно это самое затертое: горящий огонь, текущая вода и вкалывающие на твоих глазах человеки. На тебя вкалывающие. А ты им – главное, не мешай.
Для начала, разгрузили нашу телегу, и местные амбалы закатили по сходням бочонки с вином и угнездили их в трюме под суровым взглядом сержанта. Потом и остальные припасы, которыми нас одарил старый барон, переместились туда же.
Коней расседлали и пока одни стрелки носили их седла и сбрую на барку, другие, недолго выходив коней по кругу, завели их в реку купать, предварительно раздевшись догола. Заодно и сами приняли водные и солнечные ванны. Загар у всех был, как бы сказали в XXI столетии – рабочий. Лицо, шея до ключиц и ладони. В остальном они хвалились своей натуральной кожей разной степени смуглости и сметанистости. Почти у всех на теле были старые шрамы.
Флейту обихаживал Микал, а Филипп отмывал моего вороного андалузца, кличку которого я пока так и не выяснил – низачет! Вот дворянский сын Филипп, даже бароний кажется, а не гнушается сам коня мыть. И не своего, а моего. Странные тут мажоры. А еще аристократы. Наши богатые детки бывших пролетариев такое занятие посчитали бы для себя ««западло»».
Обиходив моих коней, мальчишки тут же принялись за своих.
Когда кони обсохли, то посыпав сходни песком стрелки стали их поодиночке, но все же довольно плотной очередью заводить на борт, а оттуда в трюм.
Первыми заводили огромных флегматичных тяжеловозов – рыцарских дестриэров*, принадлежащих сьерру Вото и шевалье д’Айю. Мощные гнедые кони, под тонну весом, под два метра в холке, с широкой грудью, длинным хвостом и гривой, и большими заросшими черным волосом копытами, как самых спокойных и, наверное, к такому привычных. За ними ласково похлопывая по шее мальчишки моей свиты взявшись за уздцы, ввели мою Флейту. Тут и обнаружилось то, чего я совсем не знал: жеребцов и кобыл разводили по разным трюмам по обе стороны мачты.
И по мере того, как заводили очередного коня, матросики с барки споро сколачивали за ними денники, разделяющие лошадей в трюме. Сколачивали – это эвфемизм, хотя они и пользовались деревянными киянками. На самом деле они просто вставляли готовые доски и брусья в уже существующие пазы, подбивая, где надо киянкой. Никаких гвоздей, кроме деревянных палочек не применялось. Наблюдалось, что к такой работе у них большая сноровка и коней тут водным транспортом перевозят часто.
Кормушек и поилок не делали.
Я подозвал Микала для консультации и тот пояснил.
- А зачем? Торбы для зерна у нас и так есть, водой из ведра напоим, а сено кони сами с угла подберут. Вот чистить за ними придется много.
- А куда навоз девают?
- Если дом хозяина барки недалеко, то они поставят специальный ящик для сбора – домой отвезет на огород. А нет, так просто за борт выкинем. Шкипер скажет, как сделать.
Последним ввел своего коня сержант. Мощного вороного андалузца. Пожалуй, он был даже несколько выше и крупнее, чем мой конь. Но не так красив.
- Микал, вот сержант носит полный доспех кабальеро, а конь у него, по сравнению с монстрами шевалье с сьера можно сказать мелкий. Как так?
««Ступенька»» поглядел на меня с недоумением, но потом, видно вспомнив, что я все на свете забыл, пояснил.
- Конные арбалетчики, Государь, не закрывают своих коней доспехами, только попонами, набитой паклей. А кони сьера и шевалье кроме того что таскают их самих в сорока пяти фунтах железа, еще и свои железные доспехи носят, не менее двадцати пяти фунтов. И скачут с ними по полю в копейной атаке до ста туазов. Могут и двести туазов проскакать галопом, но потом очень сильно устают. Это в бою. А на турнире доспехи бывают и вдвое тяжелее.
- Ваши Милости, - раздался крик с берега. – Вы коня тут забыли.
Около повозки барона стояла рыжая кобыла – андалузка, меланхолично выдергивая сено из телеги.
Я перевел взгляд в трюм. Но там места уже не было. Все было занято лошадьми
- Позови шкипера.
Микал даже никуда не бегал, просто помахал рукой.
- К услугам Вашей Милости, - подбежавший шкипер стянул с плешивой головы вязаный полосатый колпак.
- Еще одну лошадь барка возьмет?
- Никак нет, Ваша Милость, просто некуда ставить, - развел старик руками.
- Саншо, подь сюда, - помаячил я инфанту. – Проблема есть.
Инфант, вникнув в суть, кивнул головой и, подойдя к борту, крикнул на берег.
- Это подарок старому барону от инфанта Кантабрийского Саншо. Так и передай. И смотри не потеряй по дороге.
И повернувшись в палубе, зычно прогорланил.
- Эстебан, быстро снес на берег узду и седло этой кобылы. И привяжи ее к телеге за чембур, чтобы спокойно трусила следом.
Когда все было сделано, как приказано, все пять возчиков поклонились нам, сняв головные уборы, испросили разрешения отправиться домой. Каковое немедленно получили. И пустой обоз из четырех больших фур и одной телеги быстро скрылся в лесу за поворотом тракта.
Я еще посмотрел на противоположный берег – там никакой дороги не просматривалось.
- Шкипер, часто тут разгрузка-погрузка происходит?
На берегу я увидел только три пары надолб, которые тут исполняют роль причальных кнехтов.
- Через два дня на третий, если не через день, Ваша Милость. Было бы чаще, но Анжер недалеко, большая часть товара туда уходит. А сюда больше по заказам возим, впрочем, как и по всей реке.
Уже завершались последние приготовления к отходу речного судна, когда на берег с громким топотом выскочила расфуфыренная кавалькада. Все всадники, кроме одного, были одеты в белые жакеты с длинной, скрывающей пуфы, юбкой воланами из белых, красных и зеленых вертикальных полос и зеленые шоссы. Под жакетами блестели рыбной чешуей кольчуги. У седел пристегнуты шлемы-бацинеты*. А вот возглавляющий кавалькаду всадник мог похвастать полным рыцарским доспехом. Тело его защищала корацина, руки и ноги полностью закрывали сочлененные латы. Даже ступни ног были в широких сабатонах*. Большие наплечники с шипами. И все мало того, что отполировано, так еще и серебряной насечкой покрыто. На голове шлем-салад* с ярко выраженным бугивером* и целая корзина белых перьев на шлеме – просто клумба из-под тонкого золотого обода. Прям как на турнир вырядился воин. Шлем был откинут на затылок, открывая верхнюю часть лица с колючими льдистыми глазами.
- Скоттские* гвардейцы Паука с жандармом во главе, - прошипел мне Микал, одновременно натягивая тетиву арбалета.

e-mail не работает, "личка" - переполнена. Захочешь - не свяжешься с вами :D

- Скоттские* гвардейцы Паука с жандармом во главе, - прошипел мне Микал, одновременно натягивая тетиву арбалета.
Всадники на пляже, успокаивали разгоряченных коней, что нервно танцевали под ними. Эта минутное замешательство шотландцев дало достаточно времени, чтобы наши стрелки взяли их на прицел арбалетов.
Когда кто-то из шотландцев попробовал вытянуть лук из саадака, то мрментально над ним в ствол бука вонзился, задрожав арбалетный болт, что тут же утихомирило и его и остальных.
Руководивший ими жандарм неторопливо подъехал к сходням на своем огромном дестриере и зычным голосом огласил.
- Именем руа франков, вы все…
Договорить я ему не дал, порвав его шаблоны расхожей шуткой ХХ века.
- Он что, большой начальник? – и зубы скалю.
Жандарм впал в ступор от такого наглого оскорбления величия короны, которой он служит.
Наши люди на палубе также боязливо поежились, отводя от меня глаза. И за меньшее в эту эпоху отправляли на плаху.
Только Саншо позволил себе поаплодировать, показал, что оценил мою шутку.
И еще в глазах сержанта я прочитал толику уважения.
- Лучше признай, что самая красивая девушка в мире – это Иоланта де Меридор, Дама моего сердца, - продолжал я его грузить.
А жандарма, кажется, от возмущения в зобу сперло. Молчит, как рыба об лед, только глаза страшно таращит.
- Ну что стоишь железным болваном? Шлем мозги заменяет? Слабо взять конем такое маленькое препятствие?
Куда там. Тяжелые рыцарские кони прыгать не умеют и жандарм это знает твердо.
- Да я… - наконец-то разродился рыцарь. – Да тебя…
- Вежливые люди сначала представляются в благородной компании, - попенял я ему покровительственно. - Да где уж тебе этикету было научиться. Наверное, с гор за солью спустился, а тебя франки в гвардию забрали. Так до сих пор очухаться от радости и не можешь. Здесь тебе овец барать не приходится. Кстати, а где твоя клетчатая юбка? Я слышал, что дворяне скоттов носят юбки, потому что дому сами делают всю женскую работу. Это правда? И младенцев грудью кормите?
Жандарм, несмотря на пару десятков килограмм железа на нем, лихо спрыгнул на песок, слегка присев. И тут же выпрямился.
- Барон Джон Кармайкл к вашим услугам, мон сьер, - ответил он и, снимая с седла страшного вида секиру и с гулом прокручивая ее вокруг кисти в латной перчатке.
- А ты всегда так дерешься весь в турнирном железе против безоружных и бездоспешных? Как это бла-а-а-ародно. Прямо железный дровосек. Уже боюсь!
Бинго! Удалось все же смутить этого терминатора, который молча сменил боевой топор на шотландский палаш* с вычурной гардой корзинкой. И он спросил в свою очередь.
– Могу я узнать имя юного нахала, который сейчас умрет?
- Конечно, можете. Я - Франциск, принц Вианский. Кузен твоего ле руа. Никогда еще не дрался с железными дровосеками.
И встал так картинно позой, опираясь на меч.
- Вот ты-то, сопляк, мне и нужен, - вскричал жандарм и лихо бросился вверх по сходням, пробуксовывая железными сабатонами на посыпанных песком наклонных досках,
Мама дорогая. Допинделся-таки я до цугундера. Сознание интеллигента разлива третьего тысячелетия, привыкшего к безнаказанности самых поносных оскорблений в сетях, впало в полный ступор при виде быстро приближающегося железного человека с метровым ножиком в руках, которым он меня собирается всерьез зарезать. Все вижу, все слышу, а сам даже ««мама»» сказать не могу. Полное оцепенение. А ««за козла»» ответить придется всерьез. Прямо сейчас. С летальным исходом.
И стрелки мои не стреляют в него, суки. Поединок же, никто не вмешается. Не бла-а-ародно это. Так и остальные шотландцы на берегу просто смотрят, не дергаясь.
И вот пока сознание старика находилось в оцепеневшем ожидании скорой смерти, тело юнца, дождавшись пока шотландский рыцарь вскарабкается на палубу, само сделало шаг назад в сторону, ловко увернулось от широкого размаха палаша и засадило прямым выпадом узкий меч прямо в левый глаз барона в узкую щель шириной в три пальца между бугивером и шлемом.

И вот пока сознание старика находилось в оцепеневшем ожидании скорой смерти, тело юнца, дождавшись пока шотландский рыцарь вскарабкается на палубу, само сделало шаг назад в сторону, ловко увернулось от широкого размаха палаша и засадило прямым выпадом узкий меч прямо в левый глаз барона в узкую щель шириной в три пальца между бугивером и шлемом.
Все пронеслось буквально за какие-то секунды. Я даже не успел, как следует осознать, что именно произошло. Как во сне, ей Богу. Полное ощущение, что все это сотворил я сам и я же сторонний наблюдатель за всем этим.
Попытался вытащить шпагу из глазницы шотландского барона, но она там прочно застряла, и у меня ничего не получилось.
А упокоенный бретер вдруг подогнул колени и с лязгом грохнулся на них, заваливаясь на правый бок.
Пришлось выпустить клинок из руки.
Рыцарь упал на палубу на бок, и откинулся навзничь. Звук был такой, как будто уронили шкаф с металлической посудой. Одновременно глухой и звонкий.
Шпага торчала из него могильным крестом. Почти прямо вверх.
Филипп подбежал к поверженному врагу, уперся ногой в его кирасу и с силой вытащил шпагу из черепа шотландца. Затем протер ее не совсем свежей тряпкой и протянул мне, держа двумя руками.
- Благодарю, юноша, - сказал я, убирая клинок в ножны. – Ну что стоишь – обдирай.
И кивнул на груду доспехов на палубе, которые минуту назад по ней так резво бегали.
У конных гвардейцев на пляже дошло до ума, что их предводитель приказал долго жить только после того, как Филипп с Микалом стали стаскивать с трупа доспехи – сначала шлем и бугивер, потом горжет* и наплечники, и тут же что-то возмущенно заболаболили между собой на неизвестном мне языке. Возможно гаэльском, так, кажется, он у скоттов называется. И накал выражений в их компании все поднимался.
Но тут на авансцену выступил дон Саншо. Точнее вышел он к борту барки, которая в данный момент исполняла роль рампы для выступления философа-разговорника.
- Господа, среди вас есть дворяне?
Прослушав с берега гневную отповедь о том, что дворяне там все присутствующие со стороны короля.
- Кто из вас самый старший по титулу?
- Я, - отозвался молодой человек с откинутым на спину хаубергом, восседающий на караковом ронсене*, его вьющиеся рыжие волосы разметались по плечам, а зеленые глаза казались умными. – Виконт Дункан Грозби, Ваша Милость, седьмой сын маркиза Макбета. Лучник тела короля*. Простите, но я не имею чести знать ваш титул.
- Я – дон Саншо, инфант Кантабрийский, наследник короны дукадо*, - инфант ловко обмахнул свои ботфорты беретом и добавил ехидно. - Первый сын.
- Ваша Светлость, - вежливо поклонился молодой шотландец насколько мог сидя в седле.
- Ваша милость, - Саншо сделал ответный поклон, но намного мельче, показывая тем самым, что представление сторон состоялось, и кто из них главный бабуин в стае они выяснили.
- Вынужден вас огорчить, Ваша Светлость, но мы имеем приказ ле руа франков Луи об аресте инфанта Наварры Франциска, - виконт подбоченился в седле, - и препровождение его в шато Плесси-ле-Тур. Здесь недалеко…
- Вы лично имеете такой приказ? – спросил Саншо. – Вы можете его мне предъявить, ибо такие приказы по отношению к соседним наследным принцам монархи устно не отлают.
- Приказ был у барона. Мы только получили устный приказ от сенешаля* его сопровождать и оказать ему всяческую поддержку, - честно ответил юноша.
- Микал, - повернулся инфант к моей свите, усердно обдиравшей баронский труп, - там есть какая-либо бумага с печатью монарха франков?
-Микал встал на колени и на голубом глазу ответил.
- Нет тут никакой бумаги, Ваша Светлость. Только кошелек кожаный, шитый золотой нитью и в нем ровно сто пистолей* – я пересчитал.
Далеко пойдет этот подлец в этом мире. Я сам видел, как он засунул пергамент, свернутый сплющенный трубочкой в свою сумку, но промолчал. Оно мне надо?
- Как видите, мон сьеры, - Саншо снова обернулся к шотландцам, - Письменного приказа нет. Куда его дел барон – мне неизвестно. Вам же такой приказ лично никто не отдавал, даже устно. Может, никакого письменного приказа и не было? И здесь вообще-то Анжу - земля Неаполитанского ре*, на которой приказы руа франков не действительны. А имеем мы куртуазный поединок двух кавалеров, поспоривших, чья прекрасная Дама самая прекрасная на белом свете, в котором вашему барону просто не повезло. Глядя на молодость противника, он недооценил его. Хотя всем прекрасно известно, что лучшие учителя фехтования на континенте именно у детей коронованных особ. Я ясно выражаюсь? Всем понятны мои слова?
- Нам надо посовещаться, - сказал юный виконт.
Шотландцы, несмотря, что были под прицелом наших арбалетов, спокойно спешились, сбились в кучку и что-то терли там между собой, иногда подавая возмущенные голоса. Храбрые люди!
Через пять минут виконт спросил.
- Могу я подняться на борт и осмотреть тело барона?
- Имеете от меня на это устную охранную грамоту, - ответил Саншо.
Пока юный шотландский стрелок шел до сходен, Микал слегка подался назад, дернул плечом и от этого мимолетного движения лямка его матерчатой сумки упала ему в руку. И он практически незаметно даже для меня - который на него смотрел, скинул сумку в открытое окошко кормовой надстройки, которое возвышалось над палубой всего на локоть.
- Вы признаете, что по правилам благородного поединка, принц имеет все права на доспехи, коня и носимое имущество барона? – спросил Саншо виконта, когда тот поднялся на палубу барки.
- Никаких сомнений. Поединок я видел сам.
- Тогда прикажите вашим людям, чтобы они сняли с коня доспехи, седло и упряжь, а также все оружие, которое навешано на жеребца.
Виконт отдал такой приказ, ну мне так кажется, потому что я снова не понял, что он там крикнул. Но внизу все закипело. Сразу пятерка гвардейцев стала раздевать коня.
А виконт, подойдя к телу барона, проверил мощницу*, поясной подсумок и левую латную перчатку. Выпрямившись, он отрицательно покачал головой и снова что-то крикнул вниз с борта.
- Виконт, если вам угодно, то все благородные люди моей свиты поклянутся вам, что никакого пергамента с приказом они не видели, - предложил я, зная, что Филипп, пока Микал воровал пергамент, был занят боковыми застежками баронской корацины*.
Ничем я не рисковал. Ни капельки. Микал у нас ни разу не благородный. Я же сам совру - не дорого возьму, под любой присягой. Остальные вообще ничего не видели.
- В этом нет необходимости, Ваше Высочество, я все видел сам, - ответил благородный шотландский юноша.
- Тогда можете забирать тело вашего предводителя для достойного христианского погребения, - разрешил я.
Четверо гвардейцев поднялись на борт и снесли на берег тушку барона, на котором из ценностей остались только шелковая рубашка и ладанка* на шейной золотой цепочке.
Затем гвардейцы французского короля по одному стали вносить на палубу мое новое имущество.
Большой кованый нагрудник с упряжью его закрепления. Нагрудник был славной работы – большой мастер делал, и абсолютно новый. Белого металла и посеребренный. По краю его шла красивая резьба по металлу, растительный орнамент: розы, листья и шипы. Нижние края нагрудника выгибались вперед, создавая пологие ребра жесткости, заканчившиеся выступающими углами. Неслабо достанется тем пехотинцам, в строй которых врежется на полном скаку тонная туша дестриера в такой нагрудник одетая. Сомнет, стопчет.
Железную маску с лошадиной морды, выкованную под образ мифического зверя с тупым рогом во лбу и султаном из трех страусовых перьев: белым, зеленым и красным. Также посеребренную и покрытую искусной гравировкой.
Сегментную броню с конской шеи.
Кольчугу с шеи же.
Седло с высокой спинкой до лопаток. Седло сплошь было покрыто резной слоновой костью. Даже седалище.
Длинный вальтрап под седло из красного бархата, по бокам подбитый кольчугой – от стрел.
Попону с крупа коня – тяжелую, ее несли свернутую как ковер сразу три стрелка. Снаружи она была стегана ромбами набитыми паклей. Ромбы были белые и зеленые. С изнанки попона была подшита мягкой шерстяной тканью. А между этими тканями попона была полностью из металлических колец.
Посеребренные широкие стремена с путлищами.
Богатую уздечку, крытую красным бархатом с серебром.
Страхолюдный топор барона.
Меч-бастард*.
Клевец*.
Короткий арбалет-аркебуз* с дугами из рога пятнистого оленя в чехле из замши. Со стременем и хитрым бронзовым механизмом заряжения с седла.
Кожаный тул с двумя горстями свинцовых пуль и запасной тетивой.
Заседельный чемодан толстой кожи на серебряных застежках. Я даже не предполагал, что такие удобные вещи делали столь давно. Что в чемодане лежит, я потом посмотрю, не будем терять лицо.
Бурдюк с вином.
Бурдюк с водой.
Сумка с походными харчами.
Плащ суконный бурого цвета, который, скорее всего, использовался как одеяло. С него даже не все репьи были вычесаны.
Вроде все – конь стоит голый в одном недоуздке.
Может, что еще у его валетов* осталось, но они, надо думать, не разбежались это отдавать мне.
- Коня заводить, - спросил виконт, который молчаливо простоял всю церемонию отдачи имущества проигравшего.
- Виконт, вы согласны со мной, что самая прекрасная девушка на свете – это демуазель Иоланта де Меридор из замка Боже в Анжу?
- Как будет угодно Вашему Высочеству, - дипломатично ответил шотландец, - Я ее не видел, но я верю на слово столь умелому бойцу и благородному кавалеру. У меня самого пока нет Дамы, честь которой я должен был бы оспаривать.
И поклонился мне, приложив руку к сердцу в знак своей искренности.
- Тогда не будет ли вам в беспокойство отвести этого коня ей в шато Боже. Тут недалеко и вам по дороге. Только обязательно сказать Иоланте, что сегодняшний подвиг я совершил во имя своей Дамы и под ее цветами, - я показал на розетку, которая была пришита к моему левому плечу. – Вам это не трудно, а ей будет приятно. Кстати старый барон де Меридор очень гостеприимен и без чаши отличного вина вас не отпустит. И к тому же в замке есть капеллан, который может свершить заупокойную службу по вашему барону.
- Буду счастлив, сослужить вам эту службу, Ваше Высочество.
- Вот и прекрасно. Мы расстаемся добрыми друзьями и это хорошо. И помните, виконт, что в Наварре, Бигорре, Фуа и Беарне также нуждаются в смелых благородных кавалерах, как и в Туре, только мой двор веселей будет, чем у Паука. Не обещайте ничего. Просто запомните это. Мало ли какие в жизни бывают повороты. А теперь прощайте, нам пора отплывать.
- Виконт, если вашим людям будет не трудно, пусть отвяжут наши канаты с надолбов, - попросил Саншо.
- Почтут за честь, Ваша Светлость, - поклонился виконт инфанту и опрометью слетел по сходням, пока эти дурные принцы не нагрузили еще какой работой.
Через три минуты на пляже никого не было, а матросы, занеся на барку сходни, вытягивали на борт освобожденные шотландскими дворянами канаты.
Нас больше ничто не держало во Франции.

Глава 6 Круиз по Луаре.

Только отчалили, как рядом нарисовался дон Саншо де ла Вега с дурным вопросом: зачем я отдал такого замечательного турнирного коня, стоимость которого не меньше, чем в сотню двойных турских ливров?
- Понимаешь, брат, - сообщил я одноглазому инфанту свои резоны, - очень уж хотелось быстрее от берега отвалить, пока шотландцы напрягают мозговую мышцу. Места в трюмах у нас все заняты. Вводить этого монстра на борт, это значит кого-то, все равно кого из наших коней пришлось бы выводить на берег и бросать его там. А наши андалузцы немногим дешевле будут. Это раз. Время потеряли бы – это два. Рокировка коней выглядела бы странной – это три. К тому же в шато Боже они убедятся, что Иоланта действительно моя Дама сердца. Так что я из безвыходного положения сделал широкий и красивый жест, который мне ничего не стоил.
- Так уж ничего и не стоил? – поднял инфант бровь над здоровым глазом.
- Я этого коня не покупал.
– А твой, оставшийся в Плеси-ле-Тур дестриер?
- Скупой платит дважды.
- Не слышал такой половицы.
- Теперь знаешь.
- Феб, ты такой умный стал после того как тебя по башке ударили. Может, стоит это чаще делать? – засмеялся Саншо.
- Все бы тебе зубы скалить, - попенял я ему.
И отметил, что Саншо ни на секунду не усомнился в том, что виконт отведет коня в Боже к Иоланте, а не присвоит такую ценность себе.
Стрелки спустились в трюм, откуда слышался ощутимый запах навоза и стали вычищать стойла, выбрасывая ценное органическое удобрение прямо за борт. Дом шкипера, как оказалось, был далеко – под Орлеаном.
Другие устраивали спальные места на палубе.
Марта – жена приблудившегося ко мне литейщика, на носу барки, где было устроено что-то вроде очага, занялась готовкой на всю компанию. И запах свежего навоза стали перебивать запахи копченостей. Судя по всему, на ужин у нас надоевший еще в лесу кулешик. А еще говорят, что Франция страна изысканной кулинарии.
А там и закат на подходе.


Луара, Луара…
Охи-ахи…
Бель Франс…
Ничего особенного. Скучные, поросшие ивой, берега как на Кержаче, по которому студентом я катался в байдарке. В лучшем случае – Десна, Двина, верховья Волги. Ничего экзотического, акромя, время от времени, выползающих на берег махин феодальных замков. Те да - в ассортименте и разнообразии. Есть на что посмотреть. А потом все та же зеленая глубинка с рыбачьими лодчонками.
Барка сплавляется медленно, синхронно скорости течения реки, которое тут довольно сонное. Шкипер кормовым веслом крутит, а все остальное не отличается от сплава плота. Главное кораблик на стрежни удержать и на мель не посадить. А мели и песчаные косы тут частые.
Встречные барки вверх по течению идут под парусом. Или стоят на якоре, когда ветра нет. Якоря тут интересные - из отслуживших свой срок мельничных жерновов. Я даже не подозревал какие в этом веке они мелкие – метр в диаметре, максимум.
Ночью мы сами на якоре стоим, вывесив на носу и корме по фонарю со свечкой. В темноте на мель сесть, как нечего делать. Вот и стоим. Часовых ставим своих, не надеясь на команду. И спим с оружием под боком, по выработавшейся уже привычке.
Если бы не город Анжер, то и не заметили бы, как с Луара вошли в Мэн, а из него в знаменитую в мое время Луару, которая поглощает половину русских туристов во Францию.
Анжер прошли спокойно. Пытались, правда, вооруженные протазанами* местные таможенники неаполитанского короля взять с нас свою мзду, потому как им за державу обидно, но обломались и лодочки свои обратно к берегу повернули. Принцы с рыцарских коней провозного не платят, а чтобы побережное взять, так это нам надо в черте города пришвартоваться, а мы проездом.
Рыба с борта ловилась хорошо даже на ту примитивную снасть, что выпросил я у команды баржи. Хорошая рыба. Кому у нас кажешь – засмеют, как Мюнхгаузена, что трех-пяти килограммовые судаки практически голый крючок хавают без прикормки. Жаль только всласть не посидеть с удочкой: полтора-два часа и все. Больше нам не съесть. Это, учитывая, что мелочь килограммовую я обратно в реку выкидывал.
Жена моего литейщика уху готовила просто великолепно. В большом казане на всю ораву. С черным перчиком, лимончиком и каротелью. Так что и горячей юшки похлебать и рыбки вареной отдельно под белое вино из Боже употребить с ноздреватым серым хлебом, которым местные пейзане торговали на реке прямо с лодок. Но, как ни было все это вкусно, к концу нашего речного круиза рыба в меню, к моему сожалению уже всем обрыдла, а рыбалка давала мне время не торопясь раскинуть мозгами над очередной порцией информации, что я выпытывал у Микала.
Приелась народу рыба, хотя Марте удавалось даже паштет из рыбы для нас готовить. А вот чередование рыбной диеты с бигусом пошло на ура. Так что объели мы всей баржой лошадок на капусту.
Ну и какое путешествие без курьеза.
Уже после того как проплыли Анжер подошел ко мне сержант и долго мялся, пока не выдавил из себя просьбу показать ему мой ««смертельный»» удар шпагой.

Глава 6 Круиз по Луаре.

Только отчалили, как рядом нарисовался дон Саншо де ла Вега с дурным вопросом: зачем я отдал такого замечательного турнирного коня, стоимость которого не меньше, чем в сотню двойных турских ливров, если не больше?
- Понимаешь, брат, - сообщил я одноглазому инфанту свои резоны, - очень уж хотелось быстрее от берега отвалить, пока шотландцы напрягают мозговую мышцу, в чем мы их надули. К тому же места в трюмах у нас все заняты. Вводить этого монстра на борт, это значит кого-то, все равно кого из наших коней пришлось бы выводить на берег и бросать его там, что подозрительно, потому как наши андалузцы немногим дешевле будут. Это раз. Время потеряли бы – это два. Рокировка коней выглядела бы странной – это три. К тому же в шато Боже они убедятся, что Иоланта действительно моя Дама сердца. Так что я из безвыходного положения сделал широкий и красивый жест, который мне ничего не стоил.
- Так уж ничего и не стоил? – поднял инфант бровь над здоровым глазом.
- Я этого коня не покупал, - усмехнулся я.
– А твой, оставшийся в Плеси-ле-Тур, дестриер уже не в счет?
- Скупой платит дважды.
- Не слышал такой пословицы.
- Теперь знаешь.
- Феб, ты такой умный стал после того как тебя по голове приложили. Может, стоит это чаще делать? – засмеялся Саншо.
- Все бы тебе зубы скалить, - попенял я ему.
И отметил, что Саншо ни на секунду не усомнился в том, что виконт отведет коня в шато Боже к Иоланте, а не присвоит такую ценность себе.
Стрелки спустились в трюм, откуда слышался ощутимый запах навоза и принялись вычищать стойла, выбрасывая ценное органическое удобрение прямо за борт. Дом шкипера оказалось был далеко – под Орлеаном.
Другие устраивали спальные места заранее на палубе.
Марта – жена приблудившегося ко мне литейщика, на носу барки, где было устроено что-то вроде очага, занялась готовкой на всю компанию. И запах свежего навоза стали перебивать запахи копченостей. Судя по всему, на ужин у нас надоевший еще в лесу кулешик. А еще говорят, что Франция страна изысканной кулинарии.
Дети литейщика, пока еще осторожно и не поднимая шума, сунули нос в каждый угол на барке.
Поужинали, а там и закат на подходе.


Луара, Луара…
Охи-ахи…
Бель Франс…
Ничего особенного. Скучные, поросшие ивой, берега как на Кержаче, по которому студентом я катался в байдарке. В лучшем случае – Десна, Двина, верховья Волги. Ничего экзотического, акромя, время от времени, выползающих на берег махин феодальных замков. Те да - в ассортименте и разнообразии. Есть на что посмотреть. Впечатляет. А потом все та же зеленая глубинка с редкими рыбачьими лодчонками.
Барка сплавляется медленно, синхронно скорости течения реки, которое тут довольно сонное. Шкипер кормовым веслом крутит, а все остальное не отличается от сплава плота. Главное кораблик на стрежни удержать и на мель не посадить. А мели и песчаные косы тут частые.
Встречные барки вверх по течению идут под парусом. Или стоят на якоре, когда ветра нет. Якоря тут интересные - из отслуживших свой срок мельничных жерновов. Я и не подозревал, какие в этом веке они мелкие – метр в диаметре, максимум.
Ночью мы сами на якоре стоим, вывесив на носу и корме по фонарю со свечкой. В темноте на мель сесть, как нечего делать. Вот и стоим. Часовых ставим своих, не надеясь на команду. И спим с оружием под боком, по выработавшейся уже привычке.
Если бы не город Анжер, то и не заметили бы, как с Луара вошли в Мэн, а из него в знаменитую в мое время Луару, которая поглощает половину русских туристов во Францию.
Анжер прошли спокойно, полюбовавшись на огромный герцогский замок. Пытались, правда, вооруженные протазанами* местные таможенники неаполитанского короля взять с нас свою мзду, потому как им за державу обидно, но обломались и лодочки свои обратно к берегу повернули. Принцы с рыцарских коней провозного не платят, а чтобы побережное взять, так это нам надо в черте города пришвартоваться, а мы проездом.
Рыба с борта ловилась хорошо даже на ту примитивную снасть что выпросил я у команды баржи – ветка орешника, леска плетеная из конского волоса и костяные крючки. Один, правда, бронзовый, Хорошая рыба. Кому у нас скажешь – засмеют, как Мюнхгаузена, что пяти килограммовые судаки практически голый крючок хавают без прикормки. А уж когда я на удочку девятикилограммового карпа вытащил, то почудилось, что просто в рай попал. Правда водить его пришлось, чуть ли не полчаса и подсачивать чем под руку попало. Жаль только всласть не посидеть мне так с удочкой: полтора-два часа и все. Больше даже сорока человекам не съесть, то, что я за это время наловлю. Это, учитывая, что мелочь – до пяти килограмм, я обратно в реку выкидывать стал уже на второй день.
Жена моего литейщика уху готовила просто великолепно. В большом казане на всю ораву. С черным перчиком, лимончиком и каротелью. Так что и горячей юшки похлебать и рыбки вареной отдельно под белое вино из Боже употребить с ноздреватым серым хлебом, которым местные пейзане торговали на реке прямо с лодок. Картошки только не хватало для полного счастья. Бля буду, Колумбов выловлю раньше кастильской короны, потому что какая это жизнь без картохи?
Но как бы ни была Мартина стряпня вкусна, к концу нашего речного круиза рыба в меню, к моему сожалению уже всем встала поперек горла. Неблагодарная скотина человек – разнообразия во всем требует, а рыбалка давала мне время не торопясь раскинуть мозгами над очередной порцией информации, что я впрямую выпытывал у Микала и окольными путями у Саншо.
Приелась народу рыба, хотя Марте удавалось даже паштет из рыбы для нас готовить, что-то типа еврейской фаршированной рыбы, только без шкурки. А вот чередование рыбной диеты с классическим немецким бигусом пошло на ура. Так что объели мы всей баржой лошадок на капусту.
Ну и какое путешествие без курьеза. Уже после того как проплыли Анжер подошел ко мне сержант и долго мялся, пока не выдавил из себя просьбу показать ему мой ««смертельный»» удар шпагой. Обещал, что как только поправлюсь, так обязательно его этому обучу. Мне не жалко, а уважение такого опытного вояки дорогого стоит. Тем более у меня на него планы прямо наполеоновские.
Но сначала был очень серьезный разговор с Уве по поводу Фемы. Саншо очень задели слова мастера, что если он такого слова не знает, то и рассказывать ему о ней незачем. Я же о Фемгерихте знал кое-что – все таки целый кандидат, но хотелось услышать из первых уст, правду ли в книжках пишут, или как про Сталина только байки травят.
В германских землях фемгерихт отказался ночной тенью фрейгерихта или как пишут в учебниках – суда шеффенов. Присяжных значит. Они в основном и судили, а поставленный властью Фрейграф* эти решения только оформлял. Считалось, что фрейгерихт более продвинутый и демократический суд, чем непосредственное разбирательство императорского судьи или судьи курфюрста*. Только разница была в том, что на императорский суд стражники за шкирку приволокут, да еще древками копий напинают, а на Вольный суд явка вроде бы как добровольная, никто принудить не может.
Вот и занималась Фема поначалу теми, кто уклонялся на явку в Фрейгерихт. Но это только поначалу. Самое что интересное, что фемгерихт вообще не касался дворян и евреев, и вообще не христиан. Ее жертвами было исключительно третье сословие. И в большинстве дел основу составляли толкования веры. Но самое страшное состояло даже не в этом, а в том, что суд Фемы был тайным, даже от подсудимого.
- Вы мне не поверите, но достаточно голословного обвинения, которое подтвердят несколько человек под присягой. При этом они могут вообще ничего даже знать о том, что произошло. Они подтверждают лишь убеждение истца в его правоте, - горячился Штриттматер. – И все – приговор вынесен.
- И каковы наказания? – заинтересованно спросил Саншо.
Я перевел.
- Всего два: изгнание или смерть. Но первое присуждается редко. Только если среди шеффенов есть у подсудимого заступники. Подсудимого на это судилище не вызывают, он даже не знает что стал объектом такого заочного разбирательства. И делается это лишь из того соображения, чтобы он не сбежал от наказания. Как правило – повешения.
- Ну и что же ты натворил drug sitnyi?
- Точно не знаю. Вроде в колдовстве меня обвинили, потому что мои колокола звучат красиво, без хрипоты, божественным звоном и слышно их далеко. А с последней работой ко мне просто очередь выстроилась. Но меня все же предупредили, что такой приговор надо мной навис. Я и сорвался, покидав в повозку, что под руку случилось. Был у меня там и фургон большой, да я коней продал – кормить их накладно, а если куда ехать придется, то их всегда купить можно. Осла этого мне доносчик мой и презентовал вместе с вестью, что я приговорен. Думаю даже, не по особой доброте душевной он это сделал, а оттого, что если меня повесят, то все конфискуют, а так практически все что я нажил – осталось ему - моему партнеру, через которого я работал в Малине. Он мастер там цеховой. Как бы я свое имущество вывез с собой полностью. В том числе и секреты моей новой разработки ему достались. Сам-то я мастер бродячий – не каждый день в городах колокола нужны. Вот и кочуешь из города в город. А в Малине хорошо – город с репутацией. За небольшими колоколами туда купцы сами приезжают.
- Ты про Фему давай подробней рассказывай, а не про колокола. Про колокола в Беарне говорить будем, - подтолкнул я его к основной теме допроса.
- Ваше Высочество, - просто взмолился мастер, - не выдавайте меня им. Я отработаю, я все, что хотите вам отолью. Я много умею.
- А мортиру из бронзы мне отлить сможешь? – спросил я его.
- Могу. Я отливал уже короткие бомбарды. Как колокола. Для Кельнского архиепископа.
- А из чугуна?
- Не пробовал из чугуна, Ваше Высочество. Врать не буду.
- А по чертежу сможешь?
- Был бы чертеж, Ваше Величество, тогда смогу. Только из бронзы.
- Как огненное зелье делать знаешь?
- Простите, не понял, Ваше Высочество.
- Пульфер?
- Знаю я этот секрет только вот китайский снег* – вещь редкая.
- Вот и ладушки. Теперь проясни нам: почему ты так далеко убежал от места судилища.
- Так я, Ваше Высочество, к тому и веду. Приговор привести в исполнение должен каждый присутствующий на фемгерихте шеффен – кто первый добреется до жертвы с веревкой. А могут убийцу и нанять. Потому как они должны меня преследовать до тех пор, пока не повесят. Правило у них такое. Неотвратимость называется. Я всего на шаг впереди от своих убийц. А тут осел пал… Я и впал в смертный грех отчаяния.
- И за море за тобой с веревкой побегут? – спросил Саншо.
- Нет. За море не пойдут, - убежденно сказал Штриттматер. – Но по землям франков, по Бургундии, по Свисланду, по Тевтонскому ордену, по Польше рыщут как у себя дома.
- Вот и успокойся. Ты под моей защитой. Скоро в Нанте наймем большой корабль и уплывем в Пиренеи. А в моих землях любой дойч за лигу виден, - похлопал я по плечу мастера. – Думай лучше, что тебе для работы будет потребно. И еще я тебе учеников дам – один не справишься с тем, что мне нужно.
- Дай Бог, дай Бог, - прошептал мастер.

А они все ждут продолжения концерта. Ненавязчиво так.
Подумал я здраво и обокрал БГ на стихи, как он сам у итальянцев с ирландцами музычку тырил. Грубо перевел для детей на немецкий ««Под небом золотым»» и запел.
А голос-то у меня нехилый: сильный, бархатный и красивый. Басков отдыхает. Хотя я и так принц, Феб, красавчик златовласый – девки благородного звания сами на шею вешаются. Это уже перебор с бонусами или такое чувство юмора у того кто меня в это тело засадил.
Потом перевел ту же песню на франсийский и спел уже для всех.
- Чьи это стихи? – спросил Саншо.
Пришлось потупиться скромно и сказать
- Мои.
- Тебя точно надо чаще бить по голове, – покачал он головой. - Надо же какая прекрасная куртуазия… А раньше ты только на дудочке свистел.
Потом я еще несколько медленных композиций сбацал, чтобы избыть тоску по податливому женскому телу – в школе мне это помогало. Тут тоже этот рецепт оказался универсальным. Все же возраст у тел одинаков. После ««Гёрл»» и ««Мишель»» давление спермотоксикоза малехо отпустило. Снова в голос пою и думаю: ««А не сболтнул ли я чего-нибудь лишнего?»». Все же я попаданец. А попаданец просто обязан дуть советы в уши Сталину, убить ««кукурузника»», создать промежуточный патрон и командирскую башенку на Т-34. Да, и перепеть Высоцкого. Полный набор.
Сам удивляюсь, как наблатыкался я моментом переводить с языка на язык.

Вдоль Эбро гуляет, вдоль Эбро гуляет, вдоль Эбро гуляет,
Кабальер молодой.
А донна младая, прекрасна, свежа и … С под кружев мантильи
Текут слезы рекой.
- О чем дева плачешь, о чем дева плачешь, о чем дева плачешь,
В реку слезы льешь?
Я рыцарь без страха, упрека и лени. Готов защищать тебя
Твердой рукой.
- За два мараведи гитана гадала, старуха гадала
За ручку брала
Не быть тебе дева, - гитана сказала. - Не быть тебе дева
Идальго женой.
Поедешь венчаться, в Туделу, в соборе. Поедешь венчаться…
Обрушится мост.
Вдоль Эбро гуляет, вдоль Эбро гуляет, вдоль Эбро гуляет,
Кабальер молодой.
А дева красива, но бледна и зелена. Лежит себе вечно
Под быстрой рекой. ##
-----------------------------------------
## Стихи Юрий Борисова.

Тренькнула последняя струна. В образовавшейся тишине только жена литейщика откровенно всхлипывала, тихо плача и утирая слезы передником. Совсем как русская баба.
Напоследок перешел на кастильский язык, и тут даже выбирать не пришлось. ««Бесамо мучо»» - это для русской души наше все.
После чего раздались аплодисменты с берега.
- Шарман, шарман, - сказала темнота. – Не чаял встретить в такой глуши сильного поэта. Вот только с размером строф у вас просто беда, молодой человек. Вас разве не учили стихосложению…
- Кто там так дерзко голос подает, - гневно рявкнул шевалье д’Айю.
- Франциск дю Валлон, мессиры, - спокойно отозвалась темнота. – К вашим услугам.
««А не слишком ли близко мы строим от берега»», - подумалось мне. – ««В самый раз для бандитского налета на лодочках»».
А вслух сказал.
- Я с удовольствием возьму у вас пару уроков, мессир, но только утром. Приглашаю вас к завтраку. Ночь предназначена Богом исключительно для сна, а то разное может приключиться по дьявольскому наущению, пока Бог спит, в том числе можно будет проверить, узнает ли завтра шея, сколько весит этот зад.
- Вы меня озадачили, мон сьер, - донеслось из темноты. – Что ж, сомневаюсь в явном, верю чуду. А за приглашение: спасибо. Непременно постараюсь почтить ваш завтрак.

Потом я еще несколько медленных композиций сбацал, чтобы избыть тоску по податливому женскому телу – в школе мне это помогало. Тут тоже этот рецепт оказался универсальным. Все же возраст у тел одинаков. После ««Гёрл»» и ««Мишель»» давление спермотоксикоза малехо отпустило. Снова в голос пою и думаю: ««А не сболтнул ли я чего-нибудь лишнего?»». Все же я попаданец. А попаданец просто обязан дуть советы в уши Сталину, убить ««кукурузника»», создать промежуточный патрон и командирскую башенку на Т-34. Да, и перепеть Высоцкого. Полный набор.
Сам удивляюсь, как наблатыкался я моментом переводить с языка на язык.

Вдоль Эбро гуляет, вдоль Эбро гуляет, вдоль Эбро гуляет,
Кабальеро младой.
А донна младая, прекрасна, свежа и … С под кружев мантильи
Льёт слезы рекой.
- О чем дева плачешь, о чем дева плачешь, о чем дева плачешь,
Воды Эбро солоня ?
Я рыцарь без страха, упрека и лени. Готов защищать тебя
Твердой рукой.
- За два мараведи гитана гадала, старуха гадала
За ручку брала
Не быть тебе дева, - гитана сказала. - Не быть тебе дева
Идальго женой.
Поедешь венчаться, в Туделу, в соборе. Поедешь венчаться…
Обрушится мост.
Вдоль Эбро гуляет, вдоль Эбро гуляет, вдоль Эбро гуляет,
Кабальеро младой.
А донна красива, но бледно-зелёна. Лежит себе вечно
Под быстрой рекой. ##
-----------------------------------------
## Стихи Юрия Борисова.

Тренькнула последняя струна. В образовавшейся тишине только жена литейщика откровенно всхлипывала, тихо плача и утирая слезы передником. Совсем как русская баба.
Разрывая тишину, раздались аплодисменты с берега.
- Шарман, шарман, - с некоторой ехидцей в голосе сказала темнота. – Не чаял встретить в такой глуши сильного поэта. Вот только с размером строф у вас просто беда, молодой человек. Вас разве не учили стихосложению…
- Кто там так дерзко голос подает, - гневно рявкнул шевалье д’Айю.
- Франциск дю Валлон де Монкорбье, мессиры, - спокойно отозвалась темнота. – К вашим услугам.
««А не слишком ли близко мы строим от берега»», - тут же подумалось мне. – ««В самый раз для бандитского налета на лодочках»».
А вслух сказал.
- Я с удовольствием возьму у вас пару уроков, мессир, но только утром. Приглашаю вас к завтраку. Ночь предназначена Богом исключительно для сна, а то разное может приключиться по дьявольскому наущению, пока Бог спит, в том числе можно будет проверить, узнает ли завтра шея, сколько весит этот зад.
- Вы меня озадачили, мон сьер, - донеслось из темноты. – Что ж, сомневаюсь в явном, верю чуду. А за приглашение: спасибо. Непременно постараюсь почтить ваш завтрак.


Ночь прошла спокойно. Наверное, потому, что выставили тройной караул. Один явный и два секрета. Но пронесло, в темноте нас никто так и не побеспокоил, хотя я очень опасался нападения, зная репутацию этого ««мессира Франциска»» из книжек моего времени.
Но господин дю Валлон де Монкорбье нарисовался утром один, без подельников. Так сказать, без ансамбля…
Послали за ним лодочку с одним матросом. Эта долбленка все время за нами так на привязи и плыла. Вот и пригодилась.
Лицо пришельца было морщинистым и старым. Глаза светлые. Выцветшие. На вид ему было лет шестьдесят, а вот как на самом деле? Трудно сказать. Тем более под седой недельной щетиной. Бродячая жизнь быстро старит. Достаточно на наших сибирских бичей посмотреть.
Одет пришелец был по-господски, но потасканно и потерто, хотя и аккуратно. Все что надо было зашито и заштопано заботливой женской рукой. Судя по свежим ниткам – недавно. На боку у него висел фальшион* с медным эфесом в сильно потертых кожаных ножнах. На поясе – тощий кошелек и небольшой кинжал, похоже – мизерикорд*. Колет зеленого сукна на крючках выглядывал из-под бурого плащ с капюшоном из материала, который я не мог определить даже отдаленно. Свободные штаны ниже колен, а не шоссы с пуфами. Стоптанные порыжелые сапоги до середины икр (видно было, что ботфорты с них обрезаны). Довершал облик длинный посох с привязанным к нему небольшим узлом.
И еще от него густо несло давно не мытым телом и гарью многочисленных костров – хоть нос затыкай. Но судя по ярмарке – это вполне нормальное явление в этих местах. Не дай Бог вшей натащит, убью!
Однако отказывать от приглашения дворянину даже пришедшему в таком затрапезном виде, тем самым нарушить слово принца - не комильфо. Просто, когда раздавали миски, я сел с подветренной стороны.
Дю Валлон не роняя драгоценных слов, не торопясь и со вкусом поел куриной лапши, которая у нас была на завтрак, с удовольствием облизал собственную серебряную ложку и изрек.
- Курятина – праздничная еда, а сегодня вторник. Вы вероятно видам*?
Ложку при этом он аккуратно завернул в относительно чистую льняную тряпку и засунул в сапог, откуда недавно и вынимал.
- А с чего вы решили, что я слуга церкви, а не ее князь*? – мне стало даже обидно как-то.
- Прическа. К тому же готов заложить свой фальшион против щепки от полена, что если с вас снять берет, то там не будет тонзуры*
Все вокруг заржали. Окружающий меня народ вообще, я смотрю, на хи-хи конкретно пробивает последнее время, словно конопли накурились. Или это отходняк у них такой? Расслабились.
- Угадали – там только повязка на ране.
Дю Валлон улыбнулся и развел руками как фокусник, который требует у публики аплодисментов, чем вызвал еще больший смех окружающих. По нему было видно, что смешить людей он любит. Вообще-то полезное качество у того кто путешествует в одиночку.
- Вы в шутах, случайно, не служили, мессир, - полюбопытствовал сьер Вото.
- Было такое однажды при дворе дюка Орлеанского в Блуа. Сидел я как-то в жуткой тюрьме самого города Орлеана по прозаической причине - казни ждал. А тут дюк Шарль в честь первого въезда своей трёхлетней дочери Марии в её наследственное владение, по ее малышки просьбе: ««сделать в этот день всех счастливыми»» Его Светлость не нашел ничего лучшего, чем освободить нас из тюрем. Я по этому поводу написал торжественную оду и прочитал ее на площади. Но почему-то эта ода сильно рассмешила саму дюшесс*, и тогда дюк предложил мне у него службу шута. Наверное, потому, что сам был не прочь побаловаться рифмой.
- И долго вы подвязались на придворной службе? – спросил мой паж Филипп.
- Где-то с год. Потом затосковал в чертогах принца, и снова подался на вольные хлеба в Мен на Луаре…
- Где вас снова посадили в тюрьму? – спросил я ехидно.
- А вы откуда это знаете?
Откровенно удивленная физиономия мессира дю Валлона снова вызвала просто пароксизм смеха на барке.
- Догадался, - ответил я, вытирая слезы, вызванные смехом. – и уж вытащил вас из этой тюрьмы, наверное сам ле рой франков?
- Вы и это знаете? – мессир Франсуа был уже откровенно удивлен.
А мои люди ржали как на концерте Задорнова.
– Лучше скажите нам, куда вы направляетесь?
- Держу путь в Нант, думаю там перезимовать.
Мессир Франсуа зябко поежился, несмотря на окружающее тепло и сочную зелень конца лета.
- Какое совпадение, мы тоже, - снова засмеялся Саншо.
- У меня есть предложение, подкупающее своей новизной, - заявил я, - Желаете ли вы до Нанта прокатиться с нами на барке, а платой будут ваши уроки стихосложения мне.
- С кормежкой? – заинтересованно спросил дю Валлон.
- Конечно. С нашего стола, - обнадежил я его..
- Согласен.
И тут я нанес ему удар, просто ««под дых»».
- Только при одном условии – вам придется вымыться и постираться.
- А это обязательно?
Выражение лица мессира дю Валлона снова вызвало хохот окружающих. Марта даже взвар яблочный расплескала из половника.
- Обязательно, - многозначительно хмыкнул Саншо. – Надысь этот молодой человек, - инфант кивнул на меня, - чуть врача на суку не повесил за то, что тот руки не моет.
Все окружающие радостно заржали, будто им новый скабрезный анекдот рассказали про короля и гусепаску. О! Эту песенку обязательно надо как-нибудь спеть. Хит будет из хитов. Я женюсь… Я женюсь, Луи сказал…

Когда барка выплыла на стрежень и медленно повлеклась к устью Луары, Саншо, вспомнив, что он лицо государственное, стал потрошить мессира Франциска на информацию.
И политинформация о международном положении не заставила себя ждать
- В день святого Петра, - начал свой рассказ дю Валлон, - у всех благочестивых христиан была большая радость – сдох богомерзкий султан турецкий Мехмет, второй этого имени. Его сын Баязид Дервиш, как только опоясался мечом отца, так сразу стал воевать одновременно с Венецией, Австрией, Венгрией и Египтом.
На святую Изабеллу Катерина Саксонская благополучно разродилась мальчиком, назвали Кристианом. Он наследник сразу двух корон - Дании и Норвегии.
В Лионе наконец-то достроили собор, посвященный Иоанну Крестителю. И архиепископ Лиона уже перенес туда свою кафедру. А освящал собор сам кардинал Бурбон.
Теперь – Прованс. В этом году он стал владением руа франков. Он подтвердил местным евреям все права, которыми они пользовались при Рене Добром. Однако сезонные рабочие из Дофинэ и Оверни устроили еврейские погромы с насильственным крещением. Десятки человек были убиты с обеих сторон и многие евреи сбежали в Тулузу, Фуа и Байону. Говорят, в Марселе теперь толкового врача не найти. Кстати, еврейские врачи руки моют, - кивнул политинформатор в мою сторону.
В Риме чума, от которой, прожив пятьдесят девять благочестивых лет, скончался Бартоломео Сакки по прозвищу Платина, префект папской библиотеки, так и не покинувший свои книги, хотя папа Ксист, четвертый этого имени, настойчиво звал его с собой укрыться от эпидемии в окрестностях озера Брачано, куда сбежал весь папский двор. Угас выдающийся ум нашего столетия, автор великого философского труда «De honesta voluptate et valetudine», доказавшего всем, что человек есть то, что он ест, без различия сословной принадлежности.
Эмир Гранады Али, сын Сада ал-Мустаина, да гореть им обоим в аду, презрев животную похоть к сосредоточию чести своей наложницы Зорайде, внезапно воспылал воинским духом и захватил у кастильцев крепость Саару. В Кастилии моментально прекратили резать друг друга из-за любви к разным инфантам, которых хотели бы видеть на троне и дружно пошли резать мавров.
В день святого Фердинанда, покровителя арагонской короны, Фердинанд Арагонский, второй этого имени, оставив на время распри с папой по поводу неаполитанского наследства, умудрившись походя в ступить в наследство Миланским дукадо*, присоединился к кастильцам в этом богоугодном деле. Хотя от старого перемирия еще и пяти лет не прошло. Заодно Арагон и Кастилия на паях заключили протекторат над островами в океане, откуда привозят меленьких певчих птичек.
На успение пресвятой Богородицы, в Синтре, осиротела португальская корона. Афонсу Африканский, пятый этого имени, приказал долго жить, удостоившись святых даров в монастыре, который не покидал последние годы. На престол вступил его сын – ле рой Алгарве Жуан, второй этого имени, повелевший себя называть Совершенным, а своего бастарда возвеличил до магистра ордена Сант-Яго. По слухам он все носиться с мечтой: найти морской путь в Индию и разбогатеть на специях.
Первый принц крови у франков - дюк Орлеанский Луи в очередной раз рассорился с дядей и спешно уехал в Бретань, бросив в Амбуазе всех своих шлюх. Говорят: он приглядывается насчет женитьбы на дочери бретонского дюка - контессе* де Ришмон, как только папа освободит от его от законной уродины – дочери Пука.
Сам рой наш Луи, одиннадцатый этого имени, сидя сиднем в Плесси, как-то умудрился поссориться со своим наваррским племянником, и что-то там произошло, о чем, впрочем, не шибко распространяются. Даже сплетен особых нет. В основном говорят о том, как Луи отобрал владения Наварры в Шампани и Невере, нехило округлив, таким образом, свой домен, за счет родни из Фуа.
В Нанте в мае сего года был подписан союзнический договор с Англией, по которому женихом четырехлетней Анны Бретонской объявлен одиннадцатилетний принц Уэльский Эдвард. Дюка понять можно – он ищет союзников против Паука, отстаивая независимость Бретани, но в самой Англии продолжается оголтелая война между домами Ланкастеров и Йорков за корону. И конца-края этой войны не видно. Как говорят, уже не меньше восьмидесяти принцев с обеих сторон пало на полях сражений, нашли свою смерть в темнице или под топором палача.
Вот впрочем и все.

Микала я отправил отмывать дю Валлона, как самого понимающего толк в этом процессе. Филиппа дал ему в помощь. Дамуазо поморщился от того что его в подчинение рабу дают, но ослушаться меня не посмел. И они вдвоем увели бродячего поэта за кормовую надстройку, туда, где был навесной гальюн над водой. Сейчас оттуда слышались громкие визги садируемой водой ««жертвы»».
Когда к моему лежбищу подсел дон Саншо, судя по выражению лица инфанта, с каким-то серьезным разговором, я разомлевший под ласковым утренним солнышком, лениво произнес.
- Не вижу никаких препятствий к тому, чтобы двум благородным донам не выпить теперь холодного анжуйского?
- Белого или красного? – только переспросил инфант.
- Ну, если учесть что мы сейчас не будем вино закусывать ни рыбой, ни мясом, то этот вопрос неактуальный, - посмотрел я пристально в его единственный глаз, - С другой стороны если красное вино рассматривать как горячительный напиток – все же кровь земли, то белое, в данный момент, более подходящее, как напиток прохладительный. Распорядись, будь другом.
Когда наслаждение первых глотков нектара от старого барона растворилось по небу и языку, Саншо вновь сделал серьезное лицо и спросил.
- Какой будет твой ответ на то, что Паук наложил на твои земли секвестр, или отдашь все на усмотрение матушки? Она все же его сестра.
- У Капетингов родни нет, есть только повелитель и подданные, - ответил я ему, насколько понимал ситуацию. - Программа Паука на все его правление – уничтожить независимых вассалов и сделать из них придворных слуг, которые кормятся с его руки. Все свои завоевания он складывает в свой домен. Если и есть какие раздачи земель с его стороны, то это прямые вассалы Луи, будь они самые последние башелье. Так что ни мне, ни матушке ничего не обломиться. Что с воза упало, то пропало.
- Ты тоже Капетинг, - неожиданно заявил дон Саншо.
- Поэтому я без обратного ответа такое безобразие не оставлю. Только мой ответ будет ассиметричный.
- Что ты задумал?
- Объединить всех эскандулаков – васков, басков и гасков под одной короной. Моей короной.
- Где в своей державе ты видишь мое дукадо?
- Федеративной частью.
- Не понял?
- Федерация – это такое объединение государств, где центральной власти отдается внешняя политика и оборона. Все остальные вопросы на своей земле они решают самостоятельно.
- Чем это отличается от вассалитета?
- Тем, что у Федерации есть сила. Постоянная армия, флот и артиллерия. А не ополчение кабальеро, которое расползется по домам на сорок первый день призыва.
- Значит, налоги?
- Не без этого.
- Будешь давить сильные дома аристократии?
- Если будут бегать перелетами и нашим, и вашим – то непременно. Если будут устраивать феодальные войны внутри государства – то обязательно. Будут бунтовать, устраивать мятежи – буду давить. В том числе и последним доводом короны.
- Это, каким же последним доводом?
- Увидишь. Ты все первым увидишь, брат мой. Немного попозже.
- А куда деть кучу бедных, гордых странствующих кабальеро?
- Разбойников – на сук, умных на службу короне за деньги.
- Всех не переловишь, - потянулся Саншо к кувшину, чтобы снова наполнить наши кубки. -
- Я и не буду их ловить. Я отдам это право городам.
- Ты понимаешь: к чему это приведет? Чернь будет вешать нобилей*? – Саншо округлил свой единственный глаз и поднял бровь.
- Ни в коем случае. Согласно древним фуэрос* наши города имеют статус коллективного идальго*, и в этот статусе имеют представительство в кортесах. Каждого кабальеро-разбойника пойманного с поличным на территории городской округи будет судить городской суд, который получит у меня это право в свои фуэрос. И в каждом городе будет королевский прокурор, который будет надзирать за законностью. Также дам им право содержать за счет города стражу для этого. Конную стражу. Не только копейщиков внутри стен. И обязательство выдавать укрывшихся на их территории разбойников законному суду. Однако в случае внешней опасности, на каждую провинцию назначу капитана, который под своим знаменем объединит все эти городские отряды конных арбалетчиков в единое ополчение. Этим я не нарушу старинные фуэрос, что города не пошлют своих солдат воевать на чужие земли. Кстати охрана перевалов на границе с Кастилией не есть чужая земля, не так ли?
- Это задушит нашу торговлю.
- Не задушит. Купцов будут пропускать, а вот большие военные отряды – нет.
- Цель?
- Не дать Кастилии выхода к морю. Пусть отвоевывает его у Гранадского халифата.
- Но есть еще Астурия и Галисия.
- Вот наша задача состоит в том, чтобы они вошли в Федерацию к нам, а не к Кастилии или Леону. И твоя свадьбы будет не последним мероприятием в этой политике.
- Тебя точно надо почаще бить по голове свинцовыми шарами, - восхитился инфрнт. - А что будет с Арагоном?
- Граница по Эбро. Вообще с Испанией граница по Эбро и перевалам наших гор. С южной стороны. До Португалии.
- Но у Кастилии и Арагона останется выход к теплому морю на юге.
- Вот и пусть режутся там с берберийскими пиратами Магриба. Турция перекрыла торговлю с Левантом, значит, товары из Индии и Китая будут приходить либо через Варяжское море, либо из-за Океана. Вот тебе первый признак упадка средиземноморской торговли: венецианские евреи перебираются на жительство в Голландию. И не просто так, а со всеми капиталами. А они держали две трети торговли специями по Европе. Северный берег Пиренеев это морская торговля со всей Европой. И в перспективе со странами за океаном. А мы посередке. Зря, что ли Португалия из шоссов выпрыгивает – ищет морской путь в Индию. Тут одно из двух. Либо мы с тобой оседлаем эту торговлю, либо Кастилия, если захватит наши берега. Тогда лучшие в мире мореходы – баски и кантабры будут за мелкую монету носить кастильской короне золото.
- А шелк?
- Что шелк? Шелк можно разводить и у нас. В Андалузии мавры этим уже занимаются. Тот же Паук завел у себя тутовые рощи. На севере. Похоже скоро и у него будет свой шелк. И не для роскоши нобилей, а для армии, чтобы она в походах не вшивела.
- И кто этим займется у нас? Сам знаешь, что лишних людей у нас нет. Да и лишнюю землю еще поискать.
- Женские монастыри. Господь велел трудиться в поте лица. А апостол Павел завещал всем христианам: ««Не трудящийся, да не ест»». Вот пусть и выполняют заповеди господние. Дадим им на это монаршие привилегии за поставки части шелковой ткани в казну, а большую часть продают. Покупатель обязательно найдется. И наши купцы на перепродаже свой серебряник заработают. И лишний раз аббатисы не будут стоять перед нами с протянутой рукой. Пусть сучат нити и ткут.
- Заодно пробить у примаса буллу, что шелковую рясу могут носить только те аббатисы, что разводят тутовые рощи? – засмеялся Саншо. – Хитрый ты стал, раньше таким не был.
- Взрослею, – покачал я головой. – И как ты заметил, я все-таки Капетинг.
- Этого может быть мало, - подвел под нашей беседой инфант резюме.
- Мало, - согласился я. – но как говорят китайцы, которые стали первыми делать этот шелк: дорога в тысячу лиг начинается с первого шага. Есть еще рецепты, как делать наши отечественные благовония, которые будет иметь бешеный спрос за границей, в той же Франции, в которой никто не моется, а пахнуть хотят приятно и благородно.
- Но у нас нет, ни нарда, ни ладана, ни мускуса.
- Зато у нас есть розы, лаванда и жасмин, брат мой. И самый благодатный климат для их произрастания.
- Вряд ли такие знания удастся долго держать в секрете. Расползутся.
- Конечно, расползутся, но мы с тобой с этого дела уже снимем сливки. И, кстати, земля для этого пойдет самая неудобная для землепашества - в предгорьях. Так что у нашего пахаря мы не отнимем ни пяди, в отличие от Англии где всех крестьян сгоняют с пахоты ради того чтобы их лорд мог пасти там своих овец.

Тут мои клевреты привели замотанного в льняное полотно и отмытого до скрипа дю Валлона, и наши стратегические разработки были прерваны опасением нового аттракциона. Чтобы снова не собирать всех наших людей в кучу - пора было, судя по запаху срочно чистить трюм от навоза, выделили с барского стола поэту кубок анжуйского и отослали на нос барки сушиться. Поближе к кухонному очагу.
- А когда мы займемся с вами стихосложением, - только спросил мессир Франсуа, перетаптываясь босыми ногами по палубе. Он явно стеснялся своих волосатых голеней.
- После обеда. Самое время, переваривая пищу земную приобщиться к пище духовной, - ответил я ему, отсылая к Марте.
Когда поэт и сопровождающие его лица удалились на известное одному инфанту расстояние, он, проводив всех глазами, заинтересованно спросил.
- Так с чего ты начнешь войну с Пауком?
Вот так вот. Как будто все уже решено. Чисто по человечески. Приезжаю домой и начинаю войну с сильнейшим королевством континента, об которое сам Карл Смелый Бургундский обломался. Вы на карту посмотрите: что там той Наварры по сравнению с Францией. Сколько людей там живет, и сколько в моем королевстве – прикиньте на минуточку мобилизационный ресурс. Так что не пойду я воевать с Людовиком номер одиннадцать сразу по возвращению домой. Никак, разве что хорошо подготовившись. Но на ассиметричный ответ время нужно и деньги. Первое ограничено – через год-два меня отравить должны собственные бояре. Предопределение у меня такое. А как у меня со вторым – Бог ведает, а я пока нет.
- А ты мне поможешь? – спросил я Саншо.
- Конечно, помогу, - кивнул инфант, - ты еще сомневаешься? Я же твой зять!
- С размена земель, - ответил я с небольшой задержкой.
Пусть Саншо подозревает титаническую работу мысли под моими золотыми кудряшками. Нечего с ходу кидаться готовыми рецептами. И так он постоянно повторяет что мне полезно по голове получать.
- Паук взял мои виконтства – пусть ими подавится, а я возьму его. И первым на очереди стоит кондадо* Коменж, которое так удачно расположилось между моими кондадо Фуа и Бигорра. Но сначала надо подготовить…
Но договорить не удалось, нас настигала какая-то подозрительная барка под парусом и бдительным сержантом была объявлена тревога по экипажу.
Преследовавший нас кораблик был богато украшен резьбой и позолотой. От солнца палубу укрывал двускатной крышей большой белый тент, с фигурными синими ламбрекенами по краям, расшитыми золотом. Кормовая надстройка возвышалась над тентом. Прямой парус плотного синего шелка украшали три большие золотые лилии треугольником книзу. Герб Иль-де-Франс. Герб дома Валуа.
Сама Франция гналась за нами немалыми силами.
За первой баркой шли еще две, только видом прозаичней. С простыми полосатыми парусами, но с синим вымпелом на гафеле.
Встал у мачты, положив левую руку на эфес шпаги, правую приспособил над глазами на манер козырька от солнца и неожиданно для себя спросил инфанта.
- Драться будем?
- Не торопись, - ответил Саншо, внимательно оглядывая преследователей. - Это не Паук. Это, если мне не изменяют глаза, Орлеанский дом куда-то спешит. Видишь вверху паруса, над лилиями, белую ««перекладину»» с тремя выступами вниз?
- Орлеанский дом вроде сейчас с Пауком в контрах, не?
Саншо не ответил, все свое внимание сосредоточив на пафосном речном транспорте Орлеанского герцога. По понятиям пятнадцатого века такой ««корапь»» круче яхты Абрамовича в третьем тысячелетии. И тут везде понты корявые…
Стрелки сжимали в руках взведенные арбалеты и ждали только нашей команды, чтобы поднять их и выстрелить. Ни страха, ни сомнения в их позах. А на лицах только решительность постоять за своих принцев. Насмерть!
Так, во взведенном состоянии, в крайнем напряжении прошло полчаса, пока последняя барка Орлеанского конвоя не прошла неторопливо мимо нас дальше по течению реки. Прошли и даже внимания на нас - таких красивых, не обратили. Да и на что обращать? Мы же наших флагов не вывешивали. Идем замаскированные под купцов. А яркие желтые гербовые котты, готовясь к грязной работе, стрелки с себя поснимали.