Я вдруг обнаружил, что становлюсь эгоцентриком как нормальный подросток. И все выверенные линии поведения, которые выстраивает старик, с легкостью сметаются гормональным штормом юнца. В принципе, мне бы еще вылежаться - по доброму, недельку, как минимум, а вот шило в заднице не дает мне спокойно лежать. Оттого и скандалю, чтобы по-моему было. Я окрестности осматривать желаю, а не в небо пялиться. В то же время понимаю, что дольше в замке оставаться не следует – недалеко до греха. Девочка первая не выдержит удерживать девственность в себе. А это будет тяжкое оскорбление гостеприимца. А у нас совсем не та ситуация, чтобы врагов плодить. Выскочил в коридор, а там слуг человек пять в разные стороны сразу порскнуло от моей двери. И дуэнью своей пассии в этой толпе углядел, как она, подобрав юбки, быстро перебирала ногами по коридору в сторону башни. Только ударял в потолок стук от ее деревянных сабо.
Когда я вышел на свежий воздух, как раз во двор въезжали старший лучник сьера Вото и баронский слуга верхами на мокрых лошадях. Они с утра самого наладились в разведку: проверить дорогу до реки и барку для нас в аренду разыскать. По моему повелительному жесту, стрелок соскочил с коня и встал передо мной на одно колено. Повод его коня тут же принял баронский слуга. - Встань. Воин повиновался. - Докладывай. - Ваше Высочество барку арендовать удалось до самого Нанта, хоть и лишний час проторговались с хозяином. Только вот на борт можно взять всего двадцать четыре коня – больше не влезет. - А люди? - Люди поместятся все и даже еще место останется. - Молодец. Я тобой доволен. Только никому про лошадей не говори. Кроме своего господина. Стрелок кивнул, показав, что все понял. - Ступай – поешь чего-нибудь на кухне. Ускакали-то, наверное, до завтрака. Пока мы беседовали, баронский слуга увел лошадей на конюшню. И разговора нашего не слышал. Двух коней придется бросить – жалко. Кроме двух рыцарских тяжеловозов – дестриэ под полный комплект рыцарской брони у шевалье и сьера, остальные кони были андалузской породы, которая здесь ценилась, но нагружать этих коней чрезмерными латами не рекомендовалось. Максимум простеганной попоной от стрел. Кстати, а где мои латы, что-то я их не видел? И ведь не спросить прямо в лоб. Впрочем, Саншо также без шлема и рыцарских лат. Видно из замка Паука сбегали мы с ним совсем налегке. Надо будет еще спросить, что будет с нашими людьми, которые нас прикрывать там воротах остались? Подошли Саншо со сьером Вото. - Вы уже в курсе, что двух лошадей надо будет бросить? – спросил я их. - Не беспокойся Феб, оставим их хозяевам в благодарность за гостеприимство. Денег они с нас не возьмут, а вот от таких лошадей отказаться… не у каждого получиться. Вото только головой покивал в знак согласия. - И когда дарить будем? – спросил я. - А как только, так сразу, - улыбнулся Саншо. – Лучше всего непосредственно перед отъездом. - Вы позволите высказаться, Ваша Светлость? – робко встрял в разговор сьер Вото. - Говори, - поощрил его Саншо. - Я думаю, что лошадей надо подарить не барону, а молодой хозяйке, как только Его Высочество возложит на себя ее цвета и признает своей Дамой. Это будет куртуазней. Я готов отдать из своего копья белую кобылу. Какая лошадь будет выбрана второй на жительстве в этом замке, решайте сами, сеньоры. - Ладно, отберите коней сами, но так чтобы не было позорно за подарок принца, - ну прям действительно как монарх повелел, причем людям не из моего государства. Нахал. Кто нахал? А я и нахал. Подбежала дуэнья моей пассии и проворковала, присев перед нами в неловком реверансе. - Ваши Высочества, Его Милость господин барон велел передать, что обед накрыт в большой зале.
После обеда все население замка собралось у парадного крыльца. Причем как-то все приоделись опрятнее и даже несколько празднично. Это касалось и слуг. Наши люди снова понадевали гербовые коты которыми, как я уже понял, они гордились. Барон, припадая на свою деревяшку, взошел по ступеням, ведя за руку дочь, которая по торжественному случаю была облачена в парадное платье из парчи. Глубокое декольте стыдливо прикрывала нижняя кофтенка из полупрозрачной ткани присобранная на горле в некое подобие фрезы и на спине застегивалась по новомодному – на крючки. Мне даже жалко стало девушку: все же стальной корсет и железные фижмы в сочетании с тяжелым текстилем в несколько слоев весило все не меньше, чем рыцарский доспех.
Регистрация: 06.08.2012 Сообщений: 675 Откуда: с. Верхний Услон Имя: Самат
Самиздат опять дурит.
> > [178.Старицкий Мамонт]
Цитата:
>А на что там шевалье, сьер и сержант? Их копья они и заботятся о людях. Не царское это дело за каждым следить.
За каждым следить не царское, конечно. А контроль? А вообще я имел ввиду "чувство габаритов". Вот, скажем, автомобилист. Чувствует машину, как продолжение своего тела. Соответственно заботится о нём как о самом себе. Нет? А тут музейный работник не ощутил себя руководителем группы людей. А ещё собирается государством руководить. А там габариты больше.
Цитата:
За ужином, изрядно приняв на грудь, старый барон, сверля меня глазом как буравчиком,
Мне даже жалко стало девушку: все же стальной корсет и железные фижмы в сочетании с тяжелым текстилем в несколько слоев весило все не меньше, чем рыцарский доспех. На голове прекрасной Иоланты блестела в ярких лучах солнца жемчужная сетка, сделанная в виде шапочки, из-под которой ее волосы крупными локонами ниспадали на спину, закрывая ее до пояса. Пара дам в ее окружении горделиво возвышались над толпой узкими коническими колпаками, с которых ниспадала длинная кисея. Все остальные представительницы прекрасного пола был в разнообразных чепцах. Мои люди и люди Саншо построились напротив лестницы в два ряда углом, оставив внутри него место для меня, инфанта и рыцарей. Даже сержант встал в строй. Вздохнул – сам напросился же, теперь выкручивайся. И твердо шагнул вверх по ступеням. Поднявшись на площадку у двери, я обернулся к толпе и подождал, пока гул ее постепенно стихнет. Ощущение было такое же, как когда я первый раз вышел на сцену в студенческой самодеятельности. - Слушайте все и не говорите, что не слышали. А кто слышал – передайте другим, что отныне и навсегда демуазель Иоланта де Меридор является моей Дамой сердца. Это говорю вам я – Франциск де Фуа, инфант Наваррский, принц Вианы по прозвищу Фебус. И порукой мне в том Богородица и святой Яго. Тут я размашисто перекрестился, не попутав, что слева направо, а не справа налево, как меня по привычке тянуло на этот жест. Затем повернулся к Иоланте и встал перед ней на одно колено. И глядя в ее каштановые глаза, несколько выспренно воскликнул. - Принимаете ли вы мое преклонение перед вами, Госпожа моя и Дама. Иоланта, стоя с каменным лицом - ноближ оближ, епрыть, показала свои руки, которые до тех пор прятала за спиной. С ее ладоней свисали три атласные ленты – белая, красная и синяя, которые на одном конце были искусно сплетены в розетку. - Примите мои цвета, мой кавалер, - Иоланта выбрала нейтральный итальянский термин, означающий рыцаря между испанским кабальеро и франкским шевалье, чтобы ненароком не обидеть ни ту ни другую сторону. Ей подали иголку со вставленной ниткой, и девушка умело буквально тремя-четырьмя стежками пришила розетку к моему левому плечу. Я попытался после этого поцеловать ее руку, но Иоланта одернула свою ладошку, памятуя о том, что всем правилам куртуазии не гоже Даме в первый же день поощрять своего рыцаря, пока он не совершил подвигов в ее честь. Настаивать я не стал. - Мой кавалер ранен, а ему предстоит трудный путь, - улыбнулась мне Иоланта, - поэтому я решила сделать вам дар, Франциск. Надеюсь, он вам понравиться. Она сделал два звонких хлопка ладонями и сквозь расступившуюся толпу слуг конюх вывел на середину площади симпатичную кобылку сивой масти под богатым седлом из черной кожи, прошитой серебряной нитью. Точнее вышитым серебряной нитью замысловатыми узорами. И остальная упряжь была украшена серебряными бляшками. - Это Флейта, - пояснила девушка и неожиданно подмигнула левым глазом, - она – иноходец. Ездить на ней все равно, что в кресле. Я надеюсь, что гордость Анжу – эта милая камарга, поможет вам перенести путешествие с большим комфортом и с пользой для здоровья. Возьмите повод, кавалер, теперь она ваша. Кобылка было невысокой, в холке где-то метр сорок, не выше. Но очень красива, особенно своим нарядным светло-серым окрасом. Узкой головой, изящно изогнутой шеей и тонкими сухими ногами она по экстерьеру походила на арабскую лошадь, но я знал, что это невозможно, так как арабы в это время продавали в Европу только меринов. А редкие репродуктивные кобылы и жеребцы попадали от них на север Франции только как военный трофей Крестовых походов. А потом припомнил, что камаргинская порода – древнейшая во Франции, ее еще галлы выращивали до завоевания их Цезарем. А так как она не годилась ни под тяжеловооруженного латника, ни в крестьянский плуг, то поголовье ее постоянно сокращалось. Много ли надо аристократическим дамам коней под седло? Дорогой подарок. Наверное, Иоланта отдала мне свою собственную коняшку, а седло судя по потемневшему серебру осталось тут от времен короля Рене Доброго.. Я встал с колена и громко произнес. - Моя Дама меня незаслуженно балует. Покажите мне того дракона, которого я должен убить. На что Иоланта просто ответила. - Лучше не пропадайте насовсем, возвращайтесь хоть иногда в Боже. Наш дом и наше гостеприимство всегда открыты для вас, и ваших людей. И вот тут Иоланта позволила себе широко улыбнуться и поцеловать меня взглядом. - Нет, я не могу приять такой дар, оставив госпожу мою и Даму без средства передвижения. Сказав это, я сделал паузу. Увидел, как по-детски огорчилась моя пассия. Как насупился барон, узрев в моем отказе урон своей чести. Как разом коллективно разочаровались замковые слуги, которые не получили свой законный кусок положительных эмоций. Да вот такой я – товарищ Кайфоломов. Посчитав, что мхатовская пауза даже несколько подзатянулась поспешил провозгласить. - Поэтому со своей стороны я дарю своей даме двух чистокровных лошадей знаменитой андалузской породы, - и сделал знак рукой сержанту. – Только на таких условиях я могу принять от своей Дамы столь щедрый дар. Два стрелка, один с гербом Бигорры, другой с гербом Фуа вывели через расступившийся строй моих воинов к ступеням замкового дворца белую кобылу и вороного жеребца. На этот раз Иоланта сама протянула мне руку для поцелуя, пока остальные были заняты разглядыванием щедрого подарка. Я подошел к барону и сказал. - От всей души благодарю вас за гостеприимство. За себя и за своих людей. Надеюсь, на ваш ответный визит в Тап или Помплону. На моих землях вы всегда найдете стол, кров и спокойное убежище от врагов на любой срок. Повернулся в полоборота к Иоланте и сказал обоим Меридорам. - Я не говорю «прощайте», я говорю «до свидания». Поклонился и, спустившись со ступеней, легкой взлетел в седло Флейты. Седло оказалось мягким не только на вид. Кобылка, почуяв нового седока, недовольно перебрала ногами. Я охлопал ее по шее, лаская. Она всхрапнула и решила покориться. - По коням, - отдал приказ. Все же мне было немного совестно. Я отдал совсем не нужных нам лошадей, которых все равно пришлось бы бросить на берегу, а Иоланта, судя потому, как она глядела на кобылу. Отдала мне свою любимицу. Неравноценные подарки. Наше воинство, построившись по двое вряд, уходило в воротный туннель надвратной башни. Судя потому как многие с седла раскланивались со замковыми слугами – принимали их тут хорошо. Я замыкая кавалькаду, сразу после повозки, которую нам вместе с возницей одолжил старый барон – отвезти до барки запас провизии и два бочонка вина, которыми он сам же нас и одарил, напоследок повернулся к Иоланте. И хотя до рождения великого кастильского драматурга оставалось почти сто лет, я позволил себе, глядя в ее грустные глаза, процитировать его мой госпоже и Даме, естественно умолчав об авторстве.
Я уезжаю в дальний путь, Но сердце с вами остается. Я уезжаю без него. Я буду сам в стране далекой, Но верен красоте высокой служеньем сердца моего##.
## Феликс Лопе де Вега Карпио «Собака на сене». Перевод Мих. Лозинский.
Потом круто развернул кобылу и коротким галопом поскакал догонять свое воинство.
прода Я уезжаю в дальний путь, Но сердце с вами остается. Я уезжаю без него. Я буду сам в стране далекой, Но верен красоте высокой служеньем сердца моего##.
## Феликс Лопе де Вега Карпио «Собака на сене». Перевод Мих. Лозинский.
Кстати вот еще стихи, можно использовать в романе с небольшой переделкой, а то и без нее
Теплый день улыбался, но было совсем не до смеха. Я к ручью склонился и пил – пил себя не помня. И, шатаясь под тяжестью смятых в бою доспехов, О траву я вытер клинок, обагренный кровью.
Там, под сводами леса, о чем-то кричали птицы, Теплый солнечный луч скользнул по лицу несмело; Я хотел – не уснуть, я хотел – не забыть, не забыться. А еще – умереть, а небо о жизни пело.
Не бежал я, о нет, я просто в бою был ранен. А когда я очнулся, уже завершилась битва. Огляделся вокруг – но исчезло бесследно знамя. Огляделся и вспомнил с тоскою: мы были разбиты.
..Мы летели навстречу судьбе железной лавиной. Я бы даже сказал, что мы были в чем-то бессмертны. И летел наш клич “Йорк!”, а кто-то любимой имя Как святая святых прошептал на прощанье ветру.
На подъем все мы были легки: что же, драка так драка! Не одежды вельмож – сталь доспехов была нам привычней. Первый меч королевства нас вел за собою в атаку – Придававшая силы нам верность именем Ричард.
Я скакал рядом с ним по привычке по правую руку, С отставаньем в полкорпуса будто бы по этикету. И сливался стук сердца с безумным копыт перестуком, Ну а там, за спиной, безвозвратно сгорало лето.
Ускользающий запах ржаного душистого хлеба Обернулся тоской по всему, что придется бросить, И уже касалась лица сквозь прорези шлема Невесомо-прохладным дыханием близкая осень.
Не останется песен, но, может, кому-то приснится – Хотя я, если честно, не очень-то в это и верю – Как до боли, до хруста костей я сжимал в деснице Красно-белое знамя с гордым матерым вепрем.
Было – небо; и горько-пьянящее чувство полета. И наш путь за предел, уводящий прямой в неизвестность. Было пение ветра – прощально-надрывная нота. Билось кровью в висках понимание – нам здесь не место.
Не сумели сберечь, потеряли страну, проиграли. Мы на ровном месте смогли так нелепо попасться! И в ловушку предательства сами себя мы загнали; Но безумно хотелось еще ненадолго остаться.
Чтоб вдыхать запах трав, подставляя солнцу ладони, Чтобы ветер в лицо и бежать за мечтою по следу. Это был только миг, но его навсегда я запомнил И по-детски наивно зачем-то поверил в победу.
А потом – ряд щитов, отражение страха на лицах, И был страшный удар, ломавший копья и судьбы. Пусть хронисты со временем всех нас запишут в убийцы, И за верность присяге и чести посмертно осудят –
Все равно не бывает судьи страшнее, чем совесть. А она в том бою нас била наотмашь – по нервам. Был еще горький привкус, не знаю – гордыня ли, гордость? – Имена позабудут, а нет – проклянут. Все верно!
Победители пишут историю; в ней мы – изгои. Ну и что, что в крови одинокая белая роза? Не вернуть нас молитвами, так что – не надо, не стоит. По ушедшим за Грань проливать уже поздно слезы.
Лишь родные нам будут потом тайно ставить свечи – Мы и сами свечами в безумном бою том сгорали. Словно вся тяжесть мира легла на усталые плечи: Не жалея себя, для врагов не жалели мы стали.
А тоска все сжимала когти – хоть вой ты волком! В спину били “свои” – мы предателей поздно узнали. Да, конечно, дрались мы как боги – а толку? Наших вдов, к сожаленью, от этого меньше не станет.
Кто рискнет через сотни лет собирать осколки? Кто поверит в нас, услышит сквозь лязг оружья? Кто увидит сквозь сны выражение глаз, а не только – Перекрестье, удар, ложный взмах, разворот, полукружье..?
Пляска стали – она как танец осенних листьев. И за песней клинков стон предсмертный бывает не слышен. Взмах, удар, разворот... – я умел только так молиться. И за мертвых друзей, и за тех, что все еще дышат.
Чтоб исправить ошибки жизнь не дается дважды, А в бесстрашье героев – не надо, лучше не верьте! Не узнает никто, как сходили с ума от жажды Наши кони и мы под палящим дыханием смерти.
Небо – купол расколотый, смяты врата королевства. Это осень до срока пришла за рассветом по следу. Мы встречали ее, оставляя печаль ей в наследство, И один за другим уходили молча – в легенду.
Обреченность безумцев – не спорю, сюжет избитый. И забвенье в веках – это, в общем-то, тоже не новость. Не расскажет всей правды никто; а мы будем убиты. Дождь на Босвортской глине нашу напишет повесть.
Я не видел, как падал Ричард – я рухнул раньше. В бок обломок копья – бывает. Какая мелочь! Все что смог я запомнить, теряя сознанье от раны – Пятна крови моей на штандарте, когда-то белом...
А потом я проснулся – то было стократ страшнее – Среди мертвых друзей, не в силах молчанья слышать, Умирая от жажды, что стала всего важнее. Я не знаю зачем, я не должен, не должен был выжить!
Я не помню, как в полубреду добрался до леса, Ненавидя себя – за рану, за жизнь, за слабость. Теплый ласковый мир, в котором мне больше нет места. Я, как лист на ветру; а друзья... никого не осталось!
Может, мой король жив? Я в это и сам не верю... Я ведь слышал, как он нам сказал: “Я умру сюзереном”. Я его не нашел. Не нашел я и знамени с вепрем, Пред которым мы все преклонили когда-то колена.
Что я чувствую... Дикую ярость? Боль от потери? Стыд за то, что я жив? – но это слова всего лишь. А еще за то, что не стало последней постелью Поле Босворта мне, глухую обиду и горечь.
Что мне делать, куда мне идти, я теперь вне закона..? Я хочу умереть, в попытке отбить наше знамя! А закатное солнце все так же искрится в кронах... Я не знаю, как жить да и стоит ли мне – я не знаю...
Кто отыщет следы штурмом прерванной города хроники. Город к штурму готов и в котлах закипает смола, И растут, как грибы, на полях безымянные холмики, После тех, для кого оказалась кольчужка мала.
Давно уже привык с подругой — аркебузой В тревожный час ночной постель свою делить. Но считанные дни нанизаны, как бусы, На тоненькую жизнь, непрочную, как нить.
Теперь за жизнь свою я и гроша не дал бы. Фортуна, подмигнув, пошла гулять с другим. Седое вороньё давно привыкло к залпам, И колокол устал петь похоронный гимн.
Рубаху на бинты — Бог даст, не околеем, Ты видишь этот дым большого очага? Там пир идёт горой, там вороны — лакеи. Огонь уже раздул зловещий кочегар.
Удачи не искать — без нас Удача блудит. Кумира не найти — кто платит, тот велик. Мы не один престол преподнесли на блюде. И не один костёр на троне развели.
Мы ждём, когда судьба ударит в барабаны, К прицелу бомбардир, прищурившись, прилип. Уже горит фитиль и наготове банник. Ликует вороньё, а колокол охрип.
И колокол охрип оплакивая город, Но жив ещё звонарь и колокол гудит, Гудит надтреснуто, но гордо, Во всю литую мощь истерзанной груди.
Я стар. Я так устал. И я не успеваю Отпеть погибших всех, с рассвета по закат. Но мне не всё равно, кого я отпеваю, И чья рука ведёт напевы языка!..
Врагу Бог силы дал — нас можно переплавить, На пушки перелить, лишить нас языка. Но никогда вандал не сможет нас заставить Болеть его бедой и плакать напоказ.
Мне видно с высоты, как гибнут горожане. Вот мой любимый сквер скрывается в огне... Уж всё, что я любил, искромсано ножами, И стоны рвутся вверх, и боль гудит во мне!..
Любимый город мой, навек с тобой прощаюсь! Нам жить да жить ещё, но, видно, не судьба... Уж некого отпеть, но я ещё качаюсь И, умирая, я смогу отпеть себя!..
И город пал, огонь теперь хозяин И ворон уже здесь над раненым парит, Крыла свои раззявив, свою картавя песнь
Приготовьте Ваши фраки, вороны! На последней башне флаги — сорваны! Погреба пороховые взорваны. Приготовьтесь — скоро выход, вороны!
Что глядишь ты на меня с ужасом? Чуешь, смерть над головой кружится! Видно, смерть тебе в обузу — маешься, К бесполезной аркебузе тянешься...
С нею ты своей бедой не поделишься! Эй, не смей! Ведь ты в меня целишься! Лучше смерть свою дождись, вон, шаркает! Ну, а мне ведь жить да жить, каркая!
Мы с тобой одной войной вскормлены, И не я тому виной, скорбною. Ты, как я, всю жизнь прожил падалью — Не стреляй же! Подожди!... Падаю... ]Но что за чудо, вдруг — Наш город встал из праха И колокольный звон в малиновой рубахе Пошёл гулять до утренней зари.
"Песнь наемного солдата", есть Ютубе, но спето так себе, в общем не понравилось.
Круто развернул кобылу и коротким галопом поскакал догонять свое воинство. Это я так подумал – галопом. На самом деле Флейта разом выдвигала ноги только одной стороны. У нее был единственный аллюр – иноходь. Иноходь быстрее или иноходь медленнее. И на ней действительно совсем не трясло. И, правда, как в кресле. Микал с Филиппом ожидали меня на лугу сразу после моста через ров и, пристроившись за мной, вместе догоняли отряд. Все же они моя свита, и, то, что они тактично не мешали мне прощаться с Иолантой, не снимало с них обязанностей. Дорога на запад петляла среди виноградников, отряд перешел на шаг и мы его быстро догнали. А там уже я возглавил походную колонну. Когда вся кавалькада втянулась в лес, я спросил. - Я что так беспечно идем? - В чем ты видишь беспечность? – ответил Саншо вопросом на вопрос. Меня просто подмывало спросить его, не было ли в его роду евреев, но в эти времена с их культом «чистой крови» можно было за такой вопрос запросто с ходу нарваться на поединок. Даже с близким другом. А потому промолчал и подумал, что аристократия сейчас такая вежливая и учтивая между собой, потому что за прошедшее тысячелетие все кто мог «за козла уже ответили». Хорошо, что у нас в музее была атмосфера интеллигентной вежливости отношений между сотрудниками, а то… Нет, я все же теперь принц крови и вправе выставить вместо себя бойца, но все же... Репутация в это время не пустой звук. Лучше не нарываться ради сомнительной шутки. Сказал другое. - Выставить передовой и арьергардный дозоры. По два стрелка. На половину лиги от отряда. Тогда они и засаду заранее обнаружат, а если будет преследование, то тогда мы сможем неспешно подготовиться к его отражению. - В этом есть резон, - согласился Саншо. – До земель Паука не так уж и далеко. И инфант отдал необходимые распоряжения сьерру Вото. Наконец виноградники закончились и проселок углубился в лес. Около замка он совсем не напоминал те первобытные дебри, сквозь которые мы прорывались всего несколько дней назад. Больше всего это походило на природный парк, в котором санитарно вырубили сухостой и подобрали весь хворост. Заодно и лишние кусты повырубили, так что просматривалось все вокруг на большое расстояние. Ничего не скажу – выглядело все красиво и никакую засаду в таком лесу не спрячешь. Сама дорога больше напоминала парковую аллею из французского исторического фильма с Жаном Марэ в главной роли. Но тень деревья давали вполне приличную и жары особо не чувствовалось. Оглядевшись, я не заметил ни одного хвойного дерева – только лиственные. В основном – бук. Но встречались ясени и грабы, даже тис, а величественные дубы в окружении зеленых полян потрясали своим размером, так и мнилось, что вот-вот из-за такого лесного гиганта выйдет седобородый друид в зеленой рясе с золотым серпом на поясе. - Саншо, тебе не кажется, что этот лес очень сильно отличается от той чащи, в которой мы блукали в Турени? Странно мне это, вроде бы и расстояния небольшие. - Ты наблюдательный, Феб, - ответил мне одноглазый приятель. – Близость замка, вот и весь секрет такого леса. Сухостой в округе давно спалили в его каминах. А вилланам без особого разрешения сеньора даже прикоснуться топором к дереву – если не смерть, то суровое наказание. Вот они и собрали в округе весь хворост до последней полочки. И кусты тайком подрубают, что бы те на корню высыхали и становились законным хворостом. А что до Турени… Свой лес Паук Луи заповедовал рубить, чтобы он стал непроходимым. Дрова же ему рекой возят. Этой поездкой я просто наслаждался. И не только потому, что мог вертеть головой вокруг и получать от созерцания яркое сенсорное удовольствие, сколько ездой на подарке моей Дамы – иноходец был выше всяческих похвал. Никогда раньше не ездил на таких конях и теперь понял все литературные восторги по поводу их иной ходьбы. Проселок уткнулся на торный тракт, который был намного шире – три телеги разъедутся без напряга. Виделось что по этому ««шоссе»» ездят часто. Но скорее всего в другое время. Утром от реки, после разгрузки барок, а к реке, как Бог пошлет. Остановились, не выезжая на тракт, выслав по нему разведку вправо и влево от перекрестка. Разведчики вернулись быстро – разве что коней размяли, сообщив, что в обе стороны пусто. На тракте весь отряд пошел широкой рысью, которую еще ««строевой»» называют. И тут моя кобылка меня не подвела: шла нос к носу с жеребцом Санчо. И если инфант постоянно подпрыгивал в седле, опираясь на стремена - ««облегчался»» как говорят конники. То я на Фиалке как сидел, так и сижу. Езда на иноходце больше похода на езду на мотоцикле, нежели лошади. Навыки всаднику у юного тела моего донора намного превосходили мои собственные в прошлой жизни. Хотя с конноспортивным комплексом музейщики часто общались по поводу тематических костюмированных исторических праздников, которыми директорат комплекса зарабатывал основные деньги с массовой публики. И соответственно угощали нас ««покатушками»» на лошадках. Одно время так втянулся в это, что каждые выходные проводил на стипль-чезе, и сына к этому привлекал – неча ему все свободное время за компьютером сидеть. Так что для человека ХХI века держался в седле я неплохо. Но как владел своим телом Феб, для меня было откровением. Просо олимпийский чемпион, и главное было ему в этом не мешать. Чем я и тренировался на ходу. Скорость отряда на тракте выросла существенно. Река – наше спасение, приближалась.
Скорость отряда на тракте выросла существенно. Река – наше спасение, приближалась. Крутил, крутил головой, потом надоело, никакой новизны – все тот же лиственный лес, разве что погуще подлеском. Подозвал жестом к себе Филиппа, и когда тот подъехал ко мне сказал. - Все давно хочу тебя спросить: а где мои доспехи? Парень виновато опустил голову и промямлил. - Остались в шато Плеси-ле-Тур, Государь. Хорошие были доспехи, белые* – миланские. И шлем – армет*. Копья турнирные. Бастард*. Два тарча*, гербовых вианских. И один с гербом Бигорры. Ваш любимый моргенштерн* для бугурта*. Это тяжелые турнирные доспехи. Еще кольчуга панцирная и полукираса с наплечниками толедской работы, черные с золотой насечкой, горжет* и салад* такие же – эти боевые, легкие. Боевое копье еще, не турнирное. Попоны гербовые для коней, как легкие, так и протяжные с набивкой паклей. Доспехи белые для коня, гарнитурные к турнирному доспеху. Знамена. В том числе ваша баннера* осталась вместе с вашими доспехами. И наши доспехи тоже. - У Саншо как? - Та же история. И замолк. - Как так получилось? – спросил я. - На нас напали неожиданно, Государь. Никто из наших людей не был в доспехах – мы же были в гостях и гуляли во дворе шато только с парадным оружием. Хорошо хоть удалось вовремя лошадей вывести из конюшни, да и то не всех. - Мда… - промолчал немного и задал вопрос к которому так долго подбирался. - Что сталось с нашими людьми, которые остались нас прикрывать? - Они все дворяне, Государь, если не погибли, то захвачены в плен. Лошадей для них не успели вывести. Думаю, за них потребуют выкуп. - Казна моя? - Осталась в ваших покоях. – спокойно уже ответил парень, он же за нее не отвечал. - Час от часу не легче. Сколько людей прикрывало наш отход? - Десяток. В основном молодые дворяне вашей свиты из Помплоны и Тапа. И пяток дворян свиты инфанта. Всего пятнадцать человек. Сержанты, оруженосцы, конюшие. - Ладно, будем решать проблемы по мере их поступления. Сейчас главное – спастись самим. Потом и остальных вытащим. Свободен пока.
Регистрация: 09.04.2012 Сообщений: 19840 Откуда: Росиия Москва Имя: Дмитрий Старицкий
vova писал(a):
Я что так беспечно идем?
Так уже другое государство - Анжу, а не королевский домен. Король тут тока с герцоргом может общаться хоть как-то, а в остальном: вассал моего вассала - не мой вассал.
Регистрация: 09.04.2012 Сообщений: 19840 Откуда: Росиия Москва Имя: Дмитрий Старицкий
vova писал(a):
после я что то просится :)
тыне зюзюкай, ты пальццем покажи. фразу целиком приведи, а то твои ребусы пусть в доме для дефиктивных разгадывают. Они тут явно не для средних умов. :evil:
Регистрация: 10.01.2013 Сообщений: 238 Откуда: Крым Имя: Владимир
DStaritsky писал(a):
тыне зюзюкай, ты пальццем покажи. фразу целиком приведи, а то твои ребусы пусть в доме для дефиктивных разгадывают. Они тут явно не для средних умов. :evil:
Регистрация: 18.04.2013 Сообщений: 166 Откуда: Нижний Имя: Владимир
DStaritsky писал(a):
- Житане,* - образовалась девушка узнаванию, делая ударение на последний слог.
Если это французский, то "житан". С ударением на последний слог, естессссно, как и во всех остальных словах французского языка. Других ударений в этом языке нет, поэтому странно, что ГГ выделил только это слово. ;-) Да и слово "житан" в русском ассоциируется не с цыганами, а с маркой крепких французских сигарет.
DStaritsky писал(a):
У нас его называют ««житэйр»». Но он звучит намного грубее, чем лютня.
Это тоже французское слово? Пытаюсь узнать - и не узнаю. Просветите, если не трудно. Возможно, что написано с ошибкой, как и некоторые другие французские слова, поэтому и не узнается.
И вот еще тапок: сидр не гонят. Гонят кальвадос (яблочную водку) из сидра. А сидр получают банальнейшей ферментацией (сбраживанием), как и виноградные вина.
Регистрация: 09.04.2012 Сообщений: 19840 Откуда: Росиия Москва Имя: Дмитрий Старицкий
Лист писал(a):
Если это французский, то "житан". С ударением на последний слог, естессссно, как и во всех остальных словах французского языка. Других ударений в этом языке нет, поэтому странно, что ГГ выделил только это слово. ;-) Да и слово "житан" в русском ассоциируется не с цыганами, а с маркой крепких французских сигарет.
Это тоже французское слово? Пытаюсь узнать - и не узнаю. Просветите, если не трудно. Возможно, что написано с ошибкой, как и некоторые другие французские слова, поэтому и не узнается.
И вот еще тапок: сидр не гонят. Гонят кальвадос (яблочную водку) из сидра. А сидр получают банальнейшей ферментацией (сбраживанием), как и виноградные вина.
Регистрация: 18.04.2013 Сообщений: 166 Откуда: Нижний Имя: Владимир
DStaritsky писал(a):
житан - цыган житане - цыганЕ (тама на конце не читаемая буква s) житейр - гитара (цыганский инструмент)
Так "житейр" - это по-французски? по-цыгански? Вы не ответили. Про то, что gitan означает "цыган" (не всякий, кстати, а только испанский) я как бы в курсе. Как и про образование множественного числа во французском языке. Gitans - цыгане. И gitan, и gitans произносится одинаково - житАн (на самом деле там "н" нет, есть особый носовой звук, которого нет в русском, поэтому традиционно его передают как "ан") . Откуда там взяться еще и Е, на которое, по-вашему, падает ударение (житанЕ), ума не приложу. Разве что только вы брали за основу существительное женского рода gitanes (цыганки). Так и в женском роде не только s (мн. число) не произносится, но и конечная "е" тоже немая. Зато "н" практически такая же, как в русском. Так что хучь так, хучь эдак, а никаких "житанЕ" (заглавной обозначено ударение) не выходит, хоть ты дерись. Ну, разве что только вы это слово русифицировали: цыгАне - житАне. Вот только нафига? Для пущего колориту? Оккам бы в гробу перевернулся, сколько вы ненужных и странных лингвистических сущностей для колориту наплодили - тут тебе и некий "комт", и "леруа", и "лерой" (вот, кстати, и ссылка, которая почему-то в моем предыдущем тапкометательном опусе не сработала: http://cruzworlds.ru/fans/index.php?m=read&t=949&p=130401#130401). На мой взгляд, вы слишком не всегда оправданным и не всегда верным заимствованием иностранных слов увлеклись (при том, что у многих из них есть всем привычные и понятные русские аналоги). У вас так глоссарий пол-книги займет. :-?
Регистрация: 09.04.2012 Сообщений: 19840 Откуда: Росиия Москва Имя: Дмитрий Старицкий
Лист писал(a):
На мой взгляд, вы слишком не всегда оправданным и не всегда верным заимствованием иностранных слов увлеклись (при том, что у многих из них есть всем привычные и понятные русские аналоги). У вас так глоссарий пол-книги займет. :-?
нуэто только в прямой речи. и все потому что термин "король" употребляют к своему монарху только такие варвары, как поляки. Больше никто. В авторской речи я придерживаюсь сложившейся традиции.
в прямой же речи все потому что в разных странах эти титулы звучат по разному. И не называть же мне найтов, риттеров, кавалеров, кабальеро и шевалье одним искуственным искаженным словом польского языка как "рыцарь", которого никогда не существовало в западной европе.
- Десяток, Государь. В основном ваши молодые вассалы из Вианы и Тапа. И пяток дворян свиты инфанта. Всего пятнадцать человек. Сержанты, оруженосцы, конюшие и казначей. - Казначей? – удивился я искренне. - Да, Государь, он лихо владеет мечом. Какие неординарные бухгалтера в это время водятся. Однако, чем дальше в анжуйский лес, тем больше я понимаю, что мы там - в прекрасном далёко, совсем не понимаем жизнь средневековья. - Ладно, будем решать проблемы по мере их поступления. Сейчас главное – спастись самим. Потом и остальных вытащим, – и отослал оруженосца от себя. - Свободен пока. Дорогу за поворотом неожиданно преградила нам большая двуколка с впряженным в нее большим мышастым ослом. Животное вопреки ожиданиям лежало на земле и неритмично дергало задней ногой. Вокруг повозки стояла группа людей, скорее всего, семья: крепкий мужик лет за сорок, парень лет семнадцати и еще один годков десяти, женщина лет тридцати с небольшим и две девочки-близняшки не более пяти лет. Наше боевое охранение уже нарезало вокруг них круги. Развлечение им. А службу кто нести будет? О чем не преминул я попенять сержанту. Тот выскочил на коне вперед и шуганул стрелков на службу. Опасности никакой для нас эти несчастные не представляли. Но взаимопонимания между сержантом и людьми, стоящими на дороге я также не заметил. Подъехав ближе, я спросил сержанта: в чем дело? - Государь, этот серв* пытается говорить на языке франков, но у него это плохо получается. По-человечески же говорить он совсем не умеет. Насчет ««по-человечески»» я так понял, что сержант имел в виду васконскую мову. - С грехом пополам я разобрал, - продолжил сержант доклад, - что они путешественники и что у них пал осел, который вот-вот околеет. И для них это беда. Впрочем, мы это и так видим сами. Тем временем наш отряд полностью окружил бедолаг. Но никто так и не смог понять, что там себе этот мужик лопочет. Так и гадали, пока мужик не заметил на мне золотые шпоры и не обратился ко мне, как ««герр риттер»». - Шрехин зи дойч? - озарила меня догадка. - О! Я. Я-я-а. Обрадовался тот и зачастил на таком заковыристом диалекте средней Германии, что даже я свободно владеющий хохдойчем понимал только с пятого на десятое. Все же немецкие народные диалекты отстоят от литературного немецкого языка еще дальше чем ««современная»» украинская мова от русского. Даже в первую мировую войну германская императорская армия стоилась по ««национальному признаку»», иначе солдаты просто не понимали, о чем им толкуют прусские офицеры. Хотя и те и те дойчи – один народ. Я спросил мужика: кто он и получил обстоятельный ответ. - Я Уве Штриттматер, колокольных дел мастер из Мехелена, который здесь называют Малин. А это моя семья. - Куда путь держите? – влез с допросом Саншо. Я перевел. - Куда подальше от германских земель, - устало промолвил путник, - но, как видите, наш осёл околел и думаю, что наш путь тут и закончится насовсем. Вся семья ремесленника стояла за повозкой и молчала. Выражение лиц у них было фатальным. Они давно готовы принять любой удар судьбы и смирились с этим. - Что вас гонит на чужбину? - Саншо подбоченился в седле. Я перевел. - Если вам, герр риттер, что-либо говорит слово: Фемгерихт*, то и объяснять чего-либо нет смысла. А если вы такого слова не знаете, то и не рассказать о нем в двух словах. Если коротко, то мне грозит смертельная опасность, от которой я и бегу, куда глаза глядят. - А ты дерзок, мастеровщина, - сурово сказал Саншо, после моего перевода. Инфант решил обидеться и наказать проходимца. Рука его уже потянула плеть из сапога. Я перевел мастеру что ««герр риттер»» обидчив, и лучше его не дразнить. Мастер понял, что за лучшее надо сократиться. - Простите меня, Ваша Милость, - поклонился он Саншо, - если я был не учтив с вами, это все потрясение от того, что я не могу двигаться дальше. И от плохого знания вашего языка. - К дону надо обращаться Ваша Светлость, - подсказал мастеру сьер Вото на языке франков. Мастер тут же опустился на колени в пыль дороги и понурил голову. Вслед за ним на колени встала и вся его семья. - Прошу простить меня, Ваша Светлость, я вел себя неподобающе, но только потому, что я на краю отчаяния. Я даже в мыслях не держал вам дерзить. Тут я понял, что пора вмешиваться и показал Саншо жестом, что в игру вступаю я. - Так ты литейщик? - спросил я мастера на хохдойче. - Да, Ваша милость, литейщик и колокольных дел мастер, - ответил он мне по-немецки. - Что тебе нужно для того, чтобы ты отлил стопудовый колокол? - Воск, медь, олово, серебро, хорошая глина, дерево и два помощника, - он кивнул на сыновей. - Инструмент у меня в повозке. - Сколько возьмешь за работу? - Стол и кров для моей семьи. И защита от Фемы*. Посмотрел на меня снизу вверх и, видя, что я улыбаюсь, добавил. - И возможность работать на сторону, когда не будет ваших заказов. - Перекладывай свои вещи в телегу к бочкам, - приказал я ему. – Пойдете пешком рядом с ней. Обернулся к стрелкам. - Кто-нибудь прирежьте осла, избавьте животное от мучений. Потом мой взгляд упал на маленьких девочек. - Микал, Филипп, возьмите малышек к себе в седла. Пешком они не дойдут. - Могу я узнать имя моего благодетеля, - спросил меня мастер. - Можешь. Я Франциск - наследный принц Наварры. И колокола лить ты будешь там. - Это за морем? - За морем. - Слава Богу, который прислал меня к вам, - воздел он руки к небу, перекрестился и неожиданно поцеловал мне стремя. - Надеюсь, ты не еретик, - спросил я его. - Не сомневайтесь, Ваше Высочество, я добрый католик. У доминиканцев* ко мне не было претензий.
- Не сомневайтесь, Ваше Высочество, я добрый католик. У доминиканцев* ко мне не было претензий.
Дальше до самой реки мы доехали без приключений и происшествий. Разве что повстречали обоз из десятка груженых фур под охраной четырех легковооруженных всадников без гербовых значков – наемники у купцов. Те, не отдаляясь от своих телег, проводили нашу кавалькаду подозрительными взглядами. И казалось, даже лошади их облегченно вздохнули, когда мы неторопливо прошествовали мимо них. А так солнышко светит ласково, стрекозы летают, бабочки, жары особо сильной нет, лошадей до пота не выматываем – идем крупным шагом, пыль и та в лишь конце колонны скапливается. Просто прогулка, а не бегство. В костюмированном кино все по-другому. И ощущение такое расслабляющее, немного грустное и мечтательное. Старпёру в мозгах по большому счету все фиолетово, кроме как быстрее сесть на кораблик и убраться отсюда подальше, а вот моему юному телу уже не хватает Иоланты. Я и забыл, как это бывает насладительно просто провести ладошкой по женскому телу – где-то лет в сорок такие тактильные ощущения сами собой отключились. А этот пацанчик мало того что наслаждается, но еще такое наслаждение помнит, зараза, отвлекая от размышлений на тему: что происходит, кто виноват и что делать? Вовремя мы уехали из шато Боже. Ой, как вовремя. Река появилась неожиданно. Лес, лес вокруг и сразу перед глазами водная гладь с заметным течением на стрежне. Большая одномачтовая барка – метров тридцати в длину, широкая и пузатая, причалена канатами к вбитым надолбам на небольшом пляже. На корме надстроено небольшое возвышение, на котором прикреплено длинное рулевое весло. Мачта ровно посередине держится на растянутых к бортам канатах. С борта сброшены широкие наклонные сходни из толстых досок, по которым местные амбалы еще таскали на плечах мешки из четырех фур, запряженных каждая парой сонных коняшек. Три фуры уже стояли практически пустые. Оставшийся груз неторопливо исчезал в объемных трюмах барки. - Кто-то еще с нами едет? – спросил я сержанта, наблюдая погрузку. - Нет, Государь, это заказанные нами припасы грузят: овес, отруби, сено и солома. Лошадей в пути кормить. Хочешь – не хочешь, а каждой в день дай по шесть фунтов овса и три фунта отрубей. Четыре-пять фунтов сена. На море еще воду придется в бочках брать на все время. А тут хорошо – черпай ведром с борта и вся недолга. - Хорошо, - одобрил я его действия. – Руководи погрузкой. Мою кобылку подхватил под уздцы Микал, и я соскочил на прибрежный песок. Впереди меня на барку взбежали два бигоррских стрелка и разошлись в стороны. Один на нос, другой на корму. Их арбалеты были взведены и болты* уложены в ложах. Это хорошо, что мои люди службу знают, - отметил я про себя с удовлетворением.