DStaritsky писал(a):
имею право на авторский произвол. кроме вас еще никто не жаловался за три месяца. Все титулы в романе будут аутентичны. В ПРЯМОЙ РЕЧИ.

Глава 8 Благословенная Бретань.

Форштевень барки с тихим шипением резал легкую речную волну. Река стала шире и глубже. Берега каменистей. Опасности мелей отступили назад и шкипер поднял парус – грубую конопляную тряпку прямоугольной формы. Тем более, что ветер посвежел. Парус захлопал полотном, но быстро надулся пузырем, слегка накренив палубу. Сказать, что мы сильно прибавили в скорости – покривить душой, но продвигаться стали несколько шибче.
После утренних водных процедур, сидел в одних этих средневековых труселях по колено, подставив белое тело утреннему солнышку на своем лежбище около мачты, и терпеливо ждал, пока Микал наточит свой маленький ножик. Ногти мне пора обрезать, а вот ножниц нормальных тут нет и не скоро появятся. Простая, казалось бы, вещь, а додумались до нее только в шестнадцатом веке. Но мне столько ждать влом: надо подсказать какому-нибудь кузнецу как их сделать. Попрогрессорствовать, так сказать. Но это уже дома.
До Нанта осталось всего не всего. Надо приводить себя в порядок. Принял у Микала ножичек и занялся педикюром. Молодые ногти довольно легко резались. Кусачки им не скоро понадобятся. Хотя и их сделать заодно с ножницами не помешает. Вообще на маникюрных несессерах озолотиться можно тут, - мечтал я о светлом будущем, аккуратно срезая с ногтей лишнее.
Микал тут же подбирал за мной стриганки и выбрасывал их за борт.
С трюма доносился запах свежего навоза и бубнеж занятых уходом за лошадьми стрелков. Я особо к ним не прислуживался, пока не уловил знакомое слово el unicornio - ««единорог»».
- Сам он не такой, каким его на гобеленах господам малюют, - бубнил голос постарше и пониже. – Уникорн телом мощен, спиной широк, ноги лохматые как у шайра, а рог у него не во лбу, а на самом носу. Но увидеть его не всем удается. Осторожен, бестия, и очень хитер. Выманить его из чащи можно только на запах непорочной пиздятинки.
- Слышал я это, что он только девиц к себе подпускает, которые еще с парнем не миловались, - второй голос был моложе и звонче. – Совсем нецелованная должна быть.
- Вранье, - ответил ему старший. – Причем тут нецелованность? Главное чтобы деве целку не порвали. Потому что тогда запах у баб меняется. Уникорн это чует и не подходит.
- И как же его тогда ловят?
- Только на настоящую девственницу. Приводишь ее на полянку, сажаешь под дерево и оставляй одну. Предварительно не кормить и не поить. Остальным скрыться в окрестных кустах. И лучше всего себя звериным дерьмом обмазать, чтобы посторонний человечий запах отбить. И ждать. Иной раз очень долго ждать. Посему если за день уникорн девой не заинтересовался, надо уходить. Чаще всего уже не придет вовсе. Потом можно будет повторить, но уже с другой девой.
- А почему с другой, дядька?.
- Так первой же уникорн побрезговал. Не принял он ее за непорочную деву.
- А если дева, такая как надо?
- Тогда магический зверь выходит к ней из чащи, кладет ей голову на колени, утыкаясь носом в сосредоточение ее девичьей чести и шумно дышит через ноздри.
- И тут вы…
- Нет. Сиди и жди, а то спугнешь. Дождись, пока он, надышавшись ее запахом, не повалит деву на землю, раздвинет ей ноги и в ее лоно воткнет свой рог. Вот в этот момент уникорн ничего не слышит, не видит и не чует. Подбегай к нему и вяжи сетью.
Ни хрена себе версии у местных поклонников фэнтэзи, - подумал я и даже ногти стричь бросил. Хотя вполне логично. Возможно, средневековые хронисты считали, что их читатель и так все знает и умеет видеть между строк. Это мы в своем далеко видим только текст, утратив все возможные контексты за полтысячелетия. Но дослушать мне не удалось. Сержант прорычал какую-то команду и стрелков из трюма вымело.

Пока сидел практически голый меня мало что никто не только не потревожил, но и даже взгляды в мою сторону бросать стеснялись. Все. Даже матросы, которые бегали босые по палубе в одних широких штанах ниже колена – в этаких длинных шортах из конопляной парусины и красных косынках на голове.
Косяк, однако.
Надо взять на заметку и впредь меньше шокировать местный народ футурошоком. Ладно пока мы на барке, где практически все свои… А вот ежели еще где…
Мдя.
Чую, загорать мне придется между зубцами стен замка, выставив по углам боковое охранение.
Закончив с ногтями, отрезал я у дежурных шоссов те места, которые изображали носки, и показал Микалу, как нужно обметать и подшить нижний край. А сам занялся изготовлением ««тормозов»», благо портянки были длинные, и откуда оторвать две полосы суровой бязи шириной в три пальца нашлось.
В армейской юности нам каждую неделю выдавали после бани чистое белье и портянки. Так вот из-за самодельных ««тормозов»» некоторые полотнища напоминали формой носовые платки. Вот уж когда обидно ругались обделенные солдаты с каптерщиком, которым с нами служил турок-месхетинец из Средней Азии. До драки, правда, не доходило – силен был, зараза, и резкий как понос, несмотря на то, что росточком не вышел. Но после каждой такой выдачи, запирался он у себя в каптерке и жалобно пел: ««Гиль… Гиль..»». Его тоже понять можно – ему из прачечной портянки мешками выдавали. Где там каждую портянку на длину рассмотришь, когда хохол-прапор считает их быстрее денежной машинки и тут же в мешок сует.
А фабричные ««тормоза»» на солдатские галифе делал вредитель, которому за такую конструкцию сразу десять лет расстрела можно давать – шириной в сантиметр и из такой тонкой материи, которая разу загнивала и сворачивалась в трубочку. Ходить было просто невозможно. А без ««тормозов»» бриджи выглядели мешком, за что нас сурово дрючили отцы-командиры: не тот внешний вид, не гвардейский. Вот и выходили из положения солдатской смекалкой.
Наконец-то все обметано и тормоза собственноручно пришиты, вызвав неподдельный интерес моей ««скамейки»» к такой несложной, но очень полезной конструкции.
Натянул шоссы. Что? Однако лучше натягиваются, чем этими композитными ««носками»».
Я тут подглядел за местным модниками… Я худею, дорогая редакция. Шевалье д’Айю натягивает на себя эти шоссы тонкого сукна, предварительно намочив и высыхают они у него уже на ноге. Зато весь рельеф мышц на его тонких ногах как скульптурный. Дамам, наверное, такое нравится.
Надел поверх пуфы, из которых давно уже приказал Микалу выкинуть всю паклю, а то уж вид был больно педерастический. Два шарика на заднице, из которых торчат цыплячьи ножки. Намотал портянки и вбил ноги в сапоги, отвернул вниз ботфорты по методу киношных мушкетеров господина Дюма. И остался своим видом весьма доволен.
Сверху только батистовая рубашка-камиза осталась. Не стал я полностью одеваться. Тепло.
И тут же ко мне нарисовались посетители, которые до того меня просто не замечали.

И тут же ко мне нарисовались посетители, которые до того меня просто не замечали.
Первым по рангу подсел ко мне на аудиенцию дон Саншо с неделикатным вопросом.
- Феб, у тебя сколько денег осталось? – и сверлит меня единственным глазом.
- У меня их вообще не оставалось, - не заметил как-то я на себе кошелька, когда очнулся. – Я вроде без мошны на двор в Плесси-ле-Тур вышел. А трофейных осталось девяносто семь эскудо.
Один я дю Валлону отдал и по одному осчастливил Микала и Филиппа.
- И у меня двадцать три, - добавил инфант. – Всего сто двадцать. Маловато будет.
- На что маловато?
- На переезд морем до Сантандера. На каждого коня с рационом клади по пять золотых. Уже сто двадцать. А еще за наш проезд возьмут сколько-то. Еще прожитье в Нанте – тоже затраты. И на себя и на коней. Хотя не такие и крупные. Молебен еще отслужить надо за избавление от напасти – тоже денег стоит. Я надеялся у мессира де Реца перехватить в долг, но сам знаешь: какая тут катавасия случилась.
- А как так получилось, что ты не знал, что маршал погиб за десять дет до твоего рождения?
- Мне об этом никто не потрудился сообщить. Отец только хвалился, как он воевал с ним и служил у него пажом. И как тот возвел его в кавальеры среди костров военного лагеря. В пример мне его ставил. Ну и про Жанну любил рассказывать. А вот про то, что было после - не говорил. Домой вернулся, в Реконкисте принял участие – мавров воевал. Вот про тех мог часами рассказывать, как он их рубал. Я и подумать не мог, что такой великий человек может так плохо кончить.
Саншо понурил голову и отвернулся.
- А в Нанте мы разве не можем перехватить денег у ростовщиков? Под вексель? – спросил я его.
- Под вексель нет, только под залог, - не оборачиваясь, отозвался он.
Тут я многозначительно хмыкнул. Заложить нам было нечего.
- Можно пару коней продать, - предложил я выход. – Андалузцы здесь в цене.
- Они и дома в цене, - возразил мне дон Саншо. – А мы и так прилично потеряли хороших коней. Я как про своего дестриера вспомню, так мне сразу хочется Паука душить. Долго чтобы хрипел подлюка. Я на этом жеребце четыре турнира выиграл.
- Ладно, проснемся – разберемся, - ответил я фразой из анекдота про Машу и медведей.
Просто заопасался, что дон Саншо будет мне до вечера рассказывать, какой хороший был у него конь. Он уже пытался мне этой темой по ушам ездить. Но, слава Богу, что у него для этого всегда были наготове уши сьера Вото.
- Когда проснемся? - не понял меня дон Саншо.
- Завтра, в Нанте проснемся. Что-нибудь придумаем, - обнадежил я друга.
- Да… - вздохнул Кантабрийский инфант. – Дорога дорога.
- Воевать еще дороже, - поддакнул я ему, - Но придется.

Река опять поменяла свой норов. Берега стали положе. Появилось много узких длинных островов покрытых высокой зеленой травой. По виду сочной и мягкой. Идеальный выпас, однако никто не пользуется.
- Нант уж скоро. Завтра в нем будем, – удовлетворенно сказал шкипер, ворочая кормовым веслом.
Вроде как был для себя молвил, но очень громко. Все слышали. И обрадовались. Каким бы приятным путешествие не было, но человек всегда радуется его окончанию. Пусть даже для нас в Нанте будет всего лишь промежуточная посадка.
Дю Валлон пришел похвалиться мне своим рукоделием. Красно-желтой шапочкой с тремя набитыми паклей рогами, свисающими своими концами вниз.
- Вот, куманек, оцени мои регалии, - сказал он, надевая эту шапочку на голову. – Ничего, что пока без бубенчиков?
И лицо у него такое хитрое-хитрое.
- Для дурака сойдет, - усмехнулся я. – Дома сделаем тебе хорошую шапку. И не из обрезков моих шоссов, а из шелка. Как и весь костюм. И бубенчики золотые. Мой дурак будет самый нарядный дурак на Пиренеях.
- Ловлю на слове, куманек. Кстати, не слышал ли ты такую вот историю о лягушке…
- Это про ту, что полощет в воде шкурку банана? - засмеялся я.
Потом сделал серьезное лицо и спросил в свою очередь.
- А ты знаешь, за что Каин убил Авеля?
- Все знают, что из-за ревности в жертвоприношениях, - с академическим апломбом ответствовал мессир Франсуа.
- А вот и нет, - задорно показал я на шута пальцем. – За то, что тот рассказывал старые анекдоты. Вот!
И радостно засмеялся.
- Я что-то не пойму, куманек, кто тут из нас шут? – прыснул в кулак поэт.

Последняя ночевка перед Нантом у очередного длинного острова, которых я и считать перестал, ознаменовалась незапланированной побудкой и ярким заревом в ночи.
Часовые, не поняв в чем дело, подняли на всякий случай всех по тревоге.
- Большой пожар впереди, мон сьерры, - сказал зевающий шкипер. – Что-то горит в Нанте. И сильно горит.
- Сам город горит? – уточнил я.
- Нет, Ваше Высочество, горит что-то близко к порту, - уточнил он.
- Как ты это определяешь? – усомнился сержант.
- По ориентирам. Если бы горел замок дюка, то это было бы намного правее и ближе. А так… скорее порт горит или склады рядом с портом. А может и корабли в порту.
- Большой тут порт? – это шевалье д’Айю подал голос из темноты.
- Только в самой Бретани морских кораблей больше полутора тысяч. Это не считая речных. А еще других стран купцы заходят туда часто, - выдал шкипер справку.
- Я надеюсь, все приличные постоялые дворы там не сгорят? – спросил дон Саншо.
- Это, смотря в какой части города, Ваша Светлость, - ответил шкипер. – Но цены за постой завтра поднимут все. Даже гадать не стоит.
- Так, - распорядился я. – Нам, лично, ничего пока не грозит. Потушить такой пожар мы не точно сможем. Потому всем спать – завтра тяжелый день будет. Караул по расписанию. Разойдись!
А сам стоя у мачты с Микалом и Филиппом еще долго смотрели на все возвышающееся зарево, скрывшее своей яркостью почти все звезды на небе.

Нант встретил нас сильным запахом гари, которую разносил по реке западный ветер с моря.
Потом нас с берега поприветствовали шлепками тряпок по воде прачки, что уже с рассвета полоскали белье на мостках.
Сами мостки были для меня необычные. От берега все как у нас: нечто узкое, мостообразное на сваях, но венчала каждый мосток граненая ротонда, в которую помещалось не менее пятнадцати прачек, причем место каждой было отделено столбами, поддерживающими коническую крышу этой беседки на воде. И таких ротонд на воде было с полдюжины.
Увидев, что я заинтересовался этими женщинами в мокрых рубашках, которые так эротично обтягивали их спелые груди, шкипер пояснил.
- В Нанте, Ваш Высочество, есть цех прачек, куда допускаются только женщины. Этот кусок берега под обрывом цех давно выкупил у города. Не меньше ста лет. И эти места для стирок они заказывали сами у цеха плотников. Удобно. И в дождь стирать можно. Работа без простоя – заработок больше.
- А зачем выдвигать так далеко в реку?
- У берега, Ваше Высочество, вода не так чиста из-за частых обвалов обрыва. Глина, - сказал он последнее слово, как будто оно объясняло все на свете. – Зато она тут очень мылкая и ей стирать хорошо.
Прачки с конкурсом ««лучшей мокрой маечки»» остались за кормой.
Стали видны стены города, окутанные сизо-черным дымом.
К запаху гари примешался запах горелых специй. Мой нос выделял пока только запах гвоздики.
- Да. Кто-то сегодня очень сильно погорел, - прокомментировал шкипер в окружающее пространство.
Помолчал немного и обратился уже персонально ко мне.
– Готов об заклад поспорить, Ваше Высочество, что через некоторое время придут корабли груженые пряностями. Причем, за это время, они вряд ли могли бы сплавать хотя бы в Магриб.
- Кто бы сомневался, - ответил я. – Даже спорить ne sportivno. Конкурентная борьба дикого капитализма.
По мере приближения порта, стало заметно, что город, ни на острове, ни на материке не пострадал. Разве что сильно задымлен.
Сам же порт торчал наклоненными в разные стороны обгоревшими мачтами, как могильными крестами на заброшенном кладбище. Догорало сотни полторы кораблей. Спаслись только те, что стояли на рейде или успели уйти из порта, когда только еще разгоралось.
За кораблями от множества выдвинутых к самой кромке берега пакгаузов остались только обгоревшие головешки, которые растаскивали баграми закопченные люди, похожие на муравьев.
Небо искажалось в обманных лучах восходящего солнца, постоянно меняя свой оттенок. То ли от скопившейся в воздухе сажи, то ли от попадания в восходящие потоки разноцветных специй, красителей и сажи редкого заморского дерева. Порывы ветра прибавляли все новые ароматы, то мускатного ореха, то корицы, то шафрана… И вдруг все мгновенно перебивалось зловонием паленого мяса и жженого перца. И снова сладковатый дым сгоревших специй создавал в вздусях благорастворение.
Самый большой порт Франции сгорел, но сгорел в благовонейшим из пожаров. В последних порывах ветра слышались сильные нотки ладана, нарда и мирра.

С заселением нам очень крупно повезло. Постоялый двор с несколько педерастическим названием ««Петух и устрица»», что притулился в чистом квартале параллельно анжуйскому тракту, в пятистах метрах от городских ворот на ручье, впадающем в ров у городских стен, намеревалось открыться только через три дня, когда окончательно выветрится запах олифы. Но нас это не отпугнуло, а наоборот привлекло первозданной чистотой отеля. И отсутствием по этому поводу насекомых, которых еще не завезли постояльцы. А также тем, что именно мы сделаем этому заведению дефлорацию под вывеской разноцветного петуха с устрицей в клюве.
Хозяин – мэтр Гийом Дюран, толстый и розовый, как и положено ресторатору, гладко бритый, стуча деревянными подошвами и, походя, гоняя с дороги слуг и домочадцев, с удовольствием показывал нам двухэтажный дом, впечатляющий зал харчевни с камином, на котором можно было целиком жарить кабана, комнаты для постоя, кровати, перины, сундуки. Большой двор с крытым колодцем, конюшнями и службами, и даже привел похвастаться святая святых заведения - кухней. Особенно своей гордостью - большим набором медной посуды, сделавшей честь даже замку неслабого феодала.
- Я очень надеюсь, что вам здесь понравиться, Ваши Высочества, - мэтр просто млел от того, что у него остановились такие высокие господа. – уверяю вас, кухня будет не хуже, чем у дюка.
Так и читалось на его умильной морде: уровень, господа, какой уровень!
Глядя на него, я подумал, что после нашего отъезда заведение, скорее всего, поменяет вывеску и будет называться, к примеру, ««Инфант»».
Но больше всего хозяин меня порадовал ванной комнатой. Именно ВАННОЙ, а не бочковой. Ванна, конечно же, была деревянной, и тесал ее бондарь из буковой клепки, но… Она была овальной и я в ней смог вытянуться на три четверти, как в хрущевском санузле. Тем более, что одна ее сторона была приподнятой с небольшим наклоном наружу, и на нее можно было облокотиться не только локтями. Все доски этого гигиенического прибора были тщательно обработаны рубанком, зачищены акульей шкуркой и скреплены тремя медными обручами.
И еще там было МЫЛО!!!
Нечто полужидкое комковатое, неопределенного цвета, но это было настоящее хозяйственное мыло с солидной примесью глицерина.
Я взял щепотку, помял между пальцев, понюхал. Разве что на зуб не попробовал.
Хозяин, расстроено промямлил.
- Я понимаю, что это мыло для вас очень грубое, Ваше Высочество. Но я не ждал таких высоких гостей. Это местное мыло из китового жира. Но завтра непременно будет венецианское. По крайней мере - марсельское. Даже пожар в порту мне не помешает его достать для вас.
Тут огляделся и сказал.
- Стоп, мэтр. Я остаюсь здесь. Несите горячую воду. Микал, проследи за исполнением.
- Феб, а как же непотребные девки? – удивился дон Саншо. – Ты мне что обещал?
- Девок пусть приводят сюда, - ответил я. – Здесь, в Нанте, их как оказалось целый цех. Думаю мэтр, не был бы отельером, если не имел на примете хороших гулящих девок. Слышите, мэтр?
- Я весь к вашим услугам, Ваше Высочество, - поклонился мне хозяин в пояс.
- Девок тащи молодых и красивых. Заработком не обидим.
- Как прикажете Ваше Высочество, - поклонился хозяин постоялого двора. – К какому сроку их прикажете привести?
Я глянул на Саншо.
Тут пожал плечами.
- Ближе к вечеру, - сказал я. – Так будет в самый раз.

- Девок тащи молодых и красивых. И не потасканных. Заработком не обидим.
- Как прикажете Ваше Высочество, - поклонился хозяин постоялого двора. – К какому сроку их прикажете привести?
Я вопросительно глянул на Саншо.
Тут пожал плечами.
- Ближе к вечеру, - сказал я. – Так будет в самый раз.
Обернулся к ванной, погладил ее гладко ошкуренные доски и удовлетворенно хмыкнул.
Затем меня посетила мысль. Я обернулся и высказал ее в спину хозяину постоялого двора, уже скрывающемуся в дверях.
- И еще, мэтр…
Тот моментально обернулся с поклоном.
- Ваше Высочество?
- Все девки чтобы хорошо помылись, до того как придут сюда. Вонь нам надоела еще в пути.
- Как прикажете, Ваше Высочество. Как прикажете. Не беспокойтесь, отполируем со щелоком. Со всем тщанием.

Все-таки нет во мне ничего японского. Лежать в ванне мне намного приятнее, чем сидеть в бочке. Прям как дома, разве что не хватает сигаретки. Вина мне уже принесли. Точнее хорошо выдержанного грушевого сидра, который тут за вино не считается. Принесла молодая, не старше тридцати, служанка, которая нисколько не смутилась моего нагого тела, но и не заигрывала сексуально, вопреки моим ожиданиям, навеянными альтисторический литературой пополам с фэнтэзи.
Поставила все на столик рядом с ванной, налила сидр из кувшина в серебряный кубок и, осведомившись, не нужно ли мне чего-нибудь еще, неторопливо удалилась. Даже задницей не вертела.
Отпил я из кубка и понял, что это есть гут. Еще Суворов, который Александр Васильевич, генералиссимус, граф и князь сказал: ««После бани, штаны продай, да выпей»». Хотя с большим удовольствием я употребил бы сейчас водки, на край крепкого кальвадоса, но его пока тут не делают. И делать не будут лет так сто еще. Большое упущение для нормандцев. Теперь его производить будут баски. На этой мысли я плотоядно осклабился – как же: нашел еще один экспортный товар для своего королевства, или как тут говорят - ренио. Особенно для моряков. Хорошее такое импортозамещение для еще не придуманного рома, если не заморачиваться долгими выдержками. Все равно коньяк не переплюнуть. Ну, так ««басконьяк»» будет не хуже, раз уж в современной мне Франции его выпивают в разы больше коньяка.
Одевшись в чистое, дал задание Микалу: отмыть Филиппа, который растерянно стоял рядом же, и прошел в свою комнату отдыхать до обеда.
Все же повезло нам с отелем, надо признаться, хотя и случайно все вышло, прям ««рояль в кустах»» - размышлял я, растянувшись на прохладных льняных простынях. Послали матросика за телегой, чтобы барахло наше отвезти - не оскорблять же боевых коней поклажей на виду третьего сословия. А тот на бегу наткнулся на ослика нашего гостеприимного хозяина.
В итоге прибыли на пристань они оба, успев сразу же за таможенниками, которые брали с барки побережное.
К тому же матрос не удержался рассказать отельеру о двух принцах со свитой, которым надо найти приличный постоялый двор. Тут уж энтузиазм папаши Дюрана просто зашкалил. А я потерял возможность путешествовать инкогнито. Но все равно хорошо. Палуба барки успела надоесть. А тут я развалился как белый человек… И уснул.