Командировка!!! Как много в этом слово для простого советского гражданина: перестук колес, неторопливая беседа с приятными попутчиками, позвякивание ложечек в стаканах с чаем, перекуры в тамбуре, утренняя Москва, или скажем Ленинград, да пусть, даже, Ярославль, днем беготня по кабинетам министерств и ведомств, вечером кино, концерты, балет, ужин в ресторане с прекрасной незнакомкой. Ну, да, только мне выпадают командировки иного рода. ГАЗ-63 чувствительно тряхнуло на ухабе, сидящий рядом старшина, дежурно матернулся и окончательно проснувшись от сладких мечтаний о покупке в ГУМе одеколонов и фельдеперсовых чулок на подарки, я нашарил в кармане пачку папирос, достал, увидел усмешку старшины и убрал обратно. В тентованном кузове кроме восьмерых солдат, палатки, разнообразного снаряжения и пустых мешков стояло две бочки бензина. Мои случайные попутчики ехали в колхоз «Новая жизнь» для шефской поддержки. Обычная история, в колхозе полтора трактора, три мужика и уборочная в разгаре, вот и выделили военные отделение солдат с вездеходом на подмогу селу. Ну, заодно и картошечки привезут для солдатиков. В Армии тоже не до жиру, семь лет войны изрядно истощили закрома Родины. Ладно, немца побили, а уж хозяйство поправим.
Началась моя командировка, примерно так же, как и все предыдущие, в среду начальство выдернуло после обеда (по времени, по факту обед я пропустил, завязнув в отчетах и ответах на запросы) и поставило задачу, завтра утром быть в райцентре Митино, оттуда проследовать в центральную усадьбу колхоза «Новая жизнь» (семнадцать кэмэ по раскисшей грунтовке) и оказать всемерное содействие и шефскую помощь местному участковому уполномоченному, старшему лейтенанту Рябцеву в расследовании цепи загадочных преступлений. Точнее разобраться на месте, и оперативно доложить: есть смысл слать бригаду следователей и криминалистов, или можно решить все на месте, ибо народу сейчас нет (как всегда) у нас тут серия налетов на сберкассы и вообще дел невпроворот, а Рябцев уже третий рапорт шлет, и не пойми чего ему надо.
До Митино, оказавшемся не райцентром, а городком, я благополучно добрался на рейсовом автобусе, и, справившись в местном отделении, как добраться до пункта назначения, нацепил сидор и бодро зашагал в сторону села Копаево, где и дислоцировалась центральная усадьба колхоза. Тут фортуна повернулась ко мне лицом, меня нагнал грузовик с солдатами, сидевший в кабине мамлей поначалу категорически отказался брать подозрительного попутчика, но удостоверение сделало свое дело, и грозный командир милостиво разрешил мне доехать в кузове с солдатами. Дорога, вернее направление, представляло собой вязкую колею, изрядно размытую дождями и разбитую тракторами. Так, что семнадцать километров мы преодолели за полтора часа с двумя остановками на перекуры и оправку личного состава.
После второй остановки, меня потихоньку укачало, и я задремал, сквозь сон слушая совершенно дурацкие байки старшины о какой-то Любе с продсклада, у которой был роман с танкистом, танкист в целях покорения непреступного сердца Любы, решил прокатить ее на БТ-7, монументальные телеса этой самой Любы застряли в командирском люке, а тут немцы пошли на прорыв, и застрявшая Люба так орала, что немцы разбежались, а танкиста выгнали за самоуправство в пехоту, а Любе дали майора и медаль «За Отвагу». Под эти сказки я заснул и снился мне скорый пассажирский поезд, невероятно толстая проводница, которая застряла в дверях купе и объявила воздушную тревогу. На очередном ухабе я проснулся, и уже не засыпал до самого конца, мучимый желанием курить.
Село расположилось на живописном пригорке над озером, вдоль берега стояло несколько бань, были оборудованы мостки, в озере плескались утки и гуси. Сельсовет располагался на центральной площади, напротив церкви без креста, превращенной в клуб и рядом с сельпо. В середине площади в огромной луже возились три здоровенных свиньи, или хряка, я не специалист. Вместе с мамлеем мы зашли в правление, он сразу к председателю, а я постучал в дверь с табличкой «Участковый уполномоченный».
Кабинет участкового поражал воображение оригинальностью обстановки: два стула у стены, стол, стул, шкаф и сейф. На подоконнике герань, занавески из ситца и на стене плакат о бдительности. За столом на стуле располагался участковый Рябцев, с таким сурово-проницательным видом, что я испытал непреодолимое желание сознаться в самогоноварении и конокрадстве. Тут Рябцев меня узнал и суровая усатая физиономия, вдруг стала добрым и приветливым лицом. Рябцев порывисто встал, вышел из-за стола, протянул мне свою крепкую ладонь и радостно выдал:
- Ну, наконец-то, а то я уже сам хотел ехать-докладывать. Пожав твердую, как перила руку, я представился:
- Капитан Кудряшов Сергей Палыч, старший оперуполномоченный областного управления Уголовного розыска,
- А я Константин Степаныч, местный участковый, как видишь, устал, чай, с дороги, давай ко мне отобедаем и начнем вникать в обстановку.
- Обед - это хорошо.
- Тогда и пошли, закончил разговор участковый.

Идти оказалось недалеко, жил участковый на соседней улице, дом у него был хоть и старый на вид, но крепкий и в отличном состоянии. Мы вошли в калитку, Константин Степанович, придержал кудлатую лайку, и я прошел в сени, хозяин вошел следом и открыв дверь пригласил в комнату. Я разулся, повесил пальто на вешалку, и вошел в горницу. Обстановка была очень домашней и уютной, в простенке между окнами висели портреты хозяина в парадной форме, какого-то усатого деда с двумя георгиями, молодого хозяина в косоворотке и с милой девушкой в фате, еще какие-то люди, вероятно родня хозяев. Хозяйка, выглядела не такой молодой, как на фото, но оставалась статной и весьма миловидной. Из-за занавески отделяющий горницу, от спальни тут же высунулись две конопатые рожицы, одна с косичками, вторая без. Рожица без косичек имела на носу царапину, а на щеке след от чернил, в остальном детки были абсолютно одинаковы.
- Близняшки мои, - с улыбкой сказал участковый: Петр и Аннушка, а это Дарья, хозяйка моя, представил он супругу,
- Сергей, - по-простому представился я,
- Идите руки мойте, - сказала Дарья, кушать будем.
Пока я ходил мыть руки из умывальника за кухонной перегородкой, хозяйка сноровисто накрыла на стал, Аннушка ей помогала, с самым серьезным видом, Петька прятался в спальне. На обед, как говорится, Бог послал Константину Степановичу: бутылку самогонку настоянной на травках, борщ из дикого кабана и жареную картошку с луком и шкварками, я добавил городских гостинцев: пол-литра водки, банку шпрот и коробку леденцов для детей. Со шпротами вышла заминка, не нашлось консервного ключа. Я настоял, на том, чтобы шпроты оставили на мой отъезд. Наконец все расселись за столом, выпили по полной за знакомство, причем Дарья только пригубила, по второй за хозяйку дома, по третьей не чокаясь и решили, что пока хватит, пока я ел , обжигающий борщ, хозяин рассказал, что у них есть задняя комната, с отдельным входом с огорода, что с Джеком - лайкой он меня познакомит поближе, и жить на время командировки я буду у них, я, боясь стеснить хозяев, попытался отказаться, но выяснилось, что это комната, пристроенная еще до войны отцом Дарьи для молодоженов, а когда он и его супруга скончались, молодые переселились в дом, а комнатка пустовала. После обеда вышли в сени подымить, я угостил Костю (после второй мы перешли на ты) папиросами и в неспешной беседе узнал, что он сам родом из Белоруссии, сам он воевал в Монгольскую, был ранен, в госпитале крепко подружился с братом Дарьи, демобилизовался, закончил школу младшего милицейского состава, приехал погостить к друг, да так и прижился, влюбившись в его сестру, на войну просился неоднократно, да не взяли, а брат Дарьи с войны не вернулся. Деревню его родную сожгли немцы. Биография, почти как у меня, только я прошел Карело-финскую, и успел повоевать два года с немцами, потом после легкого ранения был отправлен в тыл, в распоряжение НКВД, и остаток войны прослужил в столичном угро, потом меня перевели в Челябинск, а оттуда уже в Углегорск, где и осел, правда, я не женат, но это по причине полного отсутствия личного времени.
Так наскоро познакомившись, мы вернулись к столу, к чаю с брусничным вареньем и рыбным пирогом. И рыбу и дикого кабана Костя добыл сам, он оказывается с детства страстный рыбак и охотник, его отец был егерем.
Попив чаю, мы отправились обратно на место службы Константина.

Командировка!!! Как много в этом слово для простого советского гражданина: перестук колес, неторопливая беседа с приятными попутчиками, позвякивание ложечек в стаканах с чаем, перекуры в тамбуре, утренняя Москва, или скажем Ленинград, да пусть, даже, Ярославль, днем беготня по кабинетам министерств и ведомств, вечером кино, концерты, балет, ужин в ресторане с прекрасной незнакомкой. Ну, да, только мне выпадают командировки иного рода. ГАЗ-63 чувствительно тряхнуло на ухабе, сидящий рядом старшина, дежурно матернулся и окончательно проснувшись от сладких мечтаний о покупке в ГУМе одеколонов и фельдеперсовых чулок на подарки, я нашарил в кармане пачку папирос, достал, увидел усмешку старшины и убрал обратно. В тентованном кузове кроме восьмерых солдат, палатки, разнообразного снаряжения и пустых мешков стояло две бочки бензина. Мои случайные попутчики ехали в колхоз «Новая жизнь» для шефской поддержки. Обычная история, в колхозе полтора трактора, три мужика и уборочная в разгаре, вот и выделили военные отделение солдат с вездеходом на подмогу селу. Ну, заодно и картошечки привезут для солдатиков. В Армии тоже не до жиру, семь лет войны изрядно истощили закрома Родины. Ладно, немца побили, а уж хозяйство поправим.
Началась моя командировка, примерно так же, как и все предыдущие, в среду начальство выдернуло после обеда (по времени, по факту обед я пропустил, завязнув в отчетах и ответах на запросы) и поставило задачу, завтра утром быть в райцентре Митино, оттуда проследовать в центральную усадьбу колхоза «Новая жизнь» (семнадцать кэмэ по раскисшей грунтовке) и оказать всемерное содействие и шефскую помощь местному участковому уполномоченному, старшему лейтенанту Рябцеву в расследовании цепи загадочных преступлений. Точнее разобраться на месте, и оперативно доложить: есть смысл слать бригаду следователей и криминалистов, или можно решить все на месте, ибо народу сейчас нет (как всегда) у нас тут серия налетов на сберкассы и вообще дел невпроворот, а Рябцев уже третий рапорт шлет, и не пойми чего ему надо.
До Митино, оказавшемся не райцентром, а городком, я благополучно добрался на рейсовом автобусе, и, справившись в местном отделении, как добраться до пункта назначения, нацепил сидор и бодро зашагал в сторону села Копаево, где и дислоцировалась центральная усадьба колхоза. Тут фортуна повернулась ко мне лицом, меня нагнал грузовик с солдатами, сидевший в кабине мамлей поначалу категорически отказался брать подозрительного попутчика, но удостоверение сделало свое дело, и грозный командир милостиво разрешил мне доехать в кузове с солдатами. Дорога, вернее направление, представляло собой вязкую колею, изрядно размытую дождями и разбитую тракторами. Так, что семнадцать километров мы преодолели за полтора часа с двумя остановками на перекуры и оправку личного состава.
После второй остановки, меня потихоньку укачало, и я задремал, сквозь сон слушая совершенно дурацкие байки старшины о какой-то Любе с продсклада, у которой был роман с танкистом, танкист в целях покорения непреступного сердца Любы, решил прокатить ее на БТ-7, монументальные телеса этой самой Любы застряли в командирском люке, а тут немцы пошли на прорыв, и застрявшая Люба так орала, что немцы разбежались, а танкиста выгнали за самоуправство в пехоту, а Любе дали майора и медаль «За Отвагу». Под эти сказки я заснул и снился мне скорый пассажирский поезд, невероятно толстая проводница, которая застряла в дверях купе и объявила воздушную тревогу. На очередном ухабе я проснулся, и уже не засыпал до самого конца, мучимый желанием курить.
Село расположилось на живописном пригорке над озером, вдоль берега стояло несколько бань, были оборудованы мостки, в озере плескались утки и гуси. Сельсовет располагался на центральной площади, напротив церкви без креста, превращенной в клуб и рядом с сельпо. В середине площади в огромной луже возились три здоровенных свиньи, или хряка, я не специалист. Вместе с мамлеем мы зашли в правление, он сразу к председателю, а я постучал в дверь с табличкой «Участковый уполномоченный».
Кабинет участкового поражал воображение оригинальностью обстановки: два стула у стены, стол, стул, шкаф и сейф. На подоконнике герань, занавески из ситца и на стене плакат о бдительности. За столом на стуле располагался участковый Рябцев, с таким сурово-проницательным видом, что я испытал непреодолимое желание сознаться в самогоноварении и конокрадстве. Тут Рябцев меня узнал и суровая усатая физиономия, вдруг стала добрым и приветливым лицом. Рябцев порывисто встал, вышел из-за стола, протянул мне свою крепкую ладонь и радостно выдал:
- Ну, наконец-то, а то я уже сам хотел ехать-докладывать. Пожав твердую, как перила руку, я представился:
- Капитан Кудряшов Сергей Палыч, старший оперуполномоченный областного управления Уголовного розыска,
- А я Константин Степаныч, местный участковый, как видишь, устал, чай, с дороги, давай ко мне отобедаем и начнем вникать в обстановку.
- Обед - это хорошо.
- Тогда и пошли, закончил разговор участковый.

Идти оказалось недалеко, жил участковый на соседней улице, дом у него был хоть и старый на вид, но крепкий и в отличном состоянии. Мы вошли в калитку, Константин Степанович, придержал кудлатую лайку, и я прошел в сени, хозяин вошел следом и, открыв дверь пригласил в комнату. Я разулся, повесил пальто на вешалку, и вошел в горницу. Обстановка была очень домашней и уютной, в простенке между окнами висели портреты хозяина в парадной форме, какого-то усатого деда с двумя георгиями, молодого хозяина в косоворотке и с милой девушкой в фате, еще какие-то люди, вероятно родня хозяев. Хозяйка, выглядела не такой молодой, как на фото, но оставалась статной и весьма миловидной. Из-за занавески отделяющий горницу, от спальни тут же высунулись две конопатые рожицы, одна с косичками, вторая без. Рожица без косичек имела на носу царапину, а на щеке след от чернил, в остальном детки были абсолютно одинаковы.
- Близняшки мои, - с улыбкой сказал участковый: Петр и Аннушка, а это Дарья, хозяйка моя, представил он супругу,
- Сергей, - по-простому представился я,
- Идите руки мойте, - сказала Дарья, кушать будем.
Пока я ходил мыть руки из умывальника за кухонной перегородкой, хозяйка сноровисто накрыла на стол, Аннушка ей помогала, с самым серьезным видом, Петька прятался в спальне. На обед, как говорится, Бог послал Константину Степановичу: бутылку самогонку настоянной на травках, борщ из дикого кабана и жареную картошку с луком – шкварками. Соблюдя традиции, я добавил городских гостинцев: пол-литра засургученной водки, банку шпрот и коробку леденцов для детей. Со шпротами вышла заминка, не нашлось консервного ключа. Я настоял, на том, чтобы шпроты оставили на мой отъезд. Наконец все расселись за столом, выпили по полной за знакомство, причем Дарья только пригубила, по второй за хозяйку дома, по третьей не чокаясь и решили, что пока хватит, пока я ел, обжигающий борщ, хозяин рассказал, что у них есть задняя комната, с отдельным входом с огорода, что с Джеком - лайкой он меня познакомит поближе, и жить на время командировки я буду у них, я, боясь стеснить хозяев, попытался отказаться, но выяснилось, что это комната, пристроенная еще до войны отцом Дарьи для молодоженов, а когда он и его супруга скончались, молодые переселились в дом, а комнатка пустовала. После обеда вышли в сени подымить, я угостил Костю (после второй мы перешли на ты) папиросами и в неспешной беседе узнал, что он сам родом из Белоруссии, сам он воевал в Монгольскую, был ранен, в госпитале крепко подружился с братом Дарьи, демобилизовался, закончил школу младшего милицейского состава, приехал погостить к друг, да так и прижился, влюбившись в его сестру, на войну просился неоднократно, да не взяли, а брат Дарьи с войны не вернулся. Деревню его родную сожгли немцы. Биография, почти как у меня, только я прошел Карело-финскую, и успел повоевать два года с немцами, потом после легкого ранения был отправлен в тыл, в распоряжение НКВД, и остаток войны прослужил в столичном угро, потом меня перевели в Челябинск, а оттуда уже в Углегорск, где и осел, правда, я не женат, но это по причине полного отсутствия личного времени.
Так наскоро познакомившись, мы вернулись к столу, к чаю с брусничным вареньем и рыбным пирогом. И рыбу и дикого кабана Костя добыл сам, он оказывается с детства страстный рыбак и охотник, его отец был егерем.
Попив чаю, мы отправились обратно на место службы Константина.

Пройдя в кабинет, Костя приоткрыл окно, сел за стол, достал кисет и начал задумчиво вертеть его в руках, от предложенных мной папирос он отмахнулся, убрал кисет в карман, снова достал. Я, расположившись, напротив стола, с удивлением наблюдал за Костей, он вздохнул, вдруг встал, одернул китель, и слегка запинаясь, спросил:
- Серег, ты в бога веришь?
Видно было, что Косте заметно не по себе, и ему нужна моральная поддержка, чтобы начать свое повествование.
- Я Кость, такое видел, что и в черта и в бога поверю, но вот в церковь не хожу, поскольку кандидат в члены и бывший комсорг роты, - похоже, я выбрал верный тон, Костя выдохнул и заметно приободрившись начал:
- Так и я вот об чем, есть всякое разное в жизни, чему сразу научного объяснения не найти, но потом конечно, если с образованными людьми переговорить, то все ясно, я к чему говорю то, ты хорошо наш район знаешь?
- Не жалуюсь, не первый год уже мотаюсь по области,
- Ну, так вот, тогда что севернее нашего села ты представляешь?
- Честно говоря, не очень, там вроде пяток деревушек полузаброшенных, скорее даже хуторов, ну железка, станция товарная еще…
- Ага, а что на станции в курсе?
- Склады, наверное, я там не был ни разу.
- Значит, слушай, там до войны был объект НКВД, попросту говоря лагерь, там был и шахты там были, то есть шахты остались, короче, до войны у нас велась добыча угля силами заключенных врагов народа и всякого уголовного элемента, аккурат перед войной, случился очень крупный обвал, сколько народу завалило, сколько в штольнях остались отрезанными не знаю, знаю, что начальника лагеря под суд отдали, разработки признали бесперспективными, вроде как пласт истощился, комиссии там были, туда-сюда, оставшихся заключенных перевели кого в Углегорск, кого куда, лагерь законсервировали, а после войны на территорию лагеря и горнодобывающего комбината стали свозить трофейное имущество, причем такое, которое никто разворовывать не станет, типа шпал и колес вагонных, у них ведь, у немцев колеса на нашу колею не годятся, размер другой, - Костя вдруг обратил внимание на зажатый в руке кисет, и, достав из него газетный прямоугольник, ловко свернул самокрутку, со вкусом закурил. Я также достал папиросу и, прикурив, приготовился слушать дальше:
- Короче возили туда долго и целыми эшелонами, заняли огромадную территорию, там не только шпалы и колеса, там много чего, но все больше для железной дороги, ну там и лампочки, провода, всякие моторы-механизмы, для этого имущества бараки приспособили, а что не влезло, перевезли по узкоколейке в штольни, и закрыли воротами, охрану поставили, первый год держали там отделение с собаками, потом, поняв, что кроме как по железке туда не доехать, болота кругом, охрану сняли, и раз в месяц на дрезине приезжали трое бойцов, осматривали территорию, пломбы проверяли, в этом году вообще один раз приезжали, у них тут другие дела видать появились, не хватает народу. Мы в те места с приятелем часто верхами на охоту ездим, болота большие, утки море, правда и комары там, лютые гестаповцы, а не комары, ну не об них речь, короче есть у нас там заимка, шалашик, челн небольшой, стол-лавки, котел-чайник, с собой берем только лук-картошку, хлеб да ружья с патронами, считай два три раза съездили – на всю зиму уткой обеспечились, да и пух-перо, подушки, перины, клюква по осени, короче, приварок к хозяйству немалый. Мы туда бочку привезли стальную, немецкую, мешок соли, и уток присаливаем, чтоб не портились, ну и картошку – оставшуюся в бочке держим, чай там, спичек запас, ну и это, для сугреву и профилактики, - Костя подмигнул мне, и щелкнул себя пальцем по подбородку. Вот летом, я туда решил проехать, посмотреть хозяйство, прикинуть, что надо, там ведь не растет ничего, мы и для шалаша, и для стола все отсюда везли, оседлал я кобылку свою, свистнул Джека и с утра по-холодку двинул, было это аккурат в воскресенье, десятого июля. Ну, часа за три не спеша доехал, шалаш уже видно, и вдруг Джек как сорвется вперед, как залает, я наган достал, спешился и тихонько к шалашу подкрался, а там мужик лежит, здоровенный, одет необычно и …вроде как негр, я потом понял, что не негр, просто он был какими-то струпьями и язвами черными весь покрыт, и плохо ему было, помирал он, а Джек лает, не унимается, я его отогнал, а он меня аж за штаны тянет, не пускает, я шалаш разобрал, волокушу сделал, мужика на нее перетащил, он без сознания был, дышал хрипло и вроде как через раз, я кобылу в волокушу впряг, сам ее под узду и в деревню заторопился, идем – торопимся, а Джек сзади бежит и лает, и воет, скулит, и рычит, чисто бешеный, прошли около часа, и вдруг Джек завыл как скаженный, меня аж мороз по коже пробрал, смотрю на волокушу, а над мужиком вроде марево, как комары вьются, я попробовал их отогнать, а тут…, Костя свернул вторую самокрутку, прикурил, и мне бросилось в глаза, что пальцы у него дрожат, и сам он заметно взволнован, - Короче, можешь меня в лечебницу для умалишенных сдать, но не марево то было, а мужик тот вроде как таял, понимаешь какое дело, как будто дым рассеивался, - Костя машинально отогнал от себя облако табачного дыма, - вроде был мужик, лежал на волокуше, и вдруг он стал как бы облаком и на глазах у меня рассеялся, вот такая хрень, только одежа и осталась. Как он развеялся, Джек выть перестал и стою я, прикурить пытаюсь, спички ломаю, и тишина кругом мертвая, даже комары затихли, сколько я так простоял – не помню, только была у меня с собой фляга с этим самым, так я ее из горла опростал и стою ни в одном глазу, отцепил я волокушу, вскочил в седло и дал шенкелей, до самого дома рысью проскакал, дома еще принял, а она как вода, ну навроде попустило меня, заснул, на утро встал, хреново мне с бодунища и гложет меня какая-то мыслишка, потом я к обеду с силами собрался, съездил до того места где волокушу бросил, думал, привиделось, нет лежат в волокуше и тужурка и рубаха, и штаны, и исподнее, и носки, и ботинки, все как есть. Сложил я все в мешок, приехал сюда, разложил, описал, да и рапорт настрочил, прошу, мол, прислать компетентного сотрудника для расследования таинственного происшествия, а по-твоему надо было писать: для расследования внезапного развеивания по ветру неизвестного лица?
Вещи евонные в шкафу лежать, я их переписал, а карманы и не смотрел даже, сам смотри, я понятых организую, если что. Только погоди, чутка, я тебе еще расскажу, свои соображения по поводу этого пропавшего и по двум другим рапортам. Насчет мужика этого, я спустя неделю на заимку нашу скатался, Джека взял, так он и ухом не ведет, будто не было ничего, посмотрел кругом, и вывод у меня самый, что ни на есть дурацкий, нет там следов никаких, есть следы от бочки к шалашу и все, как будто мужик этот из бочки вылез, я уж, - тут Костя заметно смутился, - сам в бочку влезть попробовал, ничего поместился, только неясно, как он в бочку попал, но в бочке я сумку нашел, она там, же в шкафу, а в сумке нашел я совсем непонятные вещи, потом покажу. Так вот, расскажу кратко, тут сплошные слухи и никаких вещественных доказательств. У нас севернее шахт крупный лесной массив, там как ты, верно отметил, три деревни и два хутора, на одном хуторе жила бабка Маланья-пасечница, она померла прошлый год, До соседнего хутора километров шесть по лесу, там ее племяш жил, Максим Андреич Комаров, его в армию не взяли, он малость с придурью, его в детстве мамка уронила, он заикается и припадочный, у него две дочери, жена померла родами еще до войны, так он, как тетку схоронил, дочек отправил на ее хутор, дочки те еще дурынды, в школу не ходили – им вишь далеко, читать-писать не умеют, пню молятся и с белками дружат. Короче, темные люди. Отправил он, значит, дочек на пасеку, за пчелами присмотреть, ну их пчелы и искусали, одной совсем плохо стало, помирает, вторая дочка побежала за отцом, пока туда-обратно, прибегают, а из бабкиного дома собака выбежала, или волк, их не поймешь, короче, выскочила зверюга какая-то черная и в лес, а девка лежит черная на лавке, еле дышит, пока Максимка с дочкой на нее таращились, она совсем почернела и развеялась. Я бы в эту чушь ни разу не поверил, если бы не история с тем мужиком на заимке, только ты еще учти, что Максимка больше мычит и глаза таращит, а дочка вообще трех слов связать не может. Когда они к нам в райцентр пришли (лошади у них отроду не водилось) я битых три часа вообще не мог понять, что они от меня хотят, короче я их рассказу особого значения не придал, но на пасеку съездил, пасека есть, дочки их пропавшей – нету, вещей тоже никаких не видел, ни собак, ни волков, никакой живности там нет. Пасека заброшенная, огород бурьяном зарос, вот и все. Ну, я завел дело розыскное, и рапорт написал в райцентр, мол, при невыясненных обстоятельствах, без вести пропала гр. Комарова Евдокия Максимовна, 1932 года рождения, вероятно, утонула в болоте. Ты ж знаешь, что после той истории в Угольной Пади про волков нам категорически упоминать нельзя, - я согласно кивнул, историю с Высиком и волками-оборотнями, я запомнил очень надолго, как бы ни на всю жизнь.
- Так вот, девка, понятно не нашлась, а история на заимке меня совсем под другим углом заставила на это исчезновение взглянуть, ну я дело достал, еще раз на хутор съездил, там все-таки Максим вторую дочку разместил, ничего, обустроилась, и к пчелам подход нашла, вернее не подход, а шляпу с сеткой и дымарь, - усмехнулся Костя, поговорил я с ней, ну как поговорил, я вопросы задаю, она кивает или головой вертит, не больно она и разговорчивая. Короче, ничего странного она не замечала, никаких волков не видела, все тихо, купил я у нее меда маленько и взад поехал. Ничего подозрительного не увидел, все как обычно. Кстати, и огород и хозяйство она подняла и содержит все в полном порядке.
- А на что Максим и дочка живут ? - спросил я Костю,
- Максимка мужик рукастый и умелый, не смотря, что придурочный, лапти, корзины, вентеря, все плетет, грибы знает, собирает- сушит, еще ему пенсию как инвалиду плотят, не много, но он неприхотливый, одни штаны всю жизнь носит. Рыбак он не из последних, хотя все больше врет, каких рыбин ловит. Зимой капканы ставит, зверя добывает, мех выделывает: белка, куница, зайцы, и сам одет и дочки в тепле. Вернее дочка.
- Понятно, а что с третьим делом? – вернул я разговор к основной теме,
- Там и вовсе ерунда и чушь полная, но в свете, того, что я сам видел, уже вроде и не чушь, а очень даже возможное явление. Кроме двух хуторов, на котором Максим и дочка живут, есть еще кордон заброшенный, там Михаил Журов с женой жил и два их сына, в сороковом, как мобилизацию объявили, дети в Армию ушли, Михаил вдвоем с женой остались, через год похоронка на одного пришла, а на второго извещение – пропал без вести, а в сорок третьем, выяснилось, власовцем их сын стал, был взят в плен нашими войсками и по приговору военно-полевого трибунала расстрелян, ну а мать с отцом, как члены семьи изменника и предателя, ну короче, по всей строгости военного времени, Михаил говорят в Сибири, а жена его на этапе померла, родных нет у них, короче, ничей кордон теперь, так вот через кордон дорога из нашего села идет в Макаровку, деревня на самом краю леса, восемь километров от кордона, а до кордона от нас почитай еще десять, там брод через речку, Михаил по весне, после паводка, бревна, ветки и всякий мусор убирал и брод в порядке содержал, дно камнями мостил, а как его забрали, некому стало порядок наводить, и решили из Макаровки по весне туда пару мужиков заселить, и так каждый год пару мужиков на месяц заезжают, летом то речка мелеет, считай курица вброд перейдет, а по весне там на весь лес разливается, так как вода спадает, туда мужики и едут,
- Кость, давай прервемся на пять минут, мне до ветру, - попросил я,
- Пойдем, провожу до места, сам не найдешь, - ответил Костя.
Отхожее место находилось почему-то в соседнем дворе, и сам бы я точно не дошел, да и Костя тоже в будочку наведался, за компанию.
Вернувшись, мы ополоснули руки в коридоре из умывальника и снова продолжили беседу.
- Этой весной на кордон из Макаровки поехали Семен кривой, ему еще в финскую глаз выбило осколком и Кондрат Истуганов, этот всю войну без царапины, хотя и в артразведке, короче, пришли они на кордон, обустроились, весь день бревна растаскивали, а у Михаила в сарае вентеря висят, какая-никакая, а рыба-то в речке есть, и решил Семен вентерь поставить на ночь, как стемнело, мужики в дом пришли, вечерять собрались, а Сема взял вентерь, сказал Кондрату, чтоб значит, печь растопил и ушел. Кондрат его больше и не видел, спустя час волноваться начал, а кроме свечек, огня у него не было, а ночь безлунная, ни зги не видать, Кондрат всю ночь вокруг дома ходил, Сеньку звал, как рассвело, пошел искать, там берега песок да глина, и по следам видно, что Сеня до речки дошел, вентерь поставил, и вентерь на месте, в нем еще гольянов с десяток, потом следы вроде как в лес идут, а там дальше теряются. Кондрат хоть и разведчик, но не следопыт и по лесу следы искать не обучен, короче побегал он туда-сюда и в Макаровку побег, там мужики собрались, ружья взяли, собак, весь день по лесу искали, нашли картуз Сенин и все. Получается справный мужик, отец троих детей, женатый, мать еще на нем, вдруг посреди ночи удрал в лес. Ну, макаровские с Кондратом приехали, заявление написали, я сам на кордон ездил, место осмотрел, утонуть он точно не мог, во-первых мелко, а во-вторых там три завала ниже по течению, если б Сеня утоп, то в первом бы и застрял. А мужики все осмотрели, и завалы все облазили. Да и я сам все просмотрел, мелко там и вода до самого дна прозрачная. Такая вот история, вроде и не таинственная особо, если б не одно обстоятельство. Сеньку трое разных людей встречали в лесу, причем видели хоть и издалека, но точно его, причем в плаще брезентовом, который у него пропал из сеней, спустя три дня, после того, как Семен сам пропал. Видели его при одних и тех же обстоятельствах, всегда рядом с опушкой, идет Семен вдалеке, в плаще, а рядом с ним – черная, очень большая собака, идет рядом, но без поводка, и все трое утверждают, что у той собаки нет формы, вроде как контуры той собаки расплываются, и никто, заметь не смог окликнуть, потому как всем было жутко и страшно, страшно, до потери голоса. Видели его трое человек: Александр Петрович Кузнецов, агроном наш, он в Макаровку к своячнице на именины ходил, Никита Смирнов его видел, он, наоборот, из Макаровки в село за почтой и солью на телеге ездил, ну еще один его видел, Алексей Махов, так ему веры особо нет, пьяница он горький, в лес не ходит, потому, как еще в детстве ходил раз и заплутал на трое суток, насилу нашли. Этот не только Сеню кривого, но еще и Змей-Горыныча на пару с Черт Иванычем видел, когда регламент выхода из запоя нарушил. Так что считай свидетелей у нас двое, но эти надежные.
- Итак, - подвел я черту, имеем три необъяснимых события, причем в двух случаях мы имеем необъяснимое развоплощение умирающих людей, один случай необъяснимого ухода человека в лес, и двух гипотетических черных собак, тоже необъяснимых.
- Мы имеем три случая чертовщины, и еще полтора десятка встреч с черными «собаками», которые все вписываются в радиус двадцати километров, с центром в заброшенных штольнях, дополнил мои выводы Костя.
- Погоди, а что ты сразу про остальных собак не сказал? – удивился я,
- Потому что, если б я тебе сказал, что наши жители постоянно натыкаются на бесформенных черных собак, ты бы вряд ли стал меня слушать дальше, - да и не знал, как начать, вот и начал с самого простого – с того, что сам своими глазами видел.
- А про центр в штольнях, почему ты решил? – спросил я,
- А вот почему, - Костя достал из кармана огромный ключ, с замысловатыми бородками, и открыв сейф вынул карту-двухсотку, расстелил на столе и наложил на нее вырезанный из кальки круг, на кальке простым карандашом были отмечены село, угледобывающий комбинат, кордон, хутор с пасекой, и шалашик на болотах, также там углем были нарисованы собачьи головы, и действительно они плотно и часто располагались вокруг заброшенных штолен и все реже по мере удаления к краям, три крайних собаки были отмечены в районе Макаровки. Рядом с этими собаками была написана буква «С».
Вместе с картой из сейфа были извлечены: потертый солдатский сидор и черная сумка, наподобие противогазной.
Тут наш разговор был прерван самым бесцеремонным образом, дверь распахнулась от мощного толчка и в комнату влетел огромный дядька, в брезентовом плаще и фуражке без кокарды.