Глава 6.

«День назывался четвергом, рассвет был алым…» Стихи, встреченные у Бушкова, удивительно подходили этому утру. Солнца ещё видно не было, комфортная температура…Небо, на закате тёмно-синее, на восходе – розово-голубое, на глазах наливающееся лимонной желтизной. Дома я таких рассветов не видал. Дом, милый дом, где ты, как ты? К чёрту растекание! Дело есть дело, так что –вперед! Наполнив орденскую фляжку ледяной водой, а КРАЗовскую – крепким кофе, я распрощался с заспанной безымянной напарницей Лусинэ и двинулся к хостелу.
Цыганский табор мигрирует… Четверо мужчин от двадцати до шестидесяти, шесть женщин непонятного возраста и десять разнокалиберных детей. От сиськососов до селянкотрахов… Плюс узлы, чумаданы – именно чУмаданы, я не оговорился, узлы какие-то, четыре гитарных кофра и десятка два разноцветных коробок. Я вылез из кабины, поздоровался с Михаилом и закурил. Руководство погрузкой он взял на себя.
- Так! Мужчины! Вещи в кузов! Женщины и дети! На горшок все сходили? Остановок в пути не будет!!!
Посыпались фразы на непереводимом национальном диалекте, гомон, вроде вспыхнувший, моментом угас.
Я дождался окончания раздачи ЦУ.
- Миш, ты уверен, что это – славяне?
- Я – нет, конечно. Но! Говорят и понимают по русски, записались русскими и во всех бумагах ими обозваны…
- Понятно. В город приехал цирк. В кабину – только одного.
Михаил удивленно посмотрел на меня.
- Я что, без понятия совсем?
И, обращаясь к «табору».
- В кабине поедет только один! Кто – выбирайте.
Вскипевшая перепалка на тему, что кабина трехместная и вообще это издевательство, его – да и меня – оставила равнодушным. Разве что и так небольшая приязнь – люди, соотечественники, как-никак вроде – уменьшилась до отрицательной величины. Наконец, все угнездились. Я закрыл за смахивавшим на Волонтира самого старого на вид переселенца пассажирскую дверь кабины и проверил и законтрил снаружи все двери КУНГа, тупо вставив в имеющиеся проушины загодя подобранные в зипе болтики и навернув, не затягивая сильно, на них гайки.
- Ну что, поехал я!
- Удачи!
Целоваться-обниматься на прощание не стали, пожали руки – и я уехал, а он остался.
На посту слегка удивились тому, что сумку оружейную распломбировывал только я. Но вопросов не задавали и, достав РПК, я кое-как устроил его слева от себя. Всё! Дорога!
Глава.
Первые полтора часа ехать было – одно удовольствие. Из минусов было пока только одно –Мишкина жилетка оказалась тем ещё потогонным девайсом. Когда это обнаружилось, я минут двадцать обдумывал, а не плюнуть ли на все инструктажи и, остановившись, не содрать ли её с себя… А потом то ли притерпелся, то ли необычность ситуации свое сделала - оставил всё как есть. Грунтовка сама ложилась под колеса, рулилось легко. Проплыла слева и осталась сзади база «Америка», а кроме неё и каких-то масс, перемещавшихся вдалеке, особо взгляду останавливаться было и не на чем. Дед молчал, я тоже, периодически отхлебывая подостывший кофе, в собеседники не набивался. Ещё через полчаса разминулись с встречным грузовиком неопределенной национальности. Какое, однако, плотное движение здесь…Я только успевал кассеты менять в маленькой монофонической «Соньке», приглянувшейся мне и купленной на ВДНХ три года назад и которую таскал с собой везде – на природу, на нечастые встречи с друзьями… В преферанс на даче под неё хорошо игралось, да и в халтурах она выручала. Хорошо, приятель в свое время аккуратно примастырил к ней хвост питания «на любой вкус» по напряжению и соединениям. Как он вчера выручил! А солнце тем временем поднялось, заработало в полную силу, и открытые окна перестали спасать. И живность местная, уже знакомая по картинкам в «памятке переселенца», попадаться стала – стайка антилоп местных, завернув петлю, пронеслась метрах в ста впереди и унеслась куда-то в пампасы…
- Долго ещё?
Я вздрогнул от неожиданности.
- Километров пятьдесят.
- Останови.
Ни объяснений, ни «пожалуйста»! Вот типа «встань передо мной!» Директор, мля… Я даже отвечать не стал. Газку, правда, прибавил. Стрелка спидометра нехотя переползла с «тридцати пяти» на «сорок».
- Слышишь плохо? Останови, говорю!
- Отец, ты на базе слышал невнимательно? Остановки не предусмотрены!
«Волонтир» насупился и заткнулся. Стрелка спидометра доползла до отметки «сорок пять». Дорога позволяла – ям и промоин не наблюдается, подозрительных громыханий вроде не слышно, по приборам всё в норме. Корите меня, ругайте за лихачество на незнакомой дороге! А мне пофиг, скорее бы выгрузить этих пассажиров и забыть про них!
- Не хочешь, значит, по-хорошему!
Я чуть не поперхнулся кофе – держа баранку левой, отхлебывал кофе, держа «бидончик» в правой руке. Хорошо, не поперхнулся – старик, оказавшийся вполне бодрым и мускулистым, правой рукой вцепился в руль, а левой довольно чувствительно ткнул меня чем-то в печень. Раз и еще раз, почти без промежутка. Я, выронив бидончик, ухватился за руль правой рукой и ударил по тормозам, при этом нашаривая пистолет левой. В голове – сумбур: «Что его, стрелять сразу? Да как это? Пригрозить?» Ещё тычок, уже выше печени, ребрам досталось. Больно ж, сука! Я повернулся, как мог, к нему, бросив педали, и встретился взглядом с ним. В его глазах стояло эдакое непонимание пополам с ненавистью. И тут, опустив глаза, я увидел, чем он в меня тыкали чем, перехватывая неловко, собирался меня полосовать. И дальше левая рука работая независимо от меня, нырнула в карман, большой палец, снимая с предохранителя, одновременно взводит курок, пистолет извлекается из кармана и указательный немедленно нажимает на спуск. На первые три выстрела – я с метра не промахнулся – «дед» только закашлялся, отпрянув. А вот после четвертого обмяк – пуля, идя чуть снизу – вверх, вошла ему под правый глаз, как мне показалось, с каким-то веселым звоном. Содрогнувшись, он откинулся назад и привалился к задней стойке кабины, так и не выпустив из руки довольно большой «пчак».
Машина тем временем остановилась, двигатель заглох. Я «на автомате» поднял фляжку, завинтил крышку и убрал её за сиденье, мимоходом подивившись неожиданному мастерству – себе я ухитрился в правую руку не попасть… Блин, экая ерунда в голову лезет! Я ж человека убил! Потом попил степлившейся водички и, слегка пришел в себя и полез в сумку за ракетницей. Экая предусмотрительная сволочь всё-таки Мишка! Высунул руку в окно и пальнул «со всей силы пролетарского гнева» в неповинное ни в чем небо. Убирая ее обратно, почувствовал саднящую боль в предплечье и ноге, ребра напомнили о себе, я посмотрел – и достал аптечку. Хихикая от вспомненного «как знал, что понадобится», сняв куртку и жилет и приспустив штаны, на ощупь – не рассмотреть было – промокнул салфеткой с амеровским дезинфекталем неглубокий порез снизу трицепса, осмотрел тщательно и обработал тонкий, как от бритвы порез на бедре и перебинтовался, как смог, вполголоса желая всем цыганам этого мира всяческих неприятностей, связанных с репродуктивными органами и выделительными отверстиями. Закончил, оделся, попил еще, подхихикивая над «дезинфекталем» - вспомнилось встреченное где-то наименование и прижилось в лексиконе – и выпал из реальности прямо посреди разведенного на пару с стариком-цыганом в кабине бардака. Не сознание потерял, а просто отрешился от всего. Задумался, типа. Ненадолго.
Из задумчивости меня вывел грохот в КУНГе. Открыв дверь, я, прихватив РПК «на всякий случай», снял его с предохранителя, передернул затвор и встал на подножку. Кто-то долбил в стену кунга чем-то твердым и увесистым. И я знаю чем!
- Аллё, пассажиры! Ну-ка унялись живо!
Грохот прекратился.
- Э, начальник! Чего стоим? Двери открой!
- Патруль приедет – открою.

- Э! Зачем патруль?
- За надом! О! А вот и он!
Вдалеке показался пыльный хвост. Пять минут, прошедших во взаимных оскорблениях и угрозах – и возле КРАЗа остановились два «хаммера». «Меня сейчас инфаркт хватит от удивления!» - Михаил собственной персоной! Не один, естественно, в компании бодрых, веющих кондиционерной прохладой орденских патрульных. Я спрыгнул на землю.
- Ну, что? Чего боялись – на то и нарвались?
Я не ответил – наблюдал, как в полуоткрытое овальное «подпотолочное» окошко КУНГа пытается высунуться автоматный ствол.
- Динь, ты что?
- Да вон! – я кивком указал направление. Михаил обернулся, а я навскидку дал короткую, патронов на пять, очередь в стенку КУНГа. Я-то на пять, а вот прощелкавшие опасность доблестные орденцы душу отвели – их старший еле остановил. «Пропал дом!» - грустно сообщил мне воображаемый профессор Преображенский, глядя на всё новые и новые дырки в КУНГе, из которого неслись вопли, плач и стоны. Хорошо, пулеметчик, не покинувший своего поста во второй машине, не примкнул к «расстрельной команде.
Патрульные, прекратив огонь, сами, без моей помощи, открыли двери и вытащили наружу, щедро одаривая пинками и пластиковыми наручниками, всех оставшихся в живых. Меня тем временем, чем-то уколов, споро и качественно заново перебинтовал штатный, видимо, медик Патруля. Раненых переселенцев оказалось трое, ими он занялся после меня. Потом патрульные взялись за мертвых, которых оказалось четверо: сопляк лет пятнадцати, так автомат и не выпустивший из рук, тетка, получившая пулю в голову, и две девицы «от двадцати до сорока». Я в этих такелажных работах участия не принимал – сбиваясь на проклятия в понятный адрес, я давал показания Михаилу. Нет, категорическое «спасибо» за оснащение я ему выразил, но последующих пожеланий ему, похоже, давно не высказывали. Даже по пьяне и за глаза. Сам заофигевал, какими идиомами, метафорами и эпитетами я могу оперировать на трезвую голову.
- Всё, уймись. Считай, я проникся и осознал. Впредь не допущу.
- Впредь??? Да ты, сука…
- Остынь.
И я остыл, как-то сразу и совсем. И сплохело мне одномоментно, так что пришлось присесть на кразовскую подножку. Заболела враз порезанная рука и захотелось кофе – только где тот кофе? Известно где… А вокруг кипела жизнь, за которой я безучастно наблюдал. Раненых перевязали, покойных, в том числе и дедка из кабины, оперативно обыскали и на веревках оттащили хаммером метров на сто от дороги, где и бросили. Михаил в это время, пообщавшись с раненым, беседовал с одним из патрульных, изредка поглядывая в мою сторону. Наконец они оба, видимо, надоев друг другу, решили поискать свободные уши. В моем лице. Патрульный улыбнулся как-бы не виновато, а Михаил взял слово.
- Мы тут посоветовались… Убитых всех запишем на тебя, вон сумка лежит, что в ней – твоё. Также имущество их – твоё тоже.
Рядом с сумкой патрульные вытащили из кунга и поставили на землю пяток коробок, узел, два кофра, здоровенный «чумадан» и две распечатанные оружейные сумки, которые один из патрульных опломбировал. Прибарахлился я, блин. Сходил, так сказать, на отхожий промысел.