- Простите, когда?
- Вчера. Это шутка у меня такая.
- Простите, Ваше Высочество. Немного непривычный для меня юмор, - несколько обескуражено произнес банкир. – Так вся проблема в том, чтобы переправить в Кантабрию две дюжины лошадей разом?
- И всадников вместе с ними, - уточнил я задание.
- И все?
- И все. Только по возможности скорее.
- Думаю, это можно решить, если галера еще не ушла из Нанта.
- Та самая… с тремя фонарями на корме?
- Вы ее видели?
- Мельком.
- Но тут есть одна проблема. Как вы относитесь к сарацинам?
- Я к ним не отношусь, - выпалил по привычке старый прикол.
На это раз банкир подхалимски засмеялся.
- У Вас действительно специфическое чувство юмора, прекрасный принц.
- Какое уж есть, – пожал я плечами.
А внутри постучал себе по бестолковке, что так и спалиться недолго, не следя за губой.
- Дело в том, Ваше Высочество, что эта галера принадлежит магрибскому сарацину Гасану Абдурахману ибн Хаттаби. Но она одновременно берет на борт до сорока лошадей. К тому же может плыть в полный штиль. Но есть один щекотливый вопрос…
- Какой?
- Гребцы у него на галере большей частью рабы-христиане из пленных. Гасан может испугаться, что вы, как христианнеший принц, как только подниметесь на палубу, прикажете их всех отпустить на волю, и он не сможет добраться до дому.
- Меня интересуют в этом разрезе только мои соотечественники. А его, как я понимаю, интересует право бретонского флага, которого он может лишиться, если их не отпустит пленных по моему приказу. Я все правильно понимаю?
- Да, Ваше Высочество. Поэтому он может и не согласиться.
- Ну что ж… - задумался я
Впрочем, выход из ситуации нашел быстро.
- Если вы поможете мне разрешить эту проблему, то я попробую реализовать вашу мечту.
- Какую мечту, Выше Высочество? – банкир округлил глаза.
- Сначала ответьте на один вопрос, мэтр Иммануил: для чего, на самом деле, вы так стремитесь получить нобилитацию? Для ведения ваших дел во многих землях она будет только мешать, а не помогать.
- Право голубятни, - честно ответил банкир.
Наверное, у меня появилось несколько недоуменное выражение морды лица, раз мэтр поспешил с разъяснениями.
- Голубиная почта, Ваше Высочество. Это пока самый быстрый способ передачи сообщений. Но это привилегия дворян. В Баварии никто больше не смеет держать голубей. Можно головы лишиться.
- Да. Это многое объясняет, - сказал я. – В том числе и цену, которую вы готовы заплатить за дворянские хартии. Кто владеет информацией, тот владеет миром.
- Вот-вот, - поддакнул банкир. – А император этого не понимает.
- Хорошо, - я пристукнул ладонью по столешнице. – Если вы решите мои проблемы, я решу эту вашу проблему. Это в моей власти.
- Вы сможете сделать то, на что не решился Римский император, который крайне нуждался в наших услугах? – обескуражено и недоверчиво произнес банкир.
- Мэтр Иммануил, то, что не может сделать Римский император, за которым внимательно следит весь мир и римский папа, вполне по силам никому не интересному, затерянному в горах виконту Беарна.
- Дворянство с гербом? – взял быка за рога банкир, вмиг превратившись в хваткого дельца.
- С гербом и идальгией*, - подтвердил я. – Вас же не интересует размер поместья? Так? Нужен только сам факт его существования? Правда, золотых шпор не обещаю – их надо заслужить на поле боя. Но я надеюсь, что вы вполне удовлетворитесь титулом эскудеро* и должностью моего советника по финансам.
- Сколько?
- Цену вы сами назвали императору – бочка флоринов.
Банкир оттянул ворот своего жакета, словно ему не хватало воздуха. Лицо его раскраснелось, казалось вот-вот и этого полнокровного человека обнимет Кондратий.
- Открыть окно? – участливо спросил я.
- Не надо. Я уже пришел в себя. Но я не смогу до вашего отъезда собрать столько золота, - сокрушенно ответил мэтр.
Или уже почти сьер?
- Мне не нужно золото. Мне нужно серебро эквивалентное этой сумме в любой монете, только не порченой.
- Это легче собрать, но это будет большой обоз. Доставить его из Баварии сюда будет небезопасно. Бургундия еще не замирена.
- Мне не нужно столько серебра здесь, в Нанте. Оно мне нужно в Беарне. К декабрю. Но не позже Рождества.
- Очень опасно, Ваше Высочество, везти такой обоз сушей, тем более, что путь будет пролегать через Гельвецию. А там разбойник на разбойнике сидит в каждом ущелье.
- Так наймите охрану из этих же швейцарских разбойников. Я слышал, что они честно соблюдают взятые на себя обязательства, в отличие от германских ландскнехтов*. В конце пути они останутся служить мне минимум несколько лет. Деньги на это можете взять из той же бочки, я надеюсь на ваше благоразумие в тратах.
Видя обескураженность банкира, я добавил.
- Наймите столько алебардистов и арбалетчиков, сколько посчитаете нужным для полноценной охраны этого серебряного обоза. Сотню… Две… Три… Я дам вам патент капитана на эту компанию*. И когда вы доведете обоз до Беарна, я, в ознаменование ваших заслуг перед моей короной, пожалую вам идальгию. По всем правилам. А не тишком из-под полы.
- Не сочтите за лесть, Ваше Высочество, но я сражен таким мощным умом в столь юном теле.
- Оставьте лесть, мэтр, для придворного приема. Здесь мы с вами говорим о делах, как деловые люди.
- Вас не осудит ваша родня за то, что дадите дворянство банкиру, практически ростовщику?
Обжегшись с императором на молоке, банкир со мной дул на воду.
- Это мои проблемы, мэтр. К тому же я дарую идальгию не ростовщику в Нанте, а капитану моей армии в Беарне, который выполнил особо важное и тяжелое задание, с риском для жизни. Тем более, что впереди у меня коронация в Наварре и сопутствующая ей раздача пряников. И много проектов, на которых ваша родня может удвоить свой капитал. Но это в будущем. Если согласны, то несите писчие принадлежности для составления кондотты*. Зачем тянуть время, которого и так мало. Время – деньги, так, кажется, говорят в вашем кругу?

Уехал я от банкира только после полудня, отказавшись от завтрака, но не удержался от того, чтобы выклянчить еще чашечку кофе. Даже спустился с хозяином на кухню, чтобы показать мэтру Иммануэлю ««правило трех закипаний»», чем привел последнего в полный восторг.
В итоге, приехав с пустыми руками, увозил с собой фунт жареных зерен мокко, увесистый кошель с полутора сотнями флоринов задатка нашей сделки ««золото в обмен на нобилитацию»» и сердечное заверение самого банкира, что дело с галерой он разрулит в ближайшее время к нашему обоюдному удовольствию. А в будущем доставит мне на дом серебряный обоз и не менее трех сотен лучших в мире швейцарских пехотинцев. Слово сказано.
Дурак император в Вене, хоть и римский - бочку золота на крашеную деревяшку не поменял. Но у каждого свои тараканы в голове. Оно и хорошо, теперь эта бочка досталась мне, как и ВАССАЛЬНАЯ ПРИСЯГА банкира, что ценнее. Мне же все это обойдется в заброшенный хутор, который на бумаге я обзову сеньорией, и затраты на художника который будет малевать на пергаменте новый дворянский герб. Я его уже придумал: на желтом поле бочка, лежащая на телеге, влекомая беарнским красным быком. Говорил же, что люблю лаконичные гербы. Можно, конечно же, было нарисовать и монеты, только это изображение уже забито флорентийским родом Медичи, который, кстати, тоже из банкиров вырос.
Когда подъезжали к постоялому двору стал накрапывать мелкий ««грибной дождик»», не заслоняющий солнце, заставивший нас за городской стеной резко прибавить аллюр. Просто так мокнуть никому не хотелось.
В ««Петухе и устрице»» дым коромыслом закончился, но разнузданность продолжалась. Девки никуда не ушли и теперь развлекали кнехтов хоровым пением заунывных бретонских баллад. Ну да, куда же они уйдут, если вчера только задаток ««мамке»» дали.
Никуда не исчезнувший молодой дамуазо в жакете с ««горностаями»», при моем появлении в харчевне стряхнул с колен юную прелестницу, выскочил из-за стола, брякнулся передо мной на одно колено и протянул из-за пазухи мятый пергамент.
Это было письмо от ««тетушки»» бретонской герцогини, в котором она пеняла ««дорогого племянника»» за то, что тот предпочел постоялый двор ее гостеприимству в герцогском замке. Ну, и далее про то, что я ««совсем как не родной»» бал-бла-бла-бла… А то не знаем мы этих «родных»». Паук мне тоже вроде как родной дядя.
- Как тебя звать, юноша? – спросил я, закончив чтение.
- Конан, Ваше Высочество, виконт де Поэр, паж Ее Светлости дюшесы.
- Передай Ее Светлости, что мы обязательно будем ее гостями, как только приведем себя в порядок. Скажем так… сегодня к ужину. Потом возвращайся – будешь нашим поводырем, а то мы города не знаем.
Отпустив домой дамуазо, я проследовал в свой номер, сопровождаемый Микалом, нагруженным как ишак деньгами. Сейчас сядем, монеты высыплем, на кучки поделим: куда, кому за что. Потом и поесть можно будет.
Открыл дверь. Чезанах?
В номере у окна сидела красивая девушка и что-то вышивала на пяльцах.

Отпустив домой дамуазо, я проследовал в свой номер, сопровождаемый только Микалом, изображающего собой осла груженого деньгами и оружием. Сейчас сядем, монеты высыплем, на кучки поделим: куда, кому, за что. Потом и поесть можно будет.
Микал ключом отпер дверь и открыл ее, пропуская меня вперед.
Чезанах?
В номере у окна сидела красивая девушка и что-то вышивала на пяльцах, тихонечко напевая себе под нос. Волосы ее были убраны в подобие тюрбана, частично закрывающего уши.
- Мадмуазель… - протянул я, реально не зная, что дальше говорить.
Не поверите, но я несколько растерялся от неожиданности.
Микал со стуком бросил сумки с деньгами и покупками на пол и завел левую руку за спину. Видать за дагу ухватился.
Девушка встала, сделал классический придворный реверанс и, не вставая из него, произнесла.
- Ваша милость, я так счастлива, что вы пришли. Дело в том, что я проснулась в этом номере запертая, и слава Деве Марии, что мне тут оставили кувшин с водой и ночную вазу.
- И чем вы тут занимались?
- Вышивала платочки для наваррского принца, которого вчера я так и сподобилась увидеть.
Она протянула мне батистовый платок, на котором в уголке белым шелком было вышит вензель - двойная буква ««F»» под условной короной. Причем вышиты весьма аккуратно и искусно.
- У вас талант, мадмуазель, - оценил я ее работу, - Так почему же вы с таким талантом всего лишь подмастерье цеха блудниц?
- Белошвейки слишком мало зарабатывают для того чтобы я смогла выкупить свою семью из долгов.
- И сколько стоит в этом городе такой вышитый уголок?
- Обол. Один обол. И это еще дорого. У лучших мастериц. А так обол за дюжину.
- Сколько вы вышили платков, пока сидели в своем заточении?
- Все, что были тут на полочке – полдюжины. Нитки и иголка и складные пяльцы всегда со мной.
Мне были продемонстрированы остальные платки, которые хозяин постоялого двора оставил здесь для моего удобства.
Мдя… Не узнать совсем девицу, с которой сам провел бурную ночь, это что-то… Нормально так, да? Только по голосу и опознал. А тут еще такое… ««Была я белошвейка и вышивала гладью…»»
- Как велик долг троих родителей?
- Ваша милость, мне еще долго его отрабатывать. Не только его, но и лихву.
- Сколько?
Девушка залилась краской и тихо произнесла.
- Пять золотых.
Вынул из лядунки трофейный кошелек и отсыпал оттуда шесть эскудо. Вложил их в узкую ладошку девушки.
- Наваррский принц оценил твое искусство и это тебе по золотому за каждый платок. Если быстро пошьешь мне шелковое белье с такими же монограммами, то заработаешь еще. Хоть и не так много, как сейчас. А теперь иди что-нибудь поешь. Вечером скажешь мне как дела с моим новым бельем.
Закрыл ей ладошку, поцеловал в носик, и хлопнул по тугой попке, направляя к двери.
- Так это вы – наваррский принц? – восхищенно спросила девушка, оглядываясь в дверях. Глаза у нее при этом были как у фанатки группы ««Иванушки International»».
- Я, - согласился с очевидным. - Самый настоящий принц Вианы и Андорры, инфант Наварры.
- Я осмелюсь спросить вас, сир, почему вы так запредельно много заплатили за полдюжины платков? – спросил Микал, когда за девушкой закрылась дверь.
- Я не платил за платки, мой верный Микал. Я сейчас на твоих глазах создал легенду. Легенду о красивом, добром и щедром принце. Всего за шесть золотых.

- Я платил не за платки, мой верный Микал. Я сейчас на твоих глазах купил легенду. Легенду о красивом, добром, справедливом и щедром принце. Всего за шесть золотых. Недорого.
Сел за стол, посмотрел на чистую столешницу. Немного помолчал, разгладил скатерть и сказал.
- Закрой дверь, Микал, и неси сюда деньги.
Когда Микал выполнил мой приказ, поинтересовался.
- Когда последний раз платили жалование моим людям?
- Да после того как сошли с корабля в Руане, сир.
- Сколько прошло времени?
- Ровно месяц, сир.
- Сколько получает конный стрелок в Беарне?
- Денье в день, сир, Сержант два денье.
- Итого?
Микал скривился правой стороной верхней губы, задрав глаза под брови. Высчитывает, наверное. Чрез минуту выдал.
- Одному стрелку тридцать один денье на всем готовом, Шесть стрелков – сир восемьдесят шесть денье. Вру, сир, пять стрелков – я же уже не стрелок. Пять стрелков это будет – сто пятьдесят пять денье. И сержанту шестьдесят два денье. Всего двести семнадцать денье.
- Молодец, - похвалил я раба. - Не зря тебя меняла хвалил. Математикус! Отсчитывай их долю. Половину в денье, половину в оболах. А люди шевалье на каких условиях служат?
- Шевалье д’Айю, сир, со своими людьми выполняет перед вами свой вассальный долг на собственный кошт. Уже два полных месяца.
- И сколько я ему должен заплатить сверх сорока дней?
- Лично ему три доли, как кабальеро. А его людям по одному денье. Итого шестьдесят денье его стрелкам и тридцать денье ему самому. Всего девяносто денье, сир. Выдайте все деньги ему сразу, он сам разберется в своем копье кому сколько.
Приготовили на столе два кучки, и я накрыл их платками.
- Зови сержанта первым и скажи, чтобы взял пустой кошелек.
А сам, пока Микал бегает, выложил на подоконник все причиндалы к огнестрелу и сам пистолет.
- Сир, - послышалось за спиной.
Невысокий квадратный сержант, казалось, занял собой все пространство. Не в первый раз удивляюсь такому эффекту.
- Сержант, вас то мне и не хватало. Как идет служба?
- Все согласно положенному распорядку, сир. Два часа как моих людей сменили стрелки сьера Вото. Мои бойцы надеются догнать вас вчерашних.
- Что-то я давно не видел своего шута.
- Сьер дю Валлон, сир, сказал, что пройдется по окрестностям, послушает, что говорит народ в городе. Ушел еще вчера вечером и до сих пор пока не пришел.
- Придет?
- Думаю придет, сир. Скорее всего, завис в каком-нибудь кабаке, в городе. Он вчера, пока хозяин постоялого двора за девками бегал, сказал, что прелестницы нынче интересуют его только эстетически. И что его старая харя нам только будет мешать веселиться.
- Эрасуна, - наконец-то я вспомнил, как сержанта кличут.
- Слушаю, сир.
- Я тебе денег должен за август.
- Мы понимаем, сир, что обстоятельства чрезвычайные и решили, что с жалованием мы вполне можем подождать до дома.
- Спасибо, сержант, я тронут такой заботой обо мне с вашей стороны, но в данном случае в этом нет необходимости. Вот ваши деньги, - я снял платок с большей кучки. – Ссыпай в свой кошель, и делите там их сами меж собой. Свободен, отдыхайте.
Когда довольный сержант ушел, я приказал Микалу позвать шевалье. И тот незамедлительно прибыл одновременно с вернувшемся посыльным.
- Шевалье.
- Сир, - поклонился дворянин из Фуа в дверях.
- Шевалье, приготовьте ваше копье в парадный вид. Сегодня вечером вы сопровождаете меня во дворец к моей тетушке – дюшесе. Она родом де Фуа и ей будет приятно видеть земляков.
- Я помню, что она сестра вашего батюшки, сир. На моих глазах она очень убивалась, когда конт Гастон де Фуа-Грайя погиб на турнире в По. И потом носила весь положенный траур. Даже свадьбу отложила.
А вот это информация в кассу. Тетушка Маргарита к Валуа отношения не имеет. И это есть гут. А я оказывается Франциск Гастонович. Тоже красиво…
- Шевалье, за сколько дней я вам должен плату за службу?
- За девять дней, сир.
- Тут серебро твоему копью за десять дней. Распорядитесь ими сам среди своих людей. И готовьтесь к ужину в шато бретонского дюка. Пусть все стрелки будут в кольчугах со шлемами и рогатины не забудут. После Плесси-ле-Тур мы должны быть готовы ко всему. Хоть тут и другая моя родня.
Когда шевалье ушел я сказал своей тени.
- А теперь пошли обедать.

Когда шевалье ушел я сказал своей тени.
- А теперь пошли обедать.

Кормили в обед не как вчера – закуской, а по-настоящему честной и сытной пищей простых людей. Но, в то же время, эти блюда бы сделали честь хорошему этническому ресторану, если бы были более изящно оформлены и поданы.
На первое подали горячий мусс из устриц и креветок с жареной ветчиной и грибами. Этакий крем-суп.
К супчику прилагались одновременно гречневые блины, не блины, но что-то на них похожее под названием ««галет»». Нечто подобное, только более тонко распластано и не с таким разнообразием начинки делают кавказские татары, которых с советских времен называют азербайджанцами по название ««кутаб»». Мне достался галет сначала с начинкой из морских гребешков со сливками и молодым зеленым луком, потом принесли еще один с начинкой из ветчины, сыра и яйца с тимьяном и лавровым листом.
Ну и дошедший до нашего времени традиционный ««поднос морепродуктов»» - все же океан в сорока километрах, рыбаки прямо в Нант с ловли едут расторговываться. Естественно царствовали на подносе устрицы на льду. Наверное единственная в Европе еда, которую едят живьем, разве что только полив выдавленным из лимона соком.
- Устрицы, Ваше Высочество, ешьте обязательно, - мурлыкал над ухом мэтр Дюран, самолично порхающий между мной и кухней. – После ваших вчерашних подвигов они хорошо восстановят мужскую силу. И даже добавят. А запивать их лучше всего белым Мускаде или ледяным сидром.
- Ледяным? – удивился я, - Вы его вымораживаете как свеи* зимнее пиво?
- Никоем образом, Ваше Высочество, - прошелестел ресторатор. - Просто его готовят из яблок, выдержанных на холоде, как рябину.
И высоко подняв на вытянутой руке кувшин, тонкой янтарной струйкой налил мне в кружку пальца на два этого напитка. Ловко так, не расплескав ни капли.
- Доливай уже, - сказал я ему, когда он остановил свое акробатическое действо.
- Ваше Высочество, только так, падая примерно с высоты и разбиваясь о стенки стакана, сидр как следует набирает по дороге воздуха и обретает все тонкости своего вкуса. Вы пейте, мне нетрудно вам так налить еще. Этого же сидра, или если вы любите грушу, то пуаре.
- Давай следующим пуаре, - ответил я, отпив ледяного сидра, - Устроим дегустацию.
Девушки для удовольствия с завистью смотрели, как меня обхаживает хозяин заведения. Стрелкам этот выпендреж был перпендикулярен в принцие. Главное, чтобы в кувшине не кончалось.
Я несколько удивился, когда увидел, что мои люди больше налегают на сидр, игнорируя вино. Попробовал глоток – хорошее вино. Вкусное, не то, что в сетевом супермаркете продают. Но этот факт мне надо взять на заметку. Все же люди с Пиренеев, с виноградного края, а вину предпочитают легкий сидр.

Девушки для удовольствия с завистью смотрели, как меня обхаживает хозяин заведения. Стрелкам этот выпендреж был перпендикулярен в принципе. Главное, чтобы в кувшине не кончалось. Дон Саншо был с ними вполне солидарен.
Я несколько удивился, когда увидел, что мои люди больше налегают на сидр, игнорируя вино. Попробовал глоток – хорошее вино, вкусное, не то, что в сетевом супермаркете продают. Но этот факт надо взять на заметку. Все же люди с Пиренеев, с виноградного края, а вину предпочитают легкий сидр. Чудны дела твои, Господи.
Впрочем, несмотря на видимую легкость поданных блюд, наелся я основательно. И лишний раз убедился, что традиционная русская кухня самая тяжелая в мире – климат холодный, возможно сказался.

После сытного обеда старому музейщику не ничего приятнее, чем повозиться с историческим железом. Утроившись у окна, где яркое солнце давала очень хорошее освещение, разложил свои покупки на подоконнике, и уже тщательно осмотрел пистолет на предмет, возможно, чего и пропущенного мной в лавке.
Итак, приступаем к музейной экспертизе. На замке пистолета после тщательного осмотра все же обнаружилось мелкое клеймо ««G.G.»», почти под колесом. С ходу так и не заметишь. Немцы отпадают, там подобные клейма датируются не ранее XVII века, были крупнее и ставились всегда напоказ. Вспоминай, старый черт, вспоминай, как заучивал наизусть клейма из дефицитных в советское время забугорных каталогов в столичных библиотеках. До нас такое доходило редко.
Кто может быть с таким клеймом в конце XV века? Их ведь не так и много осталась в анналах.
Пожалуй, есть персонаж на подозрении. Некто Бартоломео Кампи – оружейник, механик, художник, ювелир, чеканщик, гравер, декоратор и военный инженер. Типичный разносторонний человек Ренессанса. Правда, он умер почти через сто лет. Через девяносто точно. Если память не врет, то в 1573 году. В Гарлеме, в испанской Северной Голландии, будучи на службе у небезызвестного герцога Альбы. Кстати, в каком возрасте он умер никому не известно. И в это период он клеймил свои работы как ««B.C.F.»». А вот ранее, когда служил дожу Венеции, герцогу Гвидобальду II Урбинскому и французскому королю, то, как раз, на свои изделия он ставил клеймо именно такое клеймо - ««G.G.»», с характерными нижними закорючками.
Эти два клейма и разночтения с его местом рождения, когда одни источники показывают, что он родом из Пезаро, а другие сообщают, что он родился в Кремоне, вызвали с 1980-х гг. в научных кругах подозрение, что это все-таки два разных человека. И вот этот девайс, который я держу в руках, был бы в третьем тысячелетии той последней соломинкой, которая ломает хребет верблюду. Научное открытие. Интересно, а сколько я еще сделаю тут таких научных открытий? Страшно подумать.
Отобрав у Микала его маленький тупой ножичек – блин, как страшно не хватает мне здесь даже примитивного китайского мультитула, не говоря уже о нормальном инструменте, справился с винтами, а пин выбил с помощью моей новой даги. И тут моя первоначальная догадка еще, когда я вертел в руках этот пистолет в лавке оружейника, полностью подтвердилась. Ствол не восточный, а европейский. Но экзотик – венецианский из Рогузы. Закрытое новодельным ложем клеймо на стволе указывало на семью литейщиков ружей дела Толе, из которых самым знаменитым был Джованни, который умер в 1540 году. Это уже ближе к телу, ««как говорил Ги де Мопассан»».
Итого, мы имеем в руках композицию деталей из разных европейских мастерских, которые объединил некий восточный оружейник, возможно, даже из поломанных пистолетов. Или оружейники из Рогузы использовали замок Бартоломео Кампи, а на востоке лишь сделали это оружие роскошным представительским девайсом, не столько оружие, сколько показатель статуса. Второе вероятнее, учитывая начало карьеры Бартоломео Кампи номер раз именно в Венеции.
Все. Можно садиться и писать статью. Ноя этого делать не буду. Просто почищу пистолет и пойду проверять его стрельбы. Бли-и-и-и-ин, а чем же смазывали такие замки в это время?

Бли-и-и-и-ин, а чем же смазывали такие замки в это время? Веретенного то масла нет, как нет. Как нет и самой переработки нефти. Совсем.
Засада!
Что тут в данный момент есть из смазочного материала? Растительные масла сразу отметаем, так как они полимеризуются, а это точной механике гроб.
Нутряное сало.
Рыбий жир.
Китовая ворвань.
Жир… Жир…
- Микал?
- Слушаю, сир, - отозвался раб, который что-то себе шорничал, сидя на полу недалеко от меня.
- Сбегай к хозяину, спроси у него немного костяного масла. Совсем немного. И чистую ветошь. А пока пригласи ко мне дона Саншо.
Но тут дверь открылась, и искомый инфант Кантабрии самолично возник на пороге.
- С чего это вдруг тебя отшельничать понесло? А, Феб? – выпалил дон с порога. – Вроде еще рано тебе грехи замаливать.
- И тебе не хворать, брат, - откликнулся я, - Я только что Микалу приказал найти тебя. Примета есть такая, если человека поминают, а он тут как тут, то его теща любить будет. Только учти, что моя маман сестра Пука – сиречь сама Паучиха.
Подмигнул я Саншо и, повернувшись к рабу, повторно приказал.
- Марш отсюда и без костяного масла не возвращайся.
- Зачем тебе костяное масло? – поинтересовался инфант, проводя глазами ускакавшего стремянного.
- Замок у пистолета смазать?
- Так отдай эскудеро, чего это ты сам с этим возишься, пока твой юный Филипп в поте лица прелестниц Нанта осеменяет. Не понимаю я тебя иной раз после Плесси-ле-Тура.
- Сначала надо самому во всем разобраться, затем уже Филиппа этому обучать, и только потом с него требовать, чтобы все было в порядке. Это же не ножик. Пистолет - механика хитрая.
- Пистолет? Флейта? – улыбнулся дон Саншо. – Не можешь ты и дня прожить без флейты.
Дон Саншо, взяв в руки отделенную от ствола рукоять с ложей.
- Пышная вещь, – оценил он. – Хорошая работа. Красивая. Дорого взяли?
- Полтора турских ливра, - откликнулся я.
- Транжиришь последние деньги, - с некоторым осуждением сказал он. – Надеешься на тетушку?
Я глянул на заинтересованного инфанта, подмигнул и сказал.
- Сейчас, если найдется чем смазать у пистолета замок, то пойдем во дворе из него постреляем. Проверим бой. А пока давай займемся нашими финансами. Спешу тебя обрадовать, что в этом городе я нашел кредит, не прибегая к посредству тетушки дюшесы. Так что на переезд в Сантандер у нас деньги есть. Радуйся.
- Я всегда говорил, что ты везучий. Мне вот так не повезло, – дон Саншо сокрушенно развел руками. - Все церкви плотно забиты на несколько дней вперед заказами на молебны об избавлении от огня.
- Давай лучше об этом мою тетку попросим, - пришла мне в голову удачная мысль. - Она обязательно найдет, кого из церковников пришпорить, чтобы нас пропихнули вне очереди. Это мы тут пришлые, ponaechavschie, а кто ей-то откажет? Давай уже решим все по финансам. Деньги счет любят, как поучал меня местный меняла. Потом будешь готовиться к визиту к тете вместе со мной. От вас ты и твой паж. Остальные в карауле. Эскорт – копье из Фуа.

Микал вернулся примерно через полчаса и не один.
Он настолько резко открыл дверь, что я еле успел прикрыть скатертью разложенные на столе деньги.
С ним в комнату вошла моя ночная пассия, осчастливленная шестью золотыми и за ней худой жилистый бюргер, но наверняка не обделенный физической силой, так как в левой руке он нес в окованный медью деревянный сундучок с ручкой на крышке, как у чемодана. А в правую руку оттягивала кожаная сумка, в которой несли что-то квадратное. На человеке была потертая, но когда-то приличная одежда. На ногах вязаные полосатые носки и деревянные сабо, на голове вязаный полосатый колпак.
- Что это за конвент? – поднял бровь над единственным глазом дон Саншо.
- Ты принес костяное масло? – одновременно я спросил Микала.
- Я его привел, - ответил стремянной.
Видно это была попытка шутки.
- И где оно?
- Вот, - показал раб на бюргера.
- А сейчас все выйдете из комнаты и зайдете, когда вас позовут. – резко сказал дон Саншо. - А ты, Микал, если не научишься стучать в двери, прежде чем тебе будет дозволено войти, то выпорю тебя я, если Феб такой добрый.

Микал вернулся примерно через полчаса и не один.
Он настолько резко открыл дверь, что я еле успел прикрыть скатертью разложенные на столе деньги.
С ним в комнату вошла моя ночная златовласая пассия, осчастливленная шестью золотыми, уже успевшая переодеться добропорядочной горожанкой, со свертком в руках. За ней вошел худой жилистый бюргер, но наверняка не обделенный физической силой, так как в левой руке он нес тяжелый даже на вид окованный медью деревянный сундучок с ручкой на крышке, как у чемодана. А его правую руку оттягивала кожаная сумка, в которой находилось что-то квадратное, судя по распирающим кожу углам. На человеке была потертая, но когда-то приличная одежда. На ногах вязаные полосатые носки и деревянные сабо, на голове вязаный полосатый колпак.
- Что это за конвент? – поднял бровь над единственным глазом дон Саншо.
- Ты принес костяное масло? – одновременно я спросил Микала.
- Нет, сир, я его привел, - ответил мой импровизированный стремянной.
Видно это была попытка шутки.
- И где оно?
- Вот, - показал раб на бюргера.
- А сейчас все выйдете из комнаты и зайдете, когда вас позовут, – резко сказал дон Саншо. - А ты, Микал, если не научишься стучать в двери, прежде чем тебе будет дозволено войти, то прикажу выпороть тебя я, если Феб такой добрый.
Минут пятнадцать еще мы с инфантом раскладывали деньги по кучкам и ссыпали в разные кошельки. По моему предложению было сделано нечто похожее на форс-мажорный фонд. А то, мало ли что может по дороге возникнуть. Саншо нашел эту мысль разумной.
Усмехнулся, вспомнив, как Саншо, увидев, высыпаемую мной из расшитого кожаного кошеля кучу флоринов, ошарашено произнес.
- Умеешь же ты, находить общий язык со всеми. Завидую.
- А ты попробуй, брат, видеть в них людей, а не быдло, - ответил я ошарашенному инфанту. – Особенно это касается простецов, которые сумели скопить немалые состояния. Или имеют выдающиеся таланты в чем-либо. И они гордятся этим. Это очень полезные люди и если им подать самую малость уважения, они это всегда оценят. По крайней мере, просто не презирай их.
- И все? – не поверил мне инфант.
- И все, - подтвердил я. – настоящий аристократ может позволить себе говорить на равных с кем угодно, не роняя своей чести. Хоть с папой, хоть с императором, хоть с купцом, хоть с подмастерьем.
- Странные вещи ты говоришь, брат, - дон Саншо почесал затылок.
- Однако действенные, - и показал ему на кучу флоринов на столе.
- Но за эти монеты, брат, придется еще отдавать лихву, - хмыкнул мой собеседник.
- Не придется. В сегодняшнем случае не придется. Нет лихвы в этом займе.
- Всего лишь за уважение?
- Не совсем. За совместно распитые две чашки кофе, - задорно засмеялся я.
Мне было прикольно видеть ошарашенную рожу инфанта, у которого в голове происходит революция понятий.
Для того, чтобы ничего случаем не попутать, располосовали кинжалом пергамент и свинцовым карандашом надписали на что будет тратиться данная сумма. И разложили эти кусочки по кошелькам.
Позвали Микала, и он все эти кошельки сложил в свою новую денежную сумку, и мы опечатали ее своими перстнями. Я с одной стороны ««замка»», дон Саншо с другой.
- Теперь ты еще и казначей нашего отряда, - сказал дон Саншо рабу. – Дон Франциск за тебя поручился и ему я верю. Но если что – шкуру спущу.
Микал надел на себя денежную сумку и опустился на колени.
- Сир, и Ваша Светлость, я оправдаю возложенное на меня доверие.
- Потом подойдешь, я научу тебя двойной итальянской записи, - пообещал я рабу.
- Ты и это знаешь? – удивился дон Саншо.
- Все что помогает управлять государством монарх должен знать сам, а не слепо слушаться советов придворных, которые могут быть не только дурными, но и корыстными и даже изменническими.
- А как же монаршая щедрость? – переспросил меня дон Саншо.
- Щедрость монарха основана на точном расчете, иначе это безумное транжирство, которое ведет только к упадку государства.
- Не был таким ты раньше, – покачал головой инфант.
- Детство кончилось, Саншо, - вздохнул я как можно горестнее. - Самому жалко.
Вот ни словечка в простоте, живу как на сцене. А еще тетушка герцогиня на повестке дня. Очередной экзамен по сцендвижению, епрть!
И повернувшись к Микалу, сказал.
- Неси костяное масло.

Дон Саншо встал из-за стола и сказал.
- Ну, я пойду, погоняю пажа подготовкой к аудиенции. Ковыряться в замках мне не интересно. Пошли, казначей, - хлопнул он Микала по плечу.
Микал аж присел от удара. Брызнул в мою сторону жалобным взглядом, но ничего не сказал и послушно вышел за дверь, вслед за Саншо.
Впрочем, почти тут же вернулся, ведя за собой прежнюю парочку.
Я почувствовал себя директором в день первого приема по личным вопросам. Все же этому телу пятнадцать, а не сорок. И усидчивость не входит в число подростковых добродетелей.
Девушка присела в глубокий реверанс, а мужчина встал на колени.
- Я хочу принести вам свою искреннюю благодарность, Ваше Высочество, за спасение моей семьи из долгового плена, и избавление меня самого от долговой ямы. Я до сих пор не в ней, только потому, что моего займодателя нет в городе, а кормить посаженого за долги обязан кредитор.
При этих словах он резко поклонился до полу, чуть не стукнув лбом о половицу. Я же загрустил. ««Не корысти ради, а токмо волей пославшей меня царицы Тамары»» - проходили уже. Да и какой папаша мог быть у такой курицы. Небось хоть и хороший, но ремесленник, обученный годами точить одну и ту же деталь. Ноближ оближ, епырть. Придется потерпеть, для создания красивой легенды.
- Из-за чего хоть был весь этот сыр-бор? – спросил я даже не из любопытства, а чтобы не торчать болваном.
- Вы позволите это вам показать, Ваше Высочество?
- Потом. Сейчас давайте костяное масло. Мне надо почистить колесцовый замок на пистоле.
- Я с удовольствием это сделаю для вас, Ваше Высочество.
- А ты сможешь?
- Смогу. Я все-таки часовой мастер из цеха механиков этого города.
- Вставай и иди к подоконнику.
А девица все так и стоит в реверансе восковой фигурой музея мадам Тюсо.
- Отомри и займись делом, за которым пришла, - сказал я ей.
И повернувшись к мастеру, спросил.
- Как тебя зовут?
- Фелисьен Тиссо. Ваше высочество. Вы позволите взять мне мои инструменты, а то кто-то очень варварски обошелся с этим пистолем.
- Что не так? Ты имел дело с таки оружием?
- Пару раз я делал подобные замки на охотничьи аркебузы* для наших купцов, Ваше Высочество. Но после процесса они больше мне не заказывают подобного. А наша аристократия подобное оружие презирает.
««Вот те раз, - сказал Штирлиц. Вот тебе два, - подумал Мюллер, скидывая ему на голову второй кирпич»». Кто еще будет утверждать, что колесцовый замок изобрел Леонардо до Винчи. Причем он изобрел такой замок, который ни разу не работал на реальном оружии. По крайней мере, мне такие девайсы не встречались и о нахождении их в каком-либо европейском музее мне ничего не известно. А я очень информированный в этом вопросе человек.
Мэтр Тиссо поставил рядом с подоконником свой сундучок и вынул из него кожаный несессер, в котором обнаружился набор разнообразных отверток, шпилек и выколоток. И даже маленький молоточек.
- Ваше Высочество, - отвлек меня девичий голос. – Пусть папенька возится с железками, а мне позвольте снять с вас мерку.
Пока меня девушка обмеряла куском веревке с равномерно завязанными на ней узелками и что-то отмечала на натертой воском дощечке, я краем глаза с некоторой опаской смотрел, как мэтр Фелисьен уверенно раскидывал антикварный итальянский замок на составляющие части.
- Что скажете, мэтр про этот замок?
- Забавная конструкция, Ваше Высочество, но перспективная, особенно эта V-образная пружина. Затравочное отверстие удачно закрывается в походном положении и порох не вытряхивается при движении. Клеймо мне неизвестно, но судя по манере, этот замок делал итальянец. А судя по состоянию металла: не более чем пять лет назад. Хотя относились к этому механизму просто варварски, придется вычищать его полностью. Кстати, откуда он у вас? Я нечто подобное видел у того шевалье, который подавал на меня в суд.
Говоря все это, он ловко очистил все детальки, смазал их костяным маслом, убрал лишнюю смазку ветошью и также ловко и быстро все собрал обратно. Закрепив замок на стволе, он вставил в губки кусочек пирита. Завел длинным колючем пружину замка. И спустил ««собачку»».
Появился сноп искр, как от бенгальского огня.
- Я бы, Ваше Высочество, будь моя воля, устроил такой замок несколько по-другому.
И увидев в моих глазах заинтересованность, продолжил.
- Я бы вместо этого большого внешнего колеса поставил бы колесико меньшего диаметра, раза в три, и убрал бы его внутрь замка за щечку. И не нужен был бы этот громоздкий кожух. Наружи выступала бы только та часть колеса, которая трет при вращении пирит.
При этом он завинтил последние винты на замке. Оглядел подоконник и спросил.
- А где от него ложе?
Ложе от пистоля дон Саншо после осмотра оставил на столе и оно, так получилось, укрылось под сдвинутой скатертью.
- Вот оно, - откину я край скатерти.
- Ничего не понимаю, Ваше Высочество, - мастер озадаченно поднялся с колен, на которых он стоял у подоконника и, подойдя к столу, взял в руки восточную диковинку от пьяного ювелира.
- Так не должно было быть. Эти продавшие Бога венецианские торгаши стали продавать пистоли туркам?
- Почему сразу продавать? – возразил я. – Возможно, это трофей.
- Нет, Ваше Высочество, это не переделка, это родная ложа к этому пистолю.
- Вам виднее. Вы – мастер, - ушел я от ответа на вопрос, который мог бы быть щекотливым.
- Сами посудите, Ваше Высочество, - мэтр никак не хотел слезать с любимого конька. – В трофеях редко бывают родные пулелейки. Все остальное, кроме ключа – турецкая работа. Продавался не пистоль целиком, что запрещено. Но отдельно замок с ключом и отдельно ствол с пулелейкой. Но тут заранее сделано так, чтобы они подходили друг к другу, хотя и сработаны в разных местах.
- И как ты себе представляешь такую торговую операцию?
- Сначала закупили замки в Италии или сделали в Венеции. Потом переправили в Рогузу, где к ним изготовили стволы, но поставили туркам все по отдельности. Там же на Балканах.
- Почему именно в Рогузу? – мне стали интересны его рассуждения.
И, кстати, почему у такого образованного отца, дочь такая ««курица»»? Вон, рядом стоит глазами лупает. Красивые, однако, у нее глаза.
- Потому что так куют и сверлят стволы только мастерские дома Толе, Ваше Высочество. И потому что Рогуза ближе всего к туркам. Все. Готово.
Вбив последний пин в ложу, мастер с поклоном передал мне пистолет.
Повертев в руке оружие, я положил его обратно на подоконник.
- Теперь, мэтр, можете показать мне то, что вы хотели.
Мастер поднял с пола кожаную сумку, развязал ей горло и вынул оттуда большую полированную и вощеную коробку из можжевельника, оббитую по углам позолоченными медными уголками. Запиралась эта коробка на простой плоский крюк сбоку.
- Что это?
- Это то, за что я попал в долговую кабалу к португальскому ордену Сантьяго.
- Им не понравилась полировка?
- Нет, Ваше Высочество, им не понравилось то, что внутри.
- А что там внутри?
- Морской хронометр.

- А что там внутри?
- Морской хронометр.
Дорогая редакция, я худею, дайте два. Это то, что мне нужно для моих далеко идущих планов.
- Хронометр? И чем отличается от часов? – спросил я мастера.
- А вот этим, Ваше Высочество, - мастер открыл крышку коробки и…
И моя тушка стала охудевать в два раза быстрее.
Внутри находились большие корабельные часы в позолоченном корпусе. Почти такие же, как и мое время. Качающийся корпус на карданной сцепке, гасящей излишние волновые колебания. И циферблат, разделенный на 24 часа. Стрелка была всего одна, как здесь и принято. Ну, и где тут хронометр, который от нормальных часов долго отличался только повышенной точностью хода и наличием СЕКУНДНОЙ стрелки?
- А куда вы убрали маятник? – включил я дурака.
- Тут нет маятника, Ваше Высочество, совсем. Колебания волн гасят колебания маятника.
- Интересно, интересно…
- В качестве внешней силы спускового механизма, которая приводит в движение шестеренки часового механизма здесь стоит кольцевая пружина, совмещенная не с маятником, а со свободно двигающимся якорем. Именно постоянное волнение на водах заставляет этот якорь совершать по кругу возвратно-поступательные движения и постоянно немного подзаводить пружину. Немного, но достаточно для того, чтобы пружине хватало упругости равномерно спускать храповик. И, конечно же, главный секрет в особом способе нарезании зубьев шестерен. Так сказать тайна изобретателя. Уже через час нахождения на корабле они начинают точно ходить. И не имеют большой погрешности, которая бы сказалась на навигационных исчислениях. Я специально баркас купил для испытаний.
- И почему заказчик от них отказался? Я пока вижу недостаток только в двадцати четырех часовом циферблате. Если поставить сюда минутную стрелку, то они будет на оборот делать не одну а две минуты, что неудобно для наблюдения. Двенадцати часовой циферблат был бы предпочтительнее. Потому как тогда и секундную стрелку можно было бы на нем нормально устроить. Не так ли, мэтр?
По виду мэтра можно было понять, что 24 часовой циферблат был его любимым детищем. А я как слон топчусь на его любимой мозоли.
- Просто часы с двадцатью четырьмя делениями циферблата имели успех. Ваше Высочество.
- Но они, наверное, не нужны были для морской навигации?
- Вы правы, Ваше Высочество – это были большие часы с маятником и гирей на цепочке. Даже с курантами, отбивающими каждый час кратное число ударов в гонг.
- Так чем же был недоволен представитель ордена Сантьяго?
- Он хотел, чтобы хронометр всегда точно показывал световой день, разделенный на двенадцать часов. Ваше Высочество, я не смог его убедить в том, что в точной механике это невозможно. И он подал в суд, потребовав, чтобы я вернул денежный залог в двойном размере. Это он так в договоре аванс на материалы назвал. Суд встал на его сторону, огласив, что я должен был сделать то, что требует заказчик или заранее отказаться от заказа. Правда мне, как городскому цеховому мастеру с репутацией, сделали поблажку в рассрочке долга, приняв к сведению, что эти деньги я не растранжирил, а сделал на них реально работающий прибор, хоть и не тот который хотел заказчик. Прибор теперь моя собственность, но я должен я даже не самому башелье, который заказывал мне морские часы, непосредственно ордену Сантьяго.
- Что еще заказывал Орден у вашего цеха?
- Большое количество деревянных астролябий и буссоли.
- Их выкупили?
- Все выкупили, Ваше Высочество.
Ага… И закадровый голос Капеляна сказал в моей голове: ««информация к размышлению»». Новый португальский король уже реанимировал программу покойного принца Энрике Мореплавателя по заморским завоеваниям. На ходу подметки рвут эти галлы из Порту. Впрочем, до успехов Васьки Дагамова еще почти десять лет. Я должен первым успеть на юг Африки. Черт с ними, с алмазами ««Берега скелетов»», но коренное золото Витватерсранда, с рудников которого добыто половина всего извлеченного из земли золота я просто не имею права упустить.
- А почему эти часы у вас никто не купил?
- После того, как от моей работы отказались божьи башелье, у меня никто не покупает часов. И не заказывают. Считают, что я их делаю неугодными Богу. Даже епископ на проповеди объяснял, что это глупое заблуждение. Но моряки суеверны.
- А буссоль или астролябию сделать сможешь?
- Могу, Ваше Высочество, но по цеховым правилам не имею на это права. Это делают другие мастера.
- Таким образом, - подытожил я беседу. – У тебя в Нанте нет никаких перспектив?
- Бог не выдаст, - убежденно сказал мастер.
- Бог-то он Бог, но сам будь неплох, - перевел я ему русскую пословицу.
- А твои как дела? – спросил я девушку.
- Благодаря вам, Ваше высочество, мы расплатились с долгами и я продала свое место подмастерья цеха веселых женщин, - девушка снова сделал книксен.
В дверь постучали, потом в приоткрытую щель показался бургундский колпак Микала.
- Сир, пора собираться на прием к вашей тетушке дюшесе. Ее люди прибыли нас проводить в замок.
- Пришли ко мне Филиппа, - приказал я и, видя недовольную рожицу раба, добавил. – Ты, как казначей, остаешься здесь. Под охраной. И это не обсуждается.
Как жаль, что пострелять из пистолета не успел.

Как жаль, что пристрелять пистолет я так и не успел.
- Я могу здесь остаться и поработать для вас? - спросила девушка, скромно потупив взгляд. – Дома не совсем подходящая обстановка сейчас для тонкой работы.
Надо же? И куда делась вчерашняя разбитная шлюшка? Как резко меняет женщину ее социальная роль.
- Можешь, - разрешил я. – Если что понадобиться спрашивай у Микала.
Отец ее с недовольным видом, сопя, собирал свои приборы и инструменты в мешок и сундук. Видимо он надеялся, что я заинтересуюсь и куплю его морские часы, но обломился. Может быть, потом когда дорасту до открытия собрания технических курьезов, обязательно куплю. Но особого желания собирать как Петр Первый разных заспиртованных уродцев в себе не ощущаю.
Пришел Филипп и принес мои парадные одежды. Пора переодеваться.
Мэтр Тиссо, собравшись, поклонился мне в пояс, и, испросив разрешения, ушел, а его дочь с удовольствием стала помогать Филиппу - облачать меня к светскому рауту.
Вопреки обыкновению оделся я на этот раз в цвета Фуа, надеясь сделать тетушке приятное. Все же граф де Фуа один из моих основных титулов, да и сопровождает меня вассальное копье из Фуа. Вассальное мне, именно как своему графу, а не принцу Вианскому. Тем более всех дел-то было гербовую котту поменять с красной на желтую.
Из оружия взял шпагу, золотой кортик, клевец и пистолет. Пусть даже пока с одним зарядом в стволе – в случае чего и он лишним не будет. А так пусть торчит из-за пояса вместе кортиком, как украшение вполне годится. Пыль в глаза. Понты не в мое время родились. Как говориться: по одежке встречают, а по белью провожают.
Плюнув на условности, остался в сапогах – я в походе. Да и некогда мне новую обувку искать. Даже если найду, то я такое безобразие, как тут носят, не одену. Не цирковой клоун же я, в конце концов, чтобы рассекать в ботинках с такими уродскими носами. Да еще на деревянной подошве без супинатора и амортизирующих стелек.
Чмокнув девушку в носик - надо будет как-нибудь ее имя узнать, а то уже неудобно как-то, - вышел из комнаты. И Филипп за мной вприпрыжку с подскоком – чисто дите еще. Разве что членишко побольше, а умишка поменьше.
У крыльца во двор Микал держал под уздцы вороного, на которого надел седло из резной слоновой кости – память от павшего на барке скоттского барона. Принимает раб толк в понтах, не то, что бароний сын Филипп.
Придерживая мне стремя, Микал торопливо прошептал.
- Ваша тетушка, сир, вышла замуж за местного дюка ровно десять лет назад и один месяц. Свадьбу играли в Клиссоне. С тех пор вы не виделись. Так что пока ничего страшного. Детская память короткая.
- Молодец, - похвалил его я, утвердившись в этом красивом, но очень неудобном седле, - Узнай, как зовут ту девушку, что осталась в моей комнате. Если ей что-нибудь будет нужно – раздобудь.
И, повернувшись к караульным, приказал.
- Открыть ворота.
Посадка настоящего рыцарского седла была мне непривычной. Хотя это, вероятно, чисто психологический эффект, ибо тело нисколько не протестовало против такой позы, когда ноги полностью вытянуты в стременах. Наверное, так даже удобнее нестись в копейную атаку на галопе с копьем наперевес – упор ног жестче. Шагом тоже комфортно. Но вот рысью я бы не рискнул – седалище все отобьется о резную ««слонячью кистку»».
Нашим сопровождающим был уже знакомый нам паж герцогини и с ним четыре конных латника с копьями на ронсенах. В полном коробчатом доспехе* и шлемах с поднятыми забралами. Плюмажи из белых петушиных перьев. Кони в попонах. Все они в гербовых коттах с ««горностаями»». Сержанты.
Местные вояки и возглавили нашу кавалькаду. За ними уже, бок о бок, я с Саншо. Наши пажи. И стрелки из Фуа. Все колонной по двое. Кроме пажа герцогини, который колонну возглавлял – работал Сусаниным. Внушительный получился отряд, идущий крупным шагом в сторону городских ворот, заставляя отражаться от стен громкий цокот кованых копыт по брусчатке.
Город прошли за полчаса без эксцессов. Улицы впереди нас от людей как подметало.
Выехав, наконец-то, из узких ущелий защищенного стенами города, на предзамковую площадь, а скорее - широкую набережную замкового рва, соединенного с Луарой, поразились мощностью этих укреплений из темного гранита. Жаль, что в моей истории этот замок сдали французскому королю без боя. Сколько средств и труда ушло напрасно.
Шириной эта набережная у рва была метров двадцать – двадцать пять. Никакой растительности на ней не было, даже самый маленький кустик был безжалостно вырублен. А вот ров был намного шире, чуть ли не вся сотня шагов - на выстрел из арбалета с уверенным поражением. Ров заполнен водой из соединяющейся с ним реки. Стенки рва со стороны города облицованы гранитом с небольшим наклоном, а стены и башни замка уходили в воду отвесно.
Барбакана перед мостом не наблюдалось. Двухсекционный мост с деревянным настилом начинался прямо с набережной и не имел ограждения. Со стороны города он был стационарный на каменных быках, а около замковых стен – подъемный, возносящийся в нишу между двух толстых круглых башен, охраняющих ворота. Между башнями – надвратное укрепление.
Сейчас мост был опущен.
При приближении к мосту нашей кавалькады, один копейщик в воротах резко развернулся и побежал внутрь замка. Махальный, - догадался я. Знать встречу меня любимого здесь готовили заранее. Одна надежда на то, что и герцог Бретонский и гостящий у него герцог Орлеанский Пауку как бы ни друзья в создавшийся политический момент.
Наши кони дробно застучали подковами по толстым доскам моста и без препятствий вынесли нас через воротный туннель в просторный замковый двор, отсыпанный толстым слоем чистого белого песка. Ну, ваще… Принимают на высшем уровне. Это сколько же народу пласталось на таких плоскостных работах? Сначала все убрать и вывезти, а затем привезти новый песок и рассыпать равномерным слоем на такую большую площадь.
На правой от ворот стороне стояла трехэтажная капелла, судя по кресту на ее крыше. А еще дальше вознесся на пять этажей белоснежный герцогский замок, построенный тупым углом, с узкой сдвоенной башенкой в соединении корпусов-крыльев. В правом корпусе высокое – на второй этаж, крыльцо с двумя спусками.
Когда мы подъезжали к герцогскому дворцу – иного слова и не подобрать, настоящий дворец, то на крыльцо со второго этажа, спустившись немного по левой лестнице, неторопливо вышло три персевана* в коротких плащах герольдов, вознесли к губам настоящие серебряные фанфары с развивающимися лентами и штандартами. Ну, и попали мы ««под панфары»» трижды сыгравших для нас характерными мажорными звуками сигнал, отдаленно напоминающий ««слушайте все»». То ли в нашу честь, то ли оповестили хозяевам, что гости уже приперлись.
Из темной арки под крыльцом выбежали десятка два герцогских конюхов, которые моментом расхватали под уздцы наших лошадей.
Мы спешились.
Я, дон Саншо, наши пажи и шевалье д’Айю прошли к крыльцу с правой стороны, оставив наших стрелков общаться с конюхами.
Глянул верх, и увидел стоящую на самом верху лестницы женщину в длинном парчовом одеянии и плоском головном уборе, закрывающем уши по самую шею, богато расшитым крупным жемчугом. Плечи ее скрывала пелерина из горностая. Вряд ли это кто другой, а не моя новообразованная тетя Рита.
Поднявшись до средины лестницы, мы остановились, и я представил хозяйке своих спутников.
- Дорогая тетя, позвольте вам представить дона Саншо, инфанта Кантабрии, моего верного вассала - шевалье д’Айю из Фуа, дамуазо Филиппа из Френзенсака и дамуазо Энрике из Сантандера – наших с доном Саншо пажей.
- Друзья, это моя тетя – Ее Светлость Маргарита де Фуа де Бретань, дюшеса.
- Иди ко мне несносный мальчишка. Годы идут, а ты все такой же баловник, - тетя распахнула руки для объятий. - И любящая тебя тетя у тебя на последнем месте в моем же городе, - попеняла мне тетка, крепко при этом обнимая. - Ты вырос, Франсуа, совсем мужчина. Красавец. Не зря тебя кличут Фебом. Повезло Наварре, что у нее будет такой рей*.
Отпустив, наконец, мою тушку после троекратного поцелуя, герцогиня обратилась к моей свите.
- Ваша Светлость, - поклон дону Саншо.
Ответный почтительный поклон инфанта. Чуть ниже, чем тетин.
- Ваша Светлость.
- Монсьеры, - общий поклон, так слегка. - Прошу вас посетить мое скромное жилище.
И повернувшись, вошла в двери, которые перед ней раскрылись как автоматические.
За ней и мы прошли во дворец под звуки фанфар, которые снова затрубили.
А красивая у меня тетя. И молодая. На вид чуть больше двадцати.
Дорогая редакция, я худею…

Обед входил в заключительную фазу, когда зал буквально ворвался, потрясая в каждой руке красивой пестрой тушкой с синими крыльями и бледно красным хвостом сам бретонский герцог. Тезка мой, тоже Франциск, только его порядковый номер – два. Ворвался он в обеденную залу и закричал.
- Дорогая, смотри, каких я тебе красивых петушков настрелял тупой стрелой. Еще пару-тройку таких птичек и у твоих пажей будут такие броские султаны, каких ни у кого нет. И не будет. Такак эту привелегию я жалую только тебе.
И герцог поклонился герцогине, смешно расставив стороны руки с фазанами.
Поднявшись с поклона, он как бы только сейчас заметил всех нас за столом. Актер, епрыть. Роль: ««Веселый небожитель»».
- О-о-о-о… У нас гости… Как хорошо и неожиданно, а то нам с Орлеанским уже скучно. Охота порядком поднадоела, а новых развлечений не предвидится. Представь меня поскорее, дорогая.
- Дядя, если вам скучно, то я могу послать за моим шутом, - выпалил я, не вставая с места.
- А-а-а-а… Наваррский племянничек. Мое почтение, - гецог сделал какое-то па с расходящимися руками, не выпуская из них фазанов.
Непонятно, но здорово. И неожиданно красиво. Предтеча Марлезонского балета, епрыть.
- Шут – это хорошо, - продолжил спич мой бретонский дядюшка. - Но насколько мне сообщали, то в гости к руа франков ты приехал без шута.
- Я его нанял по дороге оттуда, дядя. Прямо на реке.
- И хороший шут?
- Это лучше стросить у Орлеанского, так как именно в их доме в Блуа он служил в шутах.
- Тогда, быстрее идем… Стащим этого лентяя с кровати, куда он завалился прямо в сапогах вместе с настрелянными им курочами фазанов, и спросим. Пошли. Пошли, племянничек. Господа, мое почтение, но государственные дела не дают мне возможности присоединиться к вам, хотя я и проголодался. Мы будем в вашем распоряжении немного позже. А пока нам крайне необходимо обсудить нового шута.
И добавил уже персонально мне. Голосом, в котором ощущался укутанный в бархат мелалл.
- Наварра, ты идешь?
С этими словами Бретонский герцог швырнул на обеденный стол своих мертвых петухов.
Тетушка мне поощрительно подморгнула.
- Куда я денусь от Бретани, - сказал я, вылезая из-за стола и показыая жестом своей свите, чтобы они оставались на местах.
Все. Отпуск кончился. Начался большой европейский реалполитик.

И повернувшись, вошла в двери, которые перед ней раскрылись как автоматические.
За ней и мы прошли во дворец под звуки фанфар, которые снова затрубили.
А красивая у меня тетя. И молодая. На вид не дашь больше двадцати.
Дорогая редакция, я худею…

Пардный прием тетя скомкала. Все свелось к формальному представлению нам ее фрейлин и ближников, которых было на удивление немного. Ларчик открылся просто – здесь гостит герцог Орлеанский и большинство придворных сопровождают герцогов на охоте. И бретонского дюка и Орлеанского. С ними же развлекается стрельбой фазанов и граф де Верию – герцогский бастард, который вполне уютно себя чувствует в доме своего отца, при отсутсвии у Франциска II наследников мужского пола.
Кульминацией торжества был показ мне моих кузин. Первой вынесли трехмесячную графиню Изабеллу д’Этамп, которую мне дали на минутку подержать на руках ее кормилицы. Обычный краснорожий запеленутый младенец, сыто лупающего на окружающих светлыми глазенками. Младенец, как младенец, я в них, откровенного говоря, ничего не понимаю, а держать на руках и вовсе боюсь. Слава Богу, меня от этой участи графинюшкины кормилицы быстро избавили.
Вторым вывели в тронный зал юного ангелочка, которого привела за ручку дородная нянька. И представили мне четырехлетнюю Анну, графиню де Монфор, которую, несмотря на младенческий возраст уже засватали за наследника английской короны.
Анна сделала мне вполне правильный реверанс, хотя смотрелось это забавно для такой крохи, и выдала хрустальными колокольчиками заученную наизусть фразу.
- Я счастлива, видеть вас у себя в гостях, мой дорогой наваррский кузен.
Я взял это запакованное в пардные одежцы маленькое тельце в руки, поднял на уровень глаз, слегка подбросил к потоку, вызвав задорный детский смех, и, чмокнув кузину в щеку, поставил на пол.
- А ты красивый, - заявила Анна. – Мне такие мальчики нравятся.
- Не сравниться мне с тобой в красоте, Анна. Быть тебе королевой, - сказал я девочке. – А если захочешь, то и императрицей всего христанского мира.
- Я буду бретонской дюшесой, как мама, – строго сказала девочка, и даже ножкой притопнула.
И так это чопорно у нее получилось, что вызывало у всех окружающих непроизвольный смех, разрядив строгую атмосферу официального приема.
Тетя просто цвела, когда демонстрировала мне своих крошек. И явно хвалилась детками на вырост, чтобы я тоже мог хвалить ее дочерей в местах их потенциального замужества.
Когда девочек увели, мажордом всех пригласил к столу.
В обеденную залу я шел, держа на вытянутой руке тетину ладонь.
За нами сарабандой потянулись и остальные, присутсвующие в зале.
- Как твое здоровье, - тихо спросила герцогиня, чтобы остальные не слышали этого вопроса.
- Уже хорошо, тетя. Не стоит беспокоиться, - так же тихо ответил я. - Я отлежался на барке, пока плыл к вам.
- Здесь у тебя врагов нет, - обнадежила меня тетя. – Но мой тебе совет: уезжай домой как можно быстрее. Я рада тебя видеть, но обстановка вокруг не соответсвующая.

Обед входил в заключительную фазу, когда в зал буквально ворвался, потрясая в каждой руке красивой пестрой тушкой - с синими крыльями и бледно красным хвостом, сам бретонский герцог. Тезка мой, тоже Франциск, только его порядковый номер – два. Мужчина в самом расцвете сил. Лет сорока пяти. Стройный. Бритый. С живыми голубыми глазами, цепко ухватившими диспозицию обеденного стола. В остальном, говоря языком протокола: ««без особых примет»».
Ворвался он в обеденную залу и закричал.
- Дорогая, смотри, каких я тебе красивых петушков настрелял тупой стрелой. Еще пару-тройку этаких птичек и у твоих пажей будут такие броские султаны, каких ни у кого нет. И не будет. Так как эту привилегию я жалую только тебе.
И герцог поклонился герцогине, смешно расставив в стороны руки с фазанами.
Поднявшись с поклона, он как бы только сейчас заметил всех нас за столом. Актер, епрыть. Роль: ««Веселый небожитель, случайно заметивший мурашей»».
- О-о-о-о… Так у нас гости… Как хорошо и неожиданно, а то нам с Орлеаном уже скучно. Охота порядком поднадоела, а новых развлечений не предвидится. Представь меня поскорее, дорогая.
- Дядя, если вам скучно, то я могу послать за моим шутом, - выпалил я, не вставая с места, так как меня раздражала это клоунада.
- А-а-а-а… Наваррский племянничек. Мое почтение, - герцог сделал какое-то па с расходящимися руками, не выпуская из них фазанов.
Непонятно, но здорово. И неожиданно красиво. Предтеча Марлезонского балета, епрыть.
- Шут – это хорошо, - продолжил спич мой бретонский дядюшка. - Но насколько мне сообщали, то в гости к руа франков ты приехал без шута.
- Я его нанял по дороге оттуда, дядя. Прямо на реке.
- И хороший шут?
- Это лучше стросить у дюка д’Орлеана, так как именно в их доме в Блуа он служил в шутах.
- Тогда, быстрее идем… Стащим этого лентяя с кровати, куда он завалился прямо в сапогах вместе с настрелянными им курочками фазанов, и спросим. Пошли… Пошли, племянничек. Господа, мое почтение, но государственные дела не дают мне возможности присоединиться к вам, хотя я и проголодался. Мы будем в вашем распоряжении немного позже. А пока нам крайне необходимо обсудить нового наваррского шута.
И после такой шпильки в мой адрес, он добавил уже персонально мне. Голосом, в котором ощущался укутанный в бархат металл.
- Наварра, ты идешь?
С этими словами Бретонский герцог швырнул на обеденный стол своих мертвых петухов.
Тетушка мне поощрительно подморгнула.
- Куда я денусь, - пробурчал я, вылезая из-за стола и показывая жестом своей свите, чтобы они оставались на местах. – Веди, Бретань.
Все. Отпуск кончился.
Начался большой европейский реалполитик.

Герцог Луи Орлеанский валялся на большой кровати под балдахином в обнимку с охотничьей сукой и что-то довольно мурлыкал себе под нос. Вокруг них на смятом покрывале валялось пяток тушек фазанов, на которые собака не обращала никакого внимания. Надо же не обмалул Франциск Бретонский – д’Орлеан действительно валялся на шелковом покрывале в заляпанных грязью сапогах. И это третье лицо французкой короны!
Закатное солнце разбивало свои лучи в мелких цветных стеклышках витража, окрашивая эту большую комнату в самые феерические цвета. Казалось, что в таком волшебном освещении может случиться любое чудо.
Как, впрочем, и любая пакость, подсказало послезнание.
- Луи, хватит валяться, - прикрикнул герцог Бретонский, едва войдя в помещение. – Я его привел и теперь не время для лени.
Орлеан сел на кровати и помахал мне рукой. Своей растрепанной прической он был похож на хиппи после бразильского карнавала.
- Привет, кузен, я рад, наконец-то с тобой познакомиться, - поприветсвовал он меня.
Теперь я смог его рассмотреть. Лет ему было около двадцати. Русый. Бритый. При повальной моде на бороду это можно рассматривать как знак принадлежности к фронде, или нет? Нос у Людовика был динный и острый с ярко выраженными ноздрями. Подбородок квадратный, сдегка выдающийся вперед, из тех, про которые говорят – волевой. Глаза как бы вдавленные в глазницы и при этом зримо навыкате. Тонкие губы. Цвет глаз в таком освещении под витражами не разобрать.
- Я тоже буду рад, дорогой кузен, особенно, если ты в меня не будешь кидаться свинцовыми шарами, - ответил я ему.
- Это когда я в тебя ими кидал? – слегка по-детски обиделся Луи.
- В Плесси–ле-Туре, - ответил я с наглой мордой.
- Неправда ваша. Не было меня там. Я был в Блуа, - ну, прям хулиган, пойманный за руку. – В Плесси я попал, когда ты уже оттуда сбежал и, крупно поругавшись с Пауком, последовал за тобой. Вы только представьте себе, мессиры, этот старый пердун желает, чтобы его уродка Жанна от меня понесла. И повелевает мне один раз в месяц устраивать свидание с собственной женой в постели.
- Это к делу не относится, - перебил я его. - Хочешь, дери свою Жанну – она твоя жена, в конце концов. Не хочешь – не трогай. Ты лучше скажи: что там с моими людьми? Теми, что прикрывали мой отход?
- А что с ними станется, - с ленцой поведал Орлеан. – Те кто мертв, того отпели и похоронили с дворянскими почестями – все же погибли в бою. А те, кто жив – сидят в башне.
- Кто погиб?
- Насколько мне поведали, то с твоей стороны только твой казначей отдал Богу душу, перед тем заколов двоих и еще троих серьезно ранив. Остальные твои вассалы в разной степени порезаности, но живы все. А вот дядюшка недосчитался восьмерых своих любимых гвардейцев из скоттов. И был очень зол.
Вошли слуги в ливреях бретонского дома и быстро накрыли поляну на столе у окна. Ничего особенного – холодный стол, хлеб и вино.
Вставили по факелу в напольные треножники, на стол поставли пятирогий подсвечник, запалили светильники и так же молчаливо удалились, как и вошли. Просто тени, а не люди.
Орлеан наконец-то слез с кровати и, волоча за собой техногий табурет, подсел к столу, где мы с бретонским герцогом оккупировали оба стула. Больше не было.
- Ухаживайте за собой сами, - напутствовал нас Франциск Бретонский. – Я специально отпустил всех слуг, чтобы никто нас не подслушал.
И сам налил себе сидра в оловянный кубок, показывая пример.
- Вы тут пока покукуйте на пару, а я поем, - сказал Луи, потирая руки, как муха перед обедом. – Если бы не твои византийские хитрости, Бретань, то мы давно бы уже со вкусом наелись за столом у дюшесы. Чем-нибуль горячим. А не этой походной сухомяткой, которая уже на охоте надоела.
- Скажи еще, что твой знаменитый повар напрасно простаивает тут у меня, - хмыкнул Франциск набитым ветчиной ртом.
Ветчина действительно была выше всяческих похвал, вкус прямо как при советской власти до косыгинский реформ. Я немного попробовал. Но есть я уже не хотел – только что вылез из-за обильного стола, накрытого любящей теткой. Так, для вида положил на тарелку по кусочку от каждого сорта сыровяленой колбасы, чтобы только тарелка не пустовала. Налил себе сидра и потихоньку прихлебывал, надеясь из герцогской пикировки вынести немного полезной информации.
- Наварра, а ты что сидишь как засватанный, - кинул в меня шпильку Орлеан. – Анна де Боже давно замужем, а в койке хочет видеть только того, кто там никогда не будет – меня. А я ей вовек не прощу того, что меня женили на ее сестре. Она так захотела, чтобы я был, таким образом, к ней поближе. Нет, это надо же… У одних и тех же родителей одна дочь – красавица, а вторая – уродка. И вот на этой уродке заставили жениться именно меня. За что мне такая кара, Господи!
- Можно подумать, что тебе спать не с кем, - хмыкнул Франциск.
Луи сооружил себе многоэтажный сэндвич – привет английскому бренду, и прожевав солидный от него кусок, сказал мне, не обращая внимания на подколки Бретани.
- То, что ты затащил ее в койку, это еще ничего не значит, - Орлеан вдруг пропищал фальцетом. - ««Я закрываю глаза и предстваляю себе только тебя»». Это она мне в ухо дышала, когда соблазнить хотела сразу после своего замужества.
- Так что, это в меня ревнивый сьер Боже шариком кидался? – попробовал я узнать, что же именно там произошло, в Плесси-ле-Тур.
- Не знаю, не видел, - ушел Орлеан в несознанку. - Говорил же тебе, что меня там не было. Так что на меня не греши. Не нужна мне Анна де Боже. Я с удовольствием взял бы в жены другую Анну, если папа собраговолит все же аннулировать мой брак из-за слишком близкого родства.
- Он это говорит о моей кузине? – повернулся я к тезке.
- А что? Осчастливить ее супружеской постелью можно и подождать лет десять. Главное статус, - ответил отец милой крошки, которую мне сегодня представили.
- Но она же - невеста Эдварда Английского? – удивился я.
- На англичан надежды мало, - вздохнул герцог. – Они никогда не выполняют взятых на себя обязательств. А Бретань должна оставаться независимой от короны Франции.
- И для этого ты готов отдать кроху замуж за третьего претендента на эту корону, - замеялся я. – Где логика. Выдай ее лучше за императора.
- Молодой ты еще, - буркнул Франциск. – Нет никакой логики в деяниях царей. Один божественный промысел. Вот наденешь корону Наварры – узнаешь, каково вошке вертеться на гребешке. Сидра еще налить?
Это собрание двух принцев крови и одного владетельного герцога мне все больше напоминало ««соображение на троих»» в родных пенатах. Так и ждал, что кто-то из них сейчас начнет меня пьяно домогаться сокраментальной фразой: ««Ты меня уважаешь?»».