Второй рожок я добил еще у мусорных баков. Второй из четырех, подобранных мной в разбитом ментовском Уазике, стоявшем мордой в дереве возле ЖЭКа. Ремень старого брезентового подсумка на четыре отделения был небрежно намотан на «Ксюху», и все это богачество лежало на заднем сидении машины. Бестолковая дочка Калашникова уже второй час спасала мне жизнь.

Да, на службе я ее терпеть не мог. Помню, как перед первой командировкой в Грозный, в конце осени 94 года, вывезли нас на стрельбище, дабы славные будущие работники правоохранительных органов, опухшие от пьянства и безделья, освежили навыки стендовой стрельбы по мишенечкам. Достойно мы должны были представлять наш самый западный в мире милицейский ВУЗ в глазах запутавшегося, но в душе безусловно славного, гордого маленького народа. Так вот: в мишень, с двадцати пяти метров, не попал никто. Ну ладно, были у нас уникумы, в армии автомат только в пирамиде да на первом посту видевшие. Но я то, я!!!! Про нашу часть говорили, что мы стреляем как ковбои и бегаем как их лошади!! Минимум четыре раза в неделю из всего пехотного. Мы когда с преподавателем после моего захода к мишени подошли, минут пять стояли то друг на друга, то на девственно целый бело-зеленый листик смотрели. Двадцать пять метров, млять!!! Я кирпичом десятку выбью. Дружно мы тогда всем курсом сказали: - Или вы нам нормальные автоматы везете, или едете в командировку сами, всем командно-преподавательским составом ВУЗа, не менее опухшим от тех же причин. Привезли нам «КАМАЗ» 74 весел, и вот ни разу мы об этом в последствии не пожалели.

И вот сейчас я на «Сучку» эту молился. Между ЖЭКом, куда я, дурень, поперся с утра, не смотря телевизоры-интернеты, и домом, где ждала, я надеюсь, любимая жена и не менее любимая лапочка-дочка, находились школа и Высшая мореходка. Когда я, простояв, а затем пробегав по кабинетам расположенного в подвале жилтреста четыре часа, уже серьезно взволновался идиотскими рассказами вездесущих ЖЭКовских бабок о творящемся в городе беспределе, и выскочил на крыльцо, набрать на не ловящем связь в подвале мобильнике домашний телефон, из школы уже вываливался плотно спрессованный ком неживых детишек. А наиболее резвые из них выбредали за школьную ограду и тянулись к проходящим мимо прохожим.

Как я не обоссался, когда из-за угла дома вывалилась ковыляющая на каблуках десятиклассница, у которой половина лица была накрашена с присущим молодым максимализмом, а другая половина была съедена напрочь, я не знаю. И когда эта девочка-смерть навелась на меня, стоящего на крыльце, угукнула, и лунной походкой Майкла Джексона с ДЦП, вытянув вперед руки, направилась в мою сторону, меня разбил нервный паралич. Меня, взрослого мужика, повидавшего Крым и рым, спасла одна из придомовых бабулек. Она подала звуковой сигнал. Увидев ковыляющую к нам девочку, она подала звуковой сигнал такой силы и частоты, что будь я действительно полностью парализован, даже всю жизнь, я бы встал и пошел. Нет, наверное, побежал бы. А так я всего лишь схватил из кучи стоящего у подъезда ЖЭКовского скарба штыковую лопату и ударил ребенка. Ударил лопатой плашмя, с заплечного размаха, по целой части головы. Девочку, и так неплотно стоявшую на ногах из-за каблуков и смерти, впечатало в стену дома. Схватив бабку за какие-то части висевшей на ней одежды, я рывком втолкнул ее в открытую ей же дверь подъезда хрущевского дома. Бабка с писком улетела под лестницу, а я захлопнул дверь, слава Богу, снабженную кодовым замком. Потом уселся на лестницу, обхватил голову руками и завыл.

Смерть мне приходилось видеть довольно часто, гораздо чаще, чем мне этого хотелось. Район, где я, сбежав от милицейской серости, беспробудных круглосуточных пьянок, и добровольно-принудительных поездок на курорты Кавказа организованными вооруженными группами сотрудников, работал в прокуратуре, был самым большим в городе. Нет, у нас конечно не мегаполис, народу существенно меньше. Но и двести пятьдесят тысяч населения района гарантированно давали за ночь дежурства не менее десятка трупов. Плюс в стране шел период активного накопления капитала, сопровождавшийся, как водится, сокращением поголовья тянущихся к небесконечной кормушке индивидов. Так что вид травм различной степени тяжести, повлекших смерть потерпевшего, мне был привычен, рутинен. Но то, что я видел перед собой минуту назад, не входило ни в какие рамки. Тонкая, как лампочка накаливания, грань сумасшествия, засверкала у меня в голове.

Спасла меня во второй раз давешняя старушка. Выкарабкавшись из подлестничного пролета, она, издавая звук заходящего в пике бомбардировщика, пролетела вверх по лестнице, походя впечатав меня в стену подъезда с силой и сноровкой американского тафгая. Ударившись башкой об бабушку, я очнулся и стал действовать. Вытащив из кармана куртки машинально сунутый перед взятием в руки ударно-штыкового инструмента, телефон, я стал судорожно, пытаясь унять ручную дрожь, набирать номер жены. Сегодня обе моих малолетние умнички, жена и дочь, должны были сидеть дома. Доча пропускала садик по поводу общей сопливости юного организма, жена ее в этом всемерно поддерживала. Супруга у меня была, как ни странно, любимая, выбранная после долголетних кастингов среди сослуживиц и практиканток, к милиции не имела никакого отношения и была на двенадцать лет младше меня. Хорошо развитый интеллект (а что вы хотели, кандидатскую мы защищаем, о как!) сочетался в ней с детской шиложопостью, поэтому мне периодически приходилось загонять ее энергию в доступные нашему бюджету и моему здоровью рамки.

Трубку подняли быстро, откликнулись весело. Я, стараясь унять судорожные икания, захрипел в трубку:

- Аня, у вас все в порядке?

В трубке услышали мой ангельский голосок, и веселье там мгновенно кончилось. Жена меня знала хорошо, помнила, что вывести меня из себя ей, за всю нашу четырехлетнюю совместную жизнь, не удалось ни разу, и поэтому сразу поняла, что что-то случилось, но, все равно, сделала страусиную попытку откреститься от проблем:

-Ваня, ты уже домой идешь? Возьми возле дома пироженок, мы с Дашкой пироженок хотим.

- Аня, слушай меня очень внимательно!!! Очень!! В городе творится какая-то непонятная хрень. Что это такое, я не знаю, но это опасно. Запритесь с Дашкой дома (хорошо, двойная сейфовая, восьмой этаж шестнадцатиэтажки), никуда, слышишь меня, НИКУДА!!!, не выходите. Посади Дашку за компьютер, пусть играет, сама включи телевизор, интернет, смотри-слушай что скажут.

Тут кодовый замок пискнул, дверь подъезда открылась, и на пороге образовалась куча из орущего толстого мужика, знакомой мне мертвой девочки, и еще каких-то тел. От неожиданности я выронил телефон в темноту лестничной клетки. О том, чтобы поднять его, не могло быть и речи. Мой организм наконец-то вошел в режим критической ситуации и начал действовать раньше меня.

Я ракетой взлетел на второй этаж и забарабанил сразу во все три двери, сразу всеми четырьмя конечностями. Возня внизу продолжалась, толстый мужик орал, я барабанил. Наконец, открылась средняя дверь, и в проеме показался тип околопенсионного возраста, в грязной майке-алкоголичке. Толкнув гегемона обратно в квартиру, я заскочил следом, захлопнул хилую ДВПшную дверь, и бросился в первое же помещение с окном, которое было на моем пути. Это оказалась засранная до нельзя кухня, окно которой выходило во внутренний двор с противоположной от школы и улицы стороны. Схватив за шкирку и откинув от окна какую то бабищу, вместе с кухонным столиком, заставленным палеонтологическими остатками былых пиров, выглянул на улицу. Во дворе никого не было. Я с хрустом выдернул полусгнившую раму окна и запрыгнул на подоконник. Нормально, тихо можно прыгать.

Прыжок не задался. Со всей этой бешенной суетой я забыл, что мне уже четыре десятка лет, что спортом я последний раз занимался пять лет назад и хватило меня ровно на два месяца, я забыл, что у меня гипертония и тахикардия, я забыл, что можно было уцепиться руками за подоконник, и до асфальта под окном стало бы значительно ниже. Прыгнул я как сидел, с корточек.

Боль в ноге вышибла из глаз слезы. Три метра до заборчика палисадника я летел в позе и с грацией горной гориллы, страдающей диареей – в полуприсяде, касаясь руками земли. Больно ударившись о заборчик коленями, я кувыркнулся через него, приземлился, ударившись плечом о землю, и затих за старым, еще немцами посаженным тополем.

«Тогда считать мы стали раны….» Отбитое плечо, в кровь разбитые ладони, порванные штаны и рассаженные колени. Но это все мелочи. Самое страшное – растяжение, стремительно напухающая болью правая нога. Сидеть нельзя, время мое и моих девчонок утекает стремительным домкратом. Мой план гордой ланью пробежать оставшиеся до дома полтора километра накрылся титановым тазом. Опираясь на тополь, я поднялся на ноги. Попробовал перенести вес на правую – держит, не подламывается. Но как бегун я на ближайшее время закончился, Усейн Болт может пока спать спокойно.

Так, думай голова, быстрей думай. Раз пробег по центральным улицам города отменяется, остается вариант с частным сектором. Прямо из этого двора я могу попасть на параллельную главной улочку, застроенную немецкими домами. По ней, строго на север порядка двухсот метров, и будет поворот… ОООО!!! Йес! Огороженная солидным забором солидная же территория принадлежащего раньше Кенигсбергскому университету « Альбертина» Ботанического сада тянулась практически до моего дома. А там, кроме деревьев, кустов, цветов и собак охраны обычно очень мало народа. А если срезать по саду угол и выходить из него не через центральные ворота, а правее через забор, то до цели мне останется опять же одна улочка, застроенная старыми немецкими домами. Так план есть, идем аккуратно, про овраги не забываем, но цыгель, цыгель.

Согнувшись и не приближаясь к углам домов я похромал в рокадный переулок. И тут я нашел ЕЕ. Милицейский бобик ГБРка стоял уткнувшись помятым капотом в дерево в тридцати метрах от меня. Двери его были распахнуты все. Ни живых, не мертвых я в переулке не видел. Куда бежать, вопросов не было. Район мой, со службы я ушел не так давно, большинство личного состава меня еще хорошо помнила. Если они все рванули на происшествие, что совсем не исключено, у нас тут кругом сейчас одно сплошное происшествие, то в машине есть стационарная рация. Да и если просто пока сесть в машине и запереться, дожидаясь бойцов, я сомневаюсь, что знакомая мне девочка-припевочка и иже с ней смогут туда забраться.

Со всей возможной для меня скоростью я похромал к машине. В УАЗике никого не было. Переднее левое стекло разбито, причем, судя по положению осколков, разбито изнутри. Вся водительская дверь, переднее сидение, приборная панель и ПОТОЛОК!! над передним сидением в густых потеках крови. Что это? Заглянув в салом, я понял, что «звонок другу» тоже не задался. Рация была безнадежно вывернута и валялась на полу. Да, я думаю этот наряд ждать уже бесполезно. Ладно, действуем по плану «А».
И вот тут, проходя мимо задних открытых дверей машины я увидел.. та-да-даммм…. ремень старого брезентового подсумка на четыре отделения небрежно намотанный на АКС-74у со сложенным прикладом. В салон я влетел ласточкой, забыв про больную ногу. Ну все, берегитесь мертвые девочки, я теперь конн и оружн!!!

Выскочил из машины, положил подсумок на сидение, проверил магазин – полный, разложил приклад, предохранитель на автомат, патрон в патронник, готов, бля, где супостаты?

И я увидел супостатов во всей красе. От места, где стоял УАЗ, открывалась прямая дорога до школы. А возле школы был АД! Тысячная толпа мертвецов молча колыхалась, как один живой организм, иногда выбрасывая из себя щупальца к очередной жертве. А в школе еще кричали, на срыв голоса, в окнах еще мелькали живые люди, умоляющие о помощи. Но помочь им было можно только раздавив эту толпу танками. Ни одна машина не смогла бы пробиться к зданию через монолитные ряды нежити, тянущей руки к людям в окнах.

Умом я уже понял, что эти люди мертвы. Мертвы, но почему-то ходят и нападают на еще живых людей. Но вот КАК??!!! И почему это случилось, и что я буду делать, когда хромой и увечный доберусь до своих девчонок – об этом я старался не задумываться, чтобы не раздуть искру безумия, тлеющую в моей голове.

Все, хватаем подсумок (посмотрел – еще три полных магазина), на пояс его вместе с ремнем, и марш, марш в переулок.

Через тридцать минут я сидел в кустах у дороги, отделяющей меня от забора Ботанического сада, и пытался отдышаться. Вот он, предпоследний рывок, забор, а там пробежка (ну как пробежка) по пустым аллеям сада почти до дома. Две проблемы: по улице шли мертвецы, их было много, обойти это место я не мог. И второе – забор. Три метра, из железных штырей, острых вверху. С ходу я его не перепрыгнул бы, даже в лучшие годы в лучшей форме. Через него надо лезть. И вот тут в полный рост вставала первая проблема: а дадут ли мне эти покойники-неупокойники это сделать.

Допустим, дорогу я попробую пересечь быстро, бывают в толпе умертвий большие просветы, да и патронов еще в достатке, почти не тратил по дороге сюда, больше через заборы скакал. Ну, добегу до забора. Но затем же нужно повесить автомат на плечо, а еще лучше за спину, целее будет при акробатических этюдах, и карабкаться на забор. М-да. Вопрос, как быстро мне удастся это сделать?

Вариант обойти сад уже просто не рассматривался. Наивный я был, собираясь пробежаться грациозным жирафом по улицам, легко уворачиваясь от негодяев. На параллельной забору сада улице, по которой мне как раз и надо было бежать, шел сплошной поток, в котором смешались мертвые малолетние школьники и мертвые взрослые студенты Высшей мореходки. Дедовщины, что характерно, не было.

И вот тут мне немного повезло. Нет, на сегодняшний день мне вообще грех жаловаться, по сравнению с тем ужасом, что ковыляет на дороге, я сижу здесь живой, почти здоровый и вооруженный. Но мне повезло еще чуть-чуть. Из переулка, по которому я только что шел, вылетел на огромной скорости черный «Крузер», попытался затормозить перед толпой мертвяков, пошел юзом, лег на бок, сметая толпу и разбрасывая гнилые ошметки, врезался в угол дома и взорвался.

Пламя сразу поднялось до второго этажа. Покойники, раскиданные до этого по сторонам улицы, стали собираться около огня. Их становилось все больше, они шли отовсюду: от школы, из переулков, из дворов, шли к огню, заталкивая тех, кто пришел раньше них, в костер.

Улица передо мной почти очистились. Последние огнепоклонники спешили к священному огню, не обращая внимания по сторонам. Возможно, если бы я попытался пройти мимо них просто по улице в сторону дома они бы меня не заметили. Но рисковать я не мог. До двух моих самых родных девчонок, жизнь и здоровье которых в этом кошмаре зависит полностью от меня, оставалось всего два броска. И я рванул.

Большую часть сада преодолел без особых проблем, потратив только один патрон, что бы упокоить мамашу, жрущую в коляске своего ребенка. Еще в переулке возле школы я опытным путем, потратив несколько лишних патронов, выяснил, что кадавров этих надо бить только в голову. А потом я забыл, что в той части сада, где в очередной раз собирался форсировать забор, как раз и жили собаки, призванные охранять это царство природы. Четырех беспородных плюгавых шавок, по моему мнению, держали только за тем, что бы человек, вывесивший таблички «Охраняется собаками», не выглядел лгуном. Больше ни для каких целей они не годились: справиться не смогли бы даже с крысой, а гладить посетителям их было просто противно. Но это пока они были живы. Что бы добраться до забора целым, мне пришлось расстрелять остатки магазина. Это была непозволительная роскошь, но дать себя укусить я не хотел, а попасть них было не просто.

Следующий раз меня зажали на помойке. Благополучно преодолев оставшуюся до дома улочку со стороны палисадников, и никого не встретив, я вывалился прямо к мусорным контейнерам, собирающим вторсырье с окрестных магазинов и бомжей со всего района. Это было обидно. До дома мне по прямой оставалось двадцать метров, но кто же меня пустит, по прямо-то. Если бы я мог нормально бегать.

Трупы бомжей были какие-то разные. Некоторые обычные, похожие на так запомнившуюся мне пионерку, медленные и неуклюжие. А вот некоторые были заметно быстрее, осторожнее и умнее. Что их заставило эволюционировать с такой скоростью, я не знаю, но эта встреча стоила мне полного рожка патронов, и еще половину рожка я истратил, добивая толпу посетителей кафе-магазина «Печенька», расположенного напротив подъезда моего дома.

Среди посетителей опять были дети, но меня это уже не трогало совершенно. Я спрятался в раковину, как советуют умные богатые психологи из американских фильмов своим пациентам. Хоть проблемы у нас с ними были несопоставимыми, ну куда нам с нашими ходячими мертвецами до их разводов и висячих членов, совет мне пригодился. Чем ближе я был к дому, тем труднее мне было гасить искру своего безумия. Я вглядывался в лица каждой мертвой девочки и женщины, с ужасом ожидая, что увижу свою жену и дочь, которые не послушались меня и отправились на улицу за совершенно необходимой при конце света пирожинкой или заколкой.

Все, я дошел, вот мой подъезд. Дверь с кодовым замком была закрыта, но зато большие окна по бокам от нее зияли провалами. Ладно, будем плохими мальчиками, зайдем в окно.

Холл. Бабка вахтерша и ее вечно пьяный собеседник, дед с третьего этажа. Нн-на. Коридор к лифту. Свет есть, но есть и кадавры, трое, что вы здесь стоите, быстрые, суки. Нннн-а, ннн-а. Последний магазин. Лестница. Первый этаж. Темно под лестницей. Никого. Хорошо, что лестница и лифты не связанны. Второй этаж. Никого. А связаны они с шахтой мусоропровода. НННН-а, сука. Напугал, притаился. И часто двери к мусоропроводу от квартир закрыты на ключ….. нна, нна, тебе коротенькую… третий этаж никого… сверху шаги.. четвертый этаж..ноги в пролете лестничном.. нна тебе в коленку, чтоб упал..нна теперь в голову…у меня точно закрыта… пятый эт…нннаннна.. а ногой, сука, чтоб отлетел и в голову… на.. сколько патронов… не считал..дурак.. но от квартир на лестницу есть окна… седьмой.. никого…дыхалка ни в пи… .ноги в пролете.. а вот тебе прикладом в ногу..АА..ССУКА..И ПО ГОЛОВЕ ПРИКЛАДОМ…ННА..брызги на меня и на стену…восьмой..

У кого-то окна от квартир на лестницу заделаны, а у нас нет, простое стекло.

А за стеклом стоит она.

Спиралька разума оборвалась у меня в голове с погребальным звоном.

Она думала, что просто вынести мусор – это ведь ничего страшного, ведь правда, да, Ваня? Это же вот, рядом совсем. Ведь в двадцать семь лет не умирают, когда у тебя такой хороший, сильный, муж, всегда поможет, защитит. Он же рядом, он скоро придет. А я просто вынесу мусор.

Она ткнулась в стекло всем телом и застыла, глядя на меня пустыми, черными провалами глаз. На меня смотрела смерть. Смотрела и злорадствовала – не смог. Обещал, и не смог. Рука у нее была перемотана бинтом. Рот у нее был в крови. Сверху шаги. Погодите, ублюдки, а у нас еще здесь дела. У нас дома детей… рот у нее в крови.

Я поднял автомат, прижал ствол к стеклу и выстрелил. Потом подошел к двери, вышиб ее ногой, ударив возле замка. Подошел к нашему блоку. Дверь в квартиру была открыта. У Ани был в крови рот.

В глубине квартиры что-то шуршало, словно кто-то маленький полз по полу. Я не зашел в дом. Я знал, что я там увижу. Я не смог. За то я смог приставить автомат к подбородку и нажать спусковой крючок. Последний, на сегодня, раз.

Постскриптум.
«И дым мучения их будет восходить во веки веков, и не будут иметь покоя ни днем, ни ночью»
Откровения Иоана Богослова, глава 14.
http://samlib.ru/editors/p/pawel_a_n/