здесь должна была быть прода от 11.10.2013

Пленного, связанного по рукам и ногам, кинули под балкой в ванной комнате. Кантабрийские стрелки длинную веревку с его рук перекинули через матицу и, натянув ее, рывком поставили этого дойча вертикально. Сам он стоять не мог – его сильно стрелки избили, когда захватывали.
Хозяин, не доверив слугам, лично принес нам табуреты, стол и дополнительные масляные светильники, кидая взгляды, напоенные страхом, то на пленника, то на меня, сидящего в углу, так и не снявшего ни мантии, ни короны, держащего кисти рук на эфесе поставленного между ног меча. По виду почтенного буржуа можно было без труда прочитать, что он уже раскаялся в том, что пустил нас к себе на постой. Но куда уже теперь деваться?
- Мэтр, еще жаровню с углями и вертел для жаркого, - приказал дон Саншо.
В глазах ресторатора застыл не страх даже, а ужас.
- Но если жалко вертел, - пошел я навстречу той жабе, которая сквозь страх стала душить мэтра - все же кованый вертел вещь дорогая. – То каких-нибудь совсем не нужных в хозяйстве железок. Мы заплатим.
Мэтр испарился, а дон Саншо со вкусом распекал своих военных.
- Вы бы хоть сначала раздели этого урода, что ли, - проворчал Саншо, обращаясь к стрелкам. – А то вдруг он нам еще живой понадобится, а одежду его вы уже испохабили. И что тогда? Тратить на эту мразь деньги?
Отвязали. Раздели. Снова привязали. Уже только в одних брэ.
Окатили холодной водой из ведра, приводя в чувство.
- Ну и что это было? – спросил Саншо пленного.
Тот в ответ ему через крошево ломаных зубов прошипел слабо разборчиво что-то типа ««нихт ферштейн»». Ага… Твоя-моя не понимай, знакомая песня. Интересно, скоро ли он запоет нам про ««не имеешь права»»? За Штиттматера я им матку наизнанку выверну. Ишь, додумались: меня без артиллерии оставить.
- А меня понимаешь? – спросил его на хохдойче?
- Я… Я-я-я, - бормочет.
Глаза злые. Страха в них нет. А есть, между прочим, презрение. К нам.
- Зачем вы пытались убить моего мастера, подлые убийцы?
- Мы не убийцы, мы честные палачи. У нас на руках приговор суда, - прохрипел привязанный. – У нас в руках вервие Правосудия.
Один из стрелков протянул мне мятый пергамент.
А другой, в это время, пару раз ударил привязанного пленника под дых, приговаривая.
- Ваше Высочество. Не забывай прибавлять Ваше Высочество, скотина, когда обращаешься к принцу.
- Пусть говорит, как хочет, – сказал я стрелкам, рассматривая документ.
Черт, шрифт готический, да еще почерк у писарчука…
Печать на приговоре стоит фрейграфа* города Малина. Маскируются под фрейгерихт, конспираторы.
- И что это за filykina gramota? – спрашиваю его, потрясая документом.
- Приговор о лишении жизни партача* Уве Штриттматера за колдовство.
- Угу… - только и нашелся я, что из себя выдавить.
А что тут еще скажешь?
- В чем это колдовство состояло?
- Он постоянно бормотал непонятные добрым христианам заклинания, когда составлял шихту для плавки. И потом его колокола звонили лучше, чем у других.
Смотрю в его глаза и вижу, что этот чувак искренне верит во все, что говорит.
- Ты сам это видел?
- Нет. Но за обвинителя поклялись десять человек, в том, что он говорит правду.
- Знаешь, кто обвинитель?
- Нет, я – Ганс Эйхе, наемный палач Фемгерихта.
- Ты знал лично Уве Штриттматера?
- Нет.
- Кто его опознал?
- Ваши люди его уже убили.
- Понимаешь ли ты, что этот приговор города Малина, - я кинул на стол пергамент. – Здесь, в Бретани, не действителен. И кто тут виноват, а кто нет, решают дюк и епископ? А не ваш фрейграф, который тут никто и зовут его никак.
- Это не имеет значения, - прохрипел допрашиваемый. - Приговор должен быть исполнен хоть на краю земли.
Ага… Вот и забавная формулировка, дающая им право не преследовать обвиненного за морем.
- Ну, так знай. На этой земле вы не палачи, а простые убийцы. И поступят с вами соответственно вашему преступлению.
- Я готов, - твердо сказал пленный. – Я готов любое время предстать перед Господом и дать ему ответ в каждом своем поступке. Надеюсь, перед смертью мне дадут исповедаться и собороваться?
Крепкий орешек, уважаю. Хоть он и служит организации, из которой выросли все изуверские течения в Германии, в том числе и национал-социализм.
- Оденьте и отведите его обратно. И закуйте его в колодки. Он не раскаялся в своем преступлении, - сказал я стрелкам. – И ведите второго.
Молчащий все это время дон Саншо только спросил меня , когда Эйхе стали одевать.
- Ну и что это было?
- Фема. На столе от нее приговор для мастера Уве. А эти – палачи.
- Почему ты его не стал пытать?
- Не зачем. Он и так все что знал, мне сказал. Давай послушаем второго.
Ну и денек выдался мне на события и происшествия. Богатый.

Стрелки приволокли второго адепта тайной террористической организации. Этот дойч выглядел лучше, был менее покоцаным. По крайней мере, зубы у него были целыми, и на ногах он стоял сам.
Его быстренько раздели и привязали к импровизированной дыбе.
Мэтр Дюран внес широкую короткую доску и, положив ее поперек ванной, ушел. Впрочем, отсутствовал ненадолго, и вернулся с глубокой медной сковородкой на длинной деревянной ручке. В сковородке переливались огоньками свежие угли. Установив импровизированную жаровню на доску, он рядом положил парочку железных спиц – все железо, на которое ему жаба расход подписала. И встал там же. Все же любопытство у него пересилило страх. Развлечений в городе мало. Из последних – только пожар в порту.
- Мэтр, ты свободен, - сказал ему Саншо.
Уходил хозяин постоялого двора из своей ванной комнаты неохотно. Но нам лишние свидетели не нужны. И Саншо поставил часового у двери со стороны коридора. Чтоб даже не подслушивали.
- Имя? – приступил я к допросу сразу на хохдойче.
- Иоганн Грау, - вскинул дойч голову.
Клоун, ей Богу, он бы еще ««Орленка»» запел. Но, несмотря на гордый вид, отвечает пока охотно.
- Сословие?
- Третье. Бюргер из Малина.
- Род занятий.
- Мастер цеха плотников.
- Как здесь оказался?
- Я шеффен. Выполнял приказ суда.
- Шеффенов много, я спрашиваю: почему именно ты здесь оказался?
- Мой жребий был.
Ага… голубчик. Врать начал. Шеффены – палачи, как я помню из своих исторических штудий, всегда были добровольцами. А вот что врет – это хорошо. Значит, жить хочет. В его случае никакая правда самой Феме повредить не сможет. Первая в мире сетевая структура. Головы растут как у гидры, сколько их не сноси.
Махнул рукой. И два стрелка синхронно стали бить его плетьми по ребрам.
Вой раздался просто волчий.
Впрочем, били его недолго. Так, по парочке плетей от каждого.
- Повторяю вопрос, - я встал, скинув с плеч мантию – жар от углей сильный пошел. – Почему ты оказался здесь?
- Я выполнял приказ, - почти выплюнул Иоганн слова.
Истерит уже клиент, очень хорошо.
Ох, до чего же противно все это – людей пытать. Я бы его и так расколол, просто на логике, но времени истратил бы больше. А на меня уже с непониманием смотрит не только дон Саншо, но и его стрелки. И гормоны в молодом теле бурлят. Так и хочется самолично этому дойчу морду набить. В кровь. В смазь.
Подошел к пленнику, и, пристально глядя ему в глаза, спросил:
- Правое или левое?
- Не понял? – забегал дойч глазками.
- Я ты не понимай, ты отвечай: правое или левое?
- Ну, левое… - мог бы мастер Грау пожать плечами, пожал бы.
Я вынул свой понтовый кортик и отрезал ему левое ухо.
После того, как он перестал подвывать, я ему это ухо показал, приговаривая.
- Ты сам выбрал.
Бросил его ухо на пол, чтобы он его видел и наступил на него сапогом, с поворотом.
- Понял?
Тот кивнул, насколько смог, насколько поза растянутого на дыбе тела позволяла.
Подошел снова почти вплотную, посмотрел прямо в глаза и кольнул кортиком через брэ его мошонку.
- Правое или левое?
- Что вы от меня хотите? – завизжал мастер Грау. - Я все скажу!!!
- Вот и все, - сказал я, поворачиваясь к дону Саншо. – И долго пытать не надо. Позови Микала с писчими принадлежностями, пусть составит протокол, как положено. Все должно быть по закону.
- А ты куда? – спросил дон Саншо.
- Поспать немного, брат. Меня сегодня эти переговоры на высшем уровне просто вымотали. Целый день ни словечка в простоте. Ходил как по лезвию бритвы.

Вошел в свою спальню, и показалось мне, что я дверью ошибся.
Мой оруженосец Филипп, закинув ногу на ногу, весело трепался с какой-то девицей, сидящей за столом ко мне спиной. Его улыбчивая рожица, освещаемая трехрогим подсвечником, излучала полное удовольствие процессом.
- Вот ты где, - сказал я, убедившись, что нахожусь все же в своей спальне. – Прими мантию, Филипп.
Оруженосец моментально подорвался, подхватывая на руки тяжелый горностаевый плащ, а обернувшаяся девушка – моя белошвейка, как оказывается, увидев меня в короне и мантии, с цепью ордена Горностая на груди, сползла с табурета на колени и сложила ладони у груди, склонив голову. Как на молитве.
Что за новости?
- Что тут происходит? – спрашиваю их вроде как безразлично, а у самого ревность взбрыкивает внутри.
Нет, ну надо же… Девку уводят. Даже не из стойла, а прямо из кровати.
- Ничего особенного, сир, - отвечает мой дамуазо, принимая от меня меч. – Просто развлекаю девушку.
Тут объект нашего разговора стал заливаться набок, и мы поспешили ее подхватить.
Девица была в обмороке. Полной отключке. Не реагировала даже на легкие пощечины, как моментом среагировала бы любая баба, если она такое разыгрывает. Никому неохота получать по морде, даже в лечебных целях.
- Развлекаешь? - хмыкнул я Филиппу.
- Сир, я сам не понимаю что с ней, - оправдывается пацанчик. – Только что смеялась над моими шутками. Нормальная была.
- Давай, бери ее за ноги. Положим на кровать. Не на полу же ей валяться?
После того как уложили белошвейку, я снял с себя корону и орденскую цепь отдал их оруженосцу.
Филипп быстро установил корону на мантии, которую уже успел свернуть и сложить на сундук. И обернул ее цепью. Получилось красиво, хоть натюрморт рисуй.
- Подумай, во что все это надежно упаковать на время переезда.
И присел на табурет. Филипп снял с меня сапоги с портянками. Ноги сказали ««ох, как здорово»».
- Портянки в стирку отдай, - напомнил я оруженосцу.
Внутренне скривившись, мой благородный эскудеро все же не посмел что-то мне высказать. А то я не понимаю, что это ему не по чину, но пажа мы отослали в Руан. Кстати, как он там? Храни его Господь. И на Микала не спихнуть – нет его в обозримом пространстве – протокол в ванной составляет.
- Свободен. До утра меня не беспокоить, только при пожаре не забудьте вынести в первую очередь. Но будить не надо. Понял?
Эскудеро подтверждающе закивал, пряча улыбку. И вскочил из комнаты.
Встав, я закрыл за ним засов.
Подтащил к кровати табурет и положил на него клевец и заряженный пистолет, проверив состояние пороха на полке. Пусть будут рядом под правой рукой. Для моего спокойствия.
Потом разделся до камизы. Нашел большой кувшин с водой и ополоснул над ночной вазой лицо и места совместного пользования. И почувствовал себя готовым к лечению девичьих обмороков.
Встал над белошвейкой и стал тонюсенькой струйкой поливать ее лицо из кувшина. Струйка билась по ее носику, разлетаясь в свете свечи драгоценным брызгами.
Очнувшейся девушке сказал только одно слово.
- Раздевайся.
- Как раздеваться, - удивилась она, округлив глаза.
- Как вчера, - напомнил я ей нашу ночь безумного секса.
- Это невозможно, Ваше Величество, - в ее голосе прорезалась мольба. - Вчера я была подмастерьем цеха веселых женщин, а сегодня я добропорядочная горожанка, дочь цехового мастера. Я продала свое место.
- Я не Величество, я – Высочество, - поправил я ее, проигнорировав ее сентенции.
- А как же корона, цепь, мантия, меч Правосудия? – залепетала она.
- Это корона инфанта, - просветил бывшую путану ныне честную белошвейку. – Раздевайся и ложись под одеяло, ибо я спать очень хочу. Свечи не гаси.
Куда делась - разделась, правда, только до рубашки и стеснительной мышкой порскнула под одеяло, больше напоминающее перину. Я худею, дорогая редакция…
Я и, по правде, очень хотел спать, все же встал с рассветом и весь день как белка в колесе кувыркался – проблемы решал. Думал, как только голову до подушки донесу, так тут же и вырублюсь. Фиг вам - индейское национальное жилье. Усталость усталостью, а юношескую гиперсексуальность надо всегда брать в расчет. Тем более рядом был такой раздражитель, как запах женщины. На расстоянии вытянутой руки. Осталось эту руку только протянуть. Не рукоблудием же мне при наличии такой классной крошки рядом напряжение сбрасывать, что бы она там о себе не думала.

Капеллан у герцога бретонского был по сравнению с падре Рене из шато Боже слабоват. Во всем слабоват, но главное - в голосе. Не Шаляпин ни разу. Все богослужение - обычный поповский бубнёж с попытками подпевки тонким козлиным голосочком. Надо будет у себя в королевстве церковные хоры завести из детских голосов, чтобы совсем со скуки не сдыхать на мессах. Вроде бы уже практикуют тут такое. В Риме, в папской капелле, мальчишек даже кастрируют, чтобы ангельскую тонкость голоса не теряли с возрастом. И орган не забыть изобрести. Баха Иоганна Себастьяна, конечно, у меня не будет – такие гении раз в тысячелетие рождаются. Но не оскудела же земля басков талантами? Хоть музыку послушать, раз уж в костеле время терять по протоколу обязательно. Но это потом, все потом, когда выживем.
Капелла была забита битком, но благодаря очень высоким потолкам душно не было. Кроме нашей банды в полном составе на мероприятии присутствовали все придворные обоих герцогов. Как и сами вип-персоны.
В том числе и Антуанетта де Меньеле, дама де Виллекьё - законная любовница местного герцога, почтила всех своим присутствием. Высокая по местным меркам, едва ли не выше самого герцога Франциска II. Красива. Намного краше тети, если положить руку на сердце. Не столько даже чертами лица, сколько неуловимым шармом, располагающим к ней мужской пол, и мало того, вызывающим неодолимое плотское влечение. А в совмещении с ее запредельной верностью герцогу это была гремучая смесь.
Выглядела она лет на сорок, а сколько ей исполнилось на самом деле, не знал никто. Известно только, что она сменила в постели французского короля Шарля VII свою кузину Агнессу Сорель после ее смерти. А после смерти короля успела отметиться в постели юного Паука Луи, как только он залез на трон франков. Но к этим годам она сохранила стройную фигуру и удивительную свежесть лица. Разве что носогубные морщинки да лапки вокруг глаз выдавали ее возраст. Носила открывающую красивый лоб высокую прическу, которая в остальных землях еще не скоро станет модной.
Как рассказал мне шут, вернувшийся на постоялый двор ранним утром и сопровождавший меня на богослужение, кавалерственная дама Горностая объявилась при бретонском дворе весьма нетривиально - как шпионка Паука, потому как Бретань выбрали своим убежищем все мятежные принцы Франции. Отсюда как с Дона выдачи не было.
Франциск, бабник еще тот, как только увидел новую красотку, сам полез в ««медовую ловушку»», с энтузиазмом. В первый же вечер повел ее показывать только отстроенное крыло своего дворца. Завел в спальню и ничтоже сумняшися, сославшись на позднее время, предложил лечь в постель.
Поначалу дама Антуанетта исправно слала шифровки в центр, но потом они стали приходить все реже, пересказывая в основном только придворные сплетни. Пока Паук одним прекрасным утром стороной не узнал, что Антуанетта заложила все свои драгоценности, чтобы пополнить казну Франциска для войны с ним самим. Только тогда он и осознал, что все сплетни про взаимную любовь своей шпионки и Франциска не ловкая игра авантюристки, а самая, что ни на есть горькая правда. Для него. Поручения поручениями, но, чтобы добровольно расстаться с собственными украшениями, нужно иметь очень серьезное чувство…
А сам я подумал, что герцог все же, при всей своей клоунаде, очень умен, что не прекратил сразу переписку своей пассии с Пауком, а использовал этот канал для втюхивания последнему тонко закрученной дезы.
После смерти первой жены герцога - Маргариты де Дрё, дочери Франциска I, герцога Бретани и шотландской принцессы Изабелл Стюарт, через брак с которой Франциск II - тогда еще граф де Монфор л'Амори, получил герцогскую корону, все ждали, что следующей женой герцога обязательно станет дама Антуанетта – душа и сердце герцога. Но герцог неожиданно для всех женился на моей тете. И ходят слухи, что тетю в качестве невесты для своего любовника выбрала именно Антуанетта. Чудны дела твои, Господи.
В церкви этот серый кардинал в юбке стояла радом с герцогиней, как ее первая статс-дама. Со мной она только раскланялась, не сделав даже попытки заговорить. Ни во время службы, ни после нее, когда нас представляли друг другу.
Но, слава Богу, торжественный молебен в его честь закончился довольно быстро. Православные службы тянутся дольше.
После службы в той же капелле дю Валлон в присутствии бретонских придворных принес мне фуа* и тесный оммаж*, что не будет у него других государей, кроме меня.
Новый прикид мой шут приобрел себе сам, пока по городу шлялся. Шелковый. Я ему обещал восполнить затраты.

За завтраком Франциск сказал мне.
- Дорогой племянник, если тебе нужны корабли, то я их тебе дам, сколько тебе будет нужно.
- Спасибо, дядя, - ответил я ему, - но у меня уже заброшены авансы на один корабль, который возьмет разом всех наших лошадей. Не хотелось бы мне дробить свою банду*. Она и так небольшая.
- Как скажешь. По крайней мере, мои боевые нефы проводят тебя в тех водах, где могут на тебя напасть корабли франков, - пообещал он. – Мне так будет спокойнее. Но если будет нужно – только скажи.
Хорошо иметь союзников, пусть даже со своими тараканами в голове. И я тут же стал ковать, пока горячо.
- Ничего особого мне не надо, дядя… Разве что мастера сверлильщики, механики. Или стекольщики, которым надоело бусы варить и душа его желает чего-то этакого, того, что раньше никто не делал. Можно даже не цеховых мастеров – они от твоей земли зад не поднимут, им и так у тебя хорошо. А подмастерьев опытом уровня мастера, которым не светит вступить в цех. Денег там не хватает на взнос или зажимают талант. Работать будут на меня.
Герцог что-то покрутил в голове и изрек.
- Я скажу эконому, он всех знает. Может, кого и соблазнит южным солнцем.
- Многодетность приветствуется, - добавил я.
- Но все-таки, я опасаюсь за тебя, - тон герцога сочился родственной заботой. - Может послать с тобой несколько башелье. Сорок дней не так много, но на первое время, пока ты там осматриваешься, хватит. И тебе не накладно для кошелька. А туда и обратно их отвезет мой корабль.
- Лучше лучников. Валлийцев.
- С длинными луками? – усмехнулся Франциск. – Желаешь устроить там второй Азенкур?
- Нет. С ними мне проще, чем с незнакомыми башелье, которые будут пальцы гнуть.
- Что гнуть? – не понял герцог.
- Ну, там… Знатностью своей меряться с моими людьми. Приказы обсуждать, мол, для рыцаря это низко, а другое неприемлемо, когда действовать надо быстро.
- Тоже верно. Но у меня их немного - всего три десятка на службе.
- Этого мне достаточно, чтобы нормально добраться до дома.
- Только они у меня пешие.
- Эта проблема легко решаема на месте. Им же не нужны дорогие кони. Так что обойдутся мулами.

Посыльный от Вельзера ждал меня у ворот герцогского замка, у моста, с просьбой от банкира дать ему сегодня аудиенцию.

Ну чтож,внимайте товарищи былине следующей,
Про Азенкур и рыцарей.
Решилось войско английское пограбить прекрасную Францию
Достали налоговы органы английское рыцарство,
Как впрочем и йоменов.
И королю английскому, по юному его возрасту,на баб не хватало золота,
Что лучше войны удачливой поправит финансово положение ?
Десант англичан во Франции, вышел без трудностей,
Считай Оверлорд репетировали,
До Вала ведь Атлантического французы тогда не додумались.
Рвануло войско английское, в сторону Фландрии
Всего было их девять тыщ
Решили жадные , что там города богатые, давно никем не грабленны.
Но встретилось тут войско Французское
Совсем не желающее страны разграбления.
Не знают точно историки, числа войска французского
Кто двадцать тыщ говорит, кто тридцать сказывает
С Английских историков до 140 додумались.
Англичане хитрые, в оборону встали жесткую
По своему обыкновению, место для битвы выбрав прекрасное.
Хотели французы смелые, раздавить войско английское храбрыми латниками,
Жандармами именуемыми да численным преимуществом.
Но так как в теснине той ,места для всех не было.
На три "войска" разделилися.
Первые два шли пешими, по флангам войска первого встали латники конные
До 500 всего, с конями сильнодоспешными, чтоб луки английские
Не помешали удару копейному.
Видать тех выбрали, кто знатен был недостаточно
Иль славы желал сладостно.
Короче тех рыцарей,что от чести такой.
Не смог иль не схотел, отбоярится.
Не всякий в войну Столетнюю, хотел рисковать лошадью,
За деньги огромные купленной, под стрелами английскими.Множества лучников.
Войско первое.Составили жандармы спешенные.
На прочность лат рассчитывающие. Щитов в большинстве не носившие.
Однако кроме воинов, в строй поставили.
И обслугу лагерную.Слугами именуемую,
Что в поле боя, обвчно только мертвых грабили.
Чтобы на храбрых воинов,пешими в атаку идущими
Число стрел падало, в процентах меньшее.
Второе войско составили тоже, вои доспешные.
С доспехами худшими, да арбалетчики.
В третьем остались воины только конные.
Тем временем войско английское, короля английского Генриха Пятого,ждало приступа.
Король хоть молод был, да хитер весьма
Скомандовал он притворное наступление французиков чтоб спровоцировать
Однако решили бароны безмозглые, на французский план сражения
Забьют хрен с резьбой толстенький, желая лично прославится.
Войско английское вперед и продвинулось
Конники французские это увидели и вперед устремилися
По склону дождем размокшему.
За ними двинуло, пешком войско первое.
Но не учел коннетабль д'Альбре
Что англичане успеют построится.
Успели не только построится, но и кольев понавтыкать
Перед отрядами лучников.
Стояло войско английское. Тоже тремя "войсками"
Центр с двумя крыльями.
Все состояли из лучников, поперемежку с доспешными.
Воями латными рулили пешие рыцари.
Когда доскакали конные рыцари, королевства французского до строя английского
ТО лучники английские как обычно на них дождь стрел обрушили.
Кого ранили, убили некоторых.У большинства же коней выбили.
Хотя доспехи прочные защитили часть из них,
Сумели добраться храбрые до строя английского.
Встретила там их пехота доспешная и латные рыцари.
Латники большинство и прикончили. Ускакали немногие, стрелами провожаемы.
Раненые что были брошены, да те что конями прижатые,
Под копытами их грязью захлебывались.
Подошли тем временем, пешие латники.
Засыпали их так же стрелами длинными
Но на храбрых воинов это мало подействовало.
Защищали ибо доспехи надежные от стрел вражеских.
Даже в забрало попадающих.
Дошли они до строя английского и столкнулись опять с пешими латниками
Палисады из кольев поставленные, помешали напасть на лучников
Рубка пошла на редкость кровавая.
Но английские лучники и мечами рубить не брезговали
Под командою опытных воинов в фланг и тыл французов ударили
Окружили, да устроили избиение
Чем французы многие, были так напуганы, что сдатся сочли за счастие.
Всех остальных, убили без всякой жалости.
Тем временем, другое "войско" французское подошло на расстояние выстрела
Их так же встретили стрелами.
Но и они прошли сквозь тучу стрел
Выручать "войско" первое. Сошлись врукопашную.
И увидел тут король. Дыма столб. От лагеря английского
ТО пейзане местные, под шумок решили разжится бабками
Растащив имущество английское, пока англичане заняты.
Англичане же, за войско их приняли
Отчего король и приказал пленных вырезать.
С успехом что и проделали.Всех Кроме знатных лиц вчистую вырезав
Хоть французов второй волны, тем временем и отбросили.
Уж их преследуя,ударил отряд английских рыцарей,
Досталась тут и французским конникам.
Подверглось войско французское разгрому полному.
А войско английское бросилось в дела мародерские
Раненых приканчивая безвсякой жалости
Но не из лука ,контрольным в голову.
Мечами да фальшионами ,а то киянками и молотами лучников.
В плен посчастливилось,попасть кто знатный был
Да тех кого схватили преследуя бегущее войско французское.
Убили 5 их тыщь, да взяли тысячу пленными.
Средь англичан пали немногие, до 600 пишут историки.
Для всей же Франции, опять запахло жареным.
Пришел пиз...ц "арманьяков" партии.
Рулить в стране "бургундцы" начали.

Расскажу я вам о юноши, про Кресси и рыцарей
С такими "историками",поэтом тут станешь бля. Былинником.
Внимайте уж рифме юноша.Для лучшего запоминания.
Воевали Англичане с французами, билися
И убегали англичане, драпали ища удобного случая
И как-то близ деревни Кресси французы их догнали
И было войско французское раза в три их больщее.
Но встали англичане на холмиках, спрятавшись за полевые укрепления
И послал король французский арбалетчиков-макаронников
И подошли они на двести шагов, ( 140 метров знай) к строю английскому
И дали залп болтами тяжелыми,
А болтики уважаемый, не долетели до строя английского.
Пустили в ответ англичане жестокие стрелы страшные,
И закрыли стрелы небо пасмурное.
Драпанули конечно злые наемники, поражаемы стрелами.
А короля французского бег этот возмутил страшно так
Что скомандовал он атаку храбрую,под дождем вверх к строю английскому
А по пути приказал трусов-наемников рубить и колоть без жалости
Чтоб не просирали потом деньги народные на шлюх неухоженных
Не оправдав на себя средств затраченных.
И рубили и кололи их французские рыцари
Так что оставили многие, копья свои в телах макаронников
С ходу стоптав устремились в атаку храбрые рыцари,
Дальше на строй войска английского
А те их стрелами, стрелами.
А коняшек тогда не доспешили.
И убивали английские лучники,коняшек тех сразу сотнями.
А хозяев их многих ранили, кого и убили враз
Кого задавили конями задние.
Ударили навстречь рыцари английские,а с ними вои доспешные
И покололи да порубили побитых стрелами,
Кто был без лошади и кто был ранен ранее,
Биться наравных могли немногие.
И откатились назад уцелевшие.
А злобные лучники,собирать стрелы кинулись.
Дорезая всех раненых, прижатых конями мертвыми.
Увидев, французы храбрые кинулись в атаку следующую.
И встретили их так же стрелами.
Всех кто врывался английский строй,сквозь ямы ловчие да глину размокшую,
Колола копьями пехота английская, рубили мечами пешие рыцари.
Немудрено сие, ведь лат то не было, одеты ведь были французы в хауберки железные
И лук их бил и меч рубил, и так подряд 16 раз,
Пока англичане злобные не устали резать французских раненых.
Кто знает сколько там умерло.
Англичан человек 200 говорят.
Французов 1542 рыцаря. И много пехоты и всадников.
А все король дебил, и тактика хьюманс-вейв.
Нет бы кретинам задуматься.
Не помогла лягушатникам вся доблесть храбрых воинов,
И в том числе короля Богемии, слепого Яна Люксембургского,
Что про разгром узнав велел привязать к седлу,
А своего коня к коням соседних рыцарей,
В последний свой бой пойдя вместе с придворными.

- Только они у меня все пешие, - предупредил герцог.
- Эта проблема легко решаема на месте, дядя. Им же не нужны дорогие кони. Так что вполне обойдутся мулами. Или поедут на телегах.
- Хорошо, коли так, - кивнул головой Франциск. - Если ты, дорогой племянничек, валлийцам еще долю в добыче пообещаешь, то считай они твои навеки.
Орлеан сидел на другом конце стола рядом с дамой Антуанеттой и развлекал ее светским разговором. В нашу беседу они даже не пытались втиснуться.

Посыльный скороход от Вельзера ждал меня у ворот герцогского замка, у моста со стороны города, с просьбой от банкира удостоить его сегодня аудиенцией. Устная просьба, переданная скороходом, была подкреплена собственноручной запиской мэтра Иммануила на латыни о том же. Я ответил, что с удовольствие сегодня выпью кофе у банкира дома. После обеда. И познакомлю его еще с одним рецептом этого напитка. Последнее сказал для того, чтобы банкир ждал меня с нетерпением.
Больше никаких происшествий по дороге к постоялому двору не случилось, не считая того что шут мне все уши прожужжал местными сплетнями, которые он за эти дни собрал и аккуратно классифицировал. Но ничего особо любопытного он мне не сообщил, кроме того что порт начали освобождать от горелых кораблей. Да, и вчера вечером прошли мимо города в море две боевые галеры под белым флагом с лилиями. Не очень большие галеры, тип река-море, весел на пятнадцать-семнадцать с одного борта. Но на каждой было по два десятка лучников.
На постоялом дворе Уве Штриттматер, сидя на пороге сарайчика, коротал время за беседой с часовщиком Тиссо. Мастера попутно заправлялись местным сидром, поставив большие кружки на перевернутый пустой бочонок.
Дети литейщика играли около конюшни во что-то похожее в салочки.
Когда я спешился, старший сын поспешил подхватить моего коня под уздцы.
Часовщик с литейщиком встали и поклонились. Точно ко мне мэтр Тиссо пожаловал, удостоверился я, еще ничего от него не услышав.
- Ваше Высочество, Элен сказала мне придти, - произнес он нейтральным тоном и ждет, что будет дальше.
Элен – это имя моей белошвейки, как я выяснил ночью.
- Тебя позовут, - сказал я часовщику и направился к крыльцу гостиницы, по дороге посматривая, как мое копье* из Фуа меняет в расположении любезно одолженный герцогом караул из трех жандармов* и шести арбалетчиков в коттах с черными ««горностаями»».
Бретонские гвардейцы верхами построились колонной по два и, поприветствовав меня, стоящего на крыльце ускакали за ворота. Их служба здесь кончилась. Спасибо тете за заботу.

В спальне по-прежнему коротала одиночество с иголкой моя белошвейка. Услышав открывающуюся дверь, она вскочила и приветствовала меня в реверансе. Весь стол за ее спиной был завален шелковым лоскутом.
На кровати были выложены уже готовые брэ* и камиза* из шелка нежно кремового цвета. Мне понравилось, несмотря на то, что труселя оказались по местной моде намного ниже колен. Это белье навело меня на определенные мысли.
- Филипп, - подозвал я следующего за мной в кильватер эскудеро, - прикажи хозяину приготовить для меня ванну. Когда будем мыться, встань снаружи у двери и никого не пускай туда. Понял?
- Ну, Lenka, хвались работой, - обратился я к девушке, когда оруженосец ушел. - И встань нормально, ты еще не моя придворная, чтобы часами стоять так в раскоряку.
Девушка смутилась, но приказ выполнила.
- Ты ела?
- Нет еще, сир, - потупилась девушка.
Да… придворной ей быть хочется, как из пушки. Но не получится. Максимум прислугой при дворе. Так же как любовница д’Артаньяна - мадам Буонасье, жена галантерейщика, которая служила кастеляншей самой французской королеве, но, тем не менее, состояла в третьем сословии. Каковы времена, таковы и нравы. И еще ей очень хочется уехать подальше от Нанта, где все знают о ее бывшей профессии. Ей очень хочется снова стать порядочной женщиной. Так в царской России деревенские девушки из Эстонии зарабатывали проституцией себе на приданое в Петербурге. Женихи об этом прекрасно знали, но корова им была важнее.
- Иди, поешь, - отослал я ее, - а потом пригляди там за приготовлением ванны. И чтобы мыло там было хорошим – хозяин обещал и губка настоящая морская.
- А мерить белье вы не будете, сир? Вдруг ушить, где понадобиться?
- После купания обязательно примерю. И даже носить буду. Ступай, и позови мне по дороге Филиппа.
Оставшись один приготовил мизансцену. Накрыл стол скатертью – все же неудобно давать аудиенции в закроечном цехе. Свернул готовое белье в аккуратный сверток. Поставил посередине комнаты стул со спинкой. Накинул на него мантию, горностаем наружу. Надел на шею орденскую цепь, а на голову корону. И сел.
Явившемуся Филиппу приказал позвать Микала и мастера Уве.
Мастер Уве был потрясен, когда Микал закончил читать допросные листы шеффенов.
- Я с ним почти пять лет проработал бок о бок, сир. Делил с ним горе и радость, даже последнюю краюху хлеба в плохие времена. Я считал его своим близким другом. В одном доме жили. Жены наши сошлись, а дети вместе играли. Он стольким приемам ремесла научился от меня и мог бы еще научиться. Я отказываюсь понимать человеческую натуру, сир. Это выше моего разумения.
У этого человека взгляд на мир перевернулся, а ему всего лишь назвали имя того, кто обвинил его в колдовстве в Фемгерихте.
- Что с ними будет? - напоследок спросил литейщик.
- С шеффенами? Я этого пока еще не решил, мастер Уве, - сказал я ему. – Но без наказания они не останутся, хотя бы, потому, что они напали с целью убийства на моего человека.
- Я бы не хотел их смерти, сир, - вдруг заявил Штриттматер. – Господь велел нам прощать.
И процитировал Библию
- Мне отмщение и аз воздам.
- Предлагаешь мне отпустить их, чтобы они снова тебя подловили, поймали и повесили?
- Нет, сир. Но у вашего родственника, местного дюка, наверняка есть каменоломни или еще какие тяжелые работы, на которых он мог бы их использовать, не убивая - так моя совесть будет спокойна, сир.
- Хорошо. Я учту твое пожелание при вынесении им приговора. Но тебе придется поменять фамилию, чтобы сбить с толку других добровольных палачей из Малина. Ты славный мастер и я уверен, что твое имя еще прогремит.
- Как скажете, сир, - мастер опустил голову и практически пробубнил себе под нос. - Но, как же тогда мне быть с именем, которым меня крестили?
Уве… Ульве… Ольве… Ольвер… Оливер… Оливье… попробовал я на языке разные лингвистические вариации.
Есть!
- Ты всегда будешь знать, что тебя крестили как Уве. Что означает по васконски - лезвие. Гордое имя. Но у разных народов есть аналоги одного и того же имени, только звучат они несколько по-разному. На языке франков тебя бы звали Оливье. Мы же тебя будем звать Оливер. Оливер Круп. Нравиться?
Мастер только пожал плечами, когда я ему присвоил самую знаменитую фамилию из металлургов.
- Как прикажете, сир.
- Выше нос, Оливер. К Богу ты всегда можешь обращаться как Уве, чтобы он не забывал о тебе и любил тебя. А вот для людей ты будешь мастер Оливер Круп из Беарна. Но так тебя теперь должны называть не только все окружающие, но и жена, и дети. Это для твоей же безопасности. К новому имени не так сложно привыкнуть, - заявил я, опираясь на собственный опыт. - В конце концов, те же кастильцы дают своим сыновья по двенадцать-пятнадцать имен зараз, и Бог их как-то отличает друг от друга.

- Выше нос, Оливер. К Богу ты всегда можешь обращаться как Уве, чтобы он не забывал о тебе и любил тебя. А вот для людей ты будешь мастер Оливер Круп из Беарна. Но так тебя теперь должны называть не только все окружающие, но и жена, и дети. Это для твоей же безопасности. К новому имени не так сложно привыкнуть, - заявил я, опираясь на собственный опыт. - В конце концов, те же кастильцы дают своим сыновьям по двенадцать-пятнадцать имен зараз, и Бог их как-то отличает друг от друга.
Литейщик поднял голову и посмотрел мне в глаза с надеждой увидеть в них какой-то сакральный смысл своей дальнейшей судьбы.
- Я понимаю, мастер, что вас изводит безделье, но мы пока еще в пути. Обещаю, очень скоро у вас будет много работы. Причем работы срочной. Подумайте над этим рисунком пока, как лучше сделать такую штуку, - и я протянул ему сложенный лист пергамента, на котором между делом накарябал, как мог чертеж мортиры в четыре калибра* с концевой цапфой и пообещал. – На корабле мы с вами все обсудим намного подробнее. Там у меня будет время, которого сейчас у меня практически нет. Идите, успокойте семью.
Как только мастер попятился к двери, меня посетила новая мысль.
- И еще…
Новоявленный Круп остановился, вопросительно глядя на меня.
- Ваш старший сын интересуется лошадьми, я временно его поставлю личным конюхом под начало Микала.
- Но, сир, конюхов пруд пруди, а хороший подмастерье товар штучный, - внезапно осмелел мастер.
- Я же не навсегда его забираю. Только на время путешествия. И в конях он должен разобраться не хуже чем в плавке металла. Стрелять из мортир придется вам. А ваш сын будет при вас старшим ездовым.
- Слушаюсь, сир, – сократился мастер и Микал вывел его из комнаты.
Да, чую, по профессиональным вопросам с мастером Крупом придется основательно пободаться, что в принципе неплохо, потому как любой прогресс возможен только на основе уже существующих технологий и с наличием обученного персонала. Иначе никак. Производительные силы и производственные отношения, мать их ети через колено с Карлом Марксом.
Часовой мастер Тиссо, введенный Микалом, тут же у двери встал на колени.
- Встань и подойди ближе, - сказал я ему.
В ответ он просто прополз несколько шагов вперед, не вставая с колен, не отрывая взгляда с моей короны. Спасибо, моя мудрая тетя, за заботу. Все же материальные выражения символов власти имеют над людьми большее воздействие, чем просто голая информация. И вспомнил, как моя белошвейка бухнулась в обморок при виде короны и мантии, хотя перед этим видела меня во всех позах без всякой одежды и знала, что я – принц.
- Говори, - первое слово было мое.
- Элен сказала мне придти, Ваше Высочество.
- Ты пришел. Слушаю тебя.
- Элен сказала, что теперь она служит при вашем дворе и уезжает с вами.
- И это правда. Она теперь камеристка и заведует моим бельем.
- Дочь сказала, - мастер сделал ударение на слове ««дочь»», - что мы можем уехать с ней.
- И это правда. На сборы у вас не больше двух дней. Вещей брать один пароконный воз.
- Но за такой срок дом можно продать только за треть стоимости. Я уже не говорю о мастерской и прочей обстановке.
- А вот мастерскую и инструменты требуется забрать с собой полностью. Но не более двух возов в целом. А насчет дома в Нанте я подумаю, что можно будет сделать. В любом случае без жилья в Наварре не останешься.
- Ваше Высочество, я тут легко продам свое место в цеху - желающих много, а как у вас там будет с поступлением в цех.
- Никак.
Часовщик чуть не вскочил на ноги от возмущения.
- В Наварре ты будешь работать в статусе мэтр дю рей*. Главное твое дело будет состоять в обучении рабочих мануфактуры и в разработке технологий.
- Но у меня есть два сына, десяти и двенадцати лет, которые практически прошли обучение. Зачем мне чужие ученики?
- Затем, что они нужны мне.

- В Наварре ты будешь работать в статусе мэтр дель рей*. Главное твое дело будет состоять в обучении рабочих моей мануфактуры и в разработке технологий. Цеховых ограничений не будет.
- Но у меня, Выше Высочество, есть два сына, десяти и двенадцати лет, которые практически прошли обучение. Зачем мне чужие ученики?
- Затем, что они нужны мне.
Посмотрел, как мастер усваивает полученную информацию и добавил.
- А теперь я готов принять от тебя клятву верности.


Базар на этот раз я пропустить никак не мог. Половину стрелков назначили коневодами и отправили к недостроенному собору, а вторая половина с сержантом сопровождала меня с Филиппом пехом по торговым рядам – карманников шугать.
Пока ехали по улочкам Нанта, я вспоминал, как собственноручно купал в ванной Элен, а потом там же дополнительно небольшим уроком анатомии стимулировал ее на отъезд семьи часовщика с нами. Иначе она могла никогда не увидеть больше родных. Свою клятву верности она принесла мне утром еще. На рассвете.
Трактирщик кстати не обманул и добыл для меня вкусно пахнущее нежное венецианское мыло, дающее хорошую пену.
Потом Элен мыла мои волосы и сушила их льняной простыней. Кстати мне постричься, точнее - слегка укоротить волосы, не мешало бы, а то уже ниже плеч болтаются, что не есть хорошо по местной дворянской моде.
Моет моя белошвейка мои кудри и пришептывает, как она мне завидует, что у меня волосы сами собой слегка вьются, а ей приходится спать с деревяшками, на которых волос наматывается, а это неудобно и даже больно временами.
Ласковая она – Ленка. Я решил ее при себе оставить. В койке она мне нравится, а регулярный секс для моего нового возраста – это благо, не буду на матушкиных фрейлин кидаться, что чревато не только политически, но и чисто гигиенически. А Ленка моется с удовольствием. И научил я ее уже многому из насладительного арсенала третьего тысячелетия, от чего местные проститутки тут априори шарахаться будут, не то что ««дамы из общества»». Не будет у меня времени не только на придворные интриги, но и на соблазнение местных дворянок – работать надо, пахать аки пчела. Да и надежнее так с моей точки зрения – никто не то, что в инквизицию, просто приходскому викарию* не стукнет. А Ленку я научил, что на исповеди надо каяться только в блуде, без подробностей. И вообще она девица красивая, есть на что посмотреть, и за что подержаться. А связей в Наварре у нее никаких, что тоже немаловажно. Просить что-либо у меня она сможет только за семейство часовщика, если уговорит их переехать за море. А те у меня будут при деле, и если сделают, что я задумал, то будут и так с прибытком хорошим.
Потом мерили на меня новое белье и ржали непонятно с чего. Просто нам было хорошо вдвоем. После третьего раза стимуляции семейства часовщика к переезду оделись и пошли обедать. Довольные и даже несколько вальяжные.
За столом я объявил своим людям, что Элен Тиссо моя новая личная камеристка, что было воспринято вояками даже несколько равнодушно. Покивали головами, приняли к сведению и опять ложками махать. Разве что Микал зыркнул слегка недовольно – конкурентку почуял за место подле меня.
Я к чему это, да к тому, что не удержался на рынке и купил своей камеристке золотые серьги с крупными аметистами. Камень верности. Три ха-ха.
А так нантский рынок особого впечатления не произвел, базар как базар, похож даже несколько на рынок в египетской Александрии, разве что никто за руки не хватает, и не орет в ухо. Нет, продавцы столбами не стоят как в Москве, все расхваливают свой товар на все лады, но с некоторой культурностью что ли.
В посуде много изделий из дерева и глины, металла мало и все больше немецкое или английское олово. Грубое. Насколько понимаю, что-то более престижное заказывают у мастеров напрямую. Тут же в продаже исключительно ширпотреб. Но и цены весьма и весьма демократические.
Походя, купил себе дюжину льняных полотенец и столько же салфеток, да походный погребец с набором простой серебряной посуды для пития разумных размеров, двумя литровыми флягами, солонкой, перечницей и с комплектом столовых ножей и ложек, тоже серебряных. А то тут везде кубки минимум на пинту, а то и на литр с гаком. Все в аккуратном чемоданчике из толстой бычьей кожи, с креплениями, чтобы не побить и не поцарапать в дороге. Нужная вещь. Сначала приценился сам и, сделав вид, что мне не понравилось, ушел. А отойдя, послал стрелка купить этот погребец как бы для него. Вышло в два раза дешевле.
Еще разорился на перья, бронзовые перочинный нож и чернильницу с песочницей – тоже в походном варианте, все складывающееся в узкий деревянный пенал со сдвижной крышкой. Крепился пенал завязками на пояс. Тут все на поясе носят - до карманов еще не доросли. А чернильница вешалась как орден на шею на приличной такой цепи – кобель не сорвется. И с самого края базара зацепил большой набор аккуратно сделанных расчесок из можжевельника разный частоты зубьев, а то волосы длинные – за ними уход нужен.


Дверь дома банкира встретила новой архитектурной формой. На слуховое окошко снаружи была прибита бронзовая решетка. Быстро тут у них решения принимаются. Уважаю. А может это порка привратника так стимулировала. Да и нос у него не казенный.