Новая земля. Европейский союз. Город Виго.
22 год, 2 число 6 месяца, воскресенье, 15:14

Сияющая доктор Балестерос заскочила меня проведать перед уходом из госпиталя. Кивнув Антоненковой – «сеньорита», она тут же совершила рутинный медическо-магический ритуал с оттягиванием мне века, осмотром вытянутого языка, втыкания в многострадальный анус градусника, эт сеттера, эт сеттера, эт сеттера.
- В общем, неплохо, - вынесла вердикт медицина. – На ужин пойдешь своими ножками. Главное ложку мимо рта не пронеси.
Смеется.
- С алькальдом все хорошо? – подмигиваю.
Мария улыбается загадочно, потом слегка кивает головой, не произнеся ни слова. Что ж, умному – достаточно.
Напоследок, окинув ревнивым глазом Антоненкову, поправила на мене филадельфийский воротник, незаметно погладив мне щеку.
- Когда я увижу Наташу Синевич, - поинтересовался, пока есть такая возможность. – Ведь я уже ходячий.
С доктора благостность как рукой сняли.
- Она еще лежачая, - возразила мне посуровевшая доктор. – Ей свидания противопоказаны.
- Но, девочки же, ее навещают? – спалил я свой гарем.
- Свидание с ними не приведет к резкому эмоциональному скачку у раненой, как с вами, - отрезала Мария. – Рано еще, Хорхе.
И ушла, раздраженно подергивая своим роскошным задом, как кошка хвостом. Впрочем, по имени она меня впервые назвала.
Проводив Балестерос взглядом до двери, перевел зенки на Галю.
А та мне показала язык и обозвала.
- Кобель.
- Ты сама сегодня у Наташки была, - спросил Антоненкову, не обращая внимания на ее ревнивый наезд.
- Была.
- И что там?
- Нормально все для ее состояния, - и опять замолкла.
- Галь, с тебя что, клещами сведения тянуть? – стал раздражаться.
Мало мне было сегодня допросов, теперь сам вот как гестаповец партизанку раскалываю. На пустом месте, блин.
- Привет тебе передавала, - буркнула Галя. - Спрашивает о твоем здоровье, заботиться о тебе, а ты тут амуры с докторицами крутишь.
- Это не я с ней, а она со мной крутит, - попробовал я оправдаться.
- Прям, - воскликнула Антоненкова. - А то я не видела, как ты на ее жопу пялишься.
- Как пялюсь?
- С вожделением. Вот.
Обвинительный вердикт, однако. Пора тему менять.
- Ты так и не ответила, как там Наташа?
Дожать надо обязательно, а то так на шею сядут, не скинешь.
- Не достоин ты такой хорошей девчонки, - неожиданно выдала Галина.
- Накажу! – пригрозил.
- А что ты мне сделаешь? – девушка встала в позу. - В Виго оставишь? Так я сама с твоего автобуса тут соскочу с удовольствием. Меня тут в обиду не дадут. А на твою защиту, Жорик, надежды мало. Сам еле живой остался. Да и видала я в гробу эту Одессу, - тут Галя осеклась и добавила другим тоном. - Кстати, это вполне реальная перспективка. Увидеть эту Одессу из гроба.
И отвернулась к окну.
Помолчали взачутке.
- Понятно, - протянул я фразу, нарушив молчание. – Ты там с кирасирами целуешься, а тебя около меня сидеть заставляют.
И хихикнул так подленько.
- Роза. Сука, – воскликнула Антоненкова.
- Брось. Просто Роза была первой из гарема на дежурстве.

Новая земля. Европейский союз. Город Виго.
22 год, 2 число 6 месяца, воскресенье, 21:04

- Жора, после того, как ты организовал свадьбу Кати с Биллом, ты нам всем подарил сказку и надежду. Даже не так. «Надежду» с большой буквы. Мы путаны, Жорик, и у нас свой фольклор имеется. Из уст в уста поколениями пересказываем мы байки как еще в советские времена европейские санитары## женились на наших товарках и увозили их в Европу. В красивую и сытую жизнь с кучей колбасы и доступных модных шмоток. И красивые образованные девушки с хорошим знанием иностранных языков добровольно шли на панель, потому, что больше негде просто было познакомиться с иностранцем из свободного мира. Это была единственная для них возможность свалить из совка в край своей мечты. Где можно быть женщиной, а не товарищем. Но те времена закончились с крушением коммунизма, как раз тогда, когда я пошла в школу. Теперь это только легенды и мифы ночной Москвы. А жизнь совсем другая пошла.


## Европейские санитары. Сленг – граждане европейских стран, которые во времена СССР женились на русских валютных проститутках. «Санитары» потому что город от млядей очищали.

Галя вынула из кармана пачку тонких сигарет неизвестного мне сорта и прикурила от одноразовой зажигалки, которые я оптом закупил на китайской Базе Ордена.
- Ты вроде не куришь? – удивился я.
- Закуришь тут, - она выпустила кверху тонкую струйку табачного дыма.
- Окно тогда открой, а то завтра за запах в кубрике прилетит нехило.
Галина встала и открыла окно. В кубрик моментально ворвался ласковый бриз с Залива. Антоненкова осталась курить у окна. Через несколько затяжек она продолжила «дозволенные речи».
– А теперь никакой романтики и никаких перспектив. Да и клиент с Европы пошел совсем другой. Европейские санитары перевелись как класс, остались только сексуальные туристы. Ни одна из нас. Ни одна! Понимаешь? Ни одна не верила, что есть на свете нормальные мужики. Что кого-то из них можно просто любить - без денег, без расчета, что он вытащит тебя из этой грязи! Ты пообещал нам второй шанс. Мы все равно тебе не поверили. Свадьба Кати нас потрясла. Больше всего тем, что это была свадьба по большой любви, а не продажа живого товара. Это чудо Господнее. Преображение души. Вот тогда мы все уверовали в то, что второй шанс не мифический, а реальный. Когда ты в Портсмуте отказал Дюлекан обслужить ее в ее гаремную очередь, только потому, что выбрал Наташку, она ревела всю ночь, а мы радовались, потому что увидели перспективу свою не только на панели.
- Не пойму, о какой панели ты говоришь?
- О той, что ждала каждую из нас через год-два-три. Эскорт гребет всех, кто подходит по внешним данным, но не все в нем задерживаются. Стать гетерой так же тяжело, как и доктором наук. Большинство из нас – просто путаны. А у тех карьера одна: сверху - вниз. Ты Кончиц вспомни. Ее с панели подняли в наш бизнес, но она так и осталась в душе дешевой прошмандовкой. Так что в эскорте ей время оставалось до первой жалобы клиента. Потом опять на Ленинградку.
Я тоже достал сигареты, но пока не прикуривал.
Слушал.
Думал.
- Мы все ждали, – продолжала Галина, вминая бычок в импровизированную из бумажного стаканчика пепельницу, - что ты из нас свой бордель сформируешь, когда натешишься гаремом.
Я попытался возразить, но Антоненкова только взмахнула рукой, типа – увянь.
- Знаю. Слышала, что ты говорил. Все слышали, но никто… Никто! Никто из нас тебе не верил. Особенно, когда разобрались, что на этой гребаной Новой Земле бордельный бизнес это четверть экономики. Поэтому и к гаремной очереди тебя примучили, чтобы хоть так отдалить жуткую перспективу.
- Не пойму я тебя, - наконец-то я вставил свои пять копеек, - зачем ты мне все это рассказываешь? Наташку я ни на кого менять не собираюсь. Приедем в Одессу, и мы там поженимся. Это уже решено.
- Вот, вот… - покачала головой Галя. – Но ты один, а нас много. Женишься ты на Наташке и бросишь нас, как кутят на одесском бульваре. Сами, мол, зарабатывайте свой полтинник экю на обед и ужин. А чем мы умеем зарабатывать? Только передком. Не на завод же нам идти, в самом деле. Пахать там за орден Сутулого третьей степени с закруткой на спине.
- Вы все девочки взрослые, половозрелые, юридически дееспособные, - я смотрел Антоненковой прямо в ее красивые глаза. – Мое дело довезти вас до места, где все говорят на родном языке, а дальше все сами решите и сами за себя в ответе. Захотите на панель – никто препятствовать не будет. Но это будет ВАШЕ желание и ВАШ выбор. Так что не надо мне тут Сонечку Мармеладову изображать. Ты в эскорт пошла не потому, что тебе жрать было него при папе-олигархе.
- Да не олигарх мой отец, - возмутилась Антоненкова. - Он на заводе инженером хрячит на настоящих олигархов. Это по сравнению с другими он зарабатывает много, но он далеко не богач и у него еще дети есть. Маленькие.
Галина снова закурила тонкую сигарету, больше похожую на соломинку.
- Отпусти меня, - наконец она приступила к главной теме разговора.
- Куда?
- На завод, млядь! – в сердцах крикнула девушка.
- На какой завод? – не понял я таких переходов.
- На валлийский.
- Чем он лучше демидовского?
- Там нет Тристана, - выдохнула девушка слова пополам с сигаретным дымом.
Я сначала не понял про кого она талдычит, а потом осенило: это лэрд, лейтенант кирасиров, с которым она, как насплетничала Роза, целовалась взасос на перевале.
- Влюбилась?
- Влюбилась. Я что, не человек? Уже и влюбиться не могу?
- А он?
- Хрен его знает. Но хочет он меня очень сильно. Когда бандитов гоняли на броневике, то я из пулемета стреляла он мне в это время титьки мял в башне броневика. А потом в той же башне целовались, как гимназисты.
- Так ты ему еще не дала? – изумился я своей догадке, захохотав.
- Дашь тут, - с обидой произнесла Галина, – как же. В поле негде, да и солдаты вокруг, а в доме, где нас поселили, нам отвели просто гинекей## на втором этаже, а кирасиров поселили на первом.


## Геникей (греч.) – женская половина дома в дохристианской Греции, куда доступ посторонним мужчинам был запрещен. Прототип позднейших гаремов в средиземноморье.

- А ему подняться к тебе по лестнице влом? – улыбнулся я ехидно.
- Не влом, да не пускают, - ответила Галя. - На лестнице дежурят местные седые дедки с двустволками и никого к нам наверх не пропускают. Блюдут, так сказать, нашу честь, раз уж нравственности не осталось.
- Ладно, - засмеялся я, - Женю я тебя на кирасире. Только с двумя условиями. Надо сделать так, чтобы они нас сопроводили со всей бронетехникой хотя бы до Нью-Рино. И… - поднял я палец вверх. - До свадьбы ему не давать. Он должен жениться на «звезде Зорана», а не на инструментальщице с завода ферросплавов.
- Инженере, - обиделась Антоненкова, поправляя меня.
- Какая разница, - отбрил я ее. - Тут важен статус. Статус в ЕГО окружении. Как «звезда Зорана» ты принята при дворе князя наравне с лэрдом, чего никогда не будет, будь ты хоть главным инженером металлургического завода.
- Какие ты даешь гарантии? – вспыхнула девушка глазами.
- Никаких гарантий, только возможности и вероятность. Но в случае с заводом в Портсмуте и таких-то нет. Договорились? – протянул я ей ладонь.
- Договорились, - Галя схватила мою руку. – Жорик, что тебе сделать? Ты же только шею сломал, но не член.
- Проводи меня к Наташе.
- Значит, отпускаешь, - улыбнулась девушка.
Просто сияет чему-то такому внутренне своему.
- А кто вас не отпускает? – это я уже зло ворчу. - Я что-то об этом говорил? Условия ставил? Или кого-то уже не отпустил куда?
- А зачем говорить, Жора. Все по умолчанию и так знают, что вход в блатную компанию рубль, а выход – десять. Я готова тебе заплатить за выход.
- Вот и отведи меня ночью к Наташке. Это и будет тебе твоя плата.

Новая земля. Европейский союз. Город Виго.
22 год, 3 число 6 месяца, понедельник, 1:25

Отдельного отделения реанимации со зверской охраной в этом сефардском госпитале не было. Просто отдельное помещение на первом этаже. И мы с Галиной вполне свободно спустились по лестнице и проскользнули гулким коридором. Ночная смена медичек, как водится, спала на дежурстве, но не на постах в коридоре, как на нашей родине, а где-то зашхерились так что ни одной карги не видно.
Ночной госпиталь казался пустым и несколько зловещим.
И мы с Антоненковой, как два приведения бесшумно летящие в ночи. Она в белом халате, а я в пижамке смешной с дурацким филадельфийским воротником на голове.
Так и добрались до помещения, в котором содержали любимую, никого не перепугав.
Сквозь тюль штор полная луна неплохо освещала просторный кубрик, в котором посередине на одинокой кровати лежала в забытьи Наташа. Вид у нее был – краше в гроб кладут. Сердце моментально свело судорогой от жалости и любви. Встал у кровати на колени, но не решился нарушить ее сон, хотя очень хотелось прикоснуться к любимой. Но сон – лекарство. Это я уже на себе понял. И одернул руку.
Понятливая Антоненкова сказала на ухо шепотом.
- Ладно, ты тут побудь, а я в коридоре на шухере постою.
И исчезла.
А я в это время осознавал, какой глубокий смысл скрывается в простом русском слове «ненаглядная». Это действительно та женщина, на которую наглядеться не можешь. Сколько не смотри. В любом виде.
А выглядела Синевич даже не болезненно, а очень плохо. За несколько суток успела исхудать до фарфорового лица с огромными тенями под веками. Ее красиво очерченные губы были обмётаны коркой. В левой руке воткнута капельница. На правой - локоть забинтован. От тех же капельниц, наверное. Грудь и плечи в бинтах. На шее трогательно билась жилка.
Так и стоял на коленях и любовался любимой в неверном лунном свете, словно подглядывал. А по щеке покатилась слезинка счастья, что жива она и это главное. Остальное вылечим. Доктора тут хорошие, слава Богу. Мне осталось только тихо помолиться за здравие любимой, но я, ни одной молитвы, кроме «Отче наш», не помнил до конца, а у многих и начала не ведал. Просто попросил Всевышнего сохранить ее мне. Пространно так просил, сбиваясь и путаясь в словах. Что-то обещал ему в сердцах в обмен.
И еще увидел, что Наташка моя, и баронесса Наталия Васильевна из моих видений просто сестры-близнецы.