- Вы знаете, я тоже все больше так думаю, – Вейсман уважительно закивал. – Вы умный человек, господин фон Норбек. Но вам пора немного отдохнуть, потому что через пару часов уже рассветет. Я сам вас разбужу к обеду. И не волнуйтесь, ничего с этой старой лоханкой не случится...
Выпроводив повара, я почувствовал, что совсем осоловел, но решил лечь только после того, как спрячу деньги. Во время еды мне бросилась в глаза закрытая декоративной решеткой отдушина и вооружившись финкой вместо отвертки, я принялся вывинчивать из нее винты. Не бог весь какой тайник, но на первое время сойдет.
Закончив, просунул внутрь руку, чтобы проверить куда ведет воздуховод, но неожиданно наткнулся на какой-то небольшой предмет.
- Здравствуйте... – я уставился на жестяную коробочку из-под каких-то сладостей. – Золото, брыльянты?
Отсутствие пыли на находке услужливо подсказывало на то, что коробку спрятали в трубу совсем недавно. Фон Норбек?
Тихонечко скрипнув, поддалась крышка. Внутри лежал маленький ключик, медальон в виде переломанной пополам старинной восточной большой монеты, на тоненькой витой цепочке и простенький дешевый блокнотик.
Я быстро его перелистал и обнаружил, что все листы чистые. Кроме самого первого, с несколькими длинными рядками цифр, написанными мелким убористым почерком.
- Шифр? Номера банковских счетов? Ключ от банковской ячейки, а медальон вместо пароля? Знаешь, что, любезный Георгий Владимирович... – я недолго подумал, сложил находки в коробку и засунул ее обратно. – Вот как-то твои тайны меня уже утомлять стали. Все потом...
Спрятал туда же сверток с деньгами, быстро привинтил крышку обратно и завалился на койку.
- Нет, чтобы зафитилить меня в кого-нибудь попроще, скажем: богатого, еще не старого рантье, или... к примеру, коннозаводчика, так нет, всунули в донельзя загадочного графа в эмиграции. Вот же... Но все равно, спасибо...
К своему дикому удивлению, сам факт переноса меня почти не беспокоил. Да, бредово выглядит, но черт побери, я сам мечтал прожить свою жизнь заново, так какого теперь стрематься. Пользуйся на здоровье. И не важно, что все будет происходить в прошлом. Какая разница? Так даже интересней. И вообще, может это мне снится. Вот проснусь, и опять окажусь в Херсонском «централе», в своей камере на «красном» корпусе. Хотя да, сон интересный. Жалко, что в нем я не успел поближе познакомится с этой княгиней. Как ее там... Но ладно, ладно...

«красный корпус» – так называют один из корпусов Херсонского СИЗО, старой постройки, построенный из красного кирпича.

Поплотней закутался в одеяло, повертелся немного устраиваясь поудобней и под глухую, успокаивающую вибрацию корпуса корабля мгновенно заснул.

ГЛАВА 3

Черное море. Нейтральные воды. Пароход «Димитрий»
20 января по старому стилю. 1920 год. 10:00
Едва проснувшись, даже не открывая глаз, сразу понял, что чуда не произошло, и я все так же нахожусь в каюте парохода «Димитрий».
Вместо стука дверок «кормушек»* и вечно недовольных голосов «попкарей»*, слышалось потрескиванье и скрип переборок, сильно разбавленные шумом волн за бортом, а вместо дребезжания колес тележек баландеров, развозивших по камерам утреннюю пайку, где-то внизу мерно урчала и строптиво порыкивала паровая корабельная машина. В запарке вчерашнего дня, я как-то до конца не понял, что нахожусь уже совсем в другой эпохе, и только сейчас, эти звуки помогли мне наконец осознать реальную действительность.

попкарь (жаргонизм) – постовой, коридорный надзиратель.
кормушка (жаргонизм) – специальное отверстие в двери камеры для передачи еды заключенным.

Нет, страшно не было, совсем наоборот, замерев на кровати и зарыв глаза, я в буквальном смысле наслаждался этими новыми ощущениями.
Полежав немного, не глядя нашарил на табуретке часы и нажал на кнопку, открывая их крышку. Под звуки маленьких колокольчиков, исполнявших какую-то замысловатую, но приятную мелодию, фигурные стрелки показывали на циферблате ровно девять часов утра.
Несмотря на то, что я проспал всего несколько часов, тело переполняла непривычная бодрость. Шишка на голове все еще слегка побаливала, но в целом, ощущения были самыми положительными.
- Ага, когда тебе за полтинник, подобное скорей всего исключение, а не правило... – незлобно проворчал я, рывком встал и поплескав в лицо холодной водичкой из тазика, уставился на свою новую физиономию, отражающуюся в зеркале. – Стоп... какие пятьдесят, дружище. Тридцать и точка. Пора бы и привыкнуть...
Есть хотелось уже просто невыносимо, потому я стал быстро приводить себя в порядок.
Зубная щетка оказалась с натуральной щетиной и костяной ручкой, но все-равно довольно привычного вида, зубной порошок тоже вполне обычный, поэтому с чисткой зубов, я справился быстро. Хуже пришлось с бритьем, потому что опасную бритву я никогда не использовал, к тому же теплой воды не было, но все равно, результат оказался довольно положительным.
Закончив с туалетом и освежившись одеколоном фирмы «Брокар», я сменил рубашку и костюм, поддел под пиджак вместо жилета тонкий шерстяной джемпер, тщательно причесался и совсем было собрался выходить, но вовремя опомнился и сунул во внутренний карман «Кольт».

Брокар — производитель парфюмерии, в том числе и мужского одеколона, популярный в России конца XIX и начала ХХ в.

- Так-то спокойней будет... – глянул на себя в зеркало последний раз, остался довольным и отправился завтракать.

Закончив с туалетом и освежившись одеколоном фирмы «Брокар», я собрался одеваться, разложил гардероб на кровати и слегка озадачился.
- Хм... Как бы какой-нибудь графский дресс-код не нарушить... – я провел взглядом по одежде и решил особо не заморачиваться. Фланелевая рубашка, свитер под горло с рисунком в косую клетку, вельветовые свободные бриджи в крупный рубчик, застегивающиеся под коленом на манжеты, гетры в тон свитеру и высокие замшевые ботинки, на толстой подошве. А, ну да, клетчатую кепку забыл, точь-в-точь как современные «хулиганки», только в крупную клетку. Вот как бы и все. Тепло, простенько, но элегантно. И к фигуре с мордой лица идет.
Черт его знает почему, но никакого отторжения к моде начала двадцатого века, я не почувствовал. Тем более, с некоторой натяжкой, она вполне была бы уместна и современные времена. Словом, нечего заморачиваться.
Слегка брызнул на себя одеколоном «Брокар», уже совсем собрался выходить из каюты, но вовремя спохватился и подвесил на поясной ремень кобуру с «Браунингом». Потом у какого-нибудь кожевенного мастера оперативку себе закажу, а пока и так сойдет.

Брокар — производитель парфюмерии, в том числе и мужского одеколона, популярный в России конца XIX и начала ХХ в.

- Со стволом спокойней будет... – глянул на себя в зеркало последний раз, остался довольным и отправился завтракать.
В кают-компании пока еще никого не было. Никого, кроме второго помощника капитана, клевавшего носом над пустым чайным стаканом в подстаканнике.
Услышав скрип двери, он поднял воспаленные глаза, увидел меня, поспешно встал и вежливо поздоровался:
- Добро утро, Георгий Владимирович. Пользуясь случаем, хочу лично поблагодарить вас за вчерашнее...
- Пустое, Илья Ипполитович. Я спасал в том числе и себя, – я тактично перебил помощника и заглянул ему в глаза. – Вам бы поспать...
- Я справлюсь, – спокойно возразил Вебер и слегка замявшись, продолжил: – У меня есть к вам одна просьба, Георгий Владимирович.
- Смелее.
- Для пассажиров будет срочное и важное объявление. Они уже извещены об этом и скоро здесь соберутся. Но Александра Николаевича Даценко нет в своей каюте. Мне сообщили, что он на верхней палубе. Увы, к сожалению, у меня не хватает команды даже для обслуживания машины, а для того, чтобы использовать матросов в качестве посыльных – тем более. К тому же, никого из них нет под рукой. Не могли бы вы... – второй помощник опять замялся. – Право, мне неудобно...
- Сходить за Александром Николаевичем? – подсказал я ему. – Схожу, отчего бы нет. Только прихвачу чего-нибудь потеплее в каюте.
- Прошу, ради Бога осторожней! – уже мне в спину, крикнул Вебер. – Волнение моря пока еще умеренное, но ветер крепчает с каждой минутой...
- Не беспокойтесь...
Я быстро надел куртку, застегнул ее на все пуговицы, натянул вязанную шапку на голову и поднялся наверх. Постоял немного перед дверью и решительно повернул штурвал. В самом деле, почему бы не проветрится.
- Твою же мать!.. – едва я шагнул за порог, сильный порыв ветра мгновенно отвесил мне хлесткую плюху, словно залепив по лицу мокрой тряпкой. – Ну ничего себе погодка...
С покрытого свинцовыми зловещими облаками неба, срывался колючий мокрый снег, пронзительно завывая в оснастке, ветер яростно срывал с черной воды клочья пены и нес их дальше над бушующей поверхностью моря. Неспешно переваливавшийся на волнах пароход, натужно скрипел всеми своими сочленениями, от того став очень похожим на старого умудренного жизнью великана, отправившегося на свою последнюю прогулку. Вся эта картина выглядела настолько мерзко и неуютно, что в буквальном смысле заставляла стыть кровь в венах
- Бля... где ж я тебя искать буду? – я невольно вздрогнул, на мгновение представив себя очутившимся в воде, постоял немного на палубе, привыкая к пронизывающему холоду, поглазел на валившие из длинной трубы клубы иссиня-черного дыма, и судорожно цепляясь за леер, полез по трапу на надстройку, решив, что сверху быстрей обнаружу сумасшедшего любителя геологии.
Но мне повезло, искать долго не пришлось, поднявшись наверх, я сразу наткнулся на застывшую словно каменная статуя, мощную фигуру в насквозь промокшем драповом длинном пальто. Александр Николаевич стоял, намертво вцепившись в поручни побелевшими от холода руками, его шапка валялась на палубе, сбитая порывом ветра, вода стекала ручейками по слипшимся волосам, но он этого не замечал и словно заледенев взглядом, неотрывно смотрел на море.
Не решаясь завести разговор, я стал рядом с ним, и вдруг понял, что купец смотрит в сторону уже скрытой за горизонтом Одессы.
- Я уже очень давно не пил, – неожиданно сказал он. – Софьюшка моя говорила, мол буйный и шумный. Не нравилось ей, когда я такой. Вот я и старался не прикладываться к бутылке. Даже пообещал перед тем, как отправил ее с детишками в Европу, что завяжу начисто. Но не сдержал свое слово. А знаешь почему? – купец повернул ко мне мертвенно-бледное лицо. – Да потому что обидно мне... – он ненадолго замолчал и с надрывом выкрикнул, показывая рукой в сторону берега. – Там моя земля. Моя, понимаешь. Ее еще мой прадед у своего помещика выкупил. Жилы рвал, но из холопов в люди вышел. Ни дед, ни мой отец, ни я, никогда никого не обманывали. Делали так, как завещано было. Сами недоедали, но работникам все до копеечки выплачивали. Всего своим потом достигли. Кто другим мешал точно так же? Почему тогда они хотят у нас все отнять? Разве так можно? Не по-людски это...
- Почему сразу со своими не уехал?
- Думал, что как-то все образуется... – опустил голову Александр Николаевич. – Да и родная земля не отпускала. Как представлю себе, что на чужбине мыкаюсь, словно ножом в сердце. Волком выть хочется. Тянул до последнего. Потом записался воевать с этими. Но еще хуже стало. Свои же они. Ледащие, юродивые, шаромыжники, но свои. На одном языке говорим. Одна кровь в жилах течет. Как можно родную кровь проливать? Может когда-нибудь опомнятся они?
Я сразу не нашелся, что ему ответить. Когда в твой дом приходят грабители, ты не интересуешься их национальностью, ты просто защищаешься себя и своих родных. И плевать, что они соотечественники. Я в свое время так и не нашел слов для оправдания людей, бездарно профукавших царскую Россию, как не смог оправдать и простить людей, в свою очередь профукавших Советский Союз. Так что, мне было его искренне жаль, но сочувствия не нашлось.
- Никогда, Саша, никогда, не опомнятся... – я взял купца под локоть и с силой дернул на себя, отрывая его руки от поручней. – Идем. Надо жить... Ради детей своих жить. Неважно где, но жить...
Думал он будет сопротивляться, но Александр Николаевич, словно маленький ребенок, беспрекословно пошел за мной.

Я сразу не нашелся, что ему ответить. Да и что тут скажешь. Когда в твой дом приходят грабители, ты не интересуешься их национальностью, ты просто защищаешься себя и своих родных. И плевать, что бандиты соотечественники. В свое время, я так и не нашел слов для оправдания людей, бездарно прогадивших царскую Россию, как не смог понять и простить людей, в свою очередь профукавших Советский Союз. Хотя, в симпатиях к царскому режиму, а тем более, к коммунистам, меня очень трудно заподозрить. Просто за державу обидно. Так что, мне тебя искренне жаль, Александр Николаевич, действительно жаль, но только как человека, а ситуацию, в которой ты оказался, я просто не понимаю. Следовательно, не жди сочувствий.
- Никогда, Саша, никогда они не опомнятся... – я взял купца под локоть и с силой дернул на себя, отрывая его руки от поручней. – Идем. Надо жить... Ради детей своих жить. Неважно где, но жить...
Думал, что он будет сопротивляться, но Александр Николаевич, беспрекословно, словно маленький ребенок, пошел за мной.
Все пассажиры уже собрались в кают-компании. Надо сказать, выглядели они прескверно, сильно измученными и настороженными, если даже не сказать подозрительными. Видимо, Вебер до сих пор не объяснил им причины экстренного сбора. Впрочем, это не касалось княгини. Она, совсем наоборот, выглядела прекрасно и откровенно рассматривала меня. При этом, очаровательно оттопыривала пальчик, держа в руке кофейную чашечку.
Я помог снять пальто купцу, сориентировал его по направлению к столу, потом разделся сам и тоже присел. Вейсман тут же поставил передо мной тарелку со стопкой горячих пышных оладий, блюдца с вареньем и сметаной, пристроил к этому великолепию розетку с отблескивающим словно лед колотым сахаром, кувшинчик сливок, а сам, в почтительной позе застыл рядом, с исходящим парком кофейником в руках.
Остальные пассажиры тут же дружно наградили меня ревнивыми и недовольными взглядами, видимо старый повар даже не подумал уделять им столько внимания.
«В задницу... – я про себя ухмыльнулся и подвинул свою чашку к Самуилу Эныковичу. – Все идите в задницу. Вам до этого старого мудрого человека, как до Пекина в известной позиции. Научитесь сначала правильно расставлять приоритеты...».
Покачивающиеся под потолком на витых цепочках и отбрасывающие мягкие причудливые тени на немного выцветшую обивку стен, лампы с узорчатыми абажурами, накрахмаленная белоснежная скатерть, изящная посуда, божественные ароматы еды – все это, особенно на фоне бесчинствующего снаружи шторма, причиняло мне настоящее наслаждение, и я даже забыл, для чего нас пригласил второй помощник. Но он не преминул напомнить...
- С великим сожалением... – твердо отчеканил Вебер. – Я вынужден вам сообщить, что Алексей Иванович Мальцев сегодня утром скончался.
Сразу же после последнего его слова, Дора Ипатьевна всхлипнула, но тут же прикрыла рот платочком. В кают-компании повисло тягостная тишина. Замолчали даже дети, еще мгновение назад ссорившиеся из-за сахарницы.
Второй помощник обвел пассажиров пристальным взглядом и продолжил:
- В связи с этим прискорбным событием, обязанности капитана я принимаю на себя. Мои полномочия подтверждены хозяином судна. Он сам, занял пост первого помощника и сейчас находится в рубке вместе со своей супругой.
- Простите... – неожиданно высказался Малевич. – Но позвольте поинтересоваться, какое это имеет к нам отношение? Меня интересует итоговый результат, а не то, кто будет крутить штурвал вашей посудины. Будьте любезны, избавьте нас от подробностей и доложите, когда мы прибудем в Константинополь...
- Я не договорил! – резко прервал адвоката Илья Ипполитович. – И с вашего разрешения, я все-таки продолжу. Так вот, в связи с вчерашними событиями, некомплект экипажа стал совсем критичным. Пятеро матросов – это всего лишь одна, да и то, сильно урезанная смена в машинном отделении, чего явно недостаточно, так как нам идти до крайней точки маршрута еще почти двое суток. Мало того, я буду вынужден постоянно отвлекать кого-нибудь из них на охрану бунтовщиков, так как они наотрез отказались работать... – Вебер вдруг посмотрел на меня. – Георгий Владимирович, пленные утверждают, что вы обещали их сегодня отпустить. Это так?
Взгляды пассажиров снова дружно скрестились на мне. Ну-ну, смотрите сколько влезет. Я своего слова нарушать не буду. Ни при каких обстоятельствах.
- Это так... – спокойно подтвердил я и невозмутимо отпил глоток из чашки. – И я намерен выполнить свое обещание.
- Что?! – в буквальном смысле взвыл адвокат. – Отпустить этих мерзавцев? Да по них петля плачет!
Остальные промолчали, но их лица, явно нельзя было назвать особо приязненными.
- Помнится мне, – вдруг очень спокойно сказал Вейсман. Голос повара был полон невообразимого ехидства. – Некого Семку Упыря, загремевшего на цугундер за очень похожие художества, вы Казимир Карлович, называли в суде заблудшим отроком, вышедшим на большую дорогу из-за тяжелого детства. Не так ли?
- Но это... – адвокат запнулся и проблеял. – Это... совсем другой случай.
- Не переживайте, Илья Ипполитович, – я наконец решил, что пора немного разрядить ситуацию. – Вопрос с бунтовщиками будет урегулирован немедля. К всеобщему удовлетворению. В первую очередь, к нашему удовлетворению. Можете продолжать.
- Не смею сомневаться в ваших словах, Георгий Владимирович... – вежливо кивнул Вебер. – Значит, перейдем к следующему вопросу. Увы, я буду вынужден освободить Самуила Эныковича от обязанностей судового кока и перевести его на должность рулевого. Уверяю, с его-то морским опытом, он справится без особого труда. Думаю, оставшиеся пару суток мы вполне протянем и на сухом пайке. Продуктовый склад я прикажу открыть для общего доступа.
- Слушаюсь! – немедленно отчеканил Вейсман и вытянулся во фрунт. – Разрешите приступать, господин капитан!
На лице старого еврея появилось гордое и торжественное выражение. Мне показалось, что он даже стал выше ростом.
- Пустое, – высказалась Дора Ипатьевна. – Я займусь готовкой. – Она в очередной раз пихнула локтем своего мужа, опять собравшегося влезть в разговор и обратилась к многодетной мамаше. – Милочка, вы не поможете мне? В последнее время я на ноги немного ослабла. Да и вашим девицам, полезно будет поучиться.
«Девицы» немедленно радостно запрыгали и принялось яростно спорить, кто из них быстрей научится готовить.
- Да-да, конечно помогу... – поспешно согласилась Вера и окинула неприязненным взглядом княгиню, откровенно забавляющуюся сложившейся ситуацией.
Княгиня вернула ей взгляд, добавив изрядную толику надменности и воскликнула:
- Место повара уже занято, но я тоже хочу быть полезной. Могу... могу к примеру, разносить кофе и еду мужчинам. Или что-нибудь в этом роде.
- Дожились... – вдруг язвительно проворчал действительный статский советник. – Преступников отпускают на волю, жиды рулят кораблем, а княгини подвизаются официантками. Мир окончательно сошел с ума. Тогда, и я не вижу оснований оставаться нормальным. Уголь кидать в топку, увы, я уже не смогу, но не откажусь от любой другой посильной работы. С этим... – он презрительно указал своей бородой на адвоката. – На пару.
Но я все эти разговоры слышал краем уха, потому что сосредоточился на оладьях и кофе. А еще потому, что мне было глубоко плевать. Буду – не буду... Как говорят в одной веселой стране: хиба хочешь – мусишь. А я прослежу, чтобы каждый на этой лоханке приносил максимальную пользу. То бишь, находился на своем месте. И не важно, будет ли это место судовой парашей или кочегаркой. Тьфу ты, развели бодягу лишенцы. Сука...
Кстати, купец тоже начисто проигнорировал прения, слопал поднос выпечки, о чем-то коротко справился у Вейсмана и куда-то опять ушел.
- Очень рад, что все образовалось... – облегченно выдохнул Вебер. – Корабль недавно вышел из ремонта, угля достаточно, а шторм вряд ли продлится долго, так что все у нас получится... – он почти искренне улыбнулся пассажирам и подошел ко мне. -Георгий Владимирович, можно полюбопытствовать каким образом...
- Сейчас узнаете... – я с сожалением мазнул взглядом по пустому блюду, смахнул салфеткой крошки с брюк и встал. – Вынужден буду позаимствовать немного вашего драгоценного времени. Проводите меня к пленным. Револьвер при вас?
- Да... – кивнул Вебер. – Он теперь всегда при мне. А зачем? Неужели вы собрались... – глаза новоиспеченного капитана округлились. – Но это... это...
- Что это? – не сдержавшись резко и зло поинтересовался я у него. – Что вам мешает расстрелять бунтовщиков? Убеждения? Страх? Смею вас уверить, подобных чувств в вашем отношении, у них не возникло бы. Ведите уже...
- Этим и отличается порядочный человек от бандита! – гордо, но немного неуверенно ответил Вебер. – Нам сюда, Георгий Владимирович.
- Порядочность, понятие довольно относительное... – пробурчал я, но не стал продолжать, чтобы не шокировать капитана окончательно. – Да, совсем забыл. Распорядитесь задраить все люки на верхнюю палубу изнутри. И заклинить их. Кроме того, через который мы выведем преступников. И еще. Механическая мастерская на корабле есть? Отлично. Прикажите срочно изготовить кандалы. Можно самые примитивные, но с цепью достаточной для передвижения и работы. Возле топки, к примеру. Естественно, без замков, чтобы можно было заклепать их наглухо.
- Думаю, вы знаете, что делаете... – огрызнулся Вебер, но перечить мне не стал. И это правильно.
Бунтовщиков содержали глубоко в трюме, в клетке, сваренной из железных полос, видимо предназначенной для каких-то грузов. Рядом флегматично пускал дым из трубки пожилой матрос с берданкой.
Увидев нас, он неторопливо поднялся и отрапортовал:
- Господин капитан, происшествий не произошло. Но смущают ироды всячески. Агитирують, значиться. И лаются поносно. Старший матрос Жмудь.
- Молодец, Иван Ильич! – горячо поблагодарил Вебер матроса. – Я знаю, голубчик, что на тебя можно положиться.
«Голубчик? Сука, если он меня так назовет, выбью зубы нахрен...» – про себя пообещал я и подошел к клетке. – В чем дело? Почему отказались от работы?
- А кто нас обещал сегодня отпустить? – нервно выкрикнул Мирон, шепелявя распухшими разбитыми губами и обернулся к товарищам, словно ища у них одобрения. Но ничего, кроме пары кивков и невнятного ворчания, в ответ не получил.
- Отпустить?.. – переспросил я. – Вы точно этого хотите?
- Обещал – выполняй! – гордо заявил Ковалевич. – Знаю я вас, благородных. Обманете, дорого не возьмете.
- Хорошо. Подходим задом и по одному просовываем руки через клетку. Задом я сказал. Иван Ильич, вяжи покрепче сепаров... г-м... то есть, бунтовщиков, конечно.
Матрос с делом справился очень умело и быстро, словно всю жизнь проработал тюремным надзирателем.
Качка внутри корабля все еще слабо чувствовалась, поэтому пленные почувствовали неладное, только когда мы остановились перед выходом на палубу. Уже здесь, завывание ветра было прекрасно слышно.
- Итак... – я демонстративно вытащил пистолет и снял его с предохранителя. – Вы свободны, граждане. Спускайте шлюпку и валите куда хотите. Но стопорить ход из-за вас, судно не будет. Вниз ломится даже не пробуйте, все люки закрыты изнутри. Этот, еще будет открыт десять минут. Желающие вернуться, подойдут и вежливо попросят разрешения. И получат его. Но уже на других условиях. Пошли вон...