Краем уха слушаю Николаича. Утренний морф добавляет напряженности, ее ощущаешь как сгустившийся воздух. Чуть-чуть людей отпускает, когда «старшой» озвучивает сомнение, что морф сам кинулся в воду. По мнению нашего начраза, вполне могло быть, что кромка льда под тяжестью чудища обломилась, и тот оказался в воде против своей воли. Человеческое тело имеет положительную плавучесть, течением как раз бы снесло к «Летучему голландцу»…
Охрименко возражает – по сведениям пулеметчика, морф полз к воде. Спрашивают меня. Приходится подтверждать – да, полз.
...
– Возможно, что морфы действительно умеют плавать. Только вот из головы не идет один мой старый знакомый. Он после гибели корабля проплыл больше двадцати миль в пресной, холодной воде. Большинство наших соотечественников при том не проплывут и пары сотен метров в теплой, соленой.
– Считаете, что нам попался бывший моряк или спортсмен-пловец? – заинтересованно спрашивает Званцев.
– Или водолаз. Не исключаю и искренне на это надеюсь.

Неожиданно оживает рация. Голос Николаича приказывает положить на лед пару ракет – сразу за «Летучим голландцем». Первой мажу, и она булькает в темную воду, не успев толком загореться. Вторая и третья рикошетами прыгают по льду. Тут же начинается стрельба, и мы слышим, как там сыплются стекла.
Напряженно всматриваюсь в темную глыбу плавучего заведения, оформленного довольно аляповато в виде старинного судна. Неожиданно оттуда на лед сваливается крупная туша. Не успеваю ничего сказать, а пулемет оживает, лупя туда экономными короткими очередями. Вижу в окулярах брызги льда, туша дергается, но ползет к кромке льда.