Артист Имераторских Театров.
(за день до того, как началась вся эта хуйня…)

Жизнь удалась. Разливался по летнему небу чудесный вечерний отлив, цвета розового масла. Вместе с очень теплым, слегка влажным воздухом, в окно неслись голоса игравших на площадке детишек, вялое бурчание двух соседей-алконавтов с балкона этажом ниже, запах сирени и гудки проходящих составов с железки неподалеку. Умиротворяющая атмосфера тихого дворика в провинциальном городе. Рядом с большим монитором в пепельнице дымилась половина коричневой сигариллы, наполняя комнату ароматом вишневой настойки. Еще несколько фраз в ЖЖ, и очередной этап биографии без пяти минут видного общественного деятеля, успешного бизнесмена, неотразимого мачо, любимца женщин, ляжет своим маленьким кирпичиком в фундамент мировой истории. Еще полчашечки «эспрессо» из заграничной кофе-машины, последний штрих и можно будет, немного приведя себя в порядок, брызнувшись сладковатым парфюмом, двигать в клуб, что минутах в пяти ходьбы от дома. Он любил эту съемную однушку, свой маленький мирок, где ему никто не мешал наслаждаться своим гордым одиночеством. Где не было этой настопиздевшей, хорошо организованной бытовухи, свойственной его загородному трехэтажному жилищу в «статусном» поселке. Это место было его секретом, уносило его воспоминаниями в годы подросткового буйства, первой влюбленности, еще хрен знает чего, теперь такого неуловимого, но по прежнему имевшего свежий и сладкий вкус новизны, который его нынешняя жизнь, хоть и по большому счету состоявшаяся, давно утратила.

Мягкое кресло удобно и радушно приняло начинавшую уже раздаваться от хорошей жизни задницу, пальцы дирижерским наработанным жестом взмыли над клавиатурой, но тут вкрадчиво и деликатно в комнату просочилась со всем почтением нежная мелодия дверного звонка.
- Черт! Кого там еще принесло!...
В эти двери обычно звонили по предварительной договоренности. Тело невольно напряглось, возрождая навык давно ушедших 90-х, когда из-за каждого угла тогда еще молодому коммерсу Семену Карпову угрожала неведомая опасность. Но на мониторе, транслировавшем картинку с миниатюрной видеокамеры, скрытой в дверной отделке, отразился невысокий, худощавый молодой человек с характерной интеллигентской бородкой в стиле молодого Ильича в форменном комбинезоне местной «скорой». В руке у него имелся оранжевый чемоданчик. Успокоившись, Сёма дернул кнопочку дверного засова.

- Что тут у нас?...
- Простите, там на лестнице человек лежит. Вы его не знаете? - немного запинаясь, произнес доктор (или фельдшер, черт их разберет). Его серые полупрозрачные глаза смотрели как-то беспомощно и умоляюще.
- Простите и Вы, но я здесь недавно и никого не знаю.
- Мне крайне неудобно вас затруднять, но не могли бы вы помочь мне? Я сегодня один в бригаде, напарник заболел, а там мужчина за сто кило без памяти лежит. И вроде одет прилично. Боюсь, одному мне не справиться.

- Ну что же, - великодушно согласился будущий общественный деятель - отчего ж не помочь и, сунув ноги в мягкие удобные мокасины, направился к двери, ведущей к пожарной лестнице. Следом поплелся незадачливый докторишка. Ступив на лестницу и не обнаружив в поле зрения распростертого тела, небрежно, Семен как бы про себя произнес - «Ну что, и кому же тут у нас плохо?». Обернувшись, он встретился глазами со своим собеседником. Минуту назад, такие беспомощные и просящие, сейчас они, выглядывающие из под век, будто помертвели вдруг, и теперь скорее походили на свинцовые пули охотничьего патрона, нахально и крепко посаженные в гильзу телесного цвета….
- Тебе плохо, - безразличным голосом произнес эскулап. Затем он улыбнулся коротко и очень нехорошо… А что-то черное и блестящее в его руке (пытливый читатель наверняка уже догадался, что это был пистолет системы Макарова с предсказуемо привинченным к нему прибором бесшумной стрельбы) издало звуки, похожие на плевки беззубого пенсионера на пороге стоматологической поликлиники, и без пяти минут видный общественный деятель, успешный бизнесмен, неотразимый мачо, любимец женщин, Семен Львович Карпов, почувствовал присутствие в своем организме ряда инородных тел. После чего, спустя совсем уже непродолжительное время, на лестничную площадку обрушилось вовсе неживое тело хорошо одетого мужчины весом 112 килограмм…плюс свежеприобретенные 63 грамма не очень благородного металла.

[изображение]


Меньше чем через минуту из подъезда, не торопясь вышел молодой человек в бейсболке, недорогом спортивном костюме и с небольшой спортивной сумкой в левой руке. В правой он держал длинный поводок, на другом конце которого плелась невзрачная пестрая собачонка. Вдохнув с видимым удовольствием, жаркий, пропитанный запахом цветущей (как уже упоминалось выше) сирени воздух, он неспешно покинул уютный провинциальный дворик, направляясь прямиком к ближайшему скверику, из которого впоследствии вышел уже совсем другой молодой человек, с той же сумкой, но уже без собаки, одетый в темно синие джинсы и футболку с ярким рисунком. Он проследовал далее до боковой двери крупного торгового комплекса, что находился через дорогу и вышел через центральный вход его прямо к открытой автостоянке.
Дворняга по кличке Будулай (которую этот тощий косматый песик уже с трудом припоминал - настолько давно к нему так обращался его спивавшийся хозяин) в некоторой нерешительности обнюхивал кольцо краковской колбасы, которое ему вынул из отдельного пакетика и бросил в благодарность за незапланированную прогулку этот странный добрый дядька. Аппетитный манящий запах мешался еще с каким то, сладковатым, неестественным, вселявшим смутную тревогу. Но в конце концов голод пересилил чувство опасности. Пес коротко рыкнув вонзил зубы в сочный красный круг. Разлившаяся по телу волна блаженства от начавшегося насыщения, однако, сменилась вдруг резкой болью где-то в самой глубине желудка, стремительно разраставшейся и переросшей в короткую и мучительную судорогу, как электрический разряд опоясавшую все мышцы и в один момент подведшую итог его многострадальной жизни. Артист императорских театров* свидетелей не оставлял….

Решив не выезжать сразу на трассу через город, наш персонаж сделал правый поворот, пересек пару улиц и через пятнадцать минут темно-серая Тойота-Камри, не спеша выехала на городскую окружную, которая в свою очередь вскоре слилась с одной из транспортных артерий, гнавшей уже довольно плотный поток разнокалиберных авто в сторону столицы нашей Родины, города-героя Москвы. В течение последующих полутора часов он сделал только одну остановку подле моста через крупную речку с каким-то звучным названием, как бы в раздумьи постоял у перил, куря сигарету, потом решительным шагом вернулся, сел в салон. Никто в этот час случайно не увидел резкого веерообразного движения, которое положило конец существованию замечательного компактного изделия отечественной военной промышленности, разобранного на составные части и нашедшего свой последний приют на глубине пяти с лишним метров от поверхности, немного рябившейся от ветерка водной глади.
Еще через полчаса впереди разросся в хорошо видимом облаке смога первый крупный столичный пригород, похожий на киношную Годзиллу, злой, душный, блестящий редкими колючими огнями, горящими в окнах, подобно маленьким глазкам многоголового чудища.; в наступающих сумерках откуда то слева, с северо-запада наливалась исчерна-синяя грозовая туча и, почти ушедшее за линию горизонта закатное солнце, подсвечивало ее как гигантскую декорацию к какому-то фантастическому спектаклю, делало ее еще контрастнее, страшнее, увесистее. Пробка все более сгущалась, движение замедлилось, короткие перебежки сменились уверенным и продолжительным стоянием. «Приехали» - подумалось вдруг. Опустив стекло, Артист императорских театров закурил. Дым вяло тянулся по салону в сторону открытого окна, но стоило ему попасть за его пределы - тут же подхватывался резкими порывами усиливавшегося ветра. Рука нашарила мобилу и пальцы на ощупь надавили знакомую комбинацию цифр. Голос жены прозвучал в трубке тихо и несколько напряженно.

- Где-ты?
- Стою на въезде..у вас все нормально?
- Да, а у тебя?
- Путём…пришлось поискать эти чертовы комплектующие
- Ты скоро дома окажешься? Я волнуюсь. По телеку штормовое предупреждение передавали….- разговор оборвался… Ёбаная сеть.

И в этот же момент с левой стороны, с той самой, откуда заходила на город грозовая туча, сильно сверкнуло и спустя несколько секунд раздались, уже вполне различимые, раскаты грома..

И уже под эти отдаленные глухие раскаты в город въезжал никакой не Артист. Замечательный, любимый муж Володя, отец двух замечательных дочерей, старшая из которых занималась бальными танцами, а младшая обнаруживала немалые таланты в изучении иностранных языков. Возвращался усталый, но преисполненный чувством хорошо проделанной работы руководитель отдела снабжения фирмы “ЕвроКарГруп“ Владимир Михайлович Рейсс. Возвращался всегда спокойный и рассудительный Вольдемар, хороший надежный товарищ и просто замечательный человек. Случается, люди раскрывают свои таланты в различных областях. Нет такого дела, в котором не мог бы найти себя настоящий художник. Не глупо выглядящий живописец в берете, с бородкой и с огромной палитрой, а совершеннейший на вид обыватель, знающий цену своему таланту и не обозначающий крикливо свою принадлежность к цеху.
Артист императорских театров появился на свет не в день рождения маленького мальчика Володи в семье инженера, этнического немца, носившего странную и звучную фамилию Рейсс, а как новый материк, возник в результате жизненных катаклизмов уже вполне зрелого мужчины Владимира. И естественно своя роль там была отведена роковой спутнице. Точнее временной жизненной попутчице молодого перспективного специалиста, в которую всегда уравновешенный и рассудительный, он вдруг без памяти влюбился на подходе к тридцатилетнему рубежу своей размеренной и достаточно успешной жизни. Эйфория и рисовавшийся в ближайшей перспективе вечный рай с Любимой, впрочем, достаточно скоро омрачились банальной изменой и предательством прекрасного создания, в котором к тому времени несчастный Вольдемар уже просто не чаял души. Сад цветущей сакуры облетел в тот момент, когда он, скучавший по дороге в очередную долгую командировку, от нечего делать, стал складывать в пасьянс некоторые обстоятельства последних месяцев. Ничего не значившие по отдельности слова, события и поступки, вдруг, стоило им лечь на зеленое сукно беспристрастного анализа, выдали такой расклад, что мозги мечтателя моментально встали раком. Вернувшись, он без труда выбил из своей музы подтверждение своим подозрениям, после чего сам собрал ее вещички и выпиздил из маленькой съемной однушки. Она без сожаления рассталась с ним, упорхнув на тепло, разгоравшегося на ее горизонте нового пламени неземной любви, или, как это проще принято говорить “ушла к другому”.

Далее Володя с полгода пребывал в таком состоянии, словно был взорван изнутри килограммом тротила. От его неземных чувств-с остались одни дымящиеся развалины. Наполнением его жизни в тот момент стали ненависть и бессилие. Ее он просто не мог тронуть – не поднялась бы рука. Покарать же счастливого соперника, которого он вычислил без труда, вроде не хватало мотива. В чем человек виноват-то?. «Сучка не – кобель не…как там?.. По ночам сон не приходил, и он появлялся на рабочем месте тупым и невыспавшимся. Его тогдашнее начальство уже начало как-то нехорошо коситься в его сторону.
Но однажды так же, как тогда в день прозрения, все разом переменилось. Ему приснился сон - как будто он, совершенно оборванный, изможденный и усталый, блуждает в ночной темноте по какому-то чудовищно старому лесу, вязнет в болоте, спотыкается о поваленные деревья в густом буреломе. Кажется, что этим скитаниям не будет уже конца, но вдруг глаз его улавливает в темноте еле заметный отблеск электрического фонаря. Он остервенело, из последних сил, продирается сквозь этот поганый враждебный лес, пытаясь выйти на свет, и когда, кажется, последняя надежда уже оставляет его - лес вдруг расступается сам и он оказывается на огромном многополосном освещенном так, как будто на дворе белый день, автобане. У его обочины припаркован шикарный кабриолет, наподобие тех, что часто попадают на экраны телевизоров в сюжетах про жизнь поп-звезд. Володя каким то шестым чувством понимает, что это она, машина, которая унесет его в тот самый другой мир, куда он стремился выбраться из дремучего кошмара. Он открывает дверь, садится на огромное сидение из светлой кожи, и тут замечает на водительском сидении некий блестящий предмет. Большой, красивый, завораживающий своими формами пистолет. Он не придает значения этому, трогается, и плавно начинает движение, однако машина под ним оказывается непростая. Едва только он хочет дать газу, чтобы умчаться подальше отсюда, машина едет не быстрее, чем показывают знаки на обочине автобана. А они, как будто издеваясь, показывают то 10 километров в час, то 15... Сколько он не давит в пол педаль акселератора, машина, подчиняясь знакам, вяло тащит его вдоль обочины, к которой вновь, словно как живой начинает подступать этот мрачный черный страшный лес полный фантомами неизбывной тоски и безысходности.
Вдруг чей то повелительный голос говорит ему: – Возьми оружие, возьми ствол, просто возьми его в руку!
Он машинально, как будто под гипнозом, повинуется голосу, отчетливо даже во сне ощущая тяжесть и прохладу, опасную тревожную «настоящесть» этого блестящего чуда техники. Голос с легкой издевкой продолжает - Разве то, что тебе мешает, не боится пули???
Он медленно поднимает ствол, направляет на знак, нажимает спуск. Как тарелочка на стрелковом стенде разлетается в пыль знак с цифрой «10». Владимир чувствует, как машина словно оживает под педалью газа. Он ощущает, что она едет быстрее. Еще знак - в красном кружке убогая цифра «15» на унылом белом фоне. Выстрел. Знак опять разлетается. Движение еще ускоряется. Знак,- выстрел, еще знак,- еще выстрел. Выстрелы сливаются в торжествующую барабанную дробь. Он несется с огромной скоростью по широкому автобану, на сверкающем авто. Ветер бьет ему в лицо, мотор поет ликующую песнь свободы на своей полной мощности, вырвавшейся, наконец, из унылого плена на волю. Ночь сменяется днем. Ослепительно голубое небо, яркое солнце, удивительные пейзажи меняются как калейдоскоп. Желтый песок, зеленая трава, до ломоты глазной сетчатки голубая гладь далеких озер. И он летит по этой дороге, наслаждается всем что его окружает, а где-то очень далеко, он точно это знает, в конце пути, около полосатого шлагбаума, сидит за дубовым конторским столом, одетый во все белое высокий бородатый старик. А в руках старика большие блестящие, так же как «Беретта» в его собственной, Володиной руке, весы, на которых он взвешивает человеческие жизни, используя в качестве гирек-противовесов блестящие красивые патроны. В точности такие, как в его, Володиной обойме. И улыбается укоризненно...
Первый раз за последние полгода он сумел спокойно заснуть. Утром, проснулся, чувствуя себя необыкновенно бодрым. На работе тоже уловили перемену. Он вновь улыбался своей мягкой, слегка застенчивой улыбкой, шутил. Жизнь постепенно входила в обычную колею. Только приглядевшись, порой исподволь видно было, что Владимир Михайлович о чем-то задумывался на несколько минут. Обманывающе-беспомощный взгляд его в эти минуты сильно менялся и походил на блеск двух свинцовых пуль, тяжело и глубоко посаженных в гильзы телесного цвета.
Еще через полтора года в квартире его удачливого соперника прозвенел звонок. На пороге стоял, явно что-то перепутавший в заказе, курьер по доставке пиццы. Он как то смущенно но вместе с тем неуловимо нехорошо. улыбался….

И неважно, что стариком из сна скорее всего не был Создатель Всего Сущего. Неважно, что именно в этот момент состоялась сделка по продаже бессмертной души. Лишь первая человеческая жертва, принесенная Володей, была бессмысленна. Именно она инициировала рождение нового человека, наделенного узурпированными у «Того, Кого Не Упоминают Всуе» полномочиями. Это не был жалкий ответный выпад в стиле: «Тварь дрожащая или право имею» Владимир Михайлович стал артистом: - трагиком, комиком, драматическим актером, объединив все это в одном лице. Нет более циничной жизненной гримасы, чем убивать ради искусства…. Правда, справедливо заметить, что и за немалое вознаграждение. Но кто сказал, что художник должен всю жизнь оставаться голодным? Великий Рафаэль, между прочим, жил во дворце и был весьма обеспечен. Артисту ничего не оставалось, как наслаждаться своим перерождением. Он женился, завел детей. На жизнь, благодаря подработке, вполне хватало. Как он сию подработку обрел – история тоже умалчивает. Зато сон его был спокоен, дышал он во сне ровно, и никогда не беспокоил домашних храпом.

[/spoiler]
К северу от Москвы в районе Большого бетонного кольца, на одной из дорог, на которые в обычной жизни и по обычным делам попасть достаточно сложно, поскольку точки их сопряжения с обычными, по которым ездим мы с вами, начинаются непосредственно от гаишных КПП, за обшарпанными и ржавеющими шлагбаумами, и ответвления эти внешне производят впечатления съезда на какое-то незначительное направление, заканчивающееся тупиком где-нибудь в ближайшем поле, так вот… в этот самый предвечерний час на такой дороге можно было наблюдать любопытную процессию. Возглавлял ее темно-синий микроавтобус "Фольксваген-каравелла" с "синим ведерком" на упрямом лбу. Вообще, если присмотреться - каждой машине, тысячи которых мы изо дня в день мы видим на улице, присуще свое уникальное "выражение лица", комбинация фар, радиаторной решетки, лобового стекла создают бесконечное количество вариантов эмоциональных портретов казалось бы, не наделенных духовным началом, хоть и бесконечно сложных железок. Так вот, упомянутая "Каравелла" имела вид и выражение, спокойного и уверенного в себе, неброско, опрятно одетого мужичка, направляющегося куда то по указанию своего начальника для решения каких-то важных ответственных вопросов.
Надо заметить, что внутреннее содержимое автомобиля полностью гармонировало с его экстерьером. Внутри находились некоторое количество подтянутых, сосредоточенных типажей, по виду военных: частично начинающие уже седеть дядьки 40-45 лет и дядьки помоложе, лет 30 - 40. Сидевший на пассажирском сидении, рядом с водителем, пожалуй, был самым старшим, как по возрасту, так и по должностному старшинству. Подчиненные помоложе называли его уважительно, по имени отчеству, «Петр Иванович», кто постарше - просто «Иваныч», но с не меньшим пиететом. Всю дорогу он преимущественно молчал, поглядывая на убегавшую куда то под обрез лобового стекла, ухоженную белую линию дорожной разметки, четко разделявшей дорогу на две неширокие полоски, изучал глазами ломаную линию верха стены деревьев, вплотную подступавших к узкой обочине, проросшей редким мелкотравьем, на чистое небо, носившее на себе приятный успокаивающий оттенок приближающихся сумерек. Загорелое, суровое лицо пожилого спеца, как это и должно быть по законам жанра, пересекал от левого виска к середине скулы тонкий, еле заметный шрам. Изредка он перебрасывался с шофером, крупным молодцем с короткой спортивной стрижкой и как-то совсем к такой стрижке не подходившими усами а-ля "Иван Поддубный", несколькими тихими фразами. Обычно после таких фраз в динамике движения всей процессии, происходили еле заметные изменения, ускорения, замедления, другие маневры, которые как будто телепатическим способом, задавал ей флагманский микроавтобус. Остальные пассажиры тоже были немногословны, хотя в основном салоне, где размещались прочие члены экипажа, атмосфера была все же более живая, фразы звучали чаще, иногда образуя недлинные повествования, пару раз даже были отмечены дружные вспышки смеха, однако сдержанного, как в театре, где не принято раздражать соседей громкими выражениями эмоций. Когда кто-то из них совершал скупое и степенное движение на своем сидении, можно было обнаружить, что в пределах непосредственной досягаемости у каждого находится единица автоматического оружия, (по большей части"Вихри") выдающая себя тусклым матовым блеском.
Едущий следом транспорт, представлял из себя инкассаторский броневик на основе пятидверки "Шевроле-Тахо", выпуска конца 90-х. Был он бежевого цвета и безо всяких опознавательных знаков, позволявших определить его принадлежность к тому или иному финансовому учреждению. Несмотря на "многоглазость" и вычурную решетку радиатора "лицо" броневика не выражало ничего кроме тупого безразличия и спокойствия. Вообще, по сути, он выглядел, как американский любитель пива и бургеров, идущий на матч двух бейсбольных школьных команд маленького городка где-нибудь в Юте в одной из которых играет его сын-оболтус. "Обжора", учитывая его расход бензина, пожалуй, было самое меткое определение. Впереди на местах водителя и переднего пассажира располагались персонажи, подобные тем, что ехали в головной машине. Молчаливые, сосредоточенные, они передвигались практически в полном молчании под аккомпанемент одной из ФМ-овских радиостанций. Изредка тот, что сидел рядом с водителем протягивал руку к торпеде, где прямо под лобовым стеклом лежала портативная радиостанция, выслушивал указания, отвечал и, видимо этим объяснялось синхронное и согласованное движение этого невзрачного конвоя.
Самое же интересное, так сказать изюминка всего этого безобразия, располагалось на заднем сидении броневика. В отличие от "военного" контингента, составлявшего большую часть экспедиции, обладатели этих двух пассажирских мест имели сугубо штатский вид, мало того, "штафирки" олицетворяли явную принадлежность к прослойке так называемой "технической интеллигенции" и не обладали даже зачатками той дисциплины, свойственной их молчаливым спутникам. Можно сказать, что эти двое выглядели даже донельзя комично. Грузный волоокий отечный брюнет лет пятидесяти, с неухоженной кучерявой шевелюрой и уверенно наметившейся в передней части плешью, крупный грушевидный нос, очки в дорогой позолоченной оправе, брезгливо оттопыренная нижняя губа. Дорогой светлый льняной костюм не совсем удачно гармонировал с цветным полосатым поло "Lacoste", светло-зеленый воротник которого, в районе мясистой холки выбился беспорядочными складками из под пиджака на манер огрызка капусты-брокколи. Гардероб этот в характерных местах, вследствие физиологических особенностей организма, страдающего от излишнего веса, и в результате продолжительного пребывания в закрытом и душном пространстве (не справлялся даже кондиционер), приобрел естественное украшение в виде четко различимых и обширных пятен пота. Правой руки не покидал темно-пурпурный платок, которым Игорь Моисеевич Лейман, когда-то старший научный сотрудник одного из секретных НИИ, почивших в бозе еще в начале 90-х, и специализировавшихся на микробиологии, вирусологии и эпидемиологии, а ныне руководитель засекреченного проекта в той же самой области, но уже далеко не на уровне НИИ (спасибо дяде-академику), вытирал крупные капли пота, которые сами собой образовывались на высоком лбу.
Рацион его на протяжении всего пути составлял первоклассный коньяк из, по ощущению, бездонной фляжки, к которой наш ученый муж периодически прикладывался, несмотря на свою апоплексическую конституцию, минеральная вода "Перье" из большой буылки, давно уже утратившая первоначальную прохладу, а также полурастаявшая уполовиненная плитка шоколада, которую он определил в сетку на спинке переднего сидения.
Второй штатский компаньон, деливший с ним скромную трапезу и приходившийся ему зятем, одетый в скромный серый костюм и канареечную рубашку, занимал совсем немного места на просторном заднем диване потому как был неимоверно худ. На вид он был лет 38 с незапоминающимся лицом, белесыми бровями, пегой и жидкой шевелюрой, уложенной в прямой пробор, и обладал большим количеством, прямо таки россыпью, темных пигментных пятен на бледно-желтоватой коже. Звали его Петр Маркелович Афанасьев, как уже упоминалось выше, он был зятем Леймана и по "странному совпадению обстоятельств" его заместителем и правой рукой в загадочном секретном проекте. Несмотря на комичность, граничащую с оперетточностью, оба были действительно талантливыми учеными в своей области, за что им можно было простить огрехи их внешнего вида и манеру одеваться и вести себя.
Плод же их многолетней деятельности располагался в бронированной багажной части в теле увесистого алюминиевого кофра с двумя ручками. В недрах его были спрятаны два десятка герметически запаянных ампул, а в самих ампулах заключалось то, что разработчики проекта в своих неофициальных беседах фамильярно, но с какой-то нежностью называли "Наш Мясник"
Опять же, в отличие от общей молчаливой атмосферы, на заднем сидении кипели дискуссии и не умолкали громкие научные, и не только, споры, изредка с подачи ученых мужей прерываемые не предусмотренными инструкцией остановками с целью "подышать воздухом и отлить". Это безумно раздражало их аскетичных сопровождающих, но поневоле приходилось мириться, ибо изрядно подвыпившие "светила" микробной науки в случае отказа угрожали "напрудить" прямо в салоне.
Мы застали их как раз в момент, предшествовавший одной из таких остановок, и описание кавалькады и экипажей заняло временной интервал от того момента, как мы перенеслись в места, где суждено было произойти событиям, давшим начало сей леденящей душу повести. Без обозначения сигналами своего поворота, машины свернули на узкую обочину, при этом занимая, однако, приблизительно четверть от проезжей дороги. Из передней машины тотчас же материализовались двое из тех, что были помоложе. Взяв наизготовку свои стволы, они продвинулись метров на тридцать вперед по обочине, так, чтобы держать в поле зрения тот участок дороги, что был впереди за ее легким изломом. Сидевший на пассажирском сидении броневика, вышел и сместился на такое же расстояние в противоположном направлении. Остальные вышедшие охранники расположились в достаточно произвольном порядке по обе стороны от замерших на обочине, пышущих горячим воздухом машин, сохраняя при этом определенную структурность и полностью перекрыв невидимыми секторами все направления. Водители продолжали оставаться на своих местах, и лишь главный позволил себе приоткрыть переднюю пассажирскую дверь «Каравеллы» и поставить правую ногу на, отделанный блестящей накладкой, порог.
Только после этого один из вышедших распахнул заднюю дверцу «Шевроле» и оттуда, пыхтя и отдуваясь, десантировался Лейман. Следом выскользнул в и его спутник. Оказавшись на воздухе и видимо понимая, что доставляют своим сопровождающим серьезные хлопоты, или желая просто разрядить обстановку, подвыпивший Игорь Моисеевич набрал побольше воздуха в легкие и выдал нараспев неожиданно мощным и глубоким оперным басом что-то вроде «Молю тебя-я-я-я-я-а прости мой грозный стра-а-а-а-аж!». После этого, спустившись в неглубокий кювет, он принялся неторопливо оправляться. Петр Маркелович остался наверху и, вынув длинную тонкую сигарету из немного помятой пачки, закурил, прищурясь и поглядывая на верхушки деревьев где-то впереди. В воздухе отчетливо пахло скорой грозой. Где то рядом уже ощутимо погромыхивало. Было очень душно. Даже на улице, на самой кромке леса в длинной предзакатной тени воздух казалось, как будто сжижен и практически осязаем. Настоящий воздух субтропиков теплый и влажный, отчего у всех присутствующих можно было наблюдать крупные капли испарины, выступившие на лбу.
Эта остановка по сравнению с предыдущими обещала стать более продолжительной. Лейман, выполнив оправку и в шутливом тоне, имитируя армейский доклад, доведя сие событие до сведения всего личного состава, также закурил. Затем, ернически взяв под локоток своего младшего товарища, не спеша, желая немного размять затекшие в пути суставы, направился с ним по обочине вперед. "Дорогой мой Петр Маркелович, в продолжение моего повествования хотелось бы добавить...». Старший группы еле заметно кивнул своим. Двое из стоявших между машинами спокойно, не торопясь, последовали в ту же сторону; держась позади, так что до них долетали лишь отдельные фразы. Вся процессия опять пришла в движение, машины тронулись и "конные" и пешие тоже двинулись вслед за решившими совершить легкий променад, светилами науки, в точности сохраняя их черепаший темп. Микроавтобус так и следовал с открытой передней дверью.
Иваныч, неожиданно, тоже позволил себе немного расслабиться, достал пачку "Русского стиля" и, щелкнув зажигалкой, закурил. Подопечные ему в этот раз хоть и попались шебутные и недисциплинированные, но особой тревоги в ходе этой своей миссии он не ощущал. Маршрут был пробит грамотно, пройден практически без происшествий и находились они уже в его завершающей фазе. Через какие-то шестьдесят километров, то есть максимум через час, кавалькада вкатит на территорию одного из исследовательских центров на северо-западе ближнего Подмосковья, ученых мужей с их чемоданчиком передадут в ведение местного "гарнизона", возглавляемого, кстати, его старинным армейским товарищем, полковником Мазуром, ребята передохнут, командиры скоротают вечерок за нехитрым, но душевным ужином под традиционные фронтовые….э-э-э…500 грамм на брата, а потом можно будет, вернувшись и написав рапорт, отправиться недельки на две в родной поселок Заозерье Ярославской губернии, побродить по лесу, поправить кое-что в старом деревенском доме у матери, половить с Андреичем рыбы на реке Нерль.......
Тут внезапно громыхнуло где-то совсем рядом. Да и не громыхнуло, а прям-таки бабахнуло. От неожиданности вздрогнули даже спецы, которым, порой в ходе боевых действий, приходилось оказываться и прямо в секторе артиллерийских обстрелов. Все обернулись на грохот и увидели, как из-за леса вываливается огромная туча, авангард мощного грозового фронта, штормовое предупреждение о котором было передано по всем радиостанциям часом ранее. Честно говоря, тогда никто на это обстоятельство и внимания не обратил, так как штормовое - отнюдь не глобальный мировой катаклизм и угроза на маршруте от такого явления природы невелика. Но все-же неожиданно представившееся зрелище было величественным, завораживало своей масштабностью. Основная чернильно-синяя масса снизу была оторочена седыми подпалинами, вниз тянулись серые упругие космы дождя, Секунду спустя ветвистый электрический разряд прорисовался прямо из ее клубившегося чрева цапнув кривыми отростками землю всего в каких-то нескольких сотнях метров от группы путешественников. Еще один громовой удар через доли секунды врезал с размаху по барабанным перепонкам. Как будто движимый охотничьим инстинктом гигантский организм подкрался к узкой лесной дороге на самое короткое расстояние, не выдавая себя раньше времени, скрытый до последнего момента плотными кронами высоких деревьев, и распластался в последнем решающем прыжке, не давая добыче ни малейшего шанса ускользнуть.
Наэлектризованный воздух стал стремительно наполняться приятно щекочущим ноздри ароматом атмосферной влаги. Нехотя все потянулись обратно в сторону автомобилей. Когда же отгремели еще несколько раскатов где-то поодаль и громовержец взял десятисекундный тайм-аут, послышался характерный шипящий звук быстро приближающейся стены ливня. Прыжок стихии действительно был красив и стремителен.
«Ну что же, по матрешкам?» - полувопросом, полуутвердительно продекламировал Лейман. Все еще не желая разрывать визуальный контакт с такой превосходной картинкой и, помедлив оттого еще с минуту, наконец, он с кряхтением полез в нутро «Шевроле». За ним в салон проскользнул и Афанасьев. Когда остальной экипаж обоих машин уже заканчивал рассаживаться по местам, на землю упали первые крупные увесистые капли. В рациях потрескивали помехи от близких грозовых разрядов. Машины тронулись и, не спеша вырулив с обочины, покатили медленно и плавно набирая скорость. В отблесках следовавших уже почти непрерывно молний, они скрылись за поворотом. Спустя уже каких-нибудь десять секунд после этого отдельные капли дождя превратились в сплошной водяной поток, низвергавшийся с неба.
Через несколько километров дорога сделала еще один плавный изгиб вправо, лес справа уступил место череде полей. И вот тут грозовой колосс, преследовавший едущих по дороге людей, предстал во всей своей красе и силе. Теперь после поворота он двигался им наперерез. Ветер, налетевший неожиданно резко набирал силу. Бросалась в глаза одна деталь: где то впереди, еще слабо различимое, угадывалось движение грозовой массы, которое несколько противоречило общему направлению движения уже накрывшей дорогу грозовой тучи. Как будто сгусток, выделявшийся еще более темным, двигался вдоль передней кромки свинцовых и фиолетовых облаков, подобно древнему полководцу, гарцующему на коне вдоль строя медленно наступающей бесчисленной и не знающей поражения и пощады мистической небесной армии. Ехавший с немного приоткрытым, защищенным пластиковыми «отбойниками» окном, Иваныч, вдруг различил среди шума дождя, отголосков громовых раскатов и шипящих порывов ветра, какой-то еще низкий звук. Звук был более всего похож на гул взлетающего самолета и инстинктивно рождал в сознании чувство серьезной опасности. Совсем короткое время спустя стало ясно, что загадочный сгусток приближается с большой скоростью и по мере приближения тревожный гул нарастал.
Незначительный разрыв в толще облаков дал передышку ливню, надвинувшаяся стена дождя на несколько мгновений, прореженная засчет этого, расступилась и все увидели, прямо на них слив воедино небо с землей, протянувшись на сотни метров вверх и имея не меньше двух сотен метров в диаметре, надвигается, черная монолитная колонна гигантского смерча. Подсвечивающие ее всполохи молний, вспышки электрических разрядов от рвущихся как нитки, десятикиловольтных кабелей, когда вращающаяся с огромной скоростью воздушная воронка, накрыла собою линию ЛЭП, которая тянулась в поле и пересекала их путь где-то впереди по ходу следования, играли роль дьявольской цветомузыки для развернувшейся панорамы, природной стихии, контражуром подсвеченной, клонившимся к закату солнцем.
Иваныч нутром почувствовал опасность, как чувствовал ее незадолго до приближения во время своих многочисленных командировок. Случалось всякое, но такую картину он видел впервые. Она завораживала, захватывала сознание, заставляя любоваться собой, и параллельно наполняла животным страхом, тем самым страхом первобытного человека , который изжить из себя сложнее всего, поскольку коренится он где-то очень глубоко, в тех глубинах, откуда выковырнуть его чрезвычайно сложно.
Сделав усилие воли, командир стряхнул с себя оцепенение. Схватив рацию, он поспешил дать команду к остановке. Колонна стала плавно оттормаживаться и встала прямо на дороге. Стихия приближалась стремительно. Можно было сравнить это с охотой исполинской рептилии за ничтожными металлическими мышками-игрушками наподобие тех, что покупают домашним котам. Рев издаваемый ей возрастал ежесекундно. При том расположении относительно друг друга, что сложилось, было сложно угадать и направление и скорость движения смерча. Жуткий хоровод захватывал, пожирал все, что попадалось на его пути. Летели во все стороны, вырванные из его круга центробежной силой, целые деревья, какие-то ошметки строений. Столбом стояла пыль и мелкий сор в его кильватере, тут же рваные плети дождя скрещивались с этим мусором во встречном направлении, образуя медленно оседающий бурый грязный компот. Гигантский вихрь уже вышел на дорогу впереди от конвоя. Взмыли в воздух две несчастные легковушки, чьи водители меньше минуты назад дали по газам в надежде проскочить, умчаться подальше от этого, жадного до всего и вся хобота невидимого глазу, скрытого там, за нагромождением грозовых туч, взбесившегося слона. Одна, встав на дыбы и как будто вальсируя, отлетела метров на 15 от дороги и замерла в поле правее. Другую Иваныч не мог разглядеть, сколько ни силился.
[изображение]
Человек неоднократно ручковавшийся со смертью, он, тем не менее не был безрассудно-бесстрашным. Все бесстрашные и безрассудные остались там, откуда ему посчастливилось выйти живым, благодаря своей осторожности, благодаря почти что животной интуиции, Смерч перевалил дорогу, снес несколько столбов электропередач, опять заиграли, теперь уже слабее, голубые огоньки вырвавшегося на волю электричества.
Иваныч вдруг, повинуясь импульсу, внезапно возникшему в его сознании, тому импульсу, который, словно ангел-хранитель не раз выручал его, взревел вдруг в рацию:
- Погнали, мужики! Газу! Га-а-азу-у-у!!!".
Колонна сорвалась с места и, потеряв вдруг разом свою солидность и неспешность, с визгом покрышек по сырому асфальту рванула в оседавшую впереди муть, Смерч ушел левее, в поле, и, слегка изменив направление, двинулся вдоль дороги, совсем близко. Вот он остался уже почти сбоку, но близко, настолько близко, что казалось - высуни сейчас руку в боковое окно - и он вырвет ее, а то и хуже, утащит через это маленькое окошко целиком.
Конвой на полной скорости, врубив фары дальнего света, как будто их лучи могли помочь увидеть что то в поднятой стихией взвеси, а на самом деле практически вслепую, стрелой вонзился в нее, машины окутал сырой полумрак, видимость упала до нуля, лихорадочно, рвано, судорожно работали щетки стеклоочистстелей, сметая с лобовых стекол потоки воды, грязи, мелкий мусор, клочья земли, пучки травы, щепки,. Иваныч уже видел, как развиднелось впереди, уже набрал в грудь воздуха, чтобы выдохнуть с облегчением, уже поползло, стекая с окаменевших мышц дикое, до хруста, напряжение.
В этот момент, шедшую впереди "Каравеллу", словно ударил гигантский кулак. Небольшой, не более трех метров в длину, но достаточно толстый, обломок ствола, перемолотого смерчем дерева, очутился под правым колесом микроавтобуса, проведя убийственный апперкот. Вырвав вместе с мясом стоек и рычагов подвески правое колесо, он заставил машину, клюнуть в сторону удара, сила инерции занесла ее левым боком, разворачивая поперек дороги, одновременно, словно борцовским приемом заваливая, опрокидывая через невидимое бедро, потащила с визгом и скрежетом, заглушившим даже вой близкой стихии, крышей вперед по направлению движения. Не успела покалеченная, сбитая с колес "Каравелла" остановиться, как в нее на полном ходу врезался бронированным тараном Шевроле-Тахо, заставив еще раз энергично втряхнуться ее живые внутренности. Его пассажиры, замершие в ожидании развязки этой драматической сцены, только успели поразиться, внезапно возникшей из дождя стене, которая была днищем микроавтобуса.
После такой встряски в салоне из еще недавно, собранных и подтянутых охранников на минуту образовалось месиво из людей, оружия, рычания, кряхтения и ругательств. Натренированные тела, однако, не пострадали сколько-нибудь сильно, если не считать мелких повреждений, незначительных ранений и пары сломнных пальцев.
Водитель и Иваныч, хотя и оглушенные ударами, все же сравнительно быстро пришли в себя. Освободившись от белых плотных мембран безукоризненно сработавших подушек безопасности, они, помогая друг другу, легко выбрались из лежащего автомобиля через пассажирскую дверь.
Торнадо неистовствовал уже миновав их в паре сотен метров позади медленно уходя куда то на восток. По дороге, по полю, по замершим автомобилям, хлестал ливень, громыхали раскаты грома. Но после увиденного только что, это казалось каким-то безобидным добрым мультфильмом.
"Поддубный" помотав головой забрался на крутой бок "Каравеллы" и повозившись немного с подклинившей ручкой, сдвинул в сторону тяжелую откатную дверцу. Иваныч, еще завороженно глядя вслед удалявшемуся природному явлению, подошел к пассажирской дверце броневика. Из под капота валил пар, - видимо при сильном ударе был все таки поврежден радиатор. Помедлив, потянул на себя ручку. На переднем сидении приходил в себя охранник, рукавом он утирал кровь, сочившуюся из рассеченного лба. Он что-то говорил Иванычу, но слов еще было не разобрать в шуме дождя и свисте ветра. Подушек в "Тахо" не было, точнее, были, но скорее всего машина уже побывала в переделках, и предыдущие владельцы сэкономили на установке новых, удар о бронированное стекло был приличным. "Сотряс гарантирован" - автоматически отметил про себя командир.
Водитель уже открывал заднюю дверь, где находились притихшие незадолго перед происшествием, повелители микробов и вирусов. Для их организмов, не привыкших к физическим нагрузкам, последствия столкновения явились несколько более ощутимыми, чем для их тренированного эскорта. Афанасьев, ударившийся головой о подголовник водительского сидения, получил, видимо, тоже сильное сотрясение мозга, несмотря на мягкость препятствия, попавшегося на пути его ученой головы. К тому же у него был серьезно поломан нос, смотревший слегка в сторону, имевший на себе значительное рассечение и исторгавший обильные потоки крови. Вправлять этот несчастный нос он пытался явно вывихнутым запястьем, недоумевая, - как это ему с ходу не дается столь простая операция. Вследствие шока боль он еще не ощущал.
Но вот у его старшего спутника дела обстояли более трагично. Открыв противоположную дверь, Иваныч поразился - как это такое объемистое тело сумело утрамбоваться в узкое пространство между передним сидением и задним диваном, съехав с него вниз. Лейман согнулся в позе эмбриона головой к выходу и видимо находился без сознания. На командира смотрела его мясистая холка. Сделав знак уже выбравшимся из микроавтобуса помятым бойцам, он отступил на несколько шагов назад. Двое стараясь причинить минимальное количество повреждений, попытались высвободить бесчувственного Игоря Моисеевича из его плена. Сделать это удалось только после того, как вышедший из правой двери боец, дернул рычаг фиксации и сдвинул переднее сидение вперед до упора. Ученого бережно отнесли на обочину и положили на спину. Ливень смывал с лица обильно заливавшую его кровь из множества маленьких порезов. Из некоторых торчали осколки тонкого стекла.
Наклонившийся было над лежащим, Иваныч вдруг резко выпрямился и в два шага оказался у броневика. То, что он обнаружил на коврике заднего сидения, заставило его издать звук, то ли стон, то ли болезненный страдальческий выдох. Там невинно поблескивали осколки небольшой стеклянной ампулы, которую (этого командир конечно не мог знать) уже изрядно подвыпивший ученый, победно продемонстрировал спутникам, вынув ее из ряда мягких отделений того самого алюминиевого кейса за сохранность которого здесь отвечали головой. Да, все видели, что заветный кейс, со всеми предосторожностями, был водворен на место, но никто тогда не обратил внимание, на то, что Игорь Моисеевич, будучи сильно пьян, не вернул ампулу в ее уютное гнездышко, а после победной реляции о торжестве науки и перспективах ее плодотворного сотрудничества с военно-промышленным комплексом, по рассеянности просто опустил тонкий сосуд, в котором был заключен один из самых страшных джиннов современности, в нагрудный карман своего льняного пиджака.
Даже в самых гиблых командировках, окруженный врагами, раненый, с боеприпасами на исходе, тертый спец не испытывал такого чувства безысходности. В голове почему-то бился настырно, вынутый из загашников памяти детский стишок...

"Не было гвоздя -
Подкова пропала.
Не было подковы -
Лошадь захромала.

Лошадь захромала -
Командир убит.
Конница разбита
Армия бежит.

Враг вступает в город,
Пленных не щадя,
Оттого, что в кузнице
Не было гвоздя."

Если бы только он сел в броневик на место своего подчиненного. Неужели бы он позволил притрагиваться к злополучному кейсу. Он, единственный из сопровождавших, знал, что находится внутри. Теперь не имело смысла орать дурниной на допустившего оплошность бойца. Не изменилось бы ничего, даже пристрели он его за нарушение инструкций. Ничего больше не имело смысла.
Командир с тоской посмотрел вслед удалявшемуся смерчу. Больше всего на свете ему хотелось сейчас, чтобы тот вернулся. Все же он, укрывшись от шума дождя на переднем сидении злосчастного "Шевроле", достал трубку мобильного телефона, набрал номер, который был забит в его записную книжку при получении задания. Взяв себя в руки, коротко и бесстрастно доложил ситуацию, выслушал указания. Вышел. Сильный дождь прекратился, грозовой фронт смещался в сторону столицы, за ним шлейфом тянулись более высокие тучи из которых сыпалась мелкая теплая летняя морось. Впереди, сквозь разрывы облаков виднелся все яснее разгоревшийся долгий июньский закат.
Иваныч вдруг почувствовал, как онемела на несколько секунд левая рука…- «Нет, только не сейчас»…По левой стороне груди начало вдруг разливаться какое-то нехорошее тепло. Отвернувшись, так, чтобы не бросилось в глаза остальным, сделал несколько глубоких вдохов….
На другом конце, прервавшегося невидимого тонкого эфирного канала давешнего телефонного звонка, одного из сотен тысяч в этот миг, побледневший человек в форме высшего военного руководства, нажал кнопку селекторной связи и бесцветным голосом произнес: -У нас чрезвычайное происшествие. Приготовьте в институте карантинную палату, костюмы, препараты. Через сорок минут они будут здесь".
Потом, сняв трубку одного из телефонных аппаратов теснившихся на столе, он о чем-то взволнованно спорил с каким-то невидимым и, судя по всему, еще более высокопоставленным собеседником. Вернувшись к селектору, он, помедлив, выдохнул в микрофон: - "Перекрывайте северо-запад по координатам - далее последовал ряд цифр.
Отдав указания, он сел и перевел дух с таким видом, как будто только что закончил тяжелую изнурительную физическую работу, разом отнявшую у него все силы. Потянулся к верхнему ящику стола. Вынул (а вот и не угадали, не пистолет!) плоский блестящий прямоугольник смартфона. Нажал несколько раз. И только тут его бесцветный голос обрел некую по-настоящему человеческую отчаянную окраску. -Лизонька, ....Милая...., не спрашивай меня, почему, но немедленно собирай детей и улетайте отсюда...Нет не из Москвы.. Вобще отсюда....Сними с карточки все что есть, езжай в Домодедово, возьми билеты...с пересадками, хоть через Бразилию, неважно,...Да-да....там хватит...Позвони отцу в Казань....Забирай своих...У нас там в доме в сейфе информация по всем счетам, коды и прочее...Забери их.... Не спрашивай ни о чем, у вас от силы пять часов... Возьмите только самое необходимое, карточки...да-да все....деньги, документы, все...Целую тебя, Милая....Я прилечу к вам через пару дней, не волнуйся..
Потом он встал, выпрямился, повел шеей так, будто воротник форменной рубашки стал затягиваться на его шее, словно жесткая удавка. Подошел к стеклянному шкафу, достал из него початую бутылку, налил коричневатой жидкости до половины в большой хрустальный бокал, выпил залпом. Вышел из комнаты, пригнувшись и напружинившись, как боксер на ринг. Хлопнула тяжелая дверь.

А на злополучной дороге «Поддубный» уже размахивая своими ручищами, чертыхаясь, пытался остановить случайную попутку…

(лирическое отступление)

Эпиграф;.
Здесь автор разражается околомедицинским бредом, вероятнее всего не имеющим отношения к реальной микробиологии и вирусологии. Для сведения любителей смаковать чужие ошибки довожу следующее; мне, как автору данного произведения необходимы некие неуправляемые злобные существа. Иначе моим героям не в кого будет стрелять, не от кого будет спасать этот обреченный мир. На месте описания рождения страшного вируса, таким образом, могло бы быть, повествование о вторжении инопланетян, всемирном сионистском заговоре, проигрыше нашей сборной по футболу, всесоюзном гей-параде, или, например, ваша реклама... )))

Лейман с командой , стоит отметить, изрядно потрудился над созданием этого микробиологического памятника. Еще учась в «Первом Меде», Игорь Моисеевич был буквально одержим идеей создания суперсолдата будущего, этакого берсерка, не знающего боли и идущего к цели через любые препятствия. Будущий ученый еще тогда в советские времена, принялся за изучение всех известных науке заболеваний и уже на руинах Союза в начале девяностых годов, полностью сформировал теоретическую базу для последующего экспериментального воплощения.
Потом, к сожалению, идею эту пришлось отправить в долгий ящик аж на целых пятнадцать лет. Чтобы прокормить семью, будущий великий ученый вынужден был, как и остальная.армия высококвалифицированных специалистов в то время, заниматься делами весьма далекими от науки. Он не без успеха принялся за отлов бродячих животных. Об этом мало кто догадывался, но на столичных рынках большим успехом пользовались симпатичные полушубки, по официальной версии, импортируемые из неких азиатских стран, которые реализовывал Лейман. Они, как и вся продукция того времени, не отличались качественным исполнением. Нет-нет, да из под нанесенного красителя, недорогой песцовой шубки предательски пер собачий мех. Но бизнес, тем не менее, приносил неплохой доход..Игорь Моисеевич, обладая стандартным джентельменским набором качеств, присущих его народу, с успехом использовал это время, обзавелся достаточным количеством неплохих связей в самых разных кругах. С улыбкой вспоминалась даже, данная ему бандосами одной из ОПГ, которыми в изобилии кишела столица, кличка “Скорняк”.
Прелесть ситуации заключалась в том обстоятельстве, что за эти годы проведенные в вивисекторских трудах, он приобрел в дополнение к своей теоретической концепции неплохой практический опыт. На небольшой даче в Подмосковье за высоким забором, в крепких вольерах коротали свой недолгий век собаки и кошки, имевшие несчастье намотать на себя неизлечимое заболевание под названием “бешенство”. Лейман то немногое свободное время, что оставалось от ведения мехового бизнеса, не тратил на шумные пъянки в кабаках и поездки на зарубежные курорты, хотя вполне уже мог себе такое позволить. Вместо этого он приезжал к своим несчастным подопечным, и часами просиживал в лаборатории, на скорую руку организованной в цокольном этаже своего дачного домика. Разочарую тех, кто ждет рассказа о жестоких и бесчеловечных опытах над несчастными зверями. Все ограничивалось забором зараженной крови и других технологических жидкостей организма, после чего животное гуманно умерщвлялось и утилизировалось. Именно вирус бешенства стал фундаментом для строительства вируса нового поколения, получившего ласковое имя “Мясник”
В новом веке, наконец, появилась возможность вплотную заняться любимым.делом. Хорошие связи в армейских кругах, налаженные еще в девяностых, дали зеленый свет секретному проекту. Лейман возглавил лабораторию и, в окружении коллектива единомышленников, принялся творить. Сам по себе вирус бешенства, попав в организм человека, приводит к летальному исходу в течение нескольких дней. Поражает он, как известно, нервную систему. Зацепившись где то в любом месте за, одно из миллионов нервных окончаний, вирус движется в направлении основных узлов центральной нервной системы и, достигая цели, блокирует их работу. Может остановиться сердце, отказать печень. Вообще-то летальный исход гарантирован.
Модифицированный вирус Леймана, по его собственным расчетам должен был действовать немного по-другому... надо было только чуть перепрограммировать его. Ведь вследствие его воздействия проявлялись такие свойства, как нечувствительность к боли и многократное повышение физических возможностей организма. Купировать фатальные последствия пока не удавалось, но определенные успехи все же были. Ученые пытались направить разрушительную силу вируса на заготовку организмом энергетических запасов, и одним из промежуточных достижений стало то, что беспорядочную деятельность по разрушению центральной нервной системы, частично подменили на генерирование дикого чувство голода. Подопытные животные, инфицированные данным видом вируса, принимались с энтузиазмом жрать друг друга и уже не дохли, спустя неделю после заражения. Единственным условием было постоянное пополнение запасов белка, которое странным образом поддерживало жизнь в обреченном, казалось бы организме. К сожалению, при этом полностью угнетались мыслительные способности любого уровня, работали лишь инстинкты и мышечная память.
(конец лирического отступления)
Обо всем этом и еще о многом другом думал великий ученый, Игорь Моисеевич Лейман, лежа на заднем сидении автомобиля, чувствуя, как саднят изрезанные лицо и руки, как к конечностям подступает предательский холод, как, подобно далеким раскатам грома отдается в голове, все более усиливаясь, набирая частоту, похожая на произведение раннего Шнитке, какофония звуков... или мыслей. Как путается сознание и как откуда то из глубин естества поднимается, пухнет в нем яростное все набирающее силу чувство голода..
Иваныч, сидевший рядом с раненым, опять почувствовал резкое жжение в левой стороне груди, Протянул руку вперед, чтоб позвать бойца. Рука вначале начавшая совершать движение, вдруг бессильно повисла и упала, шлепнув по спинке переднего сидения. Проваливаясь куда-то глубоко в пропасть, Иваныч еще успел увидеть, как выступила из сумерек блестящая, белым до ломоты в глазах, надпись «Зеленоград» и стрелка на искристом синем фоне дорожного указателя.

Высокий крепкий парень в светло-синем «рабочем» прикиде хирурга, спустился по ступенькам крыльца приемного покоя, пошарил по карманам и, не обнаружив пачки своих «фронтовых» шутливо-умоляющим жестом попросил об одолжении коренастого мужичка в черной форме с надписью «Охрана». Тот, поддерживая эту короткую пантомиму, так же молча, охлопал по карманам себя и разродился через миг табачным довольствием. Преувеличенно-почтительным, таким же шутливым движением поднес огонек зажигалки к самому краю тугой сигареты. Потом прикурил сам.
В город уже заползли мягкие уютные сумерки, но дневная жара как будто еще цеплялась за, ставший в их свете синеватым асфальт. Цеплялась за торец здания медучилища, размещавшегося в типовой школе – самолетике в нескольких десятках метров от них, за сам приемный покой, ступени, пандусы, металлические перила. Цеплялась за крутые полосатые красно-белые бока двух, не так давно разгрузившихся «Скорых». Вдали, погромыхивало и со стороны Питера вспыхивали, голубовато-белые огоньки зарниц.
- Гроза ночью будет, а, Коль? - подал голос охранник.
- Близко мигает - согласился Николай, тонкой ниткой выпуская дым, который еще не уносился ветром, который вот-вот уже готовился причесать темную зелень кустарников, росших вдоль пары-тройки дорожек, тянувшихся к крыльцу.
- Сегодня много повезут, как думаешь?
- Ну, думаю, по моей части не очень…хотя… смотря, опять же какая буря ночью поднимется.
Николаю подумалось, что надо бы набрать сестренке домой, пока не метнулись впереди за углом хирургического корпуса, двигаясь от проходной, лучи фар очередного автомобиля. Пока не залязгали носилки с «тяжелым», или не стала линейная бригада бережно высаживать с боковой двери очередного горемыку, занедужившего к ночи. Пусть Малая закроет на ночь окна. А то ж испугается ночью. Думал, а сам уже набирал домашний телефон. Сонный глуховатый голос ответил буквально с первого гудка. Она всегда брала трубку с собой, чтобы не проспать звонок частенько дежурившего в ночь брата. Николай, стараясь не согнать сон, только поинтересовался, все ли в порядке, предупредил про грозу и про окно, пожелал «спокойной ночи» и торопливо нажал отбой, потому как в эту самую минуту в сгущавшейся уже вполне уверенно темноте, прорезались два луча и обозначился звук приближавшейся машины.
Оба, и охранник, и хирург, замерли в ожидании кареты, что с секунды на секунду должна была показаться на финишной прямой, делая уже торопливые, рваные перед наметившейся работой затяжки. К их общему удивлению из-за угла появилась не высокая и статная карета, а обычная легковушка, «Фольксваген- Пассат». Резво выпрыгнув на прямой участок дороги, так что послышалось даже подвизгивание резины, она моментально покрыла последнее небольшое расстояние до крыльца и сноровисто развернулась. Так же резко сдала задним ходом прямо к ступенькам. Из-за руля выбрался здоровенный детина, лицо которого украшали забавные на вид, слегка подкрученные к верху, как у циркового силача конца девятнадцатого века, усы.
Крикнул, едва выбравшись, - «Спасайте парни, кажется у нас сердце встало!» Повернулся, распахнул заднюю дверцу. Ему на руки, как будто этого момента и ожидая, кулем вывалился крепкий седой мужик. Глаза у него были закрыты, бледность лица даже в сумерках была хорошо видна…Охранник, охнув, кинулся, было помогать, но отступил, видя, с какой легкостью парень поднял на руки не такое уж и легкое бесчувственное тело.
В следующий момент, едва только тот отступил, Николай заметив, что на заднем сидении находится еще один полулежащий человек, подошел, было, поближе, как вдруг почувствовал, как кто-то не слишком грубо, но вполне уверенно взял его за руку чуть выше локтя, останавливая начавшееся уже движение доктора в сторону легковушки. Сзади, почти бесшумно материализовавшись, скорее всего с переднего пассажирского сидения, к нему подошел еще один пассажир странной машины. «Спит» - произнес он, успокаивающе улыбнувшись, хоть и далась ему эта улыбка несколько натянуто.
За спиной уже дребезжала колесиками приемная каталка – сердечнику спешили на помощь дежурные из приемного отделения. Водитель бережно опустил своего товарища на оранжевый жесткий мат телеги. Все, как стоявшие на крыльце, так и вновь прибывшие, деловито и озабоченно проследовали внутрь. На улице сиротливо белел старенький «Пассат», разметав открытые двери.
Подул первый свежий ветерок. Сперва несмело, потом все более уверенно, напористо. Зашелестела в наступающей темноте беспокойно, немногочисленная листва. Ударили по жестянке первые крупные капли.
Николай, не задействованный в мероприятиях по спасению вновь прибывшего «тяжелого», не спешил удаляться в свой кабинет. Не шла из головы натянутая улыбка, остановившего его парня. Сейчас тот, и его крупногабаритный компаньон наблюдали через небольшую щелку незакрытой двери, как дежурные врачи вступают в битву за жизнь их боевого товарища… «Боевого»…- Хирург поймал себя на мысли, что именно это слово всплыло в его голове. И действительно, эти люди, хоть и одетые в штатское, не были таковыми. Он в этом почему-то был почти уверен. Была в их действиях, какая-то неуловимая слаженность, «сыгранность» что ли даже. Такую он видел не раз в Моздоке, в бытность свою военным хирургом, при второй чеченской кампании в начале двухтысячных годов. Тогда частенько доводилось наблюдать за, случавшимися там по делам, разнородными спецами.
Громыхнула вдалеке тяжелая дверь, соединявшая недавно построенный флигель приемного покоя с основным зданием больницы. Шли из реанимации. Сейчас больного поднимут на второй этаж, подключат к аппаратам, и будут вытягивать обратно на этот свет. Николай поискал взглядом охранника. Тот увлекся кроссвордом сидя за простеньким ДСП-шным столом справа от входной двери, повернувшись на пол-оборота так, чтобы не было тесно ногам. На улице уже стемнело. И, судя по всему, уже полил сильный дождь. По крайней мере, частые молнии и гром настойчиво указывали на это обстоятельство. Смена, как обычно протекала бодро.
……- Как же болит внутри. Будто раскаленный свинец залили… Где я нахожусь…З-з-з-з-з-з-з-з-з-з…. Смешно… Есть, как же хочется есть,…Собачки бегут…что они тут делают… Россини, ария из оперы….оперы…антракт…скорее в буфет….Ееееесть….Едаааа!!!!!…
С заднего сидения «Пассата» совершенно не обращая внимания на дождь, выбралась грузная фигура в светлых брюках и полосатом поло «Лакост». Пошатываясь, не обращая внимания на хлеставшие с небес потоки воды, человек, бывший недавно доктором Лейманом, а теперь ставший первым подопытным кроликом для испытания собственного изобретения, цеплялся за остатки ускользавшего сознания. Кровь, сочившаяся из множества ранок на лице и шее, мешаясь с водой, расплывалась светло буроватыми пятнами по светлой ткани и по уже порядком перепачканному поло.
Какофония в голове становилась всепоглощающей и нестерпимой. Он оперся о капот машины и вначале тихо завыл, а потом завыл громче и точно по-волчьи. Вирус двигался по тысячам тысяч нервных нитей к тому месту, где они сходились в один крепкий хитроумный узел центральной нервной системы. И финишная прямая уже была пройдена…
- «Ееееесть!!!! – рот перекосило судорогой и вместо человеческих слов он издал лишь нечленораздельное «ЭЭЭЭХХХХРРРРР!!!»…. По подбородку текла слюна и кровь, вдруг хлынувшая горлом, была темной, почти черной. Взгляд бесповоротно утратил всякую осмысленность. Картинка стала нечеткой, как у пловца под водой. Впереди маячило освещенное крыльцо. Ближе… Ближе….
Охранник успел только удивленно вскинуть глаза, когда с улицы с грохотом ввалился окровавленный мужчина с безумным блуждающим взглядом. Последовал прыжок, сопровождаемый отчаянным звериным рычанием, и два тела покатились, сцепившись по полу приемного отделения. Неожиданный визитер рвал зубами истошно орущего человека. В первые же мгновения схватки он с удивительной силой схватил свою жертву, поверг ее навзничь и в считанные мгновения добрался до горла. Крик оборвался и сменился на хрип и бульканье. Под извивающимися телами стремительно разрослась здоровенная лужа ярко-алой артериальной крови, мешаясь с дождевой водой и кровью более темного цвета.
Охнув, рванули к сцепившимся противникам давешние спецы. Оставив на полу, бившегося с перегрызенной шеей охранника, нападавший уже вскочил и кинулся на одного из них. Первым попавшийся на его пути здоровяк, не ожидал такой молниеносной атаки, но все же, успел защититься от второго тигриного прыжка, Экс-Лейман неожиданно резво для своей комплекции покрыл пятиметровый интервал, разделявший оппонентов. «Поддубный» сбил его отличным хуком справа, но удар, который должен был свалить с ног и более подготовленного человека, всего лишь заставил нападавшего отпрянуть и припасть немного на одно колено. Лязгнули челюсти. Несколько зубов, по всему видно искусственных запрыгали по полу облицованному светлым керамогранитом...
[изображение]
Товарищ здоровяка, обежав немного сзади, попытался схватить противника в замок за шею. Ему почти это удалось, но безумец, вывернувшись из профессиональной борцовской хватки, натурально тяпнул зубами своего «укротителя» за руку в районе предплечья. После чего опять развернулся к ударившему его противнику.
При взгляде на буйного больного, всем стало не по себе. Карие по природе глаза преобразились в нечто весьма устрашающее. Они представляли собой сейчас две огромные чернющие стеклянные пуговицы, где невозможно было различить ни радужку, ни хрусталик. Белки же было правильнее назвать «красняками», из-за полопавшихся сосудов, заливших все остальное пространство глазного яблока кровью. Та же кровь уже начинала сочиться из под нижних век и собралась в красную подводку на их внешней стороне. По жирному подбородку, слегка пузырясь стекал коктейль из слюны, крови собственной, а также крови погибшего.

Николай, еще не до конца осознавая того, что происходит, на автомате кинулся на помощь, схватил низкую металлическую банкетку, обшитую дермантином, и нанес сильный удар в область затылка буйного. Но, как и раньше удар здоровяка, этот еще более сильный удар, хоть и заставил его получателя клюнуть лицом вниз и упасть на четвереньки, ожидаемого эффекта не возымел.
Ругань и грохот борьбы лавиной ворвались в смотровую, откуда как раз выкатывали на каталке, уже раздетого и укрытого простынкой, лежащего без сознания, седого. Надо сказать, что местные санитары повидали всякое, и войны с членовредительством тут разворачивались периодически. Они привыкли исполнять свою работу и поэтому просто попытались быстрее миновать поле боя, увезти отсюда поскорее свою «добычу». С поразительной скоростью буйнопомешанный, не вставая со своих четырех костей, подкатился под самую телегу и изо всей силы вцепился в ногу одного из кативших ее санитаров. Тот от неожиданности вскрикнул. Подскочили и спецы и Николай. Кто то сзади орал, - Бинты несите, вязать, вязать его надо!
Матерящийся санитар присел и пытался остановить кровь, обильно лившуюся из раны на ноге – проклятый псих вырвал из нее добрый кусок мяса. Сейчас а нем опять висели Здоровяк и Николай. Все это напоминало схватку двух лаек и загнанного ими секача. Но вдруг неожиданно хлопнул выстрел. Голова нападавшего дернулась и ближе к левому глазу, там, где начиналась массивная надбровная дуга, расцвела маленькая темно-красная точка. Тело напряглось, как струна, но тут же обмякло и стало заваливаться на бок, увлекая с собой остальных участников свалки. Выстрел был сделан профессионально, рикошет был продуман так чтобы не зацепить никого из своих. Второй спец убрал в наплечную кобуру увесистую тушку «Стечкина», а потом как-то устало сполз по стене, как будто из него выпустили воздух и сел на пол рядом, закрыв глаза. Поднимаясь, Николай услышал только тихое, едва слышное и произнесенное им на выдохе единственное слово - «Пиздец». Укушенный психом санитар уже догонял ведомую его коллегой каталку. С раной он видимо решил разобраться позже. Кровавый след маленькими капельками краснел на светлом полу, провожая его.
-Ну что, труподелы, «спи-и-и-ит» говорили? – Николай почувствовал волну злобы, подкатившую не менее неожиданно, чем недавнее появление убитого идиота. Здоровяк посмотрел на него усталым взглядом человека, которому выдался самый тяжкий день в его и без того нелегкой жизни.
Хирургу расхотелось почему-то продолжать диалог. Откуда-то из глубины души начало подниматься нехорошее тревожащее, дребезжащее как старый разъебанный школьный звонок ощущение. Он приблизился к мертвецу и решительно перевернул его с бока на спину. Внимание привлек цвет крови. Она была темно красной, нет, пожалуй, даже уже в черноту, да еще с каким то нездоровым синеватым отливом. На изрезанном стеклом лице вокруг порезов закипала странная зеленовато-фиолетовая сыпь. Очевидно было, что безумие несчастного стало следствием какой то странной, никем и никогда не виданной хвори.
– «Попали мы все, Доктор» – подал голос здоровяк, видя его догадку – «Похоже, плохи наши дела. Спирт есть?».
Коридор в третий раз наполнился топотом бегущих ног. Со стороны основного здания бежало, чернея дешевой униформой запоздалое подкрепление.
Из смотровой вдруг запиликал еле слышно мобильный. Спецы разов вскинулись.
–Иваныча никак труба! - Стрелок поднялся, едва удостоив взглядом, кинувшихся было к нему подбежавших охранников. Те рыпнувшись было, но, наткнувшись на его тот самый единственный свинцовый взгляд, говоривший за себя красноречивей всякой красной ксивы, замерли почтительно и дали дорогу, довольствуясь теперь испуганным созерцанием, лежащего поперек коридора тела убитого. Стремительно прошел в смотровую и зашарил по карманам, снятого санитарами с их седого командира, пиджака. Нашел, ответил, торопливо прикрыл дверь в коридор. Слов теперь было не различить, но тон разговора оптимизма не внушал ни его напарнику, ни стоявшему рядом и волей-неволей прислушивавшемуся Николаю. Скорее интуитивно он ощущал, что вместе с этими вечерними посетителями в его привычный устаканившийся более-менее ход жизни, пришла пора вносить совсем нежелательные коррективы. А растущее, повисшее в воздухе невидимым электричеством, чувство тревоги подсказывало, что далеко не только в его….
Открылась дверь. Стрелок поманил пальцем здоровяка и тот, направился в ярко освещенный проем. Хотел закрыть дверь перед Николаем, но вдруг махнул рукой и двинулся в смотровую, не препятствуя войти и хирургу. Охранники, не решаясь, остановились в самом проеме, ловя каждый звук. –Объявляется карантин, старший смены – ко мне» - выдохнул спец, внимательно осматривая укушенную руку. Там, вокруг кровоточивших следов, оставленных зубами безвременно почившего Игоря Моисеевича Леймана, покуда еще еле заметно, но уже начинала проявляться знакомая Николаю сыпь.

[изображение]


- Передай пива, Бивис....
- Иди на хуй, сам встань и возьми...
- Те бля, сложно руку протянуть, я не пойму?
- Она у меня не дотя....
- Да в пизду тебя, попроси что-нибудь другой раз..
С этими словами, сидевший в продавленном кресле, детинушка немаленькой комплекции, выдававшей в нем большого любителя пенного напитка, нехотя поднялся и сделал два шага в сторону низкого холодильника. Пошарив там, он извлек бутылку, которая в жарком помещении тотчас подернулась холодной влагой. Отвесив шутливый подзатыльник собеседнику, моментально нарекшего его за такой поступок "мудаком" пузан по плавной траектории вернул задницу обратно на свое место дислокации.
Перед нами два друга Бивис и Батхед. Нет, конечно, не нарисованные, а вполне реальные люди. У обоих есть и имена и фамилии, которые в их кругу, после появления много лет назад на телеэкранах мультипликационного сериала "Бивис и Батхед", никто и не помнит. Весом далеко за центнер начинающий уже лысеть, шатен с выражением лица, которое ставит в тупик любого психолога и физиономиста, ибо в любое время дня и ночи, чем бы он ни занят, когда он трахает баб, бухает, бъет кому-нибудь ебло, ест или спит, выражение это, как и у его нарисованного прототипа обычно не выражает ничего, - это собственной персоной Батхед. Бывший боксер-супертяж с, как и полагается хорошему боксеру-супертяжу свороченным набок шнобелем, маленькими глазками, кулачищами величиной с футбольный мяч, и специфическим юмором в стиле "а еще я туда ем" за которым, однако скрывается вполне мощный природный ум. Добродушный здоровяк, после ухода из профессионального спорта отрастивший пузо, и открывший небольшой оружейный магазин с тиром в пригороде Москвы, на пару со своим лучшим, другом, сидящим теперь рядом с ним и так вероломно отказывающим ему в пустячной просьбе.
А еще, ежели в кабачке под названием "Живительная влага", какой-то, весьма поддатый тщедушный мужчина, ста шестидесяти сантиметров роста, выкрикивая облыжные слова, нападает, суча кулачками, на многочисленную компанию людей, пусть даже весьма брутального и устрашающего вида, каких даже Сталлоне с Арнольдом в здравом уме предпочтут обойти стороной, то уж будте уверены - перед Вами сеньор Бивис, собственной персоной. А еще это значит, что к месту действия, несмотря на все препятствия, подобно атомному ледоколу во льдах, раздвигая в разные стороны как враждебную, так и лояльную человеческую массу, поспешает уже его, закадычный друг Батхед.
Бивис , как и Батхед тоже болтается где-то на сорокалетнем рубеже. У него, в отличие от мультперсонажа, голову украшает короткий ежик светлых волос, но вечно раздувающиеся ноздри и недружелюбно-глумливое выражение лица вкупе с высоким надтреснутым голосом однозначно перетягивают в сторону сходства.
Купив когда-то в Восточной промзоне несколько помещений, друзья с энтузиазмом принялись за обустройство совместного бизнеса (о чем упоминалось несколько выше). Результатом их кипучей деятельности был в числе прочего и подвал, переоборудованный под тир. В стене его было вырезано полутораметровое отверстие, далее следовала 25 метровая бетонная труба, сожравшая большое количество денег из-за сложностей гидроизоляции и некоторых конструктивных особенностей, о которых речь пойдет несколько позже. Но воплощение давней мечты того стоило. Помимо магазинного тира, располагавшегося за толстой бетонной стеной по соседству и имевшего отдельный вход, здесь был их личный тир, а также склад их специфического товара (вдоль стен обширного помещения тянулись ряды металлических шкафов с большим ассортиментом стволов и закрытых стеллажей, полных разнокалиберных патронов, мечта любого милитариста), и бильярд и холодильник, диваны и телевизор, а также еще множество всяких приблуд, позволявших им успешно и безболезненно переживать так будоражащий сознание неудачников кризис среднего возраста. Все это скрывалось за неприметной дверью видимой частично только с внутренней парковки магазина на которую была нанесена через трафарет надпись «трансформаторная подстанция» и внушительное изображением черепа, пронзаемого желтой молнией. Далее следовала массивная металлическая дверь, открывавшая путь в таинственную сокровищницу, подобную тайнику индейца Джо, описанному когда то в «Приключениях Тома Сойера» замечательным человеком по имени Марк Твен.
И теперь жены и дети дружно отдыхают на далеком теплом побережье Адриатики в просторном доме в городке Петровац, том, что в Черногории, купленном друзьями еще три года тому назад. По ящику-спортканал, в холодильннике четыре упаковки светлого, на столе рыбная соломка и чипсы, и вечер сулит приятное времяпрепровождение, а утро легкую и ненавязчивую абстиненцию…

ГЛАВА 5
Веста.
Ночь. Все уже началось.
Когда снова ко сну наклонился день
Опасаясь неволи, бежала она.
На закат. За нею бежала тень
Вскоре скрылась, звонкая как струна
Мчалась что есть сил. Холод - зверь ночной
Лесом крался за ней, и уснуть не давал.
Ей мачтовых сосен нестройный строй
По сырым обочинам салютовал.
Ее поманил свет болотных огней
Посулив невозбранно благую весть
Но били в спину лучи фонарей
Чужих голосов гремучая жесть.
Кончился город. Болотных трав
Повис аромат на ветрах
Огонек в чаще приблизилась - там
У костра греется Страх….
Веста отложила ручку и задумалась над исписанным с помарками и многочисленными исправлениями листом бумаги. Как и многие барышни в ее возрасте она писала стихи. На бумаге – не на компьютере.
Страх представлялся ей еще с детства маленькой тощей мартышкой голой как кот породы сфинкс с редкими клочьями жидкой шерсти, глубокими темными провалами глаз на обтянутом морщинистой кожей плешивом черепе, где на их дне притаились маленькие светящиеся гипнотически неоновым синевато белым свечением зрачки. Уродливое хвостатое существо, с холодными маленькими липкими лапками, имеющее при всем безобразии дивную власть над миром людей, забирающееся под одежду, а то и прямо под кожу. Вот такой вот странный образ.
Откуда он поселился в ее сознании? Наверное, забрался в детстве, переселился из сказок, которые рассказывал старший брат. А еще старший брат всегда делал ей из обычных тетрадных листов почти настоящих бумажных солдат. Из-под его рук выходили и рядовые и сержанты, офицеры и генералы. У нее были еще игрушки, много разных... и куклы и медвежата и другие, но почему то ей больше нравились именно те бумажные фигурки, что выходили из под рук Николая. Вот уже и ей 20, а маленькая армия все стоит под стеклом на большом стеллаже, готовая, кажется, ожить по приказу своей маленькой хозяйки, вступить в бой и прогнать противную обезьяну, которая выползала из темного угла, когда брат уходил на дежурства, и ей приходилось засыпать одной в их огромной пустой квартире.
Она хорошо помнила, как их дом, всегда шумный притих в один из дождливых сентябрьских дней. Николай пришел очень поздно, посадил ее напротив, и долго и осторожно, чтобы не напугать семилетнюю Весту, объяснял, что папа и мама решили поселиться на в другом месте. А потом ее на три дня отвезли к бабушке Вале, которая почему-то все время плакала и без конца звонила куда-то, без конца повторяя какие-то незнакомые и страшные слова типа: «Судебно-медицинская экспертиза», «Катастрофа», «Опознание». Это позже, ей рассказали, что родители возвращались домой из гостей, что папа не справился с управлением на мокрой дороге и, что машину родителей затащило под встречную фуру. И что шансов не было.
В этот самый момент отца с матерью ей заменил старший брат Николай. Была еще тетя Рита, сестра матери, но у той у самой был полон рот забот. Она появлялась, готовила на несколько дней, большую кастрюлю супа им с братом, и исчезала опять по своим делам.
Стихи никак не удавались, что-то коробило, была какая-то недосказанность, незавершенность образа. А за окном, между тем, бушевала настоящая буря. Молнии, гром, ливень, порывы ветра, давившие снаружи на хлипкие оконные стекла. Суровый бумажный генерал на стеклянном стеллаже был сегодня особенно хмурым на вид. Бумажное воинство тоже настороженно притихло.
И не зря. Из самого темного угла, куда не добивал свет настольной лампы, показалась тощая голая лапа… Веста, как парализованная, застыла, сидя на мягком вращающемся кресле прямо за своим столом. Лампа замигала и погасла. Компьютерный монитор, секунду назад еще светившийся уютным голубоватым светом тоже, и комнату освещали только частые вспышки молний. Не было сил позвать на помощь, не было воздуха в легких. Существо, не боящееся теперь слепившего его света и ощутившее себя хозяином положения, наконец, полностью показалось из угла. Сжавшись, приготовилось распрямиться для решающего прыжка и тихо злобно шипело. Пустые темные глазницы, залил изнутри еле различимый, фосфоресцирующий злобный зеленоватый огонь. Именно так она представляла себе те болотные огни, о которых только что писала в неоконченном стихотворении.



Бумажный генерал и его верные солдаты, неспособные прийти на помощь, запертые в своем стеллаже, как мотыльки бились в стеклянные дверцы, издавая лишь слабый шорох. Страх прыгнул и уселся прямо перед ней на столе, как будто предлагая ей рассмотреть его во всей своей красе. На мерзком обезьяньем лице проступило подобие улыбки, показались острые, несоразмерно большие для такого сморщенного личика клыки. Страх медленно стал приближаться к ее лицу своей омерзительной маской, заглянул ей прямо в глаза, и все ярче разгоралось зеленоватое свечение, освещая его мертвые пустые глазницы. Нижняя челюсть размеренно двигалась, искривляя хищную ухмылку то в одну, то в другую сторону, отчего зубы, тершиеся друг о друга, скрежетали жутким металлическим скрежетом.
И тут вдруг воздух, который так долго отказывался приходить в ее легкие, хлынул туда ледяной волной, и тут же рванулся назад, уже горячим, оживляя голосовые связки в отчаянном крике. Она вскинулась.
Лампа горела на столе, уютным светом, по монитору бродила, как заблудившаяся овца на лугу, надпись скринсейвера, Лист бумаги со стихотворением валялся уже на полу вместе с ручкой. Бумажная армия безмолвствовала на своем стеклянном плацдарме. За окном, которое она так и забыла закрыть, хоть брат специально звонил с дежурства, чтобы предупредить, еще громыхала уже отбушевавшая над городом неистовая летняя буря. В замке железной входной двери с тем самым зубовным скрежетом, что наполнял последние мгновения ее кошмарного сна, нервно и отрывисто поворачивался ключ. Часы показывали три ночи…Брат…

ГЛАВА 6
Аббат Бузони.
День Х. Раннее утро.

Он медленно и лениво плавал в неглубоком прохладном водоеме в тени сочной темно-зеленой кроны какого-то огромного крупнолистного тропического дерева. Откуда-то сверху пробивались тут и там неяркие солнечные блики, пронизывающие кристально прозрачную водную структуру, играя на дне, устланном мелким и приятным на ощупь желтоватым песком. Из под песка этого, создавая небольшие бурунчики в нескольких местах, били подземные ключи. Их температура была буквально на йоту холоднее и, когда он подплывал к одному из них, во всем теле, поднимаясь от стоп кверху, начинала звучать музыка прохлады и отдохновения.
Вокруг, качаясь на легкой волне, поднятой его неторопливыми перемещениями, плавало множество разрезанных пополам лимонов, и не было ничего лучше, как взять один из таких в правую руку, зачерпнуть горстью левой из этого чистейшего водоема. Потом, без видимого усилия сжать лимон над той горстью, наблюдая секунду-другую, как струится между пальцев зеленоватый сок, и приникнуть нет, даже не губами, а всем существом своим, к получившемуся живительному коктейлю, чувствуя, как уходят из организма последние отголоски жажды.
Негромко и весьма тактично звучит вроде как ниоткуда музыка струнного квартета, импровизирующего на темы мировых классических шедевров. Невесомо, иногда осеняя прохладным прикосновением, резвятся вокруг него в этом райском бассейне прекрасные длинноволосые белокурые русалки и юные нимфы….
Чу! Слышится звонкая трель альпийского колокольчика и на берегу возникает прекрасная обнаженная фея неземной красоты. Кожа у нее матовая, цвета слоновой кости, она также веет прохладой, лобок побрит, а глаза лучисты. Через плечо на ней ящик с надписью «мороженое»... совсем как в давно отлетевшем детстве. Его крышка отворяется и среди дымящихся ползучим паром кусков льда виднеются уже зеленые горлышки гордо выпячивающих грудь свою, будто офицеры на парадах, бутылок с настоящим Жигулевским.

Внезапно трель колокольчика становится, как будто слышнее, уже через секунду в ней добавляются резкие и неприятные субтона. Спустя еще несколько секунд она иглой болезненно вонзается в периферию мозга. Потом эта игла становится все толще, превращаясь в сверло, и вот уже огромная ржавая фреза головной боли проворачивается через весь мозг. Как будто невиданной силы борец сумо несмотря на ожесточенное сопротивление, выталкивает разум из круга наслаждения….Да, похмельное пробуждение, что может быть ужаснее…
Поднявшаяся со своего, сбитого во влажный ком, мученического ложа, вялая и разбитая субстанция по прозванию Аббат Бузони, в миру носящая простое русское имя Андрей Романов, постепенно обретает форму. Субстанция следует в направлении кухни, где по расчетам, должен где-то на столе найтись надвое, точно как во сне, располовиненный лимон, а в холодильнике, на что очень хотелось бы надеяться, осталось чуток от полуторалитровой "Новотерской".
Свою экзотическую кличку он получил лет двенадцать назад, во время празднования Нового года когда сильно бухой с воплями "я иду к вам, дети мои" пытался ложкой прорыть подземный ход, как его прототип в романе Александра Дюма, в соседнюю комнату, где под этот аккомпанемент пытались сожительствовать со своими подругами двое его старинных боевых товарищей. Любовные эпизоды той ночи давно канули в лету, а вот столь эмоциональный бенефис "Его Преподобия" вошел в историю, стал легендой и передавался из уст в уста. Тогда же и погонялово прилипло.
Вообще-то, на описании личности Аббата Бузони стоит, пожалуй, заострить внимание. В каком-то смысле это был человек уникальной судьбы. За свои почти сорок без каких-то двух лет, он умудрился хлебнуть понемногу из самых разнообразных источников всякого рода больших и малых передряг. Но, при этом ни разу не отдалялся от родного Зеленограда более чем на 500 километров.
То в лихие 90-е рассекал на зеленом «Мерседесе» с золотой цепью на шее, в кепке и кожане, поверх зеленого же, с золотыми пуговицами, пиджака. С волыной в барсетке, подрабатывал он тогда в бригаде небезызвестного в узких профессиональных кругах авторитета с погонялом "Болгарин", и наводя не тотальный и неотвратимый, но все-же вполне ощутимый шорох на местных барыг. То, уже на рубеже тысячелетия, возникавший вдруг в майке с кельтским крестом и надписью White Power, бритый под ноль, ведя на поводке некую псину явно бойцовой породы...То не просыхавший месяцами, и вдруг, словно Афродита из пены морской, вынырнувший на поверхность с уже полученным высшим юридическим, и вполне себе неплохим местом на государевой службе, где Его Преподобие в настоящий момент и имел честь состоять.
По настоящему серьезные испытания выпали на его долю всего несколько лет назад, когда на открытии осенней охоты схлопотал он от пъяного в жопу отставника армейца несколько картечин прямо в голову, Тот подвыпивший мудак просто перепутал плеск весел резиновой лодки в небольшом водоеме, неизвестно с чем таким заманчивым и провоцирующем немедленно разрядиться в его направлении из обоих стволов. В итоге наш герой пролежал неделю в коматозе в местечковой больнице, врачи которой долго и самоотверженно боролись за его молодую жизнь, и когда все уже, казалось, было решено и родные с друзьями приготовились к похоронам, он неожиданно для всех поднялся на койке с воплем "не ждали суки дядю Вову?!"….. И продолжил свой нелегкий жизненный путь, неся в голове две увесистые свинцовые картечины- восьмерки, слегка кося на один глаз.
Итак, не найдя в холодильнике заветной «Новотерской», томящийся жаждой организм принял кардинальное решение о выдвижении к круглосуточному магазину, с целью скорейшей поправки здоровья и приведения в порядок расстроенных в связи с дематериализацией такого замечательного сновидения чувств. Не прошло и десяти минут, как из подъезда в предутреннюю прохладу и свежесть, обусловленную событиями, описанными несколько ранее. Об этом Его Преподобие и догадываться то не мог, ибо спал предыдущие восемнадцать часов после смены, и последовавшего за ним суточного праздника жизни, включавшего в себя все атрибуты безбашенного куража, культу которого был свято привержен.
В свежести этой он, однако, сразу уловил некие тревожные мотивы. Что-то было не так в этом сумраке раннего утра, какими-то ложными были покой и умиротворение, фальшивыми голоса просыпающихся птиц в кронах деревьев, казавшихся ему, отчего-то теперь, насквозь бутафорскими. Будто он вдруг ощутил себя на сцене в каком-то школьном спектакле, где из темноты зала на него смотрят несколько сот глаз, наблюдают недружелюбно, холодно. А он вот стоит тут в костюме зайчика или чебурашки, вытащенном неизвестно откуда и насквозь пропахшим нафталином, среди пыльных фанерных елок и берез, стоит и понимает, что не знает текста роли... забыл... совсем....
Невольно его рука потянулась за пазуху, где в наплечной кобуре пригрелся ИЖ-71. Бузони покрутил головой, отгоняя наваждение, достал пачку, выщелкнул сигу и закурил, остановившись в начале аллеи, заключенной в два строя невысоких раскидистых лип, которые, смыкаясь вверху над неширокой асфальтовой дорогой, образовывали свод, почти не пропускавший рассеянный отблеск только начинавшего светлеть, утреннего неба.
В аллее царил полумрак и такая же, если не еще более гнетущая атмосфера. Фонари уличного освещения уже погасли. Тут и там срываясь с деревьев падали, громко шлепая, увесистые капли пролившегося ночью ливня. Присмотревшись можно было различить достаточно крупные ветви, сорванные ночной бурей валявшиеся теперь в обилии под ногами. Сделав два шага, он тотчас же споткнулся, не заметив одной из них, и чуть не полетел с ног вовсе, после чего тихо выругавшись, двинулся в направлении Плешки.
Было прохладно, безлюдно и оттого неуютно в этот очень ранний час похмельному тридцативосьмилетнему мужчине в городе, что спал еще недалеко к северо-западу от столицы нашей Родины.
Преодолев метров сто, перепрыгивая через лужи и обходя сорванные с деревьев ветки, он нутром ощутил на себе чье-то пристальное внимание. Темный силуэт двигался по примыкающей справа дорожке, спеша как будто ему наперерез. По видимому товарищ был очень сильно пьян, ибо он то застывал на месте, то почти срывался в бег, как будто теряя равновесие, также спотыкаясь об ветки, но, не обращая ни на это, ни на лужи, в которые он, сходу наступая, вздымал веера брызг, никакого внимания.
Выйдя на аллею метрах в пятнадцати от идущего в его направлении Аббата, этот загадочный человек повернулся лицом к нему и замер в ожидании, перегородив ему дорогу и немного покачиваясь. Штормило горемыку видно совсем не по хуйне.
Бузони сократил расстояние между ними до трех метров и тоже остановился. Повисло какое то неловкое молчание, впрочем, бывшее недолгим.
Странный субъект атаковал без предупреждения, без единого слова, но с каким то странным утробным совершенно звериным рычанием; он двумя прыжками покрыл дистанцию разделявшую их, протягивая свои длинные руки с корявыми, как будто сведенными судорогой пальцами, к горлу оппонента.
Организм сам подсказал ответный маневр. Уйдя с линии атаки вправо, Аббат пропустил его как быка на корриде и несильно добавил кулаком с правой руки в основание шеи. Атаковавшее тело, не встретив ожидаемого препятствия и получив к тому же некоторое ускорение, потеряло-таки свое равновесие, вследствие чего рухнуло на асфальт. Раздался какой-то, то ли щелчок, то ли хруст.

Он предполагал, что это ветка, но когда подошел к лежавшему, чтобы добавить по обыкновению пару раз с ноги, дабы окончательно усмирить пыл коварного агрессора, который в этот момент продолжая рычать, медленно переворачивался на спину, оказалось что тот при падении неудачно выставил перед собой правую руку, на которую долю секунды спустя обрушился всем телом и теперь в области лучевых костей она оказалась сломана. Перелом был открытым, концы костей торчали в ране, ниже короткого рукава грязной зеленой футболки, кровь казалась черной в еще слабом утреннем свете.
Дело принимало скверный оборот, ибо оно уже весьма недвусмысленно запахло тяжкими телесными. Но и не только поэтому. Подсознание отметило что нападавший, сломав руку, не издал при этом ни крика, ни даже единого звука свидетельствующего о такой сильной боли. Мало того, он уже поднимался с земли, утробное рычание превратилось в клокочущее бульканье, по подбородку на грудь потекла, разрастаясь, струйка крови.
Озадаченный таким положением вещей, Аббат отступил на несколько шагов, спешно нащупывая под мышкой кнопку кобуры, удерживающую рукоять пистолета. Про себя он успел отметить сходство всей этой ситуации с фильмом ужасов про оживших мертвецов и подобных им разнообразным зомби. Даже усмехнулся.
- Вот ведь сука!!!…
- Эй ты, олень, ёбта-нахуй!!!! Ты меня слышишь? Стой, стой, где стоишь, не приближайся ко мне, я те щас голову твою отстрелю блять!

Он поднял пистолет и дослал патрон. Сердце начинало бешено колотиться, на лбу выступила испарина, по рукам волной прокатилась мелкая дрожь. Пошел в кровь адреналин. Зомбиобразный субъект, казалось, не слышал ничего, а если и слышал, то не желал понимать и тем более подчиняться. Продолжая рычать он совершил вдруг невероятный прыжок , сломанная рука ниже локтя мотанулась как плеть, еще больше выкручивая из раны кости. Здоровая рука схватила его преподобие чуть выше локтя и поганец (что за чертовщина!) уже собрался было вцепиться зубами в руку, державшую пистолет.
Время, как это часто бывает во время драки, растянулось, все события вдруг стали происходить, словно в замедленном режиме, сознание, как фотофиниш фиксировало каждое мгновение, каждую деталь, записывая все на жесткий диск, утяжеленного двумя картечинами мозга.
Инстинктивно освобождаясь от захвата, Аббат подал локоть правой руки на себя, сгибая ее, одновременно делая шаг назад и поворачиваясь вокруг осевой линии своего тела в правую сторону, резко дернул. Цепляющаяся за рукав его джинсовой куртки рука атакующего, ломая ногти, сорвалась вниз в направлении запястья, метнулось к пальцам сжимавшим рукоятку бледное, обезумевшее лицо нападавшего. Зубы, оголенные до самых десен в сумасшедшем оскале, встретились вопреки ожиданиям в определенной точке пространства не с человеческой плотью, а с теплым металлом пистолета. Раздался еще один неприятный звук, челюсти сомкнулись на затворной раме и, сжавшись изо всех сил, заскользили по ней с противным скрежетом, кроша и перетирая эмаль, разрушая зубы в мелкие осколки.
Не ощущая, кажется никакой боли, плюс еще и рыча, аки зверь лютый, «неизвестный мужчина, предположительно находящийся в состоянии алкогольного или наркотического опьянения» в пятом часу утра пытался перегрызть напополам не совсем легальное огнестрельное оружие Андрея Юрьевича Романова, старшего судебного пристава исполнителя.
Ситуация прямо скажем, трагикомичная, аж что пездец! Герой наш категорически не собирался быть съеденным в столь молодом возрасте. Освободив руку с пистолетом из экзотического плена, он отступил еще на несколько шагов, и когда нападавший, восстановив равновесие, рванул снова к нему - первый выстрел в тишине хлестанул по перепонкам как казачья нагайка по голой жопе.
Пуля попала в ногу, он видел, как под коленной чашечкой колыхнулась, сминаясь, пропуская пулю, ткань свободных летних штанов, как выступила тут же кровь на льняном материале. Аббат стрелял неплохо, да и расстояние было никакое.
И почему-то он не удивился когда этот гуттаперчевый придурок, споткнувшись было, помедлив несколько секунд, опять продолжил наступать, как будто не было ни сломанной руки, ни простреленной ноги. Продолжая пятиться назад, он прицелился повыше, где то в уровне грудины, все еще не желая убить.. Где-то на том конце невидимой линии, которую через секунду начертит пуля, должно быть лёгкое.. Жахнул еще один выстрел, не принесший никаких результатов. Та же дырка, отчетливо видная в намеченном месте, та же кровь, мгновенно пропитавшая ткань футболки и то же злобное нечеловеческое рычание и клёкот, которым нападавший сопроводил последний прыжок к своей несостоявшейся добыче..
Остальные выстрелы слились в один долгий грохот.

Итак...
Остальные выстрелы слились в один долгий грохот...

Эхо от стоявших вплотную к аллее длинных жилых корпусов подхватило его и понесло по проспекту, швыряя туда-сюда, как упругий каучуковый мячик.
Очевидный итог этого каскада звуков был таков; на аллее одно из тел пребывало в состоянии крайнего недоумения, а другое утратило, совершенно верхнюю часть головы, вместо которой красовалось нечто бесформенное кровавое и крайне неаппетитное. Оставшиеся пули превратили башню неудачливого подражателя героям Ромеро* и Зака Снайдера* в подобие вишневого штруделя, на который наступил, не доев его, жирный и капризный ребенок-обжора.
В воздухе повисло немое и нараставшее с каждой минутой чувство тревоги. Что-то действительно было очень НЕ ТАК. В обычной ситуации такое вот убийство, пускай и по всем признакам, стремившегося его сожрать, человека, повергло бы Аббата в ужас. Ему не случалось убивать ранее. По крайней мере, себе подобных. Поколачивать приходилось, а убивать - нет.
И сейчас пронеслись в мозгу перспективы предварительного заключения и разбирательств в суде с последующим вынесением решения и пятеркой-семеркой срока. Но пронеслись и растаяли. Пролетели как экспресс «Сапсан» мимо забытой Богом и людьми платформы НАТИ. И не сознавая даже почему, он был уверен, что это не последний эпизод, не последняя обойма. И что за время его безмятежного сна в привычном окружающем мире кое-что поменялось. И последние события подтверждали, что, скорее всего эти изменения отнюдь не со знаком плюс.
Отчетливо всплыли кадры всех ужастиков по теме, неоднократно просматривавшихся под пивко. Он хотел собрать стреляные гильзы, но отчего-то только досадливо махнул рукой, отказавшись от этой затеи. Потом приблизился к еще подрагивающей тушке и присел на корточки, пытаясь поподробнее разглядеть детали. Лицо представляло для науки уже вовсе незначительный интерес ввиду приведения его в негодность тупоголовыми пулями калибра 9мм. Еще бы – взять и запилить почти весь наличный боезапас прямо в башню!.


Кровь, растекавшаяся уже немаленькой лужей из под, лежавшего на левом боку и хвалившегося тем, что раньше было головой, трупа казалась более темной, чем ей положено быть. Кожные же покровы напротив, были неестественной бледности. Трупной зелени и следов мгновенного разложения, как в кино, конечно, не было, но когда он слегка толкнул тело в плечо теперь временно бесполезным стволом, отчего исследуемый объект завалился на спину, а секундой позже тем же стволом отодвинул футболку, то обнаружил у начала ребер следы человеческих зубов, от места укуса расходились волны зеленовато-фиолетовой сыпи похожей на колонию морских организмов, облепивших края раны и расползавшихся далее, захватывая новые и новые плацдармы. Трогать «каку» без резиновых перчаток было явно небезопасно. Присмотревшись внимательнее он отметил про себя неестественные вздутия на шее, там где располагаются лимфатические узлы...сам не зная почему, удовлетворенно крякнув, выпрямился.
Убрал волыну и, вынув трубу мобильного, набрал номер. Механическая баба бесстрастно сообщила о невозможности вызова. …
Тем временем город вокруг стал подавать признаки жизни. Пронеслась по Центральному проспекту на огромной скорости темно-синяя Ауди, где-то уже слышались громкие голоса.
Решив, что он и так уже потерял достаточно времени в этой ужасной схватке, Аббат, горящий желанием выяснить, что же все таки происходит в его родном городе. и почему, в столь ранний час нападают на мирных прохожих с целью полакомится парным мясцом, пациенты инфекционных отделений, без дальнейших раздумий продолжил свой путь, на всякий случай, выйдя к высокой металлической ограде, отделявшей газон от, пролегавшего параллельно Центрального проспекта. Плешка уже была метрах в ста, когда резанул по ушам чей-то крик ужаса, а затем воздух на несколько мгновений взрыла длинная очередь из «Калаша». Пули веером легли по высокому витражному остеклению магазина «Детский мир». Водопадом хлынули мелкие стеклянные осколки.
Бузони ускорил шаг, затем побежал легкой рысцой по краю, держась теперь в относительной тени, и спустя непродолжительное время, достиг конца аллеи. Здесь он резко остановился и повернул направо, остановившись в кустах, разросшихся на краю газона, отделявшего аллею от поперечного проезда. Они вполне скрывали его. Охотник с большим стажем, он сам автоматически последовал примеру медведя, который, приходя на овсяное поле, вначале обязательно постоит в кромке леса, понюхает воздух, послушает, и только потом выйдет на открытое место. Отсюда, оставаясь до поры незамеченным, он мог наблюдать действие, которое очень быстро разворачивалось на его глазах, вовлекая в круговорот все новых и новых участников.
Прямо напротив, через проезд, были припаркованы несколько автомобилей, таксовавших в любое время суток частных возников, Их тусовка на этом углу Плешки возникла еще с незапамятных времен. Здесь таксеры всех мастей отдыхали между поездками, ждали заказов, передававшихся им по волнам сибишных радиостанций, курили и общались - в любое время суток около одной или другой машины собиралась кучка гомонящих мужичков.
Сейчас же, несмотря на зажженные фары и работающие у некоторых движки, за рулем автомобилей никого не было. Водительская дверь серебристой пятнашки, находившейся ближе всех к проезду, была распахнута настежь. На асфальте прямо под ней растеклась приличная лужица черной в слабых рассветных сумерках жидкости. Собственник машины находился немного поодаль. Понять, что это именно он накануне покинул водительское кресло, можно было по кровавому (кто бы сомневался!) следу, бравшему начало от первой лужи, описанной выше, и заканчивавшейся лужей раза в три больше, непосредственно под ним. Неудачливый автовладелец лежал лицом вниз, без движения, обрывки просторной белой футболки, местами сохранившиеся на нем, были основательно пропитаны кровью, значительный фрагмент шеи отсутствовал, и из образовавшейся дыры уже медленно вытекала оставшаяся юшка.
Последние пассажиры, безвременно почившего в цвете лет труженика ночных дорог, нашлись еще правее, Это была группа молодежи обоих полов числом в пятеро щей, трое парней и две девицы. Судя по некоторому беспорядку, в котором пребывал их гардероб, нарядностью своей свидетельствовавший, что путь они держали от одного из бывших в городе в достатке ночных клубов, эти люди были поражены тем же неизлечимым безумием, что и недавний случайный знакомый Аббата. Последние сомнения мог, наверное, рассеять еще тот факт, что данная группа товарищей, по звериному рыча, отталкивая друг друга, от белой семерки с синей полосой вдоль борта и надписью “ППС“ самозабвенно лакомились нарядом же ППС.
В ментовской машине не было лобового и двух передних боковых стекла. Недавние стражи порядка находились на местах водителя и переднего пассажира и стремительно убывали в объеме, будучи пожираемы нападавшей стороной с поразительной скоростью. Одна из девиц, в очередной раз отпихнутая от кормушки ее более крупными спутниками, весьма гламурного вида блондинка, в короткой трикотажной юбочке и когда то белой блузке, с разбегу рыбкой бросилась на капот семерки и проехав по нему на животе, ухнула всей передней половиной туловища в салон. Снаружи оставались видны только ее задница и стройные ножки, обтянутые черным, но уже весьма покоцанным, нейлоном, которые молотили по воздуху, порой изгибаясь в причудливых коленцах. Видимо процесс утоления голода доставлял ей большое удовольствие.
Вообще, по всей площади происходило какое-то броуновское движение, навскидку напоминавшее карнавал во время празднования известного буржуазного праздника под названием «Хеллоуин». Единственное отличие было в том, что нельзя было бы описать сие каким-нибудь заезженным клише, например типа: “повсюду царило веселье”. Царил скорее первый свежий испуг, ничего не подозревавших горожан, уже покинувших в ранний час свои дома по различным делам, и подвергшихся нападению самих, либо узревших сцены, подобные описанным выше. Начинавшийся день еще увереннее заполнял улицы молочным светом и на самой площади, а также в ее окрестностях уже развернулась самая настоящая битва. Повсюду метались потерявшие человеческий облик зараженные неведомой болезнью люди, пока еще они не были похожи на свои прообразы из популярных кинокартин...не было ни проваленных запавших глазниц с глазами дохлой рыбы на их дне.- но были налитые совсем докрасна кровью белки глаз, безумно вращающиеся но все же еще не потерявшие цвет зрачки. Не было желто-зеленых и пергаментных тонов кожи.. Однако, лица зараженных покрывали красные, порой лиловые пятна, напоминавшие, только что оставленные следы сильных ударов. Можно было рискнуть предположить, что неизвестная болезнь взрывала изнутри капилляры под кожей своих жертв, образуя эти самые гематомы. В остальном их кожа уже выглядела если не смертно, то уж предсмертно бледной точно. То, что роднило их с кинозомби – было, видимое невооруженным глазом, чувство голода, единственное человеческое чувство, которое у них сохранилось. С каждой минутой погибающий организм гнал их теперь на поиски кровавой пищи.
Тихое летнее утро понемногу заполнялось криком, руганью, рычанием, визгом. Где-то хлопали выстрелы. Скорее всего, пришедшие в себя от первого шока люди, начали оказывать сопротивление. В ход шла бесполезная травматика. Возможно, где-то и стволы посерьезней. Бузони же с некоторым беспокойством констатировал, что боезапас его собственного оружия начисто израсходован. К тому же его наблюдательный пункт скоро мог быть рассекречен. Крики, удары и возня доносились уже сзади, с аллеи, откуда он пришел к плешке. У дома, справа от него, истошно лаяла какая-то псина, и не лаяла даже, а выла протяжно на одной ноте. Короче, надо было что то решать со сменой места дислокации и довооружением личного состава в лице себя самого.
Он заставил себя вновь вернуться взглядом к процессу неаппетитной трапезы, которой предавалась ближняя к нему группа единомышленников. Тот первый крик и последовавшая за ним автоматная очередь, скорее всего, принадлежали безоговорочному авторству милицейского экипажа, который постигла такая незавидная участь. По идее, экипаж должен был быть укомплектован помимо рявкнувшего давеча, короткого «Калаша», еще и парой пистолетов Ярыгина, совсем недавно поступивших на вооружение и заменивших старый добрый ПМ. Увы, изъятию, столь необходимых ему в нынешней ситуации, полезных вещей, препятствовала нынче компания молодых людоедов, которые, судя по всему, не были настроены на досрочное завершение банкета.
Помедлив некоторое время, бравый пристав все же решился на реализацию созревшего в голове плана молниеносной войны, которую немцы назвали бы невероятно звучным словом «Блицкриг». С оглушительным хрустом и треском стартовав из своего укрытия, он в несколько прыжков пересек неширокий газон, перемахнул проезд и плюхнулся за руль серебристой пятнашки, не преминув по закону подлости изо всей силы въебаться похмельной головой в верхний обрез открытой водительской дверки. В башке полыхнуло файер-шоу, на секунду перед глазами возник образ феи-мороженщицы из давешнего сна, небольшая, но искренне и с чувством произнесенная матерная конструкция, увенчавшая его героический бросок, совпала с рывком коробки передач и тут же утонула в реве мотора и визге пущенной с места в карьер резины. Пятнашка рванула жопой по направлению в патрульному автомобилю, огибая его по плавной дуге со стороны правого борта. Набрав максимальную для этого небольшого отрезка скорость
Аббат направил авто по касательной проходя правый бок «Семеры». Последовал сильный удар. В заднее стекло Бузони увидел, как один из великолепной пятерки, орудовавший у пассажирской двери, отправился в не слишком дальний, но высокий полет и приземлился не особо удачно в районе каменного парапета, начинавшегося невдалеке от места событий.
Одновременно с этим шедевр нашего автопрома вдруг запрыгал под седоком и глухой стук, начавшийся с кормы и закончившийся где то под ногами возвестил о том, что второй проглот, находившийся с той же стороны был успешно прокатан под днищем. Машина заглохла. Аббат перекатился на пассажирское сидение, рванул ручку правой дверки и вывалился из пятнашки. Времени было очень даже немного.. Он обежал машину спереди и оказался на, временно очищенном от врага плацдарме, справа от тазика ППС-ников. Зрелище, открывшееся за хлябавшей от его касательного удара, передней дверцей было крайне неприятным - на сидении был мелкий винегрет из человеческой плоти, обглоданных костей, обрывков кителя. Сиротливо поблескивал звездочками лейтенантский погон. Ага.. Вот и кобура, вот и заветный Ярыгин.. Из недр салона в его сторону уже поворотились три перекошенные хари остальных трупоедов, девица, сучившая до этого ногами на капоте, извернулась в его сторону, вцепилась пальцами в сидение и извиваясь, подтягивая себя руками, первая рванулась в направлении свежей порции мясного.
Он еле успел попятиться назад, передергивая одновременно затвор.. Выстрел… Пуля летит точно в забрызганный кровью девичий лоб и выходит со стороны затылка, увлекая за собой значительную часть содержимого головы вперемешку с чудесными ухоженными волосами. Нападавшая наполовину вывернулась из салона и замерла, протягивая к нему еще подрагивающие мелкой дрожью тонкие руки, украшенные недешевым маникюром. Аббат успел попятиться еще немного назад, и сразу же над девицей появилась ее вторая компаньонка. Эта была в крови уже с головы до ног, алая человеческая при этом стала мешаться с более темной из предшественницы. Еще два шага назад…Бабах!!…на переднем сидении ментовоза образовалась свалка из симпатичных женских тел. Мужская половина, делившая с ними трапезу, оказалась умней и расторопней. Парень с удивительным проворством вспрыгнул на капот и в длинном прыжке прямо с него попытался достать-таки Аббата, отходившего в этот момент спиной вперед и совсем некстати оступившегося. Уже во второй половине полета, Его Преподобие достал прыгуна двумя выстрелами, пули пришлись в тушку и одна, по счастью задела позвоночник.

Нападавший упал на бетонные плиты, и было видно, что работает у него только верхняя половина туловища. Ноги же были безжизненны. Откатившись на пару метров в сторону по инерции, Бузони тут же вскочил на ноги и третьим выстрелом добил, упорно подтягивавшегося к нему с помощью одних только рук, молодого вурдалака.
Пора было собирать трофеи… Прихрамывая на ушибленную при падении ногу, он побежал к машине и принялся обшаривать ее в поисках автомата…
Мысль у него заработала каким-то странным образом. Несмотря на общее смятение чувств, мозг превратился в компьютер, холодно отщелкивающий варианты возможных действий. Сектор обзора как будто расширился до 380 градусов. Из головы словно выскочили, как в рекламе Ниссана икс-.трэйл, недавно виденной им по зомбо(хехе)ящику, какие то высокотехнологичные роботы, которые секли всю поляну и посылали в мозг импульсы, заставлявшие остальной организм выполнять единственно правильные в этой ситуации действия.
Со стороны улицы Юности, между тем, вначале тонко, а потом все уверенней, нарастая и ширясь, в какофонию утренних звуков вплелась новая мелодия. Рев двигателя, работавшего на высоких оборотах, был густо приправлен беспорядочной стрельбой и воем сирены. Хлопали пистолетные выстрелы, несколько раз жахнула короткая, вполне вменяемая (по троечке), автоматная очередь. По звуку было ясно, что говорит родной брат машинки болтавшейся через плечо у Аббата. Спустя несколько десятков секунд, на сцену театра военных действий ворвался новый участник. Ментовская газель ехала не совсем по прямой, но с некоторой амплитудой относительно разделительной линии. Колебания ее зависели, как успел отметить Бузони, от локаций многочисленных живых (неживых)... нужное подчеркнуть... мишеней. Приблизившись на расстояние выстрела «Газель» взрывалась залпом “из всех орудий”. Намеченный к уничтожению объект, покрывался аккуратными дырочками и оседал наземь, после чего веселый экипаж продолжал свое сафари. Некоторое число жертв уже нашло свой конец и под их колесами. Об этом свидетельствовали крупные вмятины и характерные багровые пятна, щедро украшавшие покатую морду микроавтобуса. Стекла были опущены и отчетливо было слышно, как из хрипло, с надрывом работавших на пределе своих возможностей, не очень сильных динамиков, неслась знаменитая “Прорвемся, опера!”...откуда то, вероятно из бокового окна вылетела пустая бутылка и разбилась об асфальт с глухим хлопком. Стражи порядка, судя по всему вкурили ситуацию намного раньше него и, пополнив запасы патронов и, что несомненно и огненной воды тоже, отправились на зачистку родного города.
Резанула мысль... –«А ведь палят то они во всех подряд!» - . Он отчетливо осознал, насколько любопытно должен смотреться, забрызганный.с ног до головы юшкой, с трофейными стволами, на фоне разгромленной служебной тачки, растерзанных ППС-ников, горы прочих трупов, вобщем вывод напрашивался сам собой.
Противостояние с бело-синим дредноутом, битком набитым пьяными пиплхантерами в погонах, выполняющими великую миссию по спасению галактики, никоим образом не входило в его планы. Здравый смысл дал указание; валить отсюда как можно скорее...
Между тем с борта газели его уже заметили. И заметили именно в том амплуа, какое было описано строкою выше.. Сидевший рядом с водителем микроавтобуса майор, высунулся почти наполовину, его «Калаш» заработал достаточно прицельно.
Две троечки легли совсем рядом, частично взрыв мясцо парнишки, напавшего на Аббата последним, частично срикошетив с визгом от бетонных плит. Бузони пустился наутек, петляя, словно заяц, стремясь пересечь проезд и тем самым затруднить стрельбу с переднего сидения. К счастью, «Газель» поматывало и выстрелы, производившиеся из пистолетов стрелков, располагавшихся по правому борту, не достигли цели.

Влетев в те же кусты, где прятался ранее, Бузони, как заправский Рэмбо, в отчаянном прыжке достиг группы белых декоративных ваз, пытаясь укрыться за малыми архитектурными формами.
Менты появились со стороны пожарного проезда, что шел параллельно длинному корпусу, стоявшему торцом к площади слева от убегавшего.
Дурной сон продолжался, а его развитие не сулило Аббату ничего хорошего. Его гнали, лупя из всех стволов вдоль проспекта по узкой полосе зеленки с редкими кустами. Пули ложились уже совсем близко. Троечка из «Калаша», еще две... Внезапно наступила пауза, и выносные роботы услужливо подсказали - автоматчик меняет рожок.
Это был, скорее всего, единственный шанс. Как олимпийский спринтер, изо всех сил, до хруста в мышцах припустил в сторону автобусной остановки, недалеко от которой, по прежнему, валялся его первый супостат. Далее, в акробатическом прыжке он перемахнул открытое пространство аллейки, следом неширокий газон, и, через десять секунд, обежав ограду, оказался на проезжей части Центрального проспекта.
Газель» со стрелками резко повернула, прыгнув, как горный козел, перемахивая высокий бордюр, стремясь к узкой, явно уже ее колесной колеи, пешеходной дорожке. Бузони галопом побежал поперек проспекта, рискуя быть задавленным одной из хотя и редких, но носящихся на предельной скорости колымаг. Преследователи, сквозанув по пешеходке, и объехав остановку, рванули было за ним.

Расстояние сокращалось молниеносно, но тут в их правый борт на полной скорости тараном влетел один из тех самых автомобилей, носившихся по проспекту с обезумевшими от происходящего водителями за штурвалом. Кажется, это был темного цвета “Туарег”, или не он, но точно внедорожник. Грохот был такой силы, что у бедного Аббата заложило уши. Достигнув тротуара, он предпочел не оборачиваться.
У сравнительно недавно отстроенного на его сторонке проспекта ресторанного комплекса, с гордой надписью “Урюк”, стояло несколько иномарок. Подергав поочередно двери трех или четырех, он обнаружил таки незапертую и, - о.чудо! - даже с ключами в зажигании. И очень вовремя, ибо в опасной близости уже замаячили неопрятные фигуры пораженных страшным микробом горожан, явно питавших к нему интерес не имеющий ничего общего с мирной и неторопливой беседой за чашечкой кофе. Машина сползла с невысокого тротуара и, плавно набирая скорость, покатила по проспекту, унося вожделенную тушку аббата Бузони подальше от новоиспеченных двуногих хищников.