АЛЕКСАНДР БАШИБУЗУК
ЕГО ВЫСОКОБЛАГОРОДИЕ


ПРОЛОГ

Украина. Херсон. СИЗО
25 января 2015 года. 20:00
В маленькой двухместной камере на наре полулежал худощавый мужчина лет сорока пяти возрастом и читал какую-то книгу с изображенным на ее обложке средневековым рыцарем.
Любой знаток уголовного бытия сразу бы подметил в камере некоторые моменты, мягко говоря, прямо противоречащие режиму содержания в следственных изоляторах. Если небольшой современный холодильник, душевая кабинка и плазменная панель на стене, еще были доступны для обычных зеков, правда с большими оговорками и, конечно же, только в случае их финансовой состоятельности, но вот ноутбук и мобильный телефон, открыто лежащие на столике, уже ни в какие рамки не входили.
Да и сам обитатель камеры, никак не олицетворял собой расхожий образ заслуженного сидельца. Умное, располагающее к себе симпатичное лицо, очки в тонкой золотой оправе, аккуратно подстриженная борода-эспаньолка – он больше всего был похож на научного работника, уровня кандидата или даже доктора наук, за какие-то непонятные провинности угодившего в лапы правосудия. Вполне возможно, даже по ошибке.
Но, не смотря на свой благостный внешний вид, Говоров Александр Вячеславович, никакого отношения к науке не имел. Разве что своей кличкой Академик, и тем, что получил в свое время два высших образования.
В реальности, Академик был профессиональным мошенником и одним из наиболее виртуозных карточных катал* на постсоветском пространстве. И вообще, довольно уважаемым в криминальном мире авторитетом. Не вором в законе, короноваться ему мешало прошлое, запятнанное учебой в военно-политическом училище, но по авторитету он находился очень близко к этому титулу.

катала – на уголовном жаргоне – шулер, игрок в карты.

В данный момент Говоров был арестован украинским судом по запросу Следственного комитета России, в рамках целого букета уголовных дел с общим ущербом в несколько десятков миллионов долларов и дожидался своей экстрадиции на Родину.
Впрочем, надо отметить, что в связи с некоторыми политическими событиями и еще парой моментов, вероятность этой экстрадиции была довольно мала...
Неожиданно залязгали замки, после чего с пронзительным скрипом отворилась массивная металлическая дверь. На пороге камеры появился высокий статный, но уже начавший полнеть абсолютно лысый мужчина с шикарными казачьими усами и в камуфлированном бушлате с погонами полковника.
Он спокойно вошел внутрь, кивком приказал постовому закрыть дверь и притворно строго громыхнул басом.
- Рядовой Говоров, не понял, что за расслабуха?
- Не весели Леха... – Академик отложил книгу, неспешно встал и крепко пожал руку полковнику. – Ну что там?
- Да все нормально... – улыбнулся посетитель. – Документы уже пришли из Киева. Как и следовало ожидать, в экстрадиции отказано. Да ты и сам, наверное, уже знаешь. Завтра с утра пораньше тебя освободят. Уж извини, оформить сегодня просто не успели. – Полковник присел на нары, и извлек из внутреннего кармана серебряную фляжку. – Давай, пропустим по чутка...
- Ты же знаешь, Леха, я не пью, – поморщился Говоров. – Что-то в последнее время мотор сбоить начал. Вот и сегодня, целый день на колесах сижу.
- Так положено, Сашка... – неожиданно серьезно возразил полковник. – Надо помянуть...
- Кто? – коротко поинтересовался Академик
- Леха Симонов и Виталька Сидоренко... – тихо сказал Алексей и протянул ему наполненную коньяком стопку.
- Как это случилось?
- Под Донецком. В один день... – опустив глаза ответил полковник. – Леха за наших воевал, а Виталька за ваших... за сепаров. Может они друг друга и убили. Теперь из нашего отделения только мы с тобой остались...
Академик молча кивнул и с каменным лицом опрокинул в себя стаканчик.
- Вот так... – полковник тоже выпил. – Ну ладно, хватит об этом. Все там будем. Что читаешь?
- Да так... – пожал плечами Говоров. – Попаданчество. Закинуло мужика в Средние Века, вот и крутись как можешь. Почитай, новая жизнь с чистого листа. Неожиданно интересно.
- А ты бы хотел так? – неожиданно поинтересовался Алексей. – Ну, новую жизнь с чистого листа?
- Ты знаешь... – Говоров на мгновение задумался. – Наверное, хотел бы.
- И что, по-другому прожил бы? – улыбнулся полковник.
- Да, по-другому, – спокойно ответил Говоров. – Совсем по-другому. По крайней мере, постарался бы.
- Не верю, – покачал головой Алексей. – Я ж тебя как облупленного знаю. Но... пусть тебе такая возможность представится. Искренне желаю...
Замначальника управления Государственного Департамента Украины по вопросам исполнения наказаний в Херсонской области, полковник Охрименко Алексей Иванович, действительно хорошо знал своего собеседника. Очень хорошо. Потому что вырос с ним в одном дворе, ходил вместе в школу, вместе ушел в армию и в одной части с ним выполнял в Афганистане интернациональный долг. Это уже потом, они поступили в разные военные училища и пути разошлись, но отношения Александр и Алексей поддерживали всегда. Даже когда оказались, как говорят, по разные стороны баррикад.
Им было что вспомнить, но разговор не продлился долго. Полковник хотя и занимал второй чин с Департаменте, все же не мог так злоупотреблять своим положением. Он условился с Говоровым, что тот навестит его после освобождения и ушел.
Академик лег на шконку, закинул руки за голову, закрыл глаза и крепко задумался.
Слова Лехи о новой жизни с чистого листа как-то очень сильно его задели. На самом деле, несмотря на то, что сейчас он имел все: деньги, авторитет, любых женщин, Говоров не был доволен своей жизнью.
- А ведь все начиналось правильно... – шепнул Александр и помассировав сердечную мышцу потянулся к коробочке с таблетками. – Начиналось лучше некуда...
Законченная с отличием школа, служба в армии; не в самых зубодробительных войсках, но в Афгане пришлось настреляться вдоволь, потом военное училище. Да не простое, а политическое, с правильным расчетом на карьеру. Казалось, все идет по накатанной дорожке, но...
- Сука... – Говоров наконец выковырял из облатки таблетку и скомкав упаковку забросил ее в угол. – Фуфло, кругом одно фуфло...
А потом, прямо на выпускном банкете Говоров искалечил человека и сел в тюрьму на долгих шесть лет, а там во всей красе проявились уже совсем другие его таланты. Криминальная жизнь затянула и больше не отпустила. Академик пробовал вырваться, даже стал опять учиться, но все тщетно. Нет, в чем-то такая жизнь его все-таки устраивала, но не о таком он мечтал с детства...
- А о чем ты мечтал? – зло буркнул Александр сам себе. – О чем?..
Неожиданно сердце пронзила сильная режущая боль. Говоров попытался встать, дотянуться до кружки с водой и навзничь упал на пол. Когда постовой его заметил и вызвал врачей из санчасти, было уже слишком поздно...

ГЛАВА 1
Черное море. Нейтральные воды. Малый пароход «Дмитрий».
25 января 1920 года. 20:00
Сознание вернулось мгновенно. Не открывая глаз, я по инерции положил руку на правую сторону груди и облегченно вздохнул – боль бесследно прошла, сердце билось уверенно и ровно.
- Надо бы серьезно подлечиться... – буркнул я сам себе и перевернулся на бок, в надежде еще немного вздремнуть. – Так и сдохнуть недолго. Что за...
Рука вдруг наткнулась под подушкой на что-то твердое, по ощущениям напоминающее какой-то продолговатый металлический предмет.
- Не понял... – я резко сел и недоуменно уставился на увесистый пистолет на своей ладони.
Длинный, плоский, матово отблескивающий идеальным черным воронением, со скупой, но элегантной серебряной гравировкой на затворе, с костяными щечками на рукоятке, немного похожий внешним видом на Тульский Токарева – пистолет всем своим видом намекал, что он настоящее боевое оружие. Как бы в подтверждении этого, от него вкусно пахло металлом и уловимым кислым ароматом пороха.
«Недавно в деле был... – я машинально выронил ствол на постель и лихорадочно быстро стер с него простыней отпечатки пальцев. – Паленый, сука!»
Находка никак не укладывалась в голове. Откуда? Вопрос решался через уважаемых людей с самим министром внутренних дел, и решился благополучно. Но к чему такой прогон? Еще хотят лаве сбить? А это уже откровенное кидалово. За такое спросят даже с министра. Хотя, в этой Богом забытой стране сейчас можно на что хочешь нарваться. Что делать?..
Неожиданно кровать плавно качнуло. Я вырвался из раздумий и глянул по сторонам. И чуть не потерял сознание от ошеломления. Вместо камеры, я находился...
Узкая койка, привинченная к полу, небольшой откидной столик, выглядывающий из-за зеленой плюшевой занавески круглый иллюминатор в начищенной латунной оправе, на стене какой-то архаичный прибор очень смахивающий на барометр...
Судя по всему, я нахожусь в каюте на каком-то судне. Причем, это судно в движении – корпус едва заметно дрожит от вибрации двигателя. Тут не перепутаешь: плавали, знаем.
- Что за фуфел? – я мигом слетел с койки, рванул занавеску и поледенел, разглядев в полумраке, серую, подернутую рябью морскую гладь. – Стоп... Думай, думай, поц пришибленный... Получается... получается, что пока я валялся в беспамятстве с приступом, меня уже освободили и теперь... теперь, увозят морем в Турцию?
От сердца немного отлегло, потому что подобный ход событий планировался. Правда в других временных рамках, но...
Я случайно глянул в небольшое настенное зеркало и в очередной раз оторопел. Нет, не оторопел, а едва не рехнулся, потому что... Да потому, что из него на меня смотрел совершенно незнакомый человек.
Угрюмая заспанная морда с резкими рубленными чертами, короткая прическа на пробор, узкая щеточка аккуратно подстриженных усов под немалым носом с хорошо заметной горбинкой, мощная бычья шея распирает воротничок со старомодными закругленными кончиками, под мятой белой свободной сорочкой угадываются покатые борцовские плечи...
Нет, не я, однозначно не я. Это факт. Мало того, судя по виду, тип моложе лет на двадцать, если не на больше.
- Бля... – я в первый раз за много лет выругался матом. – Что за хренотень?
Мужик в зеркале слово в слово синхронно повторил мои слова. Находясь на грани сумасшествия, я для чего-то подмигнул ему и тут же получил в ответ тоже самое.
- Ты, это я?.. – вопрос, заданный отражению, оказался абсолютно лишним, потому что и так было понятно, что мужик в зеркале – это я и есть. То есть не я, но...
- Капец... – не в силах справится с самоидентификацией, я приземлился на кровать. – Точно, рехнулся. Или под какой-то дурью галюны ловлю.
Нет, а что я должен чувствовать, убедившись, что какая-то нечистая сила сперла мое родное тельце, взамен подсунув чужое? Моложе, здоровее, но чужое. Не, так не бывает. Значит, на самом деле рехнулся. Веселенькое приключение получается. Так, надо бы для начала взять себя в руки.
Что мы имеем? Я уже не в Херсонском централе – и это уже хорошо. Идем дальше. Моя пятидесятидвухлетняя, уже хорошо траченная молью тушка куда-то исчезла, сменившись молодым здоровым телом с брутальной мордой. Это, мягко говоря, необычно, но тоже неплохо, потому что мозги Говорова Александра Вячеславовича остались при мне. Вроде пока все, остальное надо прояснять.
- Ну что же, приступим... – я встал и первым делом шагнул к порогу каюты, где обнаружил, что дверь заперта на массивный засов с моей стороны.
После чего опять отправился к зеркалу, но не дошел до него, остановившись перед столиком.
- Надо же... – я взял в руки полупустую бутылку с этикеткой, ненавязчиво сообщавшей, что это коньяк производства поставщика его императорского двора некого Шустова. – Классно под старину сработано. Или настоящий раритет? А на вкус? Надеюсь у этой тушки с мотором все в порядке...
Не удержавшись от соблазна, я набулькал немного янтарной жидкости в простую граненую стопку и осторожно пригубил. Опасения оказались напрасными – коньяк оказался на вкус довольно неплох, вновь приобретенное тело тоже среагировало должным образом – сумбур в голове потихоньку стал утихать.
- Гм, недурно... – я остановил взгляд на финке с оправленной в черненое серебро роговой рукояткой, и откромсал ей кусок сухой колбасы, лежавшей на вощеной бумаге рядом с бутылкой. – Оленья, что ли? Весьма...
После чего, дабы завершить гастрономическое наслаждение должным образом, потянулся к раскрытой пачке папирос.
- Что тут у нас? – глянул на картинку, украшенную рельефными медалями каких-то выставок и прочитал вслух, с каждым словом охреневая все больше и больше: – Папиросы крученыя, фабрики И. К. Соколова, Царь-Пушка, Санкт-Петербург, двадцать пять штук – пятнадцать копеек? Чего?.. – не веря своим глазам, я оторвал от пачки клочок акцизной марки. – 1916 год... тысяча девятьсот шестнадцатый? Да ну нафиг?!! Да они за сто лет давно бы уже в пыль превратились...
Вот тут до меня наконец стало доходить. Конина и курево образца начала прошлого века, древний пистоль, архаичный прикид, да все вокруг не такое – явно несовременное...
Срочным порядком употребил еще пару глотков коньяка, потом крутнул колесико серебряной бензиновой зажигалки украшенной монограммой, подкурил папироску и глубоко затянулся.
- Черт... – причудливый клубок дыма поплыл по каюте. – Неужели по жизни так бывает? Вот это сподобился...
Сразу вспомнился разговор с Сашкой, где я выразил желание все начать с чистого листа, как в книге про бедолагу, занесенного неведомой силой во Францию пятнадцатого столетья.
- Типа, боженьке в уши, да? – поинтересовался я у Николая Чудотворца, смотревшего на меня суровым печальным взглядом с дешевой иконы на стене. – С какой-такой радости? За какие заслуги? Ты уж не гневайся за дерзость; я не жалуюсь и не ропщу, просто немного охренел от такого пассажа. Кстати, на каких условиях? Помнится, что я обещал завязать. Так вот, я серьезно подумаю над этим. Ну что скажешь?
Никола ничего не ответил мне, вместо этого в дверь деликатно постучали и вежливый голос сообщил:
- Прошу прощения, капитан приглашает вас к себе в салон...
- Позже, – неожиданно грубо рыкнул я в ответ. – Сейчас я занят...
И подивился небрежным господским ноткам в своем голосе. М-да... а паренек в которого меня занесло, явно не из рабочего класса. Неужто из графьев?
- Извините... – настойчиво, но по-прежнему вежливо возразил голос за дверью. – Мне поручили срочно сопроводить вас, дело не терпит отлагательства. Возможно, в скором времени придется покинуть корабль.
Одновременно с его последним словом судовая машина стихла.
«Вот же попадалово... – ругнулся я про себя. – Этого еще не хватало. Но ладно, как раз разузнаю куда мы направляемся, да проясню ситуацию в целом. Не могу же я постоянно сидеть в каюте...».
- Сейчас...
Покрутил в руках пистолет, немного поколебался и сунул его сзади за пояс, прикрыв жилетом. Потом вдел ноги в полуботинки и открыл дверь.
- Что случилось?..
Стоявший на пороге плотный кудрявый парень в затертой матросской форменке, приветливо улыбнулся, а затем от души врезал обмотанной тряпкой монтировкой мне по голове.
Несмотря на то, что удар пришелся слегка вскользь, я не устоял ногах и рухнул как подкошенный на пол. Голова отчаянно кружилась, сильно тошнило, но каким-то чудом сознание осталось при мне.
- Шмонайте и вяжите этого ферта, – как сквозь туман, доносились уверенные команды. – Каюту запереть, ключ сюда. Не дай боженька, хоть спичка пропадет, спрошу, как с понимающих. Живо, живо...
Меня быстро охлопали, потом туго стянули чем-то руки, после чего хриплый прокуренный голос негромко доложился:
- Готово, Мирон. Чистый аки младенец.
- Рыжий, вяжи его и в кают-компанию к остальным, – распорядился Мирон. – Лютый, Панас, Петруха, вы со мной. Будем брать Шмуклеровича с его лярвой. Да тише, тише, идиоты, не топайте как бегемоты...
- Подъем, морда буржуйская, – меня как пушинку за шиворот вздернули на ноги. – Ужо отольются тебе слезки рабочего класса. Похлебаешь ртом дерьма вдосталь...
Я благоразумно промолчал и едва перебирая ногами побрел в направлении полученного в спину тычка. Морда буржуйская? Слезы рабочего класса? Вот как-то это неубедительно прозвучало. Переигрывает фраер, явно переигрывает. Тут дело пахнет банальным гоп-стопом. Но все равно, вот как это называется? И стоило огород городить с переносом в другую ипостась, чтобы тут же угробить обновленца руками негодующего пролетариата. Только обрадовался, а тут такая борода. Спасибо! От души благодарен. Сука, как чердак болит...
Через десяток шагов я наконец немного пришел в себя и немедленно грохнулся на пол, чтобы глянуть кто меня конвоирует. И едва не заорал в голос, когда провалившийся в кальсоны пистолет, едва не лишил меня девственности своим стволом.
- Чегой-то ты квелый какой-то... – в поле зрения появился весь бугрящийся мускулами коротышка с побитой оспой красной рожей и огненно-рыжими волосами. – А ну вставай, буржуйская морда! Вставай говорю, иначе получишь пулю в башку... – Рыжий больно ткнул меня стволом револьвера в скулу. – Слышишь, что говорю?

Я благоразумно промолчал и едва перебирая ногами побрел в направлении полученного в спину тычка. Морда буржуйская? Слезы рабочего класса? Как-то это неубедительно прозвучало. Переигрывает фраер, явно переигрывает. Тут дело пахнет банальным гоп-стопом. Но все равно, вот как это называется? И стоило огород городить с переносом в другую ипостась, чтобы тут же угробить обновленца руками негодующего пролетариата. Спасибо! От души благодарен. Сука, как чердак болит...
Через десяток шагов я наконец немного пришел в себя и немедленно грохнулся на пол, чтобы глянуть кто выступает за конвоира. И чуть не заорал в голос, когда провалившийся в кальсоны пистолет, едва не лишил меня девственности своим стволом.
- Чегой-то ты квелый какой-то... – в поле зрения появился весь бугрящийся мускулами коротышка с побитой оспой красной рожей и огненно-рыжими волосами. – А ну вставай, буржуйская морда! Вставай говорю, иначе получишь пулю в башку... – Рыжий больно ткнул меня стволом револьвера в скулу. – Слышишь, что говорю?..
«Рамсы попутал дырявый?! На кого клавиши щеришь, сявка?». – Внутри меня плеснулась дикая ярость. Но тут же прошла. Не время и не место. Ничего, позже сочтемся...
- Уже-уже... – бочком, стараясь чтобы пистолет не вывалился из штанов, я встал на ноги.
- То-то же... – довольно реготнул конвоир и еще раз пнул меня. – Шевели ходулями...
Через несколько шагов мы подошли к трапу, ведущему на верхнюю палубу. А возле него наткнулись на двух парней, в такой же матросской робе, как у остальных представителей «пролетариата», конвоирующих здоровенного и широкого как шкаф мужика в длинном сюртуке купеческого типа. Заросший курчавой бородищей как медведь, мужик был мертвецки пьян, едва стоял на ногах и люто благоухал ядреной смесью одеколона, спиртного и копченой колбасы с чесноком. Бородач выглядел настолько забавно и безобидно, что ему даже не стали связывать руки.
- Геология это вам... ик... – едва ворочая языком и грозно тараща глаза из-под кустистых бровей, вещал он. – Это вам не хухры-мухры, а точная наука, епть! Неучи! А кто свидетельствует, что матушка Земля плоская – еретики! Гореть им в геенне огненной! Прости мя Господи! Боже ца-а-аря хра-а-ни!!! – закончив с «точной» наукой, затянул он и начал торжественно осенять всех крестными знамениями.
После некоторой заминки бородача все-таки протолкнули по трапу наверх, после чего, вместе со мной, наконец подвели к двухстворчатой двери из красного дерева. Рядом стоял на посту длинный и нескладный, совсем юный матросик с какой-то архаичной фузеей у ноги.
- Ага. Плюс еще два буржуя... – ломающимся баском довольно протянул он, большим ключом с замысловатой бородкой отпер амбарный замок и распутал цепь на ручках двери. – У ну заходи, пережитки прошлого. И тихо мне. Услышу хоть словечко, пущу пулю в лоб не задумываясь!
- Так их, Сява, так... – хохотнул рыжий и вслед за бородатым любителем геологии втолкнул меня в кают-компанию.
«Очередная «хата» ... – грустно подумал я, остановившись за порогом. – М-да... и в новой жизни не смог избежать. Видать судьба такая. Ну что сидельцы, принимай заслуженного арестанта...».
Сидельцев в кают-компании оказалось ровно четырнадцать человек. Четыре матроса разного возраста, пятый – пожилой мужик с сильно разбитым лицом и в форменной морской тужурке, еще один помоложе, в такой же, только, судя по рантам на рукавах, рангом пониже, и седьмой – носатый еврей с печальными как у Моисея глазами, в белой поварской куртке. Эти сидели в рядок на полу возле освобожденной от мебели стены. Напротив, расположилась закутанная в пуховую шаль, очень важная с виду, пышная матрона с пунцовым от злости брылястым лицом, а к ней прижимался козлобородый, сухенький мужичок в сюртуке и подштанниках. Рядом пристроился еще один дородный мужчина в шитом золотом бархатном халате, с расчесанной на пробор шикарной седой бородой. Завершали счет две девчушки, лет по пятнадцать возрастом в ночных рубашках и хлюпающий носом мальчик вполовину младше. Эти жались как цыплятки, к красивой даме с припухшими заплаканными глазами, одетой в роскошный пеньюар нежно кремового цвета.
У всех, включая детей, были связаны руки.
Бородатый геолог купеческого вида пьяно бормоча примостил седалище там же, где и стоял, подперев дверной косяк широченной спиной, а я, немного поразмыслив направился к повару, возле которого было немного свободного места. Кроме того, он показался мне самым вменяемым из всех. Толком не знаю почему, возможно из-за того, что взгляд носатого был не такой затравленный и потерянный как у других. Хотя и полный вселенской печали.
- Приживайтесь, присаживайтесь, пожалуйста... – кок сразу гостеприимно подвинулся. – Ай-ай, эти шлемазлы таки вам рассадили голову, штоб им жаба титьку давала. Ойц, пардоньте ради бога, а я не представился. Самуил Эныкович Вейсман – кок, то есть повар, если по сухопутной терминологии. Вот уже двадцать пять лет как.
- Очень приятно... – буркнул я ему. Пытаться достать пистолет со связанными за спиной рукавами даже не стоило пробовать, поэтому я решил сначала немного прояснить ситуацию. – Слышь, Эныкович... а где это мы?
Ничуть не удивившись абсурдности вопроса, кок охотно и быстро доложился:
- Малый пароход «Дмитрий». Принадлежит или принадлежал, увы, не знаю, как правильней сейчас сказать, акционерному обществу «Шмуклерович и компания». Следовали в Константинополь, чтобы доставить туда всех здесь присутствующих достойных людей, еще нескольких пока отсутствующих, и самого владельца парохода, господина Шмуклеровича с супругой, чтоб ему пусто было.
- А я как сюда попал? – я осторожно пошевелил затекшими пальцами. – Уж извини, Эныкович, как по башке дали, все забыл.
- Вы прибыли вчера ночью на извозчике, – невозмутимо ответил еврей, – имели короткую беседу с хозяином этой лоханки, после чего для нас сразу нашелся уголь, а вы закрылись в каюте и больше не выходили. С рассветом мы ушли из порта в бухту, где приняли на борт остальных. Это, как я понял, Шмуклер решил провернуть свой гешефт, взяв за круглую денежку вам попутчиков.
Кока вдруг перебил сухенький мужичок, испуганно жавшийся к дородной даме.
- Замолчите! – испуганно зашипел он, истерично тараща глаза. – Нас всех из-за вас убьют. Предупреждали же, чтобы молчали...
Но и он не договорил, потому что схлопотал локтем в бок от матроны, лязгнул зубами и жалобно заскулил, роняя слезы на палисандровый паркет.
- Казимир Карлович Малевич с супругой, Дорой Ипатьевной, – прокомментировал еврей. – Лучший адвокат в городе. Был. Если бы вы знали, как он вел процессы! Это пестня, а не...
- Понятно, – оборвал я его. – Что случилось?
- Команда взбунтовалась... – горестно вздохнул Вейсман. – А заводилой у них Мирон Ковалевич, механик. Говорил я господину капитану, чтоб гнал его, смутьяна этакого, ан нет. Некем было заменить. Анархист он. Самый опасный из всех. И еще рыжий, Хвалько Валентин. Остальные так... шавки неразумные...
- Сколько их? Чем вооружены?
- Семь голов. Вооружены... – кок наморщил лоб. – Револьверты есть точно. И ружжо, кажется.
- Почему так мало? Где остальная команда?
- Так и пароходик небольшой... – снисходительно объяснил Самуил. – К тому же, команда в сильном некомплекте. Уже давно. Еще четверо матросов, капитан, второй помощник и я, ваш покорный слуга, отказались брать грех на душу. Вот и все...
- Понятно. Грызи.
- Простите? – у еврея полезли глаза на лоб.
Я слегка развернулся и пошевелил кистями:
- Живо.
- Но...
- Тихо! – рядом со мной вдруг оказался любитель геологии. От бородатого по-прежнему дико разило перегаром, но в глазах уже не было даже следа опьянения, совсем наоборот, они стали колючими и цепкими, как у злой сторожевой собаки. Он обвел остальных пленных грозным взглядом, прижал похожий на сардельку палец к губам, а потом шепнул мне: – Я все сделаю...
Вот это новости. А как талантливо изображал бухого в стельку. Красавец, ничего не скажешь. Недолго думая, я подставил ему руки, не переставая следить за входом в кают-компанию.
За дверью раздавались звуки губной гармошки. Силуэта постового через витражные стекла двери заметно не было. Ага, где-то в стороне музицирует, фраерок. А что, может и прокатить. В любом случае, выхода другого нет. Как-то мне не хочется проверять на себе гуманность этих рэволюционэров. Обчистят до нитки и в воду...