Хроники ЭМ.
Тоскливые будни.

Если бы не покрытый копотью и ржавчиной развороченный взрывом остов «Бардака», лежащий на выходе из леса прямо на обочине, то ничего необычного на пути не встретилось. Шелест ветра в кронах типичных для умеренных широт деревьев вокруг, щебетание проснувшихся птиц, пытающихся во что бы то ни стало перекричать своих товарок. И тишина. Лишь заросшие зелёной травой и молодыми побегами колеи дороги да остов – вот и всё, что указывало на присутствие на этой планете многочисленной расы людей. Присутствие когда-то, в недалёком прошлом. Ну, если не считать Хутора впереди, огороженного высоким частоколом.
Суровое лицо путника в самом расцвете сил и стареньком потёртом бушлате нараспашку, однако, ничего не выражало, лишь настороженный взгляд выдавал в нём сосредоточенность и готовность дать отпор. А чего сильно напрягаться? Он частенько этой дорогой ходит. А если и произойдёт что-то нештатное, на то есть потёртый АКМ на плече и воронёный ТТ в поясной кобуре.
Вот и прохладный сентябрьский рассвет показал своё истинное лицо, разгоняя блеклую дымку тумана. Мужчина, почти бесшумно ступая по пыльной теперь дороге, вошёл в распахнувшиеся ворота, кивнув часовому на вышке слева, и приблизился к двухэтажному коттеджу из бруса, стоящему неподалёку.
Этот мужчина – я, и этот коттедж – мой.
Всю ночь я сидел у друга в соседнем посёлке, попивая квасок и прикидывая планы на будущее, а с рассветом, как пришли мы к общему знаменателю, откланялся.
Потянул за ручку, калитка заскрежетала, подёргиваясь, и приветливо распахнулась. Осталось лишь ступить во двор, оставив двухметровый забор из профнастила позади.
Почувствовав движение слева, я резко обернулся. Зомби, подбежавший уже вплотную ко мне, ухватился за рукав, пытаясь позавтракать, чем зомбобог послал. Никак не привыкну, что у меня тут зомби живёт, по кличке Кот.
- Ну что, Кот, не было у нас гостей? Вижу, что не было, ты молодец, настоящий охранник, - пародируя героя Негатина, в полголоса одобрительно произнес я, выдёргивая руку из цепких объятий.
Кот, расстроился, но мне плевать, рука мне самому нужна. Железная цепь, державшая неживое тело, натянулась, но и только. Всё просчитано, по фен-Шую. Точней, по Шпырковичу.
А вот посёлок наш Хутором тоже не просто так прозвали. По Ивану, который Кольцо. Тоже хотим, чтобы всё у нас правильно было, по уму, как у него.
Ещё пара минут, и я уже в доме, разложил все свои игрушки, раздумывая, что взять с собой в поход. Нужно всё прикинуть и посчитать…
А как иначе? Всё по строгому учёту в соответствии с актами проверки, то бишь, по Крузу.
Так! А это уже не по Крузу! В сундуке для патронов даже на глаз вижу, что кто-то харчевался. И записка. Так, посмотрим. Расписка! Взяла сто семёрок и сто пятерок. Обязуюсь вернуть через неделю. И подпись старшей дочери. Вот! Теперь порядок.
Много у меня хорошего и полезного есть, начиная с «Ижа» (Здесь, закатывая глаза к небу заученно и монотонно повторяю: Служебный пистолет «ИЖ-71» весом 730 грамм под патрон 9х17 Kurz и магазином под восемь патронов, являющийся по сути производной от ПМ с заниженными характеристиками,) и заканчивая «Утёсом» в кладовой (Да ё-моё! Пулемёт, весом двадцать пять кило, с лентами под патрон 12,7х108 мм, легкобронированные цели разносит «в щепу»). Но звезда моей коллекции… Да ну, нафиг! Не скажу.
О чём я? Ах, да! Море патронов у меня, разгрузок, магазинов и прочих не менее приятных приблуд. А что? Запас карман не тянет, хотя бы потому, что в карман всё это и не влезет.
Откуда столько добра, спросите вы? Отвечу.
В начале всего безобразия, что Эпохой Мертвых кличут, приехал я в военную часть неподалёку на предмет чего-нибудь оборонительного. Поскольку знали меня тут хорошо, а тормозить оказалось некому, то беспрепятственно подъехал я на «копейке» прямёхонько к огораживающей склад РАВ колючке со страшными плакатами.
Срочники-то разбежались уже, командир в/ч – сотоварищи затерялись в командировке, а оставшиеся военные ещё не определились, как дальше жить, вот и вышло, что подоспел я как раз в аккурат.
Встретил меня начальник склада, он же кладовщик теперь. Встретил в состоянии неподобающем, то бишь, в дровинушку. И предложил мне сделку: если я выигрываю в карты, то имею право вынести, что хочу, на выбор, но только что-то одно. Ну, а в случае проигрыша отплясываю «Макарену» и иду домой пешком. А зампотыл, начвещ, начпрод и ротный старлей, находящиеся тут же, пьяно поддакнули с наполненных боеприпасами ящиков.
- Так нечестно! – говорю я. – Нафига мне автомат без патронов и наоборот!
- Ладно, - соглашается начсклад, сыто рыгнув. – К тому, что вынесешь, приложим всё, что по документам и здравой логике полагается, вплоть до протирки.
Военные снова поддакнули, пытаясь сохранить на мне фокус не очень трезвых глаз.
- Годится, - потираю руками я. «Копейку» было совсем не жаль. Во-первых, трофей, а во-вторых, она по дороге не развалилась только потому, что её синички засрали. Да-да, как в «Поднять перископ».
Зампотыл, как самый главный здесь, при этом являющийся по долгу службы скрипучей деталью бюрократической машины и приближённым к «Самому…», пыхтя, как застарелый паровоз, даже документ соответствующий выправил. Почти без помарок и под мою диктовку. Все стороны его подписали и, усевшись на стопки ящиков, начали на четверых пульку расписывать. Начвещ был заявлен, как следящий, и грозно нависал над истёршимся от времени столом, дирижируя руками под аккомпанемент гитарных песен, хрипящих из динамиков двухкассетника. Как он при этом умудрялся не стукаться лысеющей головой в подвешенный абажур лампы, не знаю. Опыт, наверно.
Начпрод, как человек, недалёкий от пищевой отрасли, был объявлен разливающим, поэтому властью зампотыла от игры так же был отстранён. С грустью на лице он следил, чтобы «у всех всё было» и изредка икал, качая головой.
И надо же, как мне, трезвому, подфартило с картой! Обыграл я их. Как есть, в пух и прах. Даже не мухлевал почти. (Ну а как без этого? Это им - развлечение, а мне с семьёй о выживании думать надобно.)
- Ну, - кивает начальник склада, обведя склад нетвёрдой рукой и слегка пошатываясь, - выбирай.
А я ж в недалёком прошлом ушлый прапор, поэтому долго не думал. Закинул начальника склада на плечо, и двинулся к выходу, бросив остальным:
- Всё, что к этому одному по документам и здравой логике прилагается, домой ко мне подвезите.
Что тут началось! Ротный, потрясая «семьдесят четвёртым», предложил меня пристрелить, а бумагу порвать. Зампотыл начал истерично хохотать, шлёпая мозолистой ладонью по шатающейся столешнице. Начвещ верещал, что всё справедливо, он следил, поэтому, сложив руки в молитвенном жесте, взывал к совести присутствующих. Начальник склада же на плече бурчал, что ловко его надули, и ему это не нравится, поэтому он будет брыкаться и кусаться. В доказательство, рыча, даже ухватил меня зубами за подол бушлата. И лишь начпрод вдруг прослезился и фальшиво затянул, подпевая певцу с кассеты:
«И молодая не узнает, какой у парня был конец».
Все замерли, глядя на него, а он вышел из прострации и, пьяно качая головой, добавил:
- А давайте его пытать. Бутылкой. Я у Иванина читал пособие! Или, как у Дока, руки ему пришьём… ну, туда.
Куда он собрался пришить мои руки, никто не понял, потому что начпрод вдруг упал и громко захрапел. Остальные вновь начали гундёж.
Чем дело кончилось бы, не знаю, пристрелили бы, наверное, но я командным голосом прорычал:
- Тихо, товарищи!
Ну, почти так. На самом деле, длиннее раз в пять и грубей раз в десять.
Все затихли. По моему предложению ещё раз усугубили из гильз от ЗУшки за доблестную военную часть. Потом повторили за сошедшего с дистанции начпрода. И тогда подобревшим военным я предложил другую сделку. Я возвращаю начальника склада, но за это набиваю машину, что рядом со складом, трофеями на выбор для себя и при содействии этого самого начальника. Чтоб, как для родного, выбирал, да и мне по складу не париться.
Военные, с усмешкой вспоминая мою «копейку», согласились. Зампотыл, протерев запотевшие от натуги очки, тут же выправил ещё один документ под мою диктовку.
И тут выяснилось, что не «копейку» я имел ввиду, а ЗИЛок с кунгом, стоящий чуть поодаль, но в притирочку к колючке забора.
В общем, товарищи военные глянули на меня, как коты с наждачки, смерили оценивающим взглядом и согласились, покряхтывая. Даже с отгрузкой помогли, и раз не сильно я наглел, то расстались мы друзьями под звон наполненных гильз. Поблагодарил я их душевно и предложил, если тут у них не заладится, к нам в Хутор перебираться.
По сей день думают. Но на зачистки да облавы с нами выдвигаются без вопросов. Кушать-то хочется, а мы делимся.
Ладно, что-то я отвлекся. Много у меня всего полезного и нужного. Что-то от военных, что-то затрофеил, что-то выменял. Но в эту красивую картину никак не вписывается маленький ПСМ всего с девятью патронами на один магазин. (ПСМ… Блин, гугл в помощь!)
И что с ним делать? Подобных игрушек под 5,45х18 у меня и в помине нет. Хвастался однажды приятель, что может «Хамелеона» достать из опытных образцов, да где теперь того приятеля сыщешь? Как поступить? Идея пришла, откуда не ждали: из мозга.
- Дочери мои любимые, - крикнул я, - где вы?
- Бать, чё надо? – донесся из соседней комнаты сонливый голос старшей. Ага, значит, вернулась уже и спать завалилась. Ладно, хоть характерный лязг подсказал, что, прежде чем отозваться, она за автомат схватилась.
- Чё надо, чё надо… Винограда! – рявкнул я в ответ.
И тут же загрустил, вспомнив, как хороши были шарики сладкого винограда «кишмиш», лопающиеся на языке. Как давно это было… Так, не раскисать! Чтобы душу не травить, нужно вспомнить про него что-то плохое. Через секунду ответ пришёл: косточки! Эти мелкие противные косточки, застревающие в зубах. Лучше не стало, но отпустило немного.
- Через пять минут построение передо мной. Форма одежды: любая. Время пошло! – скомандовал я и с удовольствием отметил появившиеся скрипы, шорохи и старый добрый русский мат в лёгкой форме. Зашипела старая «Моторолка», средняя дочь наверняка у хахаля своего, вот и вызывают. Выросли дочки.
Точно! Вскоре скрипнула входная дверь, по дощатому полу прогремели берцы, и мои девочки выстроились. Молодые, красивые, самый сок. Погодки они у меня.
Тем временем я окинул взглядом шуршащий строй и изогнул бровь. Со зрением у меня всё в порядке, да и считать умею, но порядок – есть порядок.
Уже доподлинно зная, что означает такое выражение моего лица, строй отреагировал:
- Первая, - выкрикнула старшая, поправляя ремень АКМ на левом плече поверх выглаженного чистого, как на парад, комка - горизонталки. Короткая стрижка белобрысых волос под мальчика. На боку – кобура со «Стечкиным». Рослая, крепкая, вся в меня. Взгляд решительный, боевой, не смотря на явную сонливость. Сашенька. Самая смышлёная и быстрая. Даже глаза накрасить успела, не то, что одеться. Тёмные круги под глазами, правда, всё равно видны. Ну, так, дело молодое, в моём возрасте даже немного завидное, а в наше неспокойное время уже и обыденное. Где ещё эмоций положительных созревшей девушке набраться, как не в охоте на забредших в наши края зомби? И рука набивается, и реакция правится. И по кобелям не бегает, что радует и немного озадачивает. Кобелей, правда, и нет у нас толком. Так, щеночки да псы беззубые.
- Вторая, - подключилась средняя, выпрямляясь так, словно лом проглотила. Длинное закрытое платье плотно облегало её красивую, в маму, фигуру, подчёркивая округлый изгиб бёдер и высокую грудь. Новомодное закрытое платье, под камуфляж. Поверх него – «Тигруля» на ремне, а под подолом на бедре выпирает кобура с «Макаром», там же наверняка и пара стилетов запрятана. Машенька. Всю жизнь старшей в рот смотрит и на неё же равняется, но при этом всегда себе на уме. Волосы, к примеру, не стрижёт, а в две косички заплетает. Несколько раз вместе с Сашей на вылазки ходила, но не по ней это оказалось. Ей больше по душе с СВД в засаде поваляться, пока медленные покачивающиеся фигуры на живца какого-нибудь шаркают.
- Третья! Расчёт окончен! – пискнула Настенька, самая младшая, не поднимая головы с растрепанной причёской, поскольку пыталась застегнуть портупею поверх трусов в горошек. Получалось не очень – ремень АКМ постоянно сползал с плеча. Хорошо, хоть на этот раз бюстгальтер одеть успела. И в кого она у меня такая? Темноволосая, хрупкая, тонкая, как тростинка. Дунь – хрустнет. И в прелестной головке тоже что-то напутано: то, ворон считая, с предохранителя не снимет, а то и кольцо вместо «Эфки» в супостата швырнёт. И всё время «на курок давит» да «обоймы в пистоль вставляет», хоть ты тресни! А уж жалость эта её! Будь то человек, зверь или зомби – всех жалеет. Каждый раз на её личике слёзы вижу, стоит ей к стрельбе из ПКМ изготовиться. Ах, да, забыл рассказать. Несмотря на природную хрупкость, предпочитает Настя пользоваться чем-нибудь особо убойным. А любимая поза – «по-голливудски», с рук. Ну, не совсем, конечно, с рук, больше – от бедра, но держит ладно да крепко. Глядя на неё, и не скажешь, что больше десяти килограмм в ручонках от выстрелов дёргаются.
Даже из соседних анклавов мужики приезжают на диво дивное полюбоваться, как девочка моя поднимает ствол как бы ни тяжелей её самой и, любовно обняв сошки левой ладонью, крошит «десятки» в хлам. И отдача её не берёт почему-то, в один организм с оружием сливается. Раньше думал, такое только в глупых книжках бывает, а оно вон как вышло. Лишь бы до «Утёса» не добралась, но облизывалась неоднократно.
- Любимый батюшка, дочери по твоему указанию построены, - бойко отрапортовала Саша.
- Патроны зачем брала? – уточняю я, слегка прищурив левый глаз.
- Так, негативные мысли на расстояние слать, как Громов учил, - громко объяснила дочь.
- Ясно. А как погуляла?
- Да будто в бадью с жидким дерьмом окунулась, - поморщилась она. – Хочется теперь нажраться в слюни, как Грошев. Одно только и останавливает до сих пор, что не пью.
- Подробности будут?
- Двух тонеров в городке вычислили. Умаялись кромсать.
Тонеры – это такие очень-очень большие морфы, которые жрали всякую дрянь, превращая себя в ходячие броневики… А чего я объясняю? Почитайте Иванина, там такое чудо впервые зафиксировали.
- Добро, - кивнул я и сделал шаг вперёд. - Ну что, дочери мои любимые? Снаряжается ваш отец в путь-дорогу опасную. На базар Самарский. Поговаривают, что много чего интересного там имеется, вот и хочу с мужиками глянуть да прицениться. Может, и от себя чего продадим. Ну, так что привезти вам из Самары?
Дочери переглянулись между собой и задумались, что в нашем семейно-полевом уставе после команды «добро» не возбранялось. Ждать долго не пришлось, первой отреагировала Саша.
- Разреши обратиться, батюшка.
- Разрешаю, излагай, - многозначительно кивнул я, как истинный командир, в ожидании информации подчинённого.
- Как-то сосед говаривал, что Петров писал о таком летательном аппарате с пропеллером. «Карлсон», что ли? Страсть, как хочется такой в коллекцию заиметь, - выразила пожелание дочь, поедая меня глазами, а ну как обломаю.
- Знаю такой, - кивнул я, наблюдая за появившейся на полных губах дочери улыбкой. – Постараюсь привезти, коли отыщу.
- Дозволь обратиться к батюшке, сестра моя старшая, - попросила Маша.
- Дозволяю, сестра моя средняя.
- Разреши обратиться, батюшка, - повернулась Маша ко мне.
- Слушаю тебя, Машенька, - вновь напустив многозначительный вид, изобразил я интерес.
- Батюшка, привези мне мужика, - выдала она просто, словно о платочке просила.
- Зачем тебе мужик? – насторожился я. – У тебя же Генка есть?
- Генка есть, да вышел весь. Три часа назад на шустрика напоролся, так что скоро кончится. Я уже и попрощаться сходила, сидит теперь во дворе, к стулу привязанный, а над ним опыты проводят.
- Постой-ка, - не понял я. – Как так: «три часа»? Он же за час-полтора преставиться должен был.
- Не, это не из местных. Очкозавру нашему питерский доктор своих зомби на вертолёте прислал. И теперь наш чудик понять пытается, почему от их зомби с полуторачасовой смертью накладка такая происходит с растяжкой чуть ли не в сутки. А Генка зомбарей разгружать помогал, вот и попал под раздачу случайно, - вздохнула дочь. Потом итог подвела, - Так что я теперь безмужичная, холостая, то бишь. Не с кем теперь на звезды любоваться.
Да, жаль Генку. Рукастый был парень, хоть и заносчивый без меры на поворотах. Дзинь как с него свою книжку писал. А с нормальным мужским населением в посёлке проблема. Казалось бы, нет чего-то, значит и проблем быть не может, но не в этом случае. Хороших мужиков сейчас днём с огнём… А кто оставался, всех уже расхватали. Не очкозавру же дочку отдавать. Да он, кроме колбочек своих и не видит ничего, максимум, препарирует мою Машу и всех делов.
- Ладно, - кивнул я задумчиво. – Озадачила ты меня, но попробую что-то придумать.
Маша удовлетворилась ответом и вновь замерла, как изваяние. Молодчина, ничего не скажешь.
Взглянул на Настю. Стоит дочь, смотрит на меня и молчит. Минута так проходит, две. Я на неё смотрю, она на меня. Я головой дёргаю, мол, чего? Она мне в ответ, мол, а ты чего?
- А ты чего молчишь, младшенькая моя, Настенька? - не выдержал я, наконец.
- А чего говорить? Бесит меня наш устав, по которому я тут распинаться должна. Спалить бы его к чертям собачим, - выдала дочь, вгоняя меня в ступор.
- Ну-ка цыц! – погрозил я пальцем, когда дар речи вернулся. – Уставы не для того писаны, чтобы их сжигать по желанию глупой девчонки. Не будь устава, что тут будет? Анархия?
- Кайфа будет! – ответила дочь. – Я понимаю, что ты по службе своей «кусковой» скучаешь, но я-то при чём? Над нами весь Хутор уже ржёт. Сколько можно?
- Бунт?! – начал звереть я, придвигаясь ближе.
- Воззвание к рассудку, - парировала дочь, сверкая глазами.
- Ах, так! – разозлился я окончательно и рубанул воздух ладонью. – Вот хотел тебе тоже что-нибудь привезти, а не стану. Наказана будешь!
- Анастасией буду, а пока – просто Настя, - подколола дочь, фыркнула и отвернулась. В строю! Блин. – А вообще, у меня в активе два ненаказания осталось! – напомнила через секунду.
Да, есть у нас в семейном уставе и такое. Вроде как поощрил за что-то, и наказывать потом проще, если что, сердце не разрывается.
Фууух…
Ну, не могу я на дочек своих долго злиться. Быстро остыл.
- Разойтись, - разрешил я уже спокойно, и старшие дочери тут же этим воспользовались, скрывшись с глаз.
- Насть?
- Чего? – буркнула она.
- Что случилось? – подошёл к дочери сзади и обнял.
Не зря же она психует, наверняка что-то важное стряслось, типа сломанного ногтя иль прыща на… животе. Бывают же прыщи на животе?
- Морфуша помер.
- Да ладно, - не поверил я.
Морфушей Настя морфа называла, что у нас в том году в домике лесника неподалёку поселился. Почему-то его ещё рижским звали. Не знаю про то, может, из Прибалтики прибёг. Кадр был ещё тот: говорил по-нашему, морфировал по желанию, трансформируя своё тело практически мгновенно. А умный был! К нему все за мудростью на поклон ходили, даже из области приезжали, чтобы место хлебное предложить. Был он сначала опасен, как все зомби, мясо людское очень уважал, но уже год, как начитался какой-то дряни и питался теперь исключительно энергией солнца. И Настя частенько у него в гостях пропадала, к знаниям приобщалась. Очень я боялся первое время, остатки волос на голове вырывая, что сорвётся он, но нет, как-то обошлось. Не обошлось другое: очень она у меня впечатлительная, и, начитавшись Громовой, сказала, что рожать не будет никогда, поскольку знает, чем это обернуться может. Ну, молодо-зелено, поотпустит, думаю, как часы биологические в кровь ударят.
- Как вышло-то?
- Спина у него зачесалась. Давай, говорю, почешу. А он повыпендриваться захотел, мол, сам не маленький. Длинный коготь отрастил при мне и, красуясь, лапу за спину завёл, а то, что мозг опять на спину вернул, забыл, видать. Только треск раздался, коготь в горб, как в масло вошёл. И нет больше нашего уникума.
- Да уж, - согласился я, воочию представляя услышанное. Потом рукой махнул. – Ну, что, надумала о гостинце?
- А чего тут думать? «Слонобойку» хочу. Семисотку. Как у Башибузука.
- Да где ж я тебе её возьму-то? – огорчился я, глядя в её мечтательные глаза. Страсть, как не люблю своих девочек в печаль вгонять. – Давай другое что?
- Тогда «Делику», как у Никляева, - выдохнула она, хитро глянув на меня.
- Ой, не знаю, Настёна, - покачал я головой. – Как не печалься, ничего обещать не могу.
Но Настя даже не расстроилась, видать, это был тонкий психологический ход.
- Тогда «Шилку» хотя бы, чтобы кровь у бандитов цветочками аленькими разбрызгивалась, - мурлыкнула она.
- Хотелка не треснет?
- В самый раз, - возразила дочь.
- А что задавал, выучила?
- Конечно! У стены в зелёном армейском ящике с надписью: «Руки береги!» слева лежат ОЗМ-72. Это осколочная заградительная мина, она же противопехотная выпрыгивающая мина кругового поражения. Пятикилограммовый стальной корпус…- начала она заученный бубнёж, пока я её не прервал.
- Хватит. Вижу, что учила. Что ж с тобой делать-то?
Поскрёб я в затылке рукояткой пистолета, потом вспомнил, что хотел, и протянул его дочери.
- Так, держи ПСМ, это тебе авансом, а насчёт «Шилки» я подумаю.
- А сам-то чего на базаре забыл? – хитро спросила дочь, заговорщицки подмигнув.
- Видишь ли, прошёл слушок, что там человечек есть, который может «Керченские коробочки» для приманивания зомбаков спаять.
- Это по Марчуку? – прикрыла рот в восхищении Настя. – Езжай, конечно! А я тебе собраться помогу!
Вот такие у меня дочки, всё, как в сказке, по Аксакову. Всю юность за призрачными цветочками гоняются, а как время придёт, расхватают их чудища мохнатые и в свои дворцы белокаменные утащат…
- Но перед этим чудища сначала по десятке моих загадок отгадают, и не дай бог… - хищно осклабился во мне бывший прапор, поглаживая ствол «Печенега».