Всего страниц: 19
Михаил Либерзон-Оглы (ДядяМиша): Веселые городские друзья
Размещено: 18.09.2012, 00:01
  
ГЛАВА 2
Сбежавший Мясник
(часом ранее).


К северу от Москвы в районе Большого бетонного кольца, на одной из дорог, на которые в обычной жизни и по обычным делам попасть достаточно сложно, поскольку точки их сопряжения с обычными, по которым ездим мы с вами, начинаются непосредственно от гаишных КПП, за обшарпанными и ржавеющими шлагбаумами, и ответвления эти внешне производят впечатления съезда на какое-то незначительное направление, заканчивающееся тупиком где-нибудь в ближайшем поле, так вот… в этот самый предвечерний час на такой дороге можно было наблюдать любопытную процессию. Возглавлял ее темно-синий микроавтобус "Фольксваген-каравелла" с "синим ведерком" на упрямом лбу. Вообще, если присмотреться - каждой машине, тысячи которых мы изо дня в день мы видим на улице, присуще свое уникальное "выражение лица", комбинация фар, радиаторной решетки, лобового стекла создают бесконечное количество вариантов эмоциональных портретов казалось бы, не наделенных духовным началом, хоть и бесконечно сложных железок. Так вот, упомянутая "Каравелла" имела вид и выражение, спокойного и уверенного в себе, неброско, опрятно одетого мужичка, направляющегося куда то по указанию своего начальника для решения каких-то важных ответственных вопросов.
Надо заметить, что внутреннее содержимое автомобиля полностью гармонировало с его экстерьером. Внутри находились некоторое количество подтянутых, сосредоточенных типажей, по виду военных: частично    начинающие уже седеть дядьки 40-45 лет и дядьки помоложе, лет 30 - 40. Сидевший на пассажирском сидении, рядом с водителем, пожалуй, был самым старшим, как по возрасту, так и по должностному старшинству. Подчиненные помоложе называли его уважительно, по имени отчеству, «Петр Иванович», кто постарше - просто «Иваныч», но с не меньшим пиететом.    Всю дорогу он преимущественно молчал, поглядывая на убегавшую куда то под обрез лобового стекла, ухоженную белую линию дорожной разметки, четко разделявшей дорогу на две неширокие полоски, изучал глазами ломаную линию верха стены деревьев, вплотную подступавших к узкой обочине, проросшей редким мелкотравьем, на чистое небо, носившее на себе    приятный успокаивающий оттенок приближающихся сумерек. Загорелое, суровое лицо пожилого спеца, как это и должно быть по законам жанра, пересекал от левого виска к середине скулы тонкий, еле заметный шрам. Изредка он перебрасывался с шофером, крупным молодцем с короткой спортивной стрижкой и как-то совсем к такой стрижке не подходившими усами а-ля "Иван Поддубный", несколькими тихими фразами. Обычно после таких фраз в динамике движения всей процессии,    происходили еле заметные изменения, ускорения, замедления, другие маневры, которые как будто телепатическим способом, задавал ей флагманский микроавтобус. Остальные пассажиры тоже были немногословны, хотя в основном салоне, где размещались прочие    члены экипажа, атмосфера была все же более живая, фразы звучали чаще, иногда образуя недлинные повествования, пару раз даже были отмечены дружные вспышки смеха, однако сдержанного, как в театре, где не принято раздражать соседей громкими выражениями эмоций. Когда кто-то из них совершал скупое и степенное движение на своем сидении, можно было обнаружить, что в пределах непосредственной досягаемости у каждого находится единица автоматического оружия, (по большей части"Вихри") выдающая себя тусклым матовым блеском.
Едущий следом транспорт, представлял из себя инкассаторский броневик на основе пятидверки "Шевроле-Тахо", выпуска конца 90-х.    Был он бежевого цвета и безо всяких опознавательных знаков, позволявших определить его принадлежность к тому или иному финансовому учреждению. Несмотря на "многоглазость" и вычурную решетку радиатора "лицо" броневика не выражало ничего кроме тупого безразличия и спокойствия. Вообще, по сути, он выглядел, как американский любитель пива и бургеров, идущий на матч двух бейсбольных школьных команд маленького городка где-нибудь в Юте в одной из которых играет его сын-оболтус. "Обжора", учитывая его расход бензина, пожалуй, было самое меткое определение. Впереди на местах водителя и переднего пассажира располагались персонажи, подобные тем, что ехали в головной машине. Молчаливые, сосредоточенные, они передвигались практически в полном молчании под аккомпанемент одной из ФМ-овских радиостанций. Изредка тот, что сидел рядом с водителем протягивал руку к торпеде, где прямо под лобовым стеклом лежала портативная радиостанция, выслушивал указания, отвечал и, видимо этим объяснялось синхронное и согласованное движение этого невзрачного конвоя.
Самое же интересное, так сказать изюминка всего этого безобразия, располагалось на заднем сидении броневика. В отличие от "военного" контингента, составлявшего большую часть экспедиции, обладатели этих двух пассажирских мест имели сугубо штатский вид, мало того, "штафирки" олицетворяли явную принадлежность к прослойке так называемой "технической интеллигенции" и не обладали даже зачатками той дисциплины, свойственной их молчаливым спутникам. Можно сказать, что эти двое выглядели даже донельзя комично. Грузный волоокий отечный брюнет лет пятидесяти, с неухоженной кучерявой шевелюрой и уверенно наметившейся в передней части плешью, крупный    грушевидный нос, очки в дорогой позолоченной оправе, брезгливо оттопыренная нижняя губа. Дорогой светлый льняной костюм не совсем удачно гармонировал с цветным полосатым поло "Lacoste", светло-зеленый воротник которого, в районе мясистой холки выбился беспорядочными складками из под пиджака на манер огрызка капусты-брокколи. Гардероб этот в характерных местах, вследствие физиологических особенностей организма, страдающего от излишнего веса, и в результате продолжительного пребывания в закрытом и душном пространстве (не справлялся даже кондиционер), приобрел естественное украшение в виде четко различимых и обширных пятен пота. Правой руки не покидал темно-пурпурный платок, которым Игорь Моисеевич Лейман, когда-то старший научный сотрудник одного из секретных НИИ, почивших в бозе еще в начале 90-х,    и специализировавшихся на микробиологии, вирусологии и эпидемиологии, а ныне руководитель засекреченного проекта в той же самой области, но уже далеко не на уровне НИИ (спасибо дяде-академику), вытирал крупные капли пота, которые сами собой образовывались на высоком лбу.
Рацион его на протяжении всего пути составлял первоклассный коньяк из, по ощущению, бездонной фляжки, к которой наш ученый муж периодически прикладывался, несмотря на свою апоплексическую конституцию, минеральная вода "Перье" из большой буылки, давно уже утратившая первоначальную прохладу, а также полурастаявшая уполовиненная плитка шоколада, которую он определил в сетку на спинке переднего сидения.
Второй штатский компаньон, деливший с ним скромную трапезу и приходившийся ему зятем, одетый в скромный серый костюм и канареечную рубашку, занимал совсем немного места на просторном заднем диване потому как был неимоверно худ. На вид он был лет 38 с незапоминающимся лицом, белесыми бровями, пегой и жидкой шевелюрой, уложенной в прямой пробор, и обладал большим количеством, прямо таки россыпью, темных пигментных пятен на бледно-желтоватой коже. Звали его Петр Маркелович Афанасьев, как уже упоминалось выше, он был зятем Леймана и по "странному совпадению обстоятельств" его заместителем и правой рукой в загадочном секретном проекте. Несмотря на комичность, граничащую с оперетточностью, оба были действительно талантливыми учеными в своей области, за что им можно было простить огрехи их внешнего вида и манеру одеваться и вести себя.
Плод же их многолетней деятельности располагался в бронированной багажной части в теле увесистого алюминиевого кофра с двумя ручками. В недрах его были спрятаны два десятка герметически запаянных ампул, а в самих ампулах заключалось то, что разработчики проекта в своих неофициальных беседах фамильярно, но с какой-то нежностью называли "Наш Мясник"
Опять же, в отличие от общей молчаливой атмосферы, на заднем сидении кипели дискуссии и не умолкали громкие научные, и не только, споры, изредка с подачи ученых мужей прерываемые не предусмотренными инструкцией остановками с целью "подышать воздухом и отлить". Это безумно раздражало их аскетичных сопровождающих, но поневоле приходилось мириться, ибо изрядно подвыпившие "светила" микробной науки в случае отказа угрожали "напрудить" прямо в салоне.
Мы застали их как раз в момент, предшествовавший одной из таких остановок, и описание кавалькады и экипажей заняло временной интервал от того момента, как мы перенеслись в места, где суждено было произойти событиям, давшим начало сей леденящей душу повести.     Без обозначения сигналами своего поворота, машины свернули на узкую обочину, при этом занимая, однако, приблизительно четверть от проезжей дороги. Из передней машины тотчас же материализовались двое из тех, что были помоложе. Взяв наизготовку свои стволы, они продвинулись метров на тридцать вперед по обочине, так, чтобы держать в поле зрения тот участок дороги, что был впереди за ее легким изломом. Сидевший на пассажирском сидении броневика, вышел и сместился на такое же расстояние в    противоположном направлении. Остальные вышедшие охранники расположились в достаточно произвольном порядке по обе стороны от замерших на обочине, пышущих горячим воздухом машин, сохраняя при этом определенную структурность и полностью перекрыв невидимыми секторами все направления. Водители продолжали оставаться на своих местах, и лишь главный позволил себе приоткрыть переднюю пассажирскую    дверь «Каравеллы» и поставить правую ногу на, отделанный блестящей накладкой, порог.
Только после этого один из вышедших распахнул заднюю дверцу «Шевроле» и оттуда, пыхтя и отдуваясь, десантировался Лейман. Следом выскользнул в и его спутник. Оказавшись на воздухе и видимо понимая, что доставляют своим сопровождающим серьезные хлопоты, или желая просто разрядить обстановку, подвыпивший Игорь Моисеевич набрал побольше воздуха в легкие и выдал нараспев неожиданно мощным и глубоким оперным басом что-то вроде    «Молю тебя-я-я-я-я-а прости мой грозный стра-а-а-а-аж!».     После этого, спустившись в неглубокий кювет, он принялся неторопливо оправляться. Петр Маркелович остался наверху и, вынув длинную тонкую сигарету из немного помятой пачки, закурил, прищурясь и поглядывая на верхушки деревьев где-то впереди. В воздухе отчетливо пахло скорой грозой. Где то рядом уже ощутимо погромыхивало. Было очень душно. Даже на улице, на самой кромке леса в длинной предзакатной тени воздух казалось, как будто сжижен и практически осязаем. Настоящий воздух субтропиков теплый и влажный, отчего у всех присутствующих можно было наблюдать крупные капли испарины, выступившие на лбу.
Эта остановка по сравнению с предыдущими обещала стать более продолжительной. Лейман, выполнив оправку и в шутливом тоне, имитируя армейский доклад, доведя сие событие до сведения всего личного состава, также закурил. Затем, ернически взяв под локоток своего младшего товарища, не спеша, желая немного размять затекшие в пути суставы,    направился с ним по обочине вперед. "Дорогой мой Петр Маркелович, в продолжение моего повествования хотелось бы добавить...». Старший группы еле заметно кивнул своим. Двое из стоявших между машинами спокойно, не торопясь, последовали в ту же сторону; держась позади, так что до них долетали лишь отдельные фразы. Вся процессия опять пришла в движение, машины тронулись и    "конные" и пешие тоже двинулись вслед за решившими совершить легкий променад, светилами науки, в точности сохраняя их черепаший темп. Микроавтобус так и следовал с открытой передней дверью.
Иваныч, неожиданно, тоже позволил себе немного расслабиться, достал пачку "Русского стиля" и, щелкнув зажигалкой, закурил. Подопечные ему в этот раз хоть и попались шебутные и недисциплинированные, но особой тревоги в ходе этой своей миссии он не ощущал. Маршрут был пробит грамотно, пройден практически без происшествий и находились они уже в его завершающей фазе. Через какие-то шестьдесят километров, то есть максимум через час, кавалькада вкатит на территорию одного из исследовательских центров на северо-западе ближнего Подмосковья, ученых мужей с их чемоданчиком передадут в ведение местного "гарнизона", возглавляемого, кстати, его старинным армейским товарищем, полковником Мазуром, ребята передохнут, командиры скоротают вечерок за нехитрым, но душевным    ужином под традиционные фронтовые….э-э-э…500 грамм на брата, а потом можно будет, вернувшись и написав рапорт, отправиться недельки на две в родной поселок Заозерье Ярославской губернии, побродить по лесу, поправить кое-что в старом деревенском доме у матери,    половить с Андреичем рыбы на реке Нерль.......
Тут внезапно громыхнуло где-то совсем рядом. Да и не громыхнуло, а прям-таки бабахнуло. От неожиданности вздрогнули даже спецы, которым, порой в ходе боевых действий, приходилось оказываться и прямо в секторе артиллерийских обстрелов. Все обернулись на грохот и увидели, как из-за леса вываливается огромная туча, авангард мощного грозового фронта, штормовое предупреждение о котором было передано по всем радиостанциям часом ранее. Честно говоря, тогда никто на это обстоятельство и внимания не обратил, так как штормовое - отнюдь не глобальный мировой катаклизм и угроза на маршруте от такого явления природы невелика. Но все-же неожиданно представившееся зрелище было величественным, завораживало своей масштабностью. Основная чернильно-синяя масса снизу была оторочена седыми подпалинами, вниз тянулись серые упругие космы дождя, Секунду спустя ветвистый электрический разряд прорисовался прямо из ее клубившегося чрева цапнув кривыми отростками землю всего в каких-то нескольких сотнях метров от группы путешественников. Еще один громовой удар через доли секунды врезал с размаху по барабанным перепонкам. Как будто движимый охотничьим инстинктом гигантский организм подкрался к узкой лесной дороге на самое короткое расстояние, не выдавая себя раньше времени, скрытый до последнего момента плотными кронами высоких деревьев, и распластался в последнем решающем прыжке, не давая добыче ни малейшего шанса ускользнуть.
Наэлектризованный воздух стал стремительно наполняться приятно щекочущим ноздри ароматом атмосферной влаги. Нехотя все потянулись обратно в сторону автомобилей. Когда же отгремели еще несколько раскатов где-то поодаль и громовержец взял десятисекундный тайм-аут, послышался характерный шипящий звук быстро приближающейся стены ливня. Прыжок стихии действительно был красив и стремителен.
«Ну что же, по матрешкам?» - полувопросом, полуутвердительно продекламировал Лейман. Все еще не желая разрывать визуальный контакт с такой превосходной картинкой и, помедлив оттого еще с минуту, наконец, он с кряхтением полез в нутро «Шевроле». За ним в салон проскользнул и Афанасьев. Когда остальной экипаж обоих машин уже заканчивал рассаживаться по местам, на землю упали первые крупные увесистые капли. В рациях потрескивали помехи от близких грозовых разрядов. Машины тронулись и, не спеша вырулив с обочины,    покатили медленно и плавно набирая скорость. В отблесках следовавших уже почти непрерывно молний, они скрылись за поворотом. Спустя уже каких-нибудь десять секунд после этого отдельные капли дождя превратились в сплошной водяной поток, низвергавшийся с неба.
Через несколько километров дорога сделала еще один плавный изгиб вправо, лес справа уступил место череде полей. И вот тут грозовой колосс, преследовавший едущих по дороге людей, предстал во всей своей красе и силе. Теперь после поворота он двигался им наперерез. Ветер, налетевший неожиданно резко набирал силу. Бросалась в глаза одна деталь: где то впереди, еще слабо различимое, угадывалось движение грозовой массы, которое несколько противоречило общему направлению движения уже накрывшей дорогу грозовой тучи. Как будто сгусток, выделявшийся еще более темным, двигался вдоль передней кромки свинцовых и фиолетовых облаков, подобно древнему полководцу, гарцующему на коне вдоль строя медленно наступающей бесчисленной и не знающей поражения и пощады мистической небесной армии. Ехавший с немного приоткрытым, защищенным пластиковыми «отбойниками» окном,    Иваныч, вдруг различил среди шума дождя, отголосков громовых раскатов и шипящих порывов ветра, какой-то еще низкий звук. Звук был более всего похож на гул взлетающего самолета и инстинктивно рождал в сознании чувство серьезной опасности. Совсем короткое время спустя стало ясно, что загадочный сгусток приближается с большой скоростью и по мере приближения тревожный гул нарастал.
Незначительный разрыв в толще облаков дал передышку ливню, надвинувшаяся стена дождя на несколько мгновений, прореженная засчет этого,    расступилась и все увидели, прямо на них слив воедино небо с землей, протянувшись на сотни метров вверх и имея не меньше двух сотен метров в диаметре, надвигается,    черная монолитная колонна гигантского смерча. Подсвечивающие ее всполохи молний, вспышки электрических разрядов от рвущихся как нитки, десятикиловольтных кабелей, когда вращающаяся с огромной скоростью воздушная воронка,    накрыла собою линию ЛЭП, которая тянулась в поле и пересекала их путь где-то впереди по ходу следования,    играли роль дьявольской цветомузыки для развернувшейся панорамы, природной стихии, контражуром подсвеченной, клонившимся к закату солнцем.
Иваныч нутром почувствовал опасность, как чувствовал ее незадолго до приближения во время своих многочисленных командировок. Случалось всякое, но такую картину он видел впервые. Она завораживала, захватывала сознание, заставляя любоваться собой, и параллельно наполняла животным страхом, тем самым страхом первобытного человека , который изжить из себя сложнее всего, поскольку коренится он где-то очень глубоко, в тех глубинах, откуда выковырнуть его чрезвычайно сложно.
Сделав усилие воли, командир стряхнул с себя оцепенение. Схватив рацию, он поспешил дать команду к остановке. Колонна стала плавно оттормаживаться и встала прямо на дороге. Стихия приближалась стремительно. Можно было сравнить это с охотой исполинской рептилии за ничтожными металлическими мышками-игрушками наподобие тех, что покупают домашним котам. Рев издаваемый ей возрастал ежесекундно. При том расположении относительно друг друга, что сложилось, было сложно угадать и направление и скорость движения смерча. Жуткий хоровод захватывал, пожирал все, что попадалось на его пути. Летели во все стороны, вырванные из его круга центробежной силой, целые деревья, какие-то ошметки строений. Столбом стояла пыль и мелкий сор в его кильватере, тут же рваные плети дождя скрещивались с этим мусором во встречном направлении, образуя медленно оседающий бурый грязный компот. Гигантский вихрь уже вышел на дорогу впереди от конвоя. Взмыли в воздух две несчастные легковушки, чьи водители меньше минуты назад дали по газам в надежде проскочить, умчаться подальше от этого, жадного до всего и вся    хобота невидимого глазу, скрытого там, за нагромождением грозовых туч, взбесившегося слона. Одна, встав на дыбы и как будто вальсируя, отлетела метров на 15 от дороги и замерла в поле правее. Другую Иваныч не мог разглядеть, сколько ни силился.
[изображение]
Человек неоднократно ручковавшийся со смертью, он, тем не менее не был безрассудно-бесстрашным. Все бесстрашные и безрассудные остались там, откуда ему посчастливилось выйти живым, благодаря своей осторожности, благодаря почти что животной интуиции, Смерч перевалил дорогу, снес несколько столбов электропередач, опять заиграли, теперь уже слабее, голубые огоньки вырвавшегося на волю электричества.
Иваныч вдруг, повинуясь импульсу, внезапно возникшему в его сознании, тому импульсу, который, словно ангел-хранитель не раз выручал его, взревел вдруг в рацию:
- Погнали, мужики! Газу! Га-а-азу-у-у!!!".
Колонна сорвалась с места и, потеряв вдруг разом свою солидность и неспешность, с визгом покрышек по сырому асфальту рванула в оседавшую впереди муть, Смерч ушел левее, в поле, и, слегка изменив направление, двинулся вдоль дороги, совсем близко. Вот он остался уже почти сбоку, но близко, настолько близко, что казалось - высуни сейчас руку в боковое окно - и он вырвет ее, а то и хуже, утащит через это маленькое окошко целиком.
Конвой на полной скорости, врубив фары дальнего света, как будто их лучи могли помочь увидеть что то в поднятой стихией взвеси, а на самом деле практически вслепую, стрелой вонзился в нее, машины окутал сырой полумрак, видимость упала до нуля, лихорадочно, рвано, судорожно работали щетки стеклоочистстелей, сметая с лобовых стекол потоки воды, грязи, мелкий мусор, клочья земли, пучки травы, щепки,. Иваныч уже видел, как развиднелось впереди, уже набрал в грудь воздуха, чтобы выдохнуть с облегчением, уже поползло, стекая с окаменевших мышц дикое, до хруста, напряжение.
В этот момент, шедшую впереди "Каравеллу", словно ударил гигантский кулак. Небольшой, не более трех метров в длину, но достаточно толстый, обломок ствола, перемолотого смерчем дерева, очутился под правым колесом микроавтобуса, проведя убийственный апперкот. Вырвав вместе с мясом стоек и рычагов подвески правое колесо, он заставил машину, клюнуть в сторону удара, сила инерции занесла ее левым боком, разворачивая поперек дороги, одновременно, словно борцовским приемом заваливая, опрокидывая через невидимое бедро, потащила    с визгом и скрежетом, заглушившим даже вой близкой стихии, крышей вперед по направлению движения. Не успела покалеченная, сбитая с колес "Каравелла" остановиться, как в нее на полном ходу врезался бронированным тараном    Шевроле-Тахо, заставив еще раз энергично втряхнуться ее живые внутренности. Его пассажиры, замершие в ожидании развязки этой драматической сцены, только успели поразиться, внезапно возникшей из дождя стене, которая была днищем микроавтобуса.
После такой встряски в салоне из еще недавно, собранных и подтянутых охранников на минуту образовалось месиво из людей, оружия, рычания, кряхтения и ругательств. Натренированные тела, однако, не пострадали сколько-нибудь сильно, если не считать мелких повреждений, незначительных ранений и пары сломнных пальцев.
Водитель и Иваныч, хотя и оглушенные ударами, все же сравнительно быстро пришли в себя. Освободившись от белых плотных мембран безукоризненно сработавших подушек безопасности, они, помогая друг другу, легко выбрались из лежащего автомобиля через пассажирскую дверь.
Торнадо неистовствовал уже миновав их в паре сотен метров позади медленно уходя куда то на восток. По дороге, по полю, по замершим    автомобилям,    хлестал ливень, громыхали раскаты грома. Но после увиденного только что, это казалось каким-то безобидным добрым мультфильмом.
"Поддубный" помотав головой забрался на крутой бок "Каравеллы" и повозившись немного с подклинившей ручкой, сдвинул в сторону тяжелую откатную дверцу. Иваныч, еще завороженно глядя вслед удалявшемуся природному явлению, подошел к пассажирской дверце броневика. Из под капота валил пар, - видимо при сильном ударе был все таки поврежден радиатор.    Помедлив, потянул на себя ручку. На переднем сидении приходил в себя охранник, рукавом он утирал кровь, сочившуюся из рассеченного лба. Он что-то говорил Иванычу, но слов еще было не разобрать в шуме дождя и свисте ветра. Подушек в "Тахо" не было, точнее, были, но скорее всего машина уже побывала в переделках, и предыдущие владельцы сэкономили на установке новых, удар о бронированное стекло был приличным. "Сотряс гарантирован" - автоматически отметил про себя командир.
Водитель уже открывал заднюю дверь, где находились притихшие незадолго перед происшествием, повелители микробов и вирусов. Для их организмов, не привыкших к физическим нагрузкам,    последствия столкновения явились несколько более ощутимыми, чем для их тренированного эскорта. Афанасьев, ударившийся головой о подголовник водительского сидения, получил, видимо, тоже сильное сотрясение мозга, несмотря на мягкость препятствия, попавшегося на пути его ученой головы. К тому же у него был серьезно поломан нос, смотревший слегка в сторону, имевший на себе значительное рассечение и исторгавший обильные потоки крови. Вправлять этот несчастный нос он пытался явно вывихнутым запястьем, недоумевая, - как это ему с ходу не дается столь простая операция. Вследствие шока боль он еще не ощущал.
Но вот у его старшего спутника дела обстояли более трагично. Открыв противоположную дверь, Иваныч поразился - как это такое объемистое тело сумело утрамбоваться в узкое пространство между передним сидением и задним диваном, съехав с него вниз. Лейман согнулся в позе эмбриона головой к выходу и видимо находился без сознания. На командира смотрела его мясистая холка. Сделав знак уже выбравшимся из микроавтобуса помятым бойцам, он отступил на несколько шагов назад. Двое стараясь причинить минимальное количество повреждений, попытались высвободить бесчувственного Игоря Моисеевича из его плена. Сделать это удалось только после того, как вышедший из правой двери боец, дернул рычаг фиксации и сдвинул переднее сидение вперед до упора. Ученого бережно отнесли на обочину и положили на спину. Ливень смывал с лица обильно заливавшую его кровь из множества маленьких порезов. Из некоторых торчали осколки тонкого стекла.
Наклонившийся было над лежащим, Иваныч вдруг резко выпрямился и в два шага оказался у броневика. То, что он обнаружил на коврике заднего сидения, заставило его издать звук, то ли стон, то ли болезненный страдальческий выдох. Там невинно поблескивали осколки небольшой стеклянной ампулы, которую (этого командир конечно не мог знать) уже изрядно подвыпивший ученый, победно продемонстрировал спутникам, вынув ее из ряда мягких отделений того самого алюминиевого кейса за сохранность которого здесь отвечали головой. Да, все видели, что заветный кейс, со всеми предосторожностями, был водворен на место, но никто тогда не обратил внимание, на то, что Игорь Моисеевич, будучи сильно пьян, не вернул ампулу в ее уютное гнездышко, а после победной реляции о торжестве науки и перспективах ее плодотворного сотрудничества с военно-промышленным комплексом, по рассеянности просто опустил тонкий сосуд, в котором был заключен один из самых страшных джиннов современности, в нагрудный карман своего льняного пиджака.
Даже в самых гиблых командировках, окруженный врагами, раненый, с боеприпасами на исходе, тертый спец не испытывал такого чувства безысходности. В голове почему-то бился настырно, вынутый из загашников памяти детский стишок...

"Не было гвоздя -
Подкова пропала.
Не было подковы -
Лошадь захромала.

Лошадь захромала -
Командир убит.
Конница разбита
Армия бежит.

Враг вступает в город,
Пленных не щадя,
Оттого, что в кузнице
Не было гвоздя."

Если бы только он сел в броневик на место своего подчиненного. Неужели бы он позволил притрагиваться к злополучному кейсу. Он, единственный из сопровождавших, знал, что находится внутри. Теперь не имело смысла орать дурниной на допустившего оплошность бойца. Не изменилось бы ничего, даже пристрели он его за нарушение инструкций. Ничего больше не имело смысла.
Командир с тоской посмотрел вслед удалявшемуся смерчу. Больше всего на свете ему хотелось сейчас, чтобы тот вернулся. Все же он, укрывшись от шума дождя на переднем сидении злосчастного "Шевроле", достал трубку мобильного телефона, набрал номер, который был забит в его записную книжку при получении задания. Взяв себя в руки, коротко и бесстрастно доложил ситуацию, выслушал указания. Вышел. Сильный дождь прекратился, грозовой фронт смещался в сторону столицы, за ним шлейфом тянулись более высокие тучи из которых сыпалась мелкая теплая летняя морось. Впереди, сквозь разрывы облаков    виднелся все яснее разгоревшийся долгий июньский закат.
Иваныч вдруг почувствовал, как онемела на несколько секунд левая рука…- «Нет, только не сейчас»…По левой стороне груди начало вдруг разливаться какое-то нехорошее тепло. Отвернувшись, так, чтобы не бросилось в глаза остальным, сделал несколько глубоких вдохов….
На другом конце, прервавшегося невидимого тонкого эфирного канала давешнего телефонного звонка, одного из сотен тысяч в этот миг, побледневший человек в форме высшего военного руководства, нажал кнопку селекторной связи и бесцветным голосом произнес: -У нас чрезвычайное происшествие. Приготовьте в институте карантинную палату, костюмы, препараты. Через сорок минут они будут здесь".
Потом, сняв трубку одного из телефонных аппаратов теснившихся на столе, он о чем-то взволнованно спорил с каким-то невидимым и, судя по всему, еще более высокопоставленным собеседником. Вернувшись к селектору, он, помедлив, выдохнул в микрофон: - "Перекрывайте северо-запад по координатам -    далее последовал ряд цифр.
Отдав указания, он сел и перевел дух с таким видом, как будто только что закончил тяжелую изнурительную физическую работу, разом отнявшую у него все силы. Потянулся к верхнему ящику стола. Вынул (а вот и не угадали, не пистолет!) плоский блестящий прямоугольник смартфона. Нажал несколько раз. И только тут его бесцветный голос обрел некую по-настоящему человеческую отчаянную окраску. -Лизонька, ....Милая...., не спрашивай меня, почему, но немедленно собирай детей и улетайте отсюда...Нет не из Москвы.. Вобще отсюда....Сними с карточки все что есть, езжай в Домодедово, возьми билеты...с пересадками, хоть через Бразилию, неважно,...Да-да....там хватит...Позвони отцу в Казань....Забирай своих...У нас там в доме в сейфе информация по всем счетам, коды и прочее...Забери их.... Не спрашивай ни о чем, у вас от силы пять часов... Возьмите только самое необходимое, карточки...да-да все....деньги, документы, все...Целую тебя, Милая....Я прилечу к вам через пару дней, не волнуйся..
Потом он встал, выпрямился, повел шеей так, будто воротник форменной рубашки стал затягиваться на его шее, словно жесткая удавка. Подошел к стеклянному шкафу, достал из него початую бутылку, налил коричневатой жидкости до половины в большой хрустальный бокал, выпил залпом. Вышел из комнаты, пригнувшись и напружинившись, как боксер на ринг. Хлопнула тяжелая дверь.

А на злополучной дороге «Поддубный» уже размахивая своими ручищами, чертыхаясь, пытался остановить случайную попутку…

(лирическое отступление)

Эпиграф;.
Здесь автор разражается околомедицинским бредом, вероятнее всего не имеющим отношения к реальной микробиологии и вирусологии. Для сведения любителей смаковать чужие ошибки довожу следующее; мне, как автору данного произведения необходимы некие неуправляемые злобные существа. Иначе моим героям не в кого будет стрелять, не от кого будет спасать этот обреченный мир. На месте описания рождения страшного вируса, таким образом, могло бы быть, повествование о вторжении инопланетян, всемирном сионистском заговоре, проигрыше нашей сборной по футболу, всесоюзном гей-параде, или, например, ваша реклама... )))

Лейман с командой , стоит отметить, изрядно потрудился над созданием этого микробиологического памятника. Еще учась в «Первом Меде», Игорь Моисеевич был буквально одержим идеей создания суперсолдата будущего, этакого берсерка, не знающего боли и идущего к цели через любые препятствия. Будущий ученый еще тогда в советские времена, принялся за изучение всех известных науке заболеваний и уже на руинах Союза в начале девяностых годов, полностью сформировал теоретическую базу для последующего экспериментального воплощения.
Потом, к сожалению, идею эту пришлось отправить в долгий ящик аж на целых пятнадцать лет. Чтобы прокормить семью, будущий великий ученый вынужден был, как и остальная.армия высококвалифицированных специалистов в то время, заниматься делами весьма далекими от науки. Он не без успеха принялся за отлов бродячих животных. Об этом мало кто догадывался, но на столичных рынках большим успехом пользовались симпатичные полушубки, по официальной версии, импортируемые из неких азиатских стран, которые реализовывал Лейман. Они, как и вся продукция того времени, не отличались качественным исполнением. Нет-нет, да из под нанесенного красителя, недорогой песцовой шубки предательски пер собачий мех. Но бизнес, тем не менее, приносил неплохой доход..Игорь Моисеевич, обладая стандартным джентельменским набором качеств, присущих его народу, с успехом использовал это время, обзавелся достаточным количеством неплохих связей в самых разных кругах. С улыбкой вспоминалась даже, данная ему бандосами одной из ОПГ, которыми в изобилии кишела столица, кличка “Скорняк”.
Прелесть ситуации заключалась в том обстоятельстве, что за эти годы проведенные в вивисекторских трудах, он приобрел в дополнение к своей теоретической концепции неплохой практический опыт. На небольшой даче в Подмосковье за высоким забором, в крепких вольерах коротали свой недолгий век собаки и кошки, имевшие несчастье намотать на себя неизлечимое заболевание под названием “бешенство”. Лейман то немногое свободное время, что оставалось от ведения мехового бизнеса, не тратил на шумные пъянки в кабаках и поездки на зарубежные курорты, хотя вполне уже мог себе такое позволить. Вместо этого он приезжал к своим несчастным подопечным, и часами просиживал в лаборатории, на скорую руку организованной в цокольном этаже своего дачного домика. Разочарую тех, кто ждет рассказа о жестоких и бесчеловечных опытах над несчастными зверями. Все ограничивалось забором зараженной крови и других технологических жидкостей организма, после чего животное гуманно умерщвлялось и утилизировалось. Именно вирус бешенства стал фундаментом для строительства вируса нового поколения, получившего ласковое имя “Мясник”
В новом веке, наконец, появилась возможность вплотную заняться любимым.делом. Хорошие связи в армейских кругах, налаженные еще в девяностых, дали зеленый свет секретному проекту. Лейман возглавил лабораторию и, в окружении коллектива единомышленников, принялся творить. Сам по себе вирус бешенства, попав в организм человека, приводит к летальному исходу в течение нескольких дней. Поражает он, как известно, нервную систему. Зацепившись где то в любом месте за, одно из миллионов нервных окончаний, вирус движется в направлении основных узлов центральной нервной системы и, достигая цели, блокирует их работу. Может остановиться сердце, отказать печень. Вообще-то летальный исход гарантирован.
Модифицированный вирус Леймана, по его собственным расчетам должен был действовать немного по-другому... надо было только    чуть перепрограммировать его. Ведь вследствие его воздействия проявлялись такие свойства, как нечувствительность к боли и многократное повышение физических возможностей организма. Купировать фатальные последствия пока не удавалось, но определенные успехи все же были. Ученые пытались направить разрушительную силу вируса на заготовку организмом энергетических запасов, и одним из промежуточных достижений стало то, что беспорядочную деятельность по разрушению центральной нервной системы, частично подменили на генерирование дикого чувство голода. Подопытные животные, инфицированные данным видом вируса, принимались с энтузиазмом жрать друг друга и уже не дохли, спустя неделю после заражения. Единственным условием было постоянное пополнение запасов белка, которое странным образом поддерживало жизнь в обреченном, казалось бы организме. К сожалению, при этом полностью угнетались мыслительные способности любого уровня, работали лишь инстинкты и мышечная память.
(конец лирического отступления)
Обо всем этом и еще о многом другом думал великий ученый, Игорь Моисеевич Лейман, лежа на заднем сидении автомобиля, чувствуя, как саднят изрезанные лицо и руки, как к конечностям подступает предательский холод, как, подобно далеким раскатам грома отдается в голове, все более усиливаясь, набирая частоту, похожая на произведение раннего Шнитке, какофония    звуков... или мыслей. Как путается сознание и как откуда то из глубин естества поднимается, пухнет в нем яростное все набирающее силу чувство голода..
Иваныч, сидевший рядом с раненым, опять почувствовал резкое жжение в левой стороне груди, Протянул руку вперед, чтоб позвать бойца. Рука вначале начавшая совершать движение, вдруг бессильно повисла и упала, шлепнув по спинке переднего сидения. Проваливаясь куда-то глубоко в пропасть, Иваныч еще успел увидеть, как выступила из сумерек блестящая, белым до ломоты в глазах, надпись «Зеленоград» и стрелка на искристом синем фоне дорожного указателя.
Размещено: 18.09.2012, 00:01
  
Всего страниц: 19