| Всего страниц: 2 |
| Йоханнес Луми: Бусо | ||
|
||
| *** Глава 12. Госпожа Мияко, жена господина Симоды, услышав, что ей с дочерью надлежит собираться для путешествия в Фукуоку, тут же поняла, что над семьёй сгустились тучи. Господин Симода был чиновником слишком долго, и его супруга научилась прекрасно разбираться в его настроении в зависимости от текущей ситуации. Тот факт, что он отправляет семью в столицу княжества без достаточной необходимости, говорил о том, что грядут неприятные события. К тому же весь город уже гудел о загадочном корабле намбандзинов, вновь поднявших голову вако, и восстании в Симабаре, на подавление которого отправился, наконец, даймё с войском самураев. Жене самурая не пристало причитать, госпожа Мияко отдала слугам чёткие приказы и велела позвать Кендзи, своего второго сына, который оставался в городе с отцом. Их старший сын, Катсуо, сопровождал самого князя Куроду на войну. Окада, польщённый, поначалу, оказанным ему высоким доверием со стороны господина Симоды, вежливо поинтересовался: - Сколько самураев мне разрешено взять с собой, господин? - Нисколько, Окада, - шокировал его Симода. - Но..., но как, господин? - опешил Окада. - Ведь я буду вашим официальным посланником в замке даймё! Мне положена охрана по статусу! - Это МНЕ положена охрана по статусу, - напомнил ему наместник. - Тебе же нужно будет отвезти моё официальное письмо, дождаться ответа и, заодно, сопроводить в Фукуоку мою жену и дочь. - Но, господин! - завопил Окада. - Дороги сейчас небезопасны! Разбойники! Позвольте взять хотя бы одного самурая и двадцать асигару с тэппо. - Единственных разбойников давеча перебил твой друг Като, - усмехнулся господин Симода. - А если кому и придёт в голову напасть на вас средь бела дня, то у тебя же тоже есть меч. С вами будут слуги, так что я не вижу особых сложностей. Услышав имя ненавистного самурая, помощник чиновника аж позеленел. - Хотя бы десяток асигару, господин! - взмолился он. - Нет! И если ты попросишь ещё раз, я заподозрю тебя в трусости. - Что вы, господин! - попытался реабилитироваться Окада. - Я забочусь исключительно о безопасности вашей семьи! - Я и не сомневался. Кстати, госпожа Мияко и моя дочь Хитоми весьма неплохо владеют нагинатой* [*Нагината, яп. - так называемая "японская алебарда". В отличие от классической, европейской, нагината не сочетает в себе копьё и топор, а представляет собой, фактически, изогнутый клинок, насаженный на древко. Изначально оружие монахов и пехотинцев, оно пришлось по душе самураям, а, потом, и их жёнам. Классическая нагината эпохи Эдо - это клинок примерно 0,6 метра, насаженный на древко длиной 1,8 м], так что у тебя, если что, будут дополнительные бойцы. Вот тебе деньги на проживание, - господин Симода подвинул к растерянному чиновнику кошель. По весу тот определил, что роскошная жизнь в Фукуоке ему не грозит. Первым делом Като отправился в тюрьму, выручать своих подчинённых, а так же купца Рокуро, с котором всё больше и больше переплетались их жизненные дорожки. - Надеюсь, это небольшое приключение не очень скажется на ваших делах, Рокуро-сан? - спросил самурай, лично встречая узника. - Нет, господин, - ответил купец, улыбаясь, словно и не провёл полсуток в узилище. - Всё равно, оружейник, господин Кимура, не успел выполнить мой заказ из-за внезапной мобилизации войска в связи с этим восстанием. Так что я задержусь тут ещё на пару дней. - А, тогда хорошо. Вижу, с вами тут хорошо обращались? - отметил самурай, наблюдая отнюдь не удручённый вид торговца. - О, тюремщики одни из самых милых и приветливых людей на свете. Нам с вашим приятелем Гэнро выделили отдельную чистую камеру со свежей соломой, и даже принесли еду из ближайшей харчевни. - Вот как? Чем же вы их так к себе расположили? - изумился Като. - Ничем господин. Совсем ничем. Я же говорю, просто это добрые и милосердные люди. И я не перестаю удивляться, какие чистые уголки обнаруживаются, порой, в людских сердцах. Если в руку человеку попадает несколько лишних мон. Като расхохотался. Старая добрая коррупция, но он даже не подумал поднимать бучу по этому поводу, а, напротив, был очень доволен, что его знакомый так легко отделался. И, с удивлением, понял, что рад известию о добром здравии христианина. - Вот что, господин тонья* [*Тонья, яп. - оптовый перекупщик, представитель тоимару - предпринимателей, занимавшихся оптовой торговлей, хранением и перевозкой товаров], я дам вам бесплатный совет, - Като вновь стал серьёзен. - Плюньте на торговлю и убирайтесь из города. Лучше куда-нибудь подальше. - О! - нахмурился торговец. - Что-то подсказывает мне, что к вашим словам следует прислушаться, господин Като. Однако в этом случае я окажусь в страшных убытках, вот в чём дело. Конечно, товар, привезённый сюда я продал, но без изделий господина Кимура мне бессмысленно возвращаться. - Погодите-ка, господин Кимура делает тэппо! - вспомнил Като. - Да, господин, и отличные тэппо, должен вам сказать! Я имею разрешение на торговлю оружием, и кое-что в этом понимаю. Тэппо оружейника Кимуры выполнены в классическом стиле Танегасима* [*Поскольку первые европейские аркебузы, с которых японцы скопировали свои ружья, появились на острове Танегасима, это имя стало нарицательным, а так же неким эталоном качества. Классическое тэппо танэгасима - восьмигранный ствол, простая, черненая ложа, как правило, без украшений. Ружья танэгасима отличала, прежде всего, надёжность] и пользуются популярностью по всей стране. - Да, это так, - согласился Като, у которого тоже было ружьё с клеймом этого мастера, - однако может случиться так, что вам придётся выбирать - жизнь или тэппо Кимура. - Вот даже как? - купец интенсивно потёр затылок, словно это могло ускорить мыслительный процесс. - И всё же я рискну, - принял он решение. - Благодарю вас за совет, Като-сама. И как там на счёт обеда? - Дело ваше, господин Рокуро, - кивнул головой самурай. - Что до вашего приглашения - если ничего не произойдёт, то, возможно, завтра. Я постараюсь известить вас. - Отлично! - хлопнул себя по бёдрам Рокуро. Дел было много. Прежде всего - Като настоял, чтобы ему выделили больше людей, а так же Юки - в помощь. Тот за вчерашний день разослал приказы о мобилизации по всем деревням, и в замок уже потянулись рекруты, так что полусотня наберётся в ближайшие дни. Но сейчас время играло против них, поэтому Масасигэ забрал из гарнизона почти сотню солдат и, разделив своё войско на два отряда, прочесал всё побережье на пять ри в обе стороны от места крушения галеаса. Результатом было лишь шесть бусо, столь сильно изломанных волнами, что они не могли двигаться. За них уже принялись вездесущие крабы, пожирая тела заживо. Хотя, это слово не совсем корректно, применительно к зомби. К несчастью, весенняя погода переменилась, и пошёл сильный дождь, который смыл все следы монстра, названного в корабельном журнале "адской тварью". Мокрые, уставшие как собаки, люди спешили в тепло замка. - Гэнро, - окликнул Като иезуита, понуро сидевшего в седле. Хотя его голову и защищала широкополая шляпа, непривычные к такой тяжести мышцы шеи у него совершенно затекли. Плащи из соломы тоже были не ахти каким препятствием для воды, которая льётся на вас со всех сторон весь день. К тому же японцы, по какой-то причине, не считали нужным питаться в течение дня. В тюрьме их кормили ужасно, к тому же, даже эти помои у него постоянно отбирали другие заключённые, но их, хотя бы, выдавали дважды в день. За то недолгое время, что Гуштаву пробыл в Японии на свободе, он, в основном, скрывался в тайных общинах христиан, которых на Кюсю было довольно много. Решение посвятить себя столь опасной службе он принял несколько лет назад, когда у ордена ещё была надежда на восстановление былого влияния в этой варварской стране. Некоторые феодалы, даймё, были христианами, и не собирались отказываться от своей веры, не смотря на указ Токугавы. На них-то и опиралось Общество Иисуса в своих попытках удержаться в стране Восходящего солнца. Гуштаву учил язык, общался с теми братьями, кто побывал в Японии, и мог познакомить его с неведомыми обычаями этих странных людей. Действительность оказалась совершенно иной. За те годы, что его наставники отсутствовали в Японии, здесь многое изменилось. Сёгунат сдавливал горло последних остатков христиан железной рукой, ни одной католической миссии в стране не осталось, единственным открытым портом был Нагасаки, но ни испанцы, ни португальцы появиться там не могли под страхом смерти. И всё же искра божьей веры ещё теплилась в этой погрязшей в язычестве стране, и молодой иезуит рьяно принялся за выполнение своих обязанностей. Он крестил, исповедовал, венчал, и отпевал всех, кто приходил к нему. Символ веры, крест, делался из соломы, и его было легко выбросить, сжечь, или просто разорвать одним движением. Жил юноша в каких-то сараях, часто под землёй, и постоянно перемещался, сопровождаемый верными христианами из числа местных. Всё рухнуло, когда Жерониму из Симабары поднял восстание* [*Жерониму – португальское произношение имени Иероним, христианского имени Амакусы Сиро]. Кто-то, возможно из страха, а, может, привлечённый наградой, выдал Гуштаву, и того схватили люди Куроды. Хотя он и познал лишения, да и тело своё приучал к посту и аскезе, в период "подпольной" жизни он, хотя бы, ел вволю. Пища была простой, но несчастные крестьяне несли, что могли, и этой пищи было так много, что он щедро делился ей с паствой. В тюрьме, где иезуит пробыл десять дней, было настолько ужасно, что он едва не лишился чувств от запахов харчевни, куда его привёл этот суровый самурай. Правда, второе, непродолжительное пребывание в заточении, да ещё и в обществе весёлого торговца, было куда приятней. Но сегодня Като, видимо, забыл покормить своего подопечного, и желудок бедняги издавал громкие рулады. Кроме того, он совершенно стёр себе внутренние стороны бедра от постоянного сидения на лошади, а треклятая пелёнка, которую тут называют фундоши* [*Фундоси, яп. - набедренная повязка из хлопковой ткани, заменяющая японцам нижнее бельё], и которая заменяет варварам нижнее бельё, так натёрла в паху, что он мог ходить только в раскоряку. Кроме физических страданий, молодого человека мучило ожидание смерти - Като ясно дал понять, что как только Гуштаву им будет не нужен, его казнят. Вообще, японское правосудие очень странное - некоторых преступников казнят сразу, а в тюрьме, где чуть не половина заключённых были христиане, кое-кто сидел уже чуть ли не год. И все ждали смерти. Насколько он понял, система наказаний в Японии была столь же варварской, как и всё остальное. Хотя некоторые традиции его изумляли. Например, здесь практиковалось такое наказание, как выговор. Буквально - провинившегося стыдили при всём честном народе, после чего он писал покаянное письмо, и ходил, как оплёванный. Зато живой. Но, это было наказание за мелкие преступления, например за пьяную драку. За более серьёзные вещи могли побить палками, иногда довольно сильно. Всяких воров и мошенников ссылали на каторгу, а вот тюрьмы предназначались только для тех, кто был приговорён к смерти. Лишение свободы в Японии тоже практиковали, но с присущей азиатам изобретательностью и коварством. Человека могли приговорить к домашнему заточению, иногда на срок до ста дней. Помещение, где он сидел, должно быть изолировано от внешнего мира, иногда узнику оставляли лишь крошечное окошко для солнечного света. Но содержать такого заключённого должны были его домочадцы! Наверное, Господь, всё же, нашёл время для своего ревностного адепта, и не позволил язычникам казнить несчастного проповедника сразу. Но сейчас жизнь в непонятном статусе казалась Гуштаву ещё большей пыткой. Например, он совершенно не представлял, где проведёт эту ночь? В гостинице, в камере, или, может, у выгребной ямы, как советовал тот неприятный самурай, который чуть не зарубил его давеча. И ещё эта фраза - я сам отрублю тебе голову! Это что? Знак особой милости? Хотя, отец Фауштину Гонзалес, его наставник по истории и обычаям Японии, говорил, что у язычников существует совершенно варварский обычай разрезать себе живот кинжалом по любому поводу. Говорят, некоторые самураи лишают себя жизни, просто чтобы доказать, что они преданы своему господину. Хороша преданность! Выпустил себе кишки, и сюзерен лишился вассала! Так вот, во время этого ужасного ритуала обязательно присутствует ассистент, который наносит coup de grace* [*Coup de grace, фр. - удар милосердия], дабы прекратить его страдания. При этом разумеется, отрубает голову. Это имел в виду Като? Что он снесёт голову Гуштаву, когда того будут пытать перед казнью? Язычники, опять же со слов отца Фауштину, весьма поднаторели в искусстве лишения жизни ближнего своего, причём наиболее мучительным способом. Говорят, сам Иеяшу Токугава (иезуиту с трудом давалось японское произношение), первый из династии нынешних сёгунов, казнил одного из своих оппонентов бамбуковой пилой. Несчастного закопали в землю по шею и положили рядом расщепленную бамбуковую палку. И каждый желающий мог сделать несколько надрезов на шее бедолаги этим "инструментом". Говорят, страдания его закончились лишь на десятый день. Христиан же здесь или прибивали к крестам, явно издеваясь над страданиями самого Иисуса, или топили на этих крестах в море, или сжигали живьём. И когда Гуштаву думал об этом, то, к своему ужасу понимал, что "удар милосердия" от Като был бы предпочтительней. А ещё, он не понимал, чем может помочь этим язычникам. То, с чем они столкнулись, вряд ли имеет отношение к Христу, он даже не уверен, что это сатанинское отродье. Скорее, Като прав, и это какая-то болезнь, но вот ожившие трупы... Отец Дезидериу, один самых старых настоятелей, рассказывал, будто у некоторых чернокожих язычников есть колдуны, способные превратить человека в подобие мертвеца и подчинить своей воле. А вот эти существа, которых японцы зовут бусо, кто они? Ревенанты?* [*Ревенант, франц. – Revenant, "вернувшийся", "возвращенец", восставший из могилы мертвец]. Но те действуют в ночи, и даже бусо японцев, по их словам, должны появляться лишь по наступлению темноты. Только, похоже, этим порождениям Преисподней забыли рассказать о правилах. Вот от этих размышлений и отвлёк молодого человека голос самурая. - Гэнро, - произнёс он его новое имя, словно ругательство, - я, кажется, придумал, где ты будешь спать. "Сортир или свинарник? – попытался сам себя подбодрить шуткой Гуштаву. - Уж лучше свинарник, там, хотя бы, тепло". - В замке есть пустая комната, - неожиданно сообщил Като. - Будешь спать там. И не вздумай шастать ночью! - Хорошо, Като-сан, - пробормотал монах. Сил кивать головой уже не было. "Наверное, какая-нибудь сырая кладовка для садового инструмента", - решил он. Но, к его удивлению, это оказалась вполне приличное помещение, правда, абсолютно пустое. Като не стал его посвящать в детали, что именно здесь он провёл несколько часов в "заключении", пока Гуштаву наслаждался обществом торговца в тюрьме. Дальше было ещё интересней - ему предложили тёплую ванну, смену одежды, и даже ужин, состоявший из двух плошек рисово-пшеничной каши, и целого чайника чая. Отец Фауштину научил его, как пользоваться палочками для еды, поскольку эти заблудшие дикари, проживающие на самом краю мира, не знали, что такое ложки и вилки, и Гуштаву с жадностью проглотил всё, что ему принесли. А сам Като, тем временем, присутствовал на званом ужине, который давал господин Симода для своих приближённых. Младший сын, помощники, старшие писари, младшие писари, казначей, помощник казначея, управляющий, помощник управляющего, несколько слуг, четверо самураев из личной охраны, Като, и ещё трое буси из гарнизона замка, вот и все приглашённые. Видимо, желая преподать Като некий урок, господин Симода нарушил правила, и усадил его рядом с Окадой, совсем не по рангу. Но это, так же, был намёк для всех - сейчас Като был в одной ступени от Окады, а завтра, когда первый помощник уедет в Фукуоку, он, фактически, будет вторым человеком после Кобаяси. Потому что на рассвете господин Симода разрежет себе живот. Все собравшиеся знали, по какому поводу они собрались. По традиции, этот ужин не должен быть мрачным, о предстоящем завтра вообще нельзя было говорить. Но и веселья в зале не наблюдалось, ибо каждый переживал предстоящее событие по-своему. Кому-то, как Като, было искренне жаль господина Симоду, потому что он был хорошим правителем, и его вины в случившемся не было. Кто-то думал о переменчивости судьбы и сложности кармического механизма, в зубцы которого угодил их сюзерен. Большинство тревожились за свою судьбу и прикидывали, а не стоит ли перенести свои верноподданнические симпатии с Окады и этого тихони Кобаяси на Като? Ведь от удачного выполнения им своего задания зависит, согласится ли господин Курода назначить Катсуо, старшего сына наместника, на пост отца. Судя по тому, что Кендзи, его младший сын, сидит рядом с Масасигэ, господин Симода поручил ему заботу об отпрыске, значит, он полностью доверяет Като. Разумеется, никакого весёлого торжества не вышло, многие ели через силу, хотя повара расстарались. Те, кто был в курсе недуга господина Симоды, с удивлением наблюдали, как он вкушает рыбу в острой подливе из редьки, да и целая миска маринованных слив на его подносе вызывала не меньше вопросов. Но, такое ощущение, чиновнику было совершенно наплевать, как отреагирует его желудок. Като, нехотя подцепив палочками кусок творога-тофу, запечённого с мидиями, вдруг подумал, что наверняка доктор Фукуда уже приготовил для господина Симоды порошки слабительного - к утру его кишечник должен быть абсолютно пуст, чтобы даже после смерти выглядеть достойно. И всё же, из вежливости и уважения к своему господину, все гости доели содержимое тарелок до конца. Были произнесены тосты, за здравие императрицы Майсё, которая правила в этот момент, а так же, за здравие сёгуна, и даймё - господина Куроды. Спустя два часа все разошлись, и Като, убедившись, что христианин уже дрыхнет в своей келье, отправился спать - завтра будет тяжёлый день. Глава 13. В час кролика, когда солнце только-только должно было позолотить горизонт на востоке, в одном из помещений замка Фукума собралось несколько мужчин. Восхода светила, как такового, никто не увидел, потому что небо было затянуто низколетящими тучами, из которых, не переставая, сыпал дождь. Было холодно, словно на дворе зима, которая в этих краях не бывает морозной, но северный ветер и влажность всё равно пробирают до костей. Из-за дождя и сильного ветра было решено провести церемонию в замке, в малом зале для аудиенций. Свидетелями должны были стать далеко не все из приглашённых вчера, но сын, оба помощника, а так же все замковые самураи присутствовали. Ближе к восточной стене, на возвышении, застеленном грубой рогожей, на коленях сидел господин Симода, одетый в белое кимоно и белую накидку-хаори. На низком столике перед ним лежали лист бумаги, кисточка и небольшая чернильница. Он быстро начертал несколько иероглифов, положил кисть, прижав ею бумагу, и повернулся к сидевшим поодаль самураям, среди которых был и его сын. Сняв с плеч накидку и верх кимоно, он подвернул рукава под колени таким образом, чтобы тело наклонилось чуть вперёд, потом извлёк из ножен кусингобу* [*Кусингобу, яп. - танто, с помощью которого совершалось харакири]. В это время стоящий позади господина Симоды Като достал свой меч и аккуратно, держа клинок над низкой бадьёй, облил его водой из бамбукового ковшика, совершая ритуальное очищение. Господин Симода, обхватив рукоять танто обеими руками, приставил его к животу, а Като занял место слева и чуть позади своего сюзерена. Не меняя выражения лица, лишь сузив глаза и сжав челюсти, Симода вонзил кусингобу себе в живот и сделал сильное движение, разрезая его по направлению к печени. Его сын, Кендзи, попытался вскочить, но сидевший рядом с ним самурай положил руку ему на бедро, остудив пыл юноши - помочь отцу он всё равно ничем бы не смог. В этот момент, Като, заметив, что предплечья Симоды опускаются, молча нанёс сильный удар, отрубая голову теряющего сознание человека. Тело господина Симоды упало вперёд, его голова, держась на клочке кожи, так и осталась рядом с телом. Это и было его последней просьбой для своего кайсякунина, чтобы голова не укатилась куда-нибудь, а осталась рядом. Свидетели славной смерти господина Симоды торжественно поклонились, после чего юноша, не скрывая слёз, вскочил и подбежал к столику, чтобы прочитать последние слова отца. Содрогаясь от рыданий, он передал листок Като: "Чайка кричит над заливом Карацу, Жаль, не увижу я вишни весной. Что же, иду за нею". Като поднял танто Симоды, вложил его в ножны и обернул их листком с дзисэй - предсмертными стихами самурая. - Это была хорошая смерть, - сказал он, отдавая реликвии мальчику, - отнеси это и возвращался, ты мне понадобишься. - Должен заметить, Като-сан, что это был мастерский удар, - заметил Оониси Такехико, предводитель этой группы ронинов. - Я однажды видел такое, - подтвердил Тамура Сигеру, тот самый гигант-ронин, который молчал большую часть вечера. – Я присутствовал на казни христиан, и один человек, Сугияма Торио, поспорил на десять моммэ, что отрубит десять голов десятью ударами так, все они повиснут на полосках кожи. - И как? – полюбопытствовал Ягю. - Проиграл уже на третьем ударе, - хмыкнул Сигеру, и ронины заржали. - На самом деле, - продолжил рассказывать Тамура, - этот Сугияма был большой хвастун. И это завершилось закономерно. - И как же? – подыграл ему Като, уже догадываясь, что услышит в ответ. - Я зарубил его, - осклабился Сигеру. – Пусть и не так мастерски, но зарубил. - Ты сам хвастун, Сигеру! – заявил Ягю. - Да, хвастун?! – взревел огромный ронин и вскочил, едва не опрокинув столик. - Смотри! – задрал он левую штанину хакама до самого паха. – Смотри! Видишь? Это от его меча! На белом волосатом бедре красовался шрам длиной в полтора сун (4,5 см). - И что? – отмахнулся Рендзо. – Вот, гляди! Вот это шрам! Он тоже вскочил, и распахнул полы кимоно, демонстрируя весьма мускулистый торс. - Вот это я получил копьём от Матсусады Кидзиро, - он показал на багровый рубец на правом боку. – Мы бились с ним, наверное, целый час. Я в жизни не видел такого фехтовальщика! Хоть он и был христианином. И всё же, именно я отрезал ему голову. Многие клиенты рёдзана в тревоге оторвались от своих дел – нередко попойки самураев оканчивались пьяными драками, и упаси боги попасть в этот момент под случайный удар меча. Но опытный хозяин гостиницы тут же успокоил людей жестами – ронины ещё не дошли до нужной кондиции, к тому же, он всерьёз рассчитывал на благоразумие Като. Слухи об одноруком самурае ходили самые разные, но все без исключения сходились в одном – это был настоящий буси, благородный, бесстрашный, а так же защитник угнетённых, и поборник справедливости. Взять хотя бы его дружбу с купцами – кто ещё двумя фразами не только спасёт жизнь торговца, но ещё и усадит за один стол представителей диаметрально противоположных сословий. Пожалуй, он даже не будет поднимать вопрос долга, если, конечно, друзья не ссудят его деньгами. Но, в этом случае, господин Като, как благородный человек, сам выплатит полагающееся. Между тем ронины продолжали веселиться. - А что же не отрубил? – ехидно спросил Сигеру у Ягю - Ты сам знаешь, что в бою главное – это не показать себя трусом, - чуть тише ответил его приятель. - А благородные штучки оставьте для всяких модных романтических историй, которые так любят дамочки. Поэтому, не стесняясь, говорю - я убил его, притворившись, что ослаб, и когда он утратил бдительность, разрубил ему броню на руке, где она была тоньше. Ну, а потом уже заколол, удачно попав между пластинами доспеха. - Тебе есть чему поучиться у своих товарищей, - улыбнулся Като, глядя на молодого Мотидзуки. – Я так понимаю, твой клинок ещё не обагрился кровью? - Вот! – взревел громогласный Ягю, указывая на Масасигэ. – Вот что значит МАСТЕР! Непонятно, правда, почему он обращался к Сигеру, ведь тот как бы и не оспаривал квалификацию Като. И сам был несколько обескуражен, что тот сразу распознал в их юном спутнике новичка, не участвовавшего ни в одном настоящем поединке. - А вы, Като-сан? – несмело спросил Мотидзуки, чувствуя себя неловко в окружении ветеранов, - Как вы получили этот шрам? Масасигэ перевёл взгляд на своего приятеля, и Рокуро, взяв в руки бутылку с сакэ, провозгласи: - Терпение, юноша, терпение, мы ещё только начали! Самураи, не обратив никакого внимания на такую фамильярность, подставили свои чарки. Тело господина Симоды завернули в дерюгу, которая впитала большую часть крови, хотя под ней всё равно были окровавленные циновки, подложенные именно на этот случай. Его уже собирались уносить, чтобы переодеть и приготовить к погребению, когда возглас изумления привлёк внимание Като. Он обернулся и похолодел - его господин смотрел на мир мутными глазами и открывал рот в беззвучном крике. Самураи обступили тело, глядя на это зрелище со смесью отвращения и изумления. Схватив угол покрывала, Като набросил его на лицо обратившегося чиновника. - Несите его в комнату для омовения. Никому ни слова, пока мы не разберёмся, что здесь случилось. Особенно его сыну. Вы все слышали о том, что случилось с рыбаками в тех деревнях. Теперь вы это увидели. И не смотрите на меня так, я, как и вы не могу понять, почему это произошло с нашим господином, - быстро пробормотал он и сделал шаг навстречу Окаде, который, заподозрив неладное, направился к помосту. - Это зрелище не для вас, господин Окада, - остановил он помощника наместника, который, фактически, уже не имел никакой власти. - Отведите мальчика попрощаться с матерью, - посоветовал он. - Вы же скоро уедете? Окада скрипнул зубами, но сдержался - он действительно разом лишился положения. Особенно досадным было то, что его не допустили до явной тайны, на которые у Окады был нюх. Собрав всё своё высокомерие, он поднял голову и, не удостоив Като взглядом, вышел из малого зала. Спустя час в небольшом подвальном помещении в западном флигеле замка состоялось очень странное совещание. Среди присутствующих был сам Като, лысый невысокий человечек в одеянии монаха - настоятель храма Риндзай-сю Сокэй, толстенький пожилой мужчина - доктор Фукуда Конаку, которого, собственно, и ждал Като, пятеро самураев, посвящённых в страшную тайну, и иезуит-намбандзин Гуштаву да Кунья. Его появление вызвало недоумение, особенно у бонзы и доктора, но Масасигэ в двух словах обрисовал ситуацию, представив варвара как эксперта в этом вопросе, после чего откинул скрывающую тело дерюгу. - Ваше мнение, доктор Фукуда? - спросил он старика, отшатнувшегося от жуткого зрелища. - Беспрецедентный случай, - заявил он. Но профессиональный интерес взял верх, поэтому доктор осторожно приблизился к телу и склонился над практически начисто отрубленной головой. - Не дайте ему себя укусить, - предостерёг его самурай. Врач осуждающе взглянул на Като, затем извлёк из лакированного футляра очки с шёлковым шнурком вместо дужек, закрепил их у себя на носу и более внимательно осмотрел "пациента". - Мне известен только один похожий случай, - заявил он, убирая очки в футляр. – Один ронин из соседнего княжества Сага, по имени Ивамура напал человека по имени Дохаку и наполовину разрубил ему шею. После этого он скрестил мечи с сыном Дохаку, Горобэем и, в конце концов, отрубил тому руку. В общем, там вышла серьёзная потасовка, но не в этом суть. У Дохаку был разрублен позвоночник в области шеи. Поскольку горло осталось целым, его голова свисала вперед. Поддерживая голову рукой, Дохаку отправился к хирургу. Лечение хирурга было следующим. Сначала он смазал челюсть Дохаку настойкой живицы на масле и перевязал ее волокнами китайской крапивы. Затем он прикрепил веревку к макушке его головы и привязал ее к перекладине, чтобы голова не падала, пока он будет зашивать рану. А потом он велел Дохаку лечь и засыпал его тело рисом, чтобы тот не мог пошевелиться. В течение трех дней Дохаку ни разу не потерял сознания и не переменил положения тела. Он даже не пил настойки женьшеня. Говорят, что только когда на третий день дал о себе знать его геморрой, он принял немного болеутоляющего. В конце концов, его кости срослись, и он полностью выздоровел* [*История изложена в "Хагакурэ" (книга Восьмая) Ямамото Цунэтомо. Помимо невероятности самого сюжета, может иметь место анахронизм, поскольку произведение было написано в период с 1709 по 1716 годы, то есть через семьдесят лет после событий, описываемых здесь. Автору не удалось выяснить, когда точно произошла история с Дохаку]. - Однако в том случае, после удара человек остался жив, его голова, фактически, осталась на плечах. Здесь мы имеем неоспоримые свидетельства смерти, однако..., - он бессильно развёл руками, - и вот этот запах? - Plumbum acetum, - произнёс иезуит, - свинец уксуснокислый. Доктор Фукуда с подозрением уставился на молодого человека обладающего познаниями, превышающими его собственные: - Пурюмбуи акэтуму? – переспросил он. - И что этот может означать? -Звучит как заклинание ваших жрецов, - пробормотал настоятель Риндзай-сю. - Да, это латынь, - не подумав, брякнул Гуштаву. Бонза удивлённо взглянул на него. - О! – опомнился Да Кунья, - Вы не так поняли! Это не молитва, это… - На ратини* [*Искажённое – на латыни] говорили не только католики, но и учёные варваров, - неожиданно вступился за христианина доктор Фукуда. – Но что это значит, Гэнро? Пурюмбуи на нашем языке значит намари*[*Намари, яп. - свинец], а акэтутму, если я правильно помню – су*[*Су, яп. - уксус]. - Я не знаю, - пришла очередь разводить руками христианину. - Могу сказать только одно - все бусо пахли именно так, - заявил Като, - этот запах исчезал, когда они умирали. Окончательно. Говори, Гэнро, - велел он, заметив, что молодой человек мнётся. - В, гм, христианстве характерный запах свидетельствует о присутствии нечистой силы, например, известно, что исчадия ада пахнут серой. Но чтобы дьявол источал запах уксуса, такого мне не известно. - Что скажете, уважаемый Сокэй? - обратился самурай к буддийскому монаху. - Моё мнение - мы столкнулись с проявлением неизвестных нам сил, - тихим и мягким голосом произнёс монах. Но это не имеет сейчас никакого значения. - Простите? - приподнял брови Като. - Когда вы убили своего первого бусо, вам было важно, из какого именно ада он появился? - Вообще-то, да. - Подумайте! Когда вы убивали? - О! Простите, уважаемый Сокэй. Като только теперь осознал, что между уничтожением бусо и знанием о них действительно нет прямой связи. Они, знания, конечно полезны, но меч и пуля справляется и без них неплохо. - Именно! - подтвердил его мысли бонза. - Откуда бы ни пришло к нам это, здесь, в нашем мире, оно подчиняется общей природе вещей. Всё, в конечном итоге, смертно. Превратился ли наш уважаемый господин в бусо, они или ещё в кого? Или в его голову вселился злобный дух, он заперт сейчас там? Вы говорите, что эти сущности умирают, если телу пробить голову, так? - Да, это так. Во всяком случае, так было у меня. - Не хотите проверить? – спросил бонза так, словно речь шла о каком-то пустяке. Като вытащил из ножен узкий когай, поскольку не хотел делать большую дыру в черепе своего господина. Потом повернул голову Симоды на бок и уже замахнулся, но его остановил врач. Снова нацепив очки, он позволил продолжать. Лезвие вошло в основание черепа, и рот бывшего наместника окончательно закрылся. - Что скажете, господин Фукуда? - как ни в чём не бывало, поинтересовался бонза. - Скажу, что теперь господин Симода точно и окончательно мёртв. Что характерно, - доктор поднял веко у трупа, - изменившийся зрачок так и остался изменившимся. Но жизнь, в какой бы форме она там не присутствовала, ушла окончательно. И да, как и говорил господин Като, запах рассеивается. Все присутствующие потянули носом воздух. - Доктор Фукуда, - обратился к врачу Като, - я прошу вас тщательно осмотреть тело, не было ли, всё-таки укуса. После этого он ваш, уважаемый Сокэй. Проведите обряд и кремацию, как это и положено. И ещё, я прошу вас оставить это происшествие в тайне, пока не будет официального расследования. - Разумеется, Като-сан, - кивнули головами монах и доктор. После того, как врач подтвердил, что никаких укусов и иных ран на теле господина Симоды нет, они, уже вчетвером, снова собрались на импровизированный врачебный консилиум. - Как вы считаете, Фукуда-сан, каким образом могло произойти заражение нашего господина? - задал вопрос Масасигэ. - А вы уверены, что это заражение, а не одержимость? - спросил, в ответ, доктор. "Боже, и это местный врач!" - мелькнула у Гуштаву мысль. - Уважаемый Сокэй, - взглянул на бонзу самурай, - ваше мнение? Что это - одержимость или болезнь? - Одержимость демоном и есть болезнь, не тела, так ума - философски заметил тот. Оба уставились на "эксперта". - Говори, Гэнро, - подбодрил его Като. - Вы должны понимать, что мои, гм, познания об... этом основаны на, гм, нашей вере. И, высказывая своё суждение, я, гм, невольно буду говорить о христианстве. - Говори, - повторил в приказном тоне Масасигэ. Ему даже стало любопытно, как воспримут слова иезуита доктор, и, особенно, бонза. - Демон, - осторожно начал Гуштаву, - может овладеть неокрепшей душой... простите, - стушевался он, видя нахмуренные лица, - но это именно так. Сейчас он впервые нос к носу столкнулся с основной проблемой мировосприятия христиан и буддистов, а именно - с самим понятием души. И первым камнем на этом пути был японский аналог этого слова. Наиболее близким по смыслу было слово "дух", но дух, это не есть душа, вот в чём проблема! Первые проповедники, пытавшиеся объяснить этим язычникам суть спасения души столкнулись с утверждением, что у человека её вообще нет. Поскольку японцы утверждали это очень серьёзно и обосновывали эту ересь учением Будды, даже родилась идиома - "у японцев нет души". Однако, подобное заблуждение присуще не только жителям Страны восходящего солнца, и истинного воина Христа такая мелочь не остановит, поэтому проповедники уцепились за аналог - дух, то есть то, что заключено внутри нас. Грань, на самом деле, тонкая, но существенная - Будда учил, что понятия души, как нематериальной сущности человека и носителе его разума, чувств и воли - иллюзорно, и как раз и ведёт к страданиям. При этом буддизм, и его японская ветвь - дзен, тесно переплетённая с другой японской религией - синто - вполне допускают наличие внутри человека "астрального тела", то есть духа. Говоря о "неокрепшем духе" человека, который только что доказал небывалую силу этого духа, Гуштаву в буквальном смысле слова оскорбил память покойного. Однако с его точки зрения, всё происходящее было закономерно - дьявол овладел неокрепшей душой. Потому что только истинная вера даёт защиту от порождений Сатаны. В следующую секунду он осознал, что обсуждение конкретного вопроса может вылиться, и выльется, минимум в теологический диспут. Да, его не могут ещё раз приговорить к смерти, но этот Като, судя по всему, умеет управляться не только со своей саблей, но и с кулаками. А ведь продолжительность жизни иезуита напрямую зависит от пользы, которую он может принести этим язычникам. И тут юноше кое-что пришло в голову. - Подождите, доктор... Фукуду, да? - поднял он руку в предупреждающем жесте. - Запах! Запах является ключевым в этом деле! - Запах? - переспросил доктор, забыв поправить молодого человека. - Да, вот этот запах! Так пахнут все одер... э-э... бусо, так? - Като-сан, у того араба, что вы мне показывали в первый раз, у него был такой запах? - повернулся он к самураю. - Пожалуй, да, - подумав, кивнул тот головой. - Вот! - воскликнул юноша. - Смотрите! Чёрт с ними (Прости меня, Господь милосердный! Но мы сейчас противостоим исчадиям ада, так что это не богохульство!), с нашими теологическими разногласиями. Бонза-сан прав - это неважно! Смотрите! Допустим, некие пираты попадают на остров, где свирепствует неведомая болезнь, превращающая людей в одержимых. Они заражаются, но не только от укусов. Вспомните, Като-сан, этот англичанин писал, что человек из их команды обратился, повесившись. И мы с вами нашли несколько тел, тоже без укусов, но они стали бусо, и их убили. Вернее, их убили, они стали бусо, а потом уже мы, в смысле вы, их убили уже окончательно. Значит, болезнь передаётся через миазмы, исходящие от этих бедолаг, так? И господин Симода вдохнул отраву на той рыбацкой лодке? И когда заражённый таким образом умирает, то… Гуштаву даже щёлкнул пальцами от переполнявших его эмоций. Ещё бы, он только что разгадал эту загадку. - Значит, мы все больны? - тихо спросил Сокэй. Доктор Фукума побледнел, Като, по привычке, свёл вместе брови, а Гуштаву вытаращил глаза, и, забыв про запрет, осенил себя крестным знамением. - И... Когда мы станем... этим? - бонза чуть заметно кивнул головой назад, но все поняли, что он имеет в виду. - Я... Я не знаю..., - пробормотал португалец. И с надеждой взглянул на Като, поскольку тот в их компании повидал бусо больше всех. Однако ответил вместо него доктор Фукуда: - Когда умрём. Взоры всех переместились на врача. - Совершенно очевидно, и молодой кириситану прав, - произнёс он прерывающимся от волнения голосом, - что пока человек жив, он, гм, жив. Но умерев - превращается в бусо. И если Гэнро прав, а он, боюсь, прав, и болезнь передаётся через миазмы, то можно считать заражёнными всех, кто вдохнул эту заразу. "Десять моих асигару, хромой Хидеаки, Юки и его люди, мы четверо. Ещё четверо самураев, - быстро прикинул Масасигэ. - Кто ещё?" - Но как объяснить превращение в бусо свиней и собак, Фукуда-сан? – спросил бонза. Всё снова уставились на Гуштаву. - Э-э, возможно, мы имеем дело с так называемой обратной передачей, - медленно подбирая слова, ответил тот. - Чаще всего животные переносят свои болезни на человека, но абсолютно точно известно, что свиньи, сожравшие труп человека, умершего от чахотки, сами заболевают чахоткой. Возможно, эта болезнь передаётся так же собакам. - У свиньи была рана на теле, словно её кто-то укусил, возможно собаки, - напомнил Като. - Но умереть от такой раны нельзя. И всё же – свинья обратилась. И ещё – сын рыбака умер от укуса в руку. И потом обратился в бусо. - Значит, в слюне бусо содержится яд, который убивает людей, - высказал предположение доктор Фукуда. – А раз он его убил, то тот воскресает уже в новом качестве. Масасигэ вспомнил свисающую с нижней губы бусо слизь, которая едва не упала ему на лицо и внутренне поёжился. Заражён он или нет – сейчас он чувствует себя превосходно, и умирать не собирается. И, кстати, на счёт смерти – надо бы заручиться обещанием Юки и юного Симоды, в случае чего, они должны проткнуть голову Като, или, на худой конец, прострелить. И нужно объяснить Юки, что его ждёт. | ||
|
| Всего страниц: 2 |