| Всего страниц: 1 | Страницы: 1 |
| Игорь Негатин (Lokamp): Орландо де Брег. Рысь Господня (1) | ||
|
||
Орландо де Брег. Рысь Господня (1)
Аннотация: Оборотень из монастыря Святой Женевьевы. Книга первая.
От автора. Эта старинная рукопись попала в мои руки случайно, и, должен признать, мне совсем не хотелось корпеть над её страницами, часть из которых была изрядно испорчена, а состояние уцелевших оставляло желать лучшего. Несмотря на эти досадные обстоятельства, работа над переводом была начата. Я был обязан прочитать эти записи. Хотя бы из уважения к настоящему автору, который обращался к нам из глубины веков. Неожиданный интерес, возникший в процессе работы, заставил меня изучить и другие источники, которые – к величайшему удивлению – подтвердили некие факты, изложенные в настоящей рукописи. Пришлось изменить названия городов и убрать из перевода точные даты, которые связывали происходившее с реальной историей и могли подтолкнуть излишне авантюрного читателя к опасным исследованиям и тайнам, часть из которых не разгадана до сих пор... Орландо де Брег. Начало пути. 1 Приступая к повествованию, которое будет изложено в должной последовательности и приличествующим сему образом, я бы меньше всего хотел, чтобы эти записи стали доступны простым мирянам. Причиной тому и титулованные особы, упомянутые на этих страницах, и события, в которых они участвовали. Некоторые истории настолько невероятны и ужасны, что мне, как автору этих строк, стоило бы серьёзно обеспокоиться возможным вниманием со стороны Святого Трибунала. (1) Как бы ни случилось, но я, уповая на милосердие Господа нашего Иисуса Христа, обязан записать всё, что видел и знаю. Тем паче, что сказания затрагивают не только дела земные, но и нечто большее, сокрытое от людского разумения. Несмотря на эти трудности, вера в пытливость ума человеческого дарит надежду, что потомки смогут разобраться в описанных мной загадках и отделить Божий промысел от козней диавола. Мне же, как свидетелю этих событий, не хотелось, чтобы имена – некогда весьма известные – были опорочены лживыми летописцами и досужими бездельниками, которые называют себя истыми знатоками древних времён. Среди достойных – требующих упоминания и уважения – человек, о котором вы, без всякого сомнения, слышали множество раз. Человек, чья жизнь была окутана тайной, а его деяния служили источником для бесчисленных легенд и преданий. Орландо де Брег... Да, именно под этим именем он был известен в нашем королевстве. Я познакомился с ним сорок лет назад. Много воды утекло с тех пор! Менялись короли и правители, на картах появлялись новые земли и новые государства. Многое, что казалось незыблемым, обратилось в прах, но воспоминания терзают мою душу и воскрешают дела минувших, канувших в Лету дней. Возможно, что всему виной старческое прекраснодушие или желание пережить свою молодость ещё раз. Пусть даже так – в призрачной дымке размышлений, под тихий шелест книжных страниц и дневниковых записей. Какие бы противоречивые чувства я ни испытывал к этому человеку, должен признать, что наша встреча не была случайной. Иногда мне кажется, что само провидение связало нити наших судеб, с неведомой, но, без сомнения, важной целью. Долгие годы мы сражались бок о бок, и это обстоятельство даёт мне право выразить личное мнение и развенчать некоторые мифы, которые ему приписывают. Если учесть мой почтенный возраст, то сей труд станет последней попыткой разгадать тайну и понять: кем же он был на самом деле? Грешником, наказанным Всевышним за пытливый ум, безудержную храбрость и благородство, или же святым мучеником, заключенным в темницу нестерпимой боли? Орландо де Брег... Оборотень из монастыря Святой Женевьевы. Прежде чем я возьмусь за перо и начну повествование об этом человеке, полагаю, будет правильным сказать несколько слов и обо мне самом. Надеюсь, что читатель воспримет эти откровения не как безудержную гордыню, а всего лишь как скромную помощь летописца, чистосердечно признающего и свои ошибки, и свои маленькие победы лишь для того, чтобы предоставить полную картину прошлых лет. Мой дорогой отец, барон Гийом де Тресс, владел небольшим и обветшалым замком, который находился на северной границе королевских земель. Даже сейчас, когда память меня подводит и заменяет суровое прошлое красочными воспоминаниями, я возвращаюсь во времена своей юности с неожиданной теплотой и нежностью. Как наяву вижу неприступные стены, высокий донжон и хмурую надвратную башню, окутанную густым плющом, в котором вили гнёзда маленькие и очень юркие птицы. Отец получил грамоту на эти земли из рук самого Фрегенсби, деда нынешнего монарха, в награду за свою храбрость и бесстрашие в битве за Элонг. Раны, полученные в сражении, не позволили продолжить службу, и он, тогда ещё молодой и крепкий мужчина, удалился на покой. Женился и дождался троих сыновей: Себастьяна, Валери и меня – Жака де Тресса. Вскоре после моего рождения умерла матушка. Наш отец тяжело перенёс утрату, но должен признать, он сделал всё для воспитания сыновей. Вырастил и дал образование не только нам, но и оказывал должную поддержку своим бастардам, чьи потомки, вслед за своими отцами, унаследовали буйный баронский нрав и огненно-рыжую шевелюру. Все, кроме меня, Жака, который, словно в память о почившей матери, был награждён смуглой кожей, тёмно-серыми глазами и густыми прядями русых волос. Я был высок и довольно крепок. Широкие скулы, нос с небольшой горбинкой и узкие, всегда сжатые губы – в память о строгом воспитании и упрямом нраве, которым отличались все наши предки. С младенческих лет мы находились на попечении учителя – Барта Уэшема, который был старым другом нашего отца и также получил увечье на королевской службе. Наставник не любил пустопорожней болтовни, а единственным достойным мужчины занятием полагал ремесло воина. Поэтому всё свободное время мы проводили на заднем дворе, где постигали искусство фехтования, или в седлах, разъезжая по окрестностям замка. Уэшем был жестоким наставником! Непогода во время занятий радовала его больше, чем кувшин вина или крутобедрая крестьянка из ближайшей деревни! Мы с братьями месили грязь, а он стоял рядом и проклинал тот день, когда взвалил на свои плечи заботу о нашем воспитании. За любую, самую мельчайшую провинность жестоко наказывал. Сотни раз мы падали на землю, сбитые с ног его сильными ударами, но поднимались, вытирали кровь и мечтали побыстрее вырасти, стать сильными и отомстить нашему мучителю. Не прошло и пяти лет, как мы изменили своё отношение и поняли, что мастер Барт желал только добра, готовя нас к тяжёлым жизненным испытаниям. Когда моему старшему брату минуло семнадцать, отец собрал нас в зале и объявил свою волю. Мы узнали, что Себастьян унаследует замок и земли, а Валери, которому на тот момент исполнилось шестнадцать, отправится в столицу, где поступит на королевскую службу. Мне, как самому младшему, не оставалось ничего, кроме возможности жениться на тридцатилетней вдове, чьи владения граничили с нашими, или уйти в монастырь. Сама мысль, что придётся разделить ложе с этой женщиной, повергала меня в ужас. Она похоронила двух мужей и теперь подыскивала очередную жертву. Вспомнив её тучное тело, похотливый взгляд и жирный, покрытый бородавками подбородок, я, даже не задумываясь, выбрал служение Богу. Получив отцовское благословение и простившись с домочадцами, я отбыл в портовый город Баксвэр, где и находился монастырь Святой Женевьевы. Так уж случилось, что я первым покинул отчий кров. Как сейчас вижу братьев, стоящих на пороге нашего дома, Барта Уэшема и отца, который опирался на свою толстую и тяжёлую трость. Себастьян прожил долгую жизнь, но мы больше не встречались. Валери дослужился до капитана королевских стражников и был убит в одном из сражений Десятилетней войны. Последний раз мы виделись за месяц до его смерти. Валери де Тресс был смелым человеком, а его военные подвиги заняли достойное место в летописях нашего королевства. Настоящее редко заботит людей. Они предпочитают жить мечтами о временах грядущих или предаваться сладким воспоминаниям, которые будоражат охладевшую кровь. Будущее мне неподвластно, и посему я вернусь в годы моей юности, когда и началась эта история... (1) Так в оригинале рукописи. (прим. переводчика) 2 Дождь начался на рассвете и не прекращался до самого вечера. Узкая дорога, петлявшая между холмами, превратилась в болото. Под копытами лошадей сочно чавкала липкая грязь, и нам с каждым шагом становилось всё тяжелее идти вперёд. Оберегая ноги, а может и свои шеи, мы давно спешились и вели лошадей за поводья, выбирая места посуше, чтобы не оставить в глине подмётки насквозь промокших сапог. Позади меня медленно шёл Пьер – высокий и плечистый парень с копной чёрных волос, толстыми губами и маленькими поросячьими глазками. Сильные руки, крепкие кулаки и мощная шея. Он работал в нашем замке, помогая восстанавливать пострадавшую от пожара конюшню, но нынешний год выдался неурожайным, и никто не хотел оставлять на зиму лишние рты. Отцовский управляющий, посоветовавшись с мастерами, расплатился с парнем за работу и отказал от места. Так уж случилось, что это событие самым чудесным образом совпало с моим отъездом в монастырь. Пьер подкараулил меня во дворе и, комкая в руках дырявый колпак, попросил дозволения сопровождать в город, где он надеялся найти занятие, чтобы пережить зиму. Казалось, что лучшего спутника нельзя и представить, но увы, несмотря на свою силу, он был добрым и богобоязненным человеком. Даже шутки, на которые так щедры мастеровые, не вызывали в нём злобы. Попавшись на очередную уловку, этот увалень разводил руками, смущённо топтался на месте и виновато улыбался, словно не мастера, а сам Пьер был виноват в их глупой проделке. За время нашего путешествия мы неплохо поладили, и я откровенно жалел, что вскоре расстанусь с этим парнем. Увы, но послушнику слуга не положен. – Святые угодники... – вздохнул парень и покосился на небо. – Не слишком ли часто их поминаешь, Пьер? Если они так добры, то почему бы им не разогнать тучи? – Грешно так говорить... – Это ещё почему? – Всё же в Святую обитель направляетесь. – Когда прибудем, тогда и помолимся, – отозвался я и потянул за собой лошадь. – Пошла! – Ох, грехи наши тяжкие... Вскоре мы вышли на равнину, и редкие перелески сменились дубравами. Иногда, словно издеваясь над уставшими путниками, проглядывало солнце. Редкие лучи пронзали мрачные, будто залитые свинцом тучи и тут же прятались, не оставляя надежды даже на малую толику тепла. Стояла поздняя осень, и пышное золотое убранство сменилось скользким ковром из потемневших листьев. Было жутко холодно, а промозглый, северный ветер лишь дополнял эту безрадостную картину, проникал под одежду и заставлял поплотнее запахнуть тяжелые от влаги плащи. Мы перебрались через ручей, но не успели сделать и ста шагов, как показалось несколько бродяг, которые вышли из леса и преградили нам путь. В горле вдруг пересохло, и я вспомнил все рассказы о тех ужасах, которые подстерегают путников на этих дорогах. Что касается скудного имущества, то несколько тощих мешков, притороченных к сёдлам, составляли все мои богатства. Не считая котомки Пьера, которую он нёс за плечами. Среди вещей было чистое бельё, мешочки с крупами и сухарями, кусок солонины и баклажка с вином, которую мы заполнили сегодня утром, когда проходили мимо деревенского трактира. Оружия, кроме охотничьего кинжала, висевшего на поясе, и топора, который нёс Пьёр, не было. Отец, отправляя меня в дорогу, сказал, что будущему монаху не пристало носить меч... Подробности происшествия, которое последовало за появлением этих людей, стёрлись из моей памяти. Это свойственно человеку – забывать всё неприятное, что происходило в его жизни. Увы, но это не касается тех пережитых ужасов, которые навсегда врезаются в память и возвращаются ужасными ночными кошмарами. Всё, что запомнил, так это начало короткой и бесславной стычки. Первый разбойник, который легко поигрывал тяжёлой дубинкой, походил на горного тролля – уж слишком был крепок. Казалось, что его тело высекли из куска гранита, но позабыли сгладить углы и сколы. Он окинул меня взглядом и довольно ощерился, показывая остатки гнилых зубов, почерневших от дурной пищи. Косматые волосы слиплись от грязи и походили на овечью шкуру. Жаль... Жаль, что он не овца. Было бы гораздо легче выпустить ему кишки! Он что-то крикнул, но я уже не слышал. Кровь! Она стучала в моих ушах, словно кузнечный молот. Кто-то из его подручных бросился вперёд и попытался меня схватить, но уроки, данные мастером Бартом, не прошли даром! Я, даже не задумываясь, скользнул в сторону и, резко развернувшись, ударил его кинжалом в спину! Послышался крик, затем стон и предсмертный хрип! Кто-то сквернословил и даже рычал, как дикий, загнанный охотниками зверь. Меня ударили, а затем свалили на землю, вдавливая в дорожную грязь. Еще удар, и я задохнулся от нестерпимой боли! Противник был слишком тяжёл и крепок для пятнадцатилетнего юнца. Единственное, что запомнил – его безумный взгляд, горевший злобой и ненавистью. В глазах темнело, и я уже прощался с жизнью, но послышался лошадиный топот, и голова моего врага треснула! Клянусь – она треснула, как перезрелая дыня! Хватка ослабла, а его горячая кровь брызнула мне в лицо, но это было не важно! Проклятый разбойник вздрогнул и завалился набок. Я лежал в луже и хватал ртом холодный и живительный воздух. Жив! Жив... Признаюсь – был так испуган, что даже не слышал, что происходило вокруг, пока не заметил мужскую фигуру, которая нависла надо мной. – Вы ранены? – спросил он. – Нет, – я сбросил оцепенение и покачал головой. – Это... это чужая кровь. – Как вас зовут, сударь? – Жак, – попытался стереть с лица грязь, но только размазал и окончательно стал похож на безродного бродягу, который подрался из-за куска хлеба. – Жак де Тресс. – Гийом де Тресс ваш родственник? – Родной отец. – Вот как? – он удивлённо дёрнул бровью и посмотрел на меня. – Не знаю, как вас и благодарить... – прохрипел я. – Пустое, мой друг! Вы храбрый юноша, Жак де Тресс! – сказал незнакомец и улыбнулся. Потом протянул руку и помог подняться. – Будь на дороге светлее, вы бы и сами прекрасно справились с этими негодяями. Кровь ударила в голову, и я почувствовал, как краска заливает лицо. Мне стало безумно стыдно перед этим благородным человеком, который не только спас мою никчемную жизнь, но и помог сохранить достоинство в жалкой и позорной схватке. С большим трудом взял себя в руки и посмотрел на своего спасителя. Он перехватил взгляд и представился: – Меня зовут Орландо де Брег. К вашим услугам! Это был мужчина лет двадцати пяти. Если и позволительно сказать о мужчине, что он красив, то шевалье был достоен этих слов. Высок, статен, широкоплеч. Тонкие черты лица, красиво очерченная линия губ и слегка прищуренные глаза, отливающие тёмно-зелёным изумрудным блеском. Изящно подкрученные усы, небольшая бородка. Такие мужчины бывают счастливы и в любви, и в бою. Густые, длинные волосы, но что меня поразило, так это обильные седые пряди, которые серебрились в его чёрных волосах. Рядом с ним я себя чувствовал неотёсанным деревенским парнем, что, если честно, было недалеко от истины. Его манеры и дорогой наряд лишь подтверждал мои мысли. Дублет, изготовленный из кожи тончайшей выделки, был украшен серебряной вышивкой. Штаны из шерсти и высокие сапоги, изрядно забрызганные глиной. В руке он держал обнажённый меч, который, вы уж поверьте мне на слово, стоит отдельного рассказа... (2) Шевалье огляделся по сторонам, недовольно поморщился, а затем предложил не мешкать и продолжить наш путь. Пока мы разговаривали, мой Пьер успел обыскать трупы, но ничего достойного внимания, не нашлось. Мешочек сухарей, четыре серебряных монетки и дрянной охотничий нож, который сразу перекочевал ему за пазуху. – Ловкий малый, – усмехнулся де Брег. – Это ваш слуга? – Только до Баксвэра. Там он будет предоставлен своей судьбе. – Не пропадёт. Из таких тихонь получаются отличные слуги. По словам Орландо, до Баксвэра оставалось около часа пути, но дело шло к ночи, и нам следовало поторопиться. Трупы убитых разбойников были оставлены на дороге. Зверья в этих местах предостаточно, так что тела недолго будут валяться. Не пройдёт и нескольких дней, как их растащат хищники. Мой новый знакомый не задавал вопросов, а лишь поинтересовался целью путешествия. Узнав, что направляюсь в монастырь Святой Женевьевы, он понимающе кивнул и вернулся к прерванной беседе о придорожных грабителях. – Эти бродяги давно здесь промышляют, – вздохнул де Брег. – Если не ошибаюсь, они из шайки Ван Аркона. Будь у нас чуть больше времени, я бы заглянул к ним в гости и пожурил вожака этих мерзавцев. Шериф Баксвэра обещал их вздернуть, но, как видите, дело не пошло дальше обещаний. В городской казне нет денег, чтобы гоняться за преступниками. – Сударь, вы... – удивлённо протянул я. – Вы знакомы с предводителем разбойников?! – Да, знаком, – он пожал плечами. – Почему бы и не познакомиться? Аркон не настолько плохой, каким его видят городские власти. Он никогда не забирает последнее, а бедняки, путешествующие по этой дороге, ни разу не пострадали. Мне доводилось слышать, что один бедолага даже получил мешок муки и жирный окорок, которые перед этим отняли у купца-южанина. – Но это... – Оставьте, Жак! Qui sine peccato est vestrum, primus in illam lapidem mittat! (3) Скоро поймёте, что мир не так прост, каким вы привыкли его видеть на землях вашего батюшки! Закончив эту, довольно странно прозвучавшую фразу, Орландо де Брег вдруг замолчал и пришпорил гнедого жеребца. Мне ничего не оставалось, как последовать его примеру, чтобы не оказаться перед закрытыми городскими воротами... Баксвэр – самый старый портовый город на южном побережье нашего королевства. Он раскинулся на скалистых берегах большой бухты, которая своими очертаниями напоминала лошадиную подкову. Сюда можно было попасть либо морем, либо по единственной дороге, которая проходила по широкому распадку. Этот распадок, обильно украшенный огромными валунами и скальными обломками, был весьма удобен при обороне города и позволял горожанам защищаться малыми силами. На севере Баксвэр был надёжно прикрыт высокой стеной с тремя сторожевыми башнями, а со стороны моря его покой хранила старая крепость и западный бастион, расположенный на прибрежном утёсе. Позволю заметить, что удачное расположение не сделало жителей счастливее и богаче. Город столько раз подвергался осадам, что от былого процветания не осталось и малейшего следа. Казалось, что минувшие битвы нанесли такие раны, что в душах горожан поселилась глухая безысходность и смирение перед неизбежным. Ремесла и торговля находились в упадке, налоги собирались крайне неаккуратно, что, по некоторым слухам, раздражало короля и добавляло уныния в жизнь города. В прошлом здесь проводилось две ярмарки в год, а сейчас лишь одна, которая не радовала ни количеством покупателей, ни выбором товара. Эти скорбные обстоятельства коснулись и монастыря Святой Женевьевы, который размещался на высоком холме, в западной части Баксвэра. Его стены и здания нуждались в серьёзном ремонте, а некоторые помещения пребывали в столь плачевном состоянии, что грозили обрушиться прямо на головы монахов. Мы добрались до города перед самым закрытием городских ворот. Надеюсь, вы не будете держать зла за то, что не опишу всё увиденное. Признаться, день выдался очень тяжёлым, и я мечтал лишь об одном – добраться до монастыря или найти какой-нибудь постоялый двор, чтобы согреться и получить миску горячей похлёбки. Как только прошли сквозь сумрак надвратной башни, наш благородный спутник указал дорогу к монастырю, а затем извинился и попрощался. Он так быстро скрылся в одном из переулков, что я даже не успел поблагодарить за помощь. Несмотря на поздний час, улицы были заполнены народом. Мне, выросшему в глуши северных провинций, кучка людей показалась настоящей толпой. Праздные гуляки, нищие, несколько крикливых старух и оборванный бродяга, который тащил на веревке худую козу. Чуть поодаль, подпирая плетёную изгородь, стояла группа мальчишек, которые проводили нас хищными взглядами, но натолкнулись на мой взгляд и сразу потеряли интерес к нашим уставшим и озябшим персонам. Увы, нынешний день был не самым удачным! Как сказал брат-привратник, стоявший у монастырских врат, настоятель отбыл в отдалённую обитель, расположенную в полутора неделях пути от Баксвэра. Монастырский приют для путников был переполнен, и нам не оставалось ничего другого, как развернуть лошадей и поискать ночлег в городе. (2) Как следует из дальнейшего содержания, скорее тяжёлая шпага. (прим. переводчика) (3) Кто из вас без греха, пусть первым бросит в неё камень. (лат.) Евангелие от Иоанна. 3 Мы с Пьером собрались вернуться обратно к городским воротам, где находился один из постоялых дворов, но едва тронули поводья, как я заметил всадника, чья фигура показалась очень знакомой. – Шевалье де Брег? – Жак, вы что, заблудились? Монастырь находится за вашей спиной. – Да, я уже там был. Мне сказали, что отец-настоятель... – ...Уехал, – догадался Орландо. – Вы правы. – Признаться, я совсем забыл, что он собирался навестить братьев из Лесной обители. Ну что ж, невелика беда! В городе есть несколько достойных мест, где можно получить горячий ужин и приличный ночлег. Если вы не против, то покажу одно из них. – Не знаю, как вас и благодарить. Вы так добры. – Пустое, мой друг. Не прошло и четверти часа, как мы добрались до постоялого двора «Королевская охота». На деревянной, потемневшей от времени вывеске, было изображено несколько всадников, преследующих оленя. Дабы у посетителей не возникало ненужных сомнений, голова одного из охотников была украшена короной. Окна были темны, но стоило нам постучать, как дверь распахнулась, и я увидел невысокого и плотного мужчину. Вопреки здешним обычаям, его седые волосы были коротко подстрижены, а борода и длинные усы подтвердили мою догадку, что он побывал на юго-востоке и перенял привычки тамошних жителей. Про эту особенность южан мне рассказывал Барт Уэшем, когда описывал приключения и походы. Что касается наряда, то на нём была обычная для горожан одежда, пояс из буйволиной кожи, на котором висел кошелёк и нож с коротким, но широким лезвием. – Добрый вечер, господа! – Скорее доброй ночи! – улыбнулся де Брег. – Мастер Гай, у вас не найдётся свободной комнаты для моего знакомого? – Сударь... – с некой укоризной заметил хозяин. – Для вас и для ваших друзей всё что угодно и когда угодно! – Вот и славно! Тогда я поручаю вашим заботам этого славного юношу. Его зовут Жак де Тресс. Он прибыл в монастырь, чтобы посвятить себя служению Всевышнему... Пусть и забегая немного вперёд, но я поведаю вам чуть больше, чем узнал бы простой странник, впервые попавший на улицы города. Этого человека звали Гай Григориус. Позднее мне доводилось слышать множество слухов как о нём самом, так и о причинах, побудивших его открыть своё заведение. Злые языки утверждали, что давным-давно он был послушником одной обители, но так двусмысленно толковал уставы, что был неоднократно порицаем настоятелем за поступки, которые никоим образом не сочетались с порядками братства. Согласно другим слухам, он был приором отдалённого монастыря, принявшим – по велению души и сердца – святой обет нести Слово Божье всем заблудшим овцам в стаде Господнем. Его решение ознаменовалось знатным погромом в трапезной, и повлекло резкое увеличение числа страждущих у брата-инфирмария, который извел на кровоподтеки годовой запас бодяги и подорожника, после чего Гай Григориус и был изгнан. Как бы там ни было, но сей образованный муж открыл кабачок неподалёку от северных ворот, где обращался к посетителям с короткими проповедями, в которых всячески порицал тех кабатчиков, которые разбавляли вино простой колодезной водой. Увлёкшись, Григориус зачастую богохульствовал, но всегда осенял себя крестным знамением и смиренно добавлял: «Боже, запиши на мой счёт, потом сочтёмся!» Если же – надо заметить, весьма редко – в кабачке и случались потасовки между гостями, разгорячёнными вином и блудницами, то Гай горестно вздыхал и обращал взгляд к небесам. После чего брал в руки приличную дубину и самолично успокаивал буянов, раздавая – по его словам – «полное отпущение грехов». В особых случаях мастер Григориус звал на помощь поваренка – громадного детину по имени Джори, который был только рад отвлечься от вертелов и жаровен. Я так устал, что отправился спать, едва разделавшись с миской горячей похлёбки. Гай выделил мне небольшую комнату на втором этаже, где стояла удобная кровать, маленький стол и тяжёлая лавка. Оловянный подсвечник, оставленный хозяином, позволил заметить на стене оленьи рога, на которые можно было повесить сырую одежду, в надежде что до утра она высохнет. Мне оставалось лишь помолиться и с большим удовольствием растянуться на тюфяке, набитым соломой. Пьеру тоже нашлось местечко, и день, принесший столько забот и треволнений, наконец, закончился... Наутро, после скромной, но сытной трапезы, я хотел спросить у хозяина совета насчёт продажи лошадей, но не успел начать беседу, как услышал крик уличного мальчишки. Этот крик спутал мои мысли, и я, слегка раздосадованный этим обстоятельством, был вынужден обратить внимание на спешащих прохожих. – Ведьма!!! – раздался оглушительный женский визг. – Сегодня её сожгут! – Куда все бегут? – спросил я у старика, который стоял у дверей трактира и равнодушно смотрел на суетившихся горожан. Он окинул меня взглядом и хмыкнул: – Вы, сударь, видно, не местный? – Нет, я прибыл из северных провинций. – Сегодня казнят Катрину из Веймора. – Казнят? За что? – Разве не слышали, что кричат люди? – он покачал головой. – Она ведьма и призналась в своих злодеяниях. Её сожгут в полдень на центральной площади. Признаться, мне стало любопытно. Никогда прежде не видел публичных казней, если не считать смерти двух оборванцев, которых уличили в краже и повесили во дворе отцовского замка. Надо же! Ведьма... Настоящая ведьма! Не мог упустить такого зрелища и поспешил за горожанами, которые двигались к месту казни. Увы, я был молод и глуп... Улочки, прилегающие к площади, понемногу заполнялись людьми. Чумазые мальчишки, похожие на стремительных воробьёв, облепили не только деревья, но и каменные ограды. Люди постарше неторопливо бродили вокруг высокого помоста, толкались и даже бранились в надежде присмотреть местечко повыше и поудобнее, дабы не упустить мельчайшие подробности предстоящей казни. Прошло не меньше часа, прежде чем в конце улицы показалась процессия, состоящая из повозки, на которой везли осуждённую, и вооружённых алебардами стражников в блестящих кирасах, идущих по бокам и отгонявших излишне любопытных зрителей. – Ведьма! – послышался чей-то визгливый крик, который отозвался сотнями других, не менее противных голосов. – Ведьма!!! Толпа, жаждущая зрелищ, заволновалась. Казалось, что здесь собрался весь Баксвэр! Пришлось прижаться к ограде, чтобы не оказаться затоптанным в толчее. Мне... Мне вдруг почудилось, что я окружён не людьми, а голодными серыми крысами, почуявшими кусок мяса. Хотел убраться в сторону, но вместо этого – совершенно чудесным образом – оказался в первых рядах и видел всё происходящее в мельчайших деталях. – Сжечь! Сжечь эту тварь! Люди швыряли камни и комья грязи в ведьму, а она скалилась в ответ, проклиная своих обидчиков. Если смертным и было суждено увидеть дьявола во плоти, то эта женщина была одним из его образов! Само воплощение зла, посланного на грешную землю! Будь проклято мгновение, когда я поддался греховному любопытству! Поверьте, смотрел на ведьму и чувствовал, как по спине струится холодный пот. Я оцепенел от страха! Ведьма была ужасна! Растрёпанные волосы, перекошенное от злобы лицо и глаза, горящие огнём преисподней. Её уста извергали такую хулу, что люди отшатывались прочь. Она была полна чёрной злобы и, визжа от бессилия, проклинала горожан, которые собрались поглазеть на её смерть. Казалось, ещё немного и ведьма разорвёт путы, а вот тогда – горе всем собравшимся! Вдруг мелькнула ужасная мысль, которая долго не давала мне покоя и подарила много бессонных ночей. Пусть моё признание и покажется ужасным, но я обещал быть искренним в своих повествованиях. Именно тогда впервые подумал, что горожан притягивал страх! Они замирали от благоговейного ужаса перед ведьмой, но она манила их своими знаниями. Все эти проклятья, камни, которыми они швыряли в женщину – это была игра! Ужасная игра со смертью. Это было нечто непонятное и непостижимое для моего разума. Возбуждение толпы нарастало, но прошёл ещё час, прежде чем появились служители Святого Трибунала в серых плащах с надвинутыми на лица капюшонами. Женщину возвели на помост и привязали к столбу. Вязанки хвороста были уложены таким образом, чтобы огонь разгорелся позади ведьмы, сжигая её ноги и спину. Как узнал позднее, это позволяло растянуть казнь и сделать её более мучительной. Один из служителей зачитал приговор и палач поднёс факел... Ведьма окинула взглядом толпу и оскалилась. На её губах выступила кровавая пена. Она была похожа на зверя, но вдруг... Вдруг замерла, словно увидела сонм карающих ангелов! Огонь, который бушевал в её глазах, потух, и она сникла. Это превращение было настолько удивительным, что я проследил за её взглядом и увидел... Орландо де Брега. Он стоял на возвышении, скрестив руки на груди, и казалось, пребывал в полном одиночестве – люди старательно обходили его стороной. Затем... Затем я не выдержал и начал продираться сквозь толпу, пока не вырвался на свободу и не уткнулся разгорячённым лбом в холодный гранит ограды. Было невыносимо страшно, и не стыжусь этого чувства! Не видел, как разгорался костёр, но слышал ликующие крики горожан, которые наслаждались этим зрелищем... – Вы испугались? – послышался знакомый голос, и я вздрогнул от неожиданности. Это был шевалье де Брег. Он подошёл и встал рядом, продолжая смотреть на пылающий костёр. Послышался вой ведьмы и торжествующий рев толпы. Господи! – Нет, сударь, я... – Жак, никогда не лгите! – он сделал паузу и повернулся. Пристально посмотрел в глаза, потом ткнул пальцем мне в грудь и медленно произнёс: – Мысли материальны, а ложь, даже в мелочах, убивает душу. – Откровенность убивает ещё быстрее, – неожиданно возразил я. – Вот как? – удивился он и смерил меня взглядом. – Вы не так просты, каким кажетесь на первый взгляд... – Простите, сударь... – Простить? За что? – Я не хотел показаться перед вами неучтивым. – Вам не за что извиняться. Отчасти вы правы. Скажите, что вы думаете о казни? – Это... Это ужасное зрелище, – признался я. – Ведьма... – Она никогда не была ведьмой, – он перебил меня и прищурился. – Как так?! – Эта женщина никогда не имела ничего общего ни с колдовством, ни с чернокнижием, ни с иными бесовскими делами. – Тогда почему... – Она заслужила эту смерть. – Я вас не понимаю... – прошептал я. – Вот и прекрасно, – он неожиданно улыбнулся и хлопнул меня по плечу. – Пойдёмте, друг мой, я угощу вас знатным обедом! – Обедом?!! – Разумеется. Скоро вернётся настоятель, и вы навсегда забудете о хорошей кухне! Устав братства суров и не терпит чревоугодия. 4 Обед, которым меня угостил Орландо де Брег, был воистину чудесен. Признаю это безо всякого стыда – я изрядно проголодался, и даже увиденная казнь не отразилась на желании набить брюхо. Молодость... Во все времена она брала своё, невзирая на потрясения, которые подстерегали нас по пути к зрелости. Толстый и розовощёкий кабатчик встретил нас у дверей и проводил к столу. Судя по его льстивой угодливости, с которой он описывал блюда, и благодушным кивкам де Брега, мой друг был частым гостем в этой таверне. Не успели оглянуться, как на столе появился истекающий жиром кусок жареного мяса, свежий хлеб и кувшин красного вина. Достойное место заняли блюда с рыбой и устрицами. Чуть позже появились глубокие миски с густой похлебкой, щедро заправленной овощами, и мне не оставалось иного выхода, как вознести благодарственную молитву и приняться за эту роскошную трапезу... Пока мы ели, я успел осмотреться и сделал это с большим интересом. Мне, по молодости лет, не доводилось бывать в таких заведениях, если не считать нескольких постоялых дворов по пути в Баксвэр. Полутёмный зал, тяжёлые потолочные балки и два небольших, затянутых бычьим пузырём окна. Камин, сложенный из дикого речного камня, грубо сколоченный прилавок и десяток столов, рядом с которыми стояли массивные лавки. Земляной пол был усыпан нарезанной соломой и древесными стружками, что позволяло сохранить видимость порядка и относительной чистоты. Позади кабатчика на большой и тяжёлой полке стояло десятка два запылённых – по большей части пустых – бутылок. Бочонок с вином, дюжина глиняных кружек – вот и всё убранство. Когда голод был утолён, я тяжело вздохнул и с большим сожалением взглянул на остатки мяса, которые лежали на блюде. Увы, но при всём желании не смог бы съесть и кусочка, как бы привлекательно он ни выглядел. – Уф... Благодарю вас, сударь! Вы вернули меня к жизни. – Не за что, – кивнул де Брег. – Рад, что здешняя кухня пришлась вам по вкусу. – Это было чудесно! – Вам придётся очень трудно в Святой обители... – Мне не привыкать к трудностям, – пожал плечами я. – Дело не только в суровом монастырском уставе, – продолжил он и поднял глиняную кружку. Медленно допил вино и посмотрел на меня, будто хотел увидеть нечто незримое, скрытое от людских глаз: – Вы разделите свою жизнь на «до» и «после». Тяжёлый выбор. Особенно для юношей, которые и жизни то не видели. Вы готовы к этому? – Всегда знал, что стану монахом. С самого детства... – Но тем не менее мечтали о другом пути? Пути воина, не правда ли? Я не ответил. Смотрел на огонь камина, который обогревал зал этой портовой таверны, и молчал. На стенах висели пучки засохших и пыльных трав. Несколько свечей, вставленных в оловянный подсвечник, бросали зыбкие тени на деревянные, покрытые многолетней копотью стены. Посетителей не было – люди наверняка толпились на площади, обсуждая казнь ведьмы. Мирно потрескивали дрова, но вдруг передо мной встал образ казнённой, и меня передёрнуло, словно от пронизывающего до костей ветра. Это невольное движение не ускользнуло от внимания собеседника, но он был так добр, что не поинтересовался его причиной. – Даже не знаю, что вам сказать, шевалье... – смутился я. – Не совсем так. – Не совсем? Это интересно. – Признаться, я никогда не испытывал тяги к воинскому искусству, хоть и преуспел в его изучении. Не сочтите за пустое бахвальство, но знания мне давались гораздо легче, нежели моим старшим братьям. Моя вина в том, что я был плохим учеником... – Жак, вы слишком требовательны! – сказал шевалье. – Поверьте, ваш наставник отменно потрудился. Разбойнику, которого убили на дороге, вы нанесли отменный удар. Это говорит о хорошей, достойной дворянина школе. – Мастер Уэшем был строг и относился к обучению со всем усердием. – Он поступал правильно, – кивнул де Брег. – Оружие, мой друг, не приемлет задора и небрежности, распространенных среди молодых повес, получивших слабое представление о фехтовальном искусстве. – Всё равно я стану монахом, а не воином. Меня... Меня привлекает иная стезя. – Служение Богу, мой друг, это тяжёлый труд, и ваши таланты пригодятся. Я замолчал, и перед моими глазами, как наяву, возникла центральная зала старого замка. Обрывки соломы на каменном полу, тихий шепот, возня охотничьих собак, дравшихся над брошенной костью. Снаружи доносился голос ветра, завывающего от бессильной злобы. Север... Милый сердцу север. С трудом стряхнул это невольное наваждение и продолжил: – Однажды я услышал беседу отца с Бартом Уэшемом. Они сидели у огня и вспоминали военные походы и приключения. Иногда, углубившись в дела минувших дней, рассказывали удивительные, а подчас и невероятные истории о событиях, которые происходили в дальних странах. – Жак! – неожиданно и довольно резко перебил меня де Брег. – Да, сударь. – Вы позволите дать вам дружеский совет? – Конечно! – Рад, что вы открыты и честны, но... – он поморщился и провёл рукой по лицу, словно хотел скрыть нахлынувшие чувства. – Будьте осторожнее в своих беседах. Я имел честь быть знакомым с вашим батюшкой и знаю его как достойного и храброго мужа, но мир не всегда добр к таким людям. Вы ведь не хотите познакомиться с братьями из Святого Трибунала? – Разве... – Не всё так просто! Будьте осторожны в откровениях. Особенно это касается рассказов о военных походах, в которых участвовал Гийом де Тресс и мастер Уэшем. Он замолчал и подлил нам вина. Признаться, я был сбит с толку этими словами, но счёл за благо запомнить его совет. Орландо отхлебнул вина, довольно кивнул и вернулся к нашей беседе. – Итак, эти старые воины пробудили вашу страсть к знаниям? – Да, вы правы, но слушать эти беседы мне дозволялось лишь в том случае, если я был прилежен в штудиях. Моих братьев эти рассказы не привлекали и они предавались иным развлечениям. Со временем у меня появились вопросы, на которые не сумел найти ответов, но в замке было несколько книг, которые... Которые мой отец привёз из последнего военного похода. – Как это знакомо, – усмехнулся де Брег. – Знакомо? – Не обращайте внимания, Жак. Вы, как я понимаю, были очарованы этими рассказами? – Да. Все эти истории о дальних странах... – Мечтаете о путешествиях? – Не думаю, что моим мечтам суждено сбыться, но в монастыре большая библиотека, в которой собраны труды известнейших учёных мужей. – Жак, вы меня удивляете! Вы слишком умны для своего возраста. Сколько вам лет? – Пятнадцать. – Вы удивительный юноша, Жак де Тресс! – Сударь, вы слишком добры. Мне даже страшно подумать о степени моего невежества! – Скажите, что вы находите привлекательным в жизни? – спросил де Брег. – Кроме книг. – Есть одна сторона жизни, которая привлекает сильнее прочих. – Женщины? – улыбнулся шевалье, но тут же поднял руку, извиняясь за поспешность суждений. – Простите, не хотел вас смутить или обидеть. Тем более в преддверии столь важного шага, как посвящение себя Святой церкви. – Священник, который обучал нас грамоте, назвал мой интерес греховным, но... – ...Вы с ним не согласны. – Это прозвучит кощунственно, но не согласен. Разум дарован Богом, и было бы грешно не использовать эту силу для познания мира, дабы оценить всю щедрость Создателя. – Поэтому вы так рады судьбе, которая привела вас в монастырь? – Рад... Возможно. – Эх, Жак... Ваша душа мятежна, и стены монастыря этого не скроют. – Это не страшно, если смогу трудиться в библиотеке, – твёрдо сказал я. – Пожалуй, вы правы. Это бесценное собрание, но... – он покачал головой. – Не всё так просто, как вам того бы хотелось. Есть множество вещей, которым нет объяснения. Вы уж поверьте мне на слово. Я прочёл множество книг и знаю о чём говорю. – Мне кажется, что объяснение можно найти всему, если обращать должное внимание на мельчайшие подробности и любопытные совпадения! – Вы хотите сказать, что они выстроятся в изящное переплетение мыслей и подтолкнут вас к решению заданной интенции? Определённо, ваш ум слишком хорош для монастыря! – У меня нет иного выхода. – Выход есть всегда. Просто вы его не увидели. Поймите, что до нас жили и другие люди. Прислушайтесь, и услышите их напутственный шепот. Если Создатель явит свою милость, то вы обрящете свой Путь. – Шевалье... – Не принуждаю и не приказываю. Подумайте, Жак. Подумайте и сделай свой выбор. – Это... – Довольно бесед, мой друг! – он отставил свою кружку и поднялся. – Пойдёмте, покажу вам Баксвэр! – Сударь, я до сих пор не могу оправиться от казни, а вы предлагаете мне прогулку? – Предпочитаете сидеть и разглядывать паутину на потолочных балках? – Нет, но... – Вот и славно, – он бросил на стол несколько серебряных монет и пошёл к выходу. Мы вышли из таверны и повернули в сторону пристани. Разбитая мостовая была покрыта слоем грязи и лужами, в которых отражалась хмарь осеннего неба. Рядом с соседним домом на пустых бочках сидело несколько бездомных оборванцев, в серых [...] (4) ...[бу]дет правильным начать описание с монастыря Святой Женевьевы. Это позволит вам не только следовать по нашим стопам, но и почувствовать незримую силу этих земель. Силу, которая была тем краеугольным камнем, рядом с которым возлегли другие, послужившие фундаментом для возникновения Баксвэра. История монастыря насчитывает больше четырёх веков, а его неприступные стены помнят многих поборников Святой веры, чья мудрость, подобная лучам солнца, пронзала тяжёлые облака смуты и безверия. Как я уже говорил, Святая обитель находилась в западной части Баксвэра на небольшом холме, который возвышался над городом как некий сакральный символ. В далёкие времена, когда королевские земли подвергались набегам южных соседей, эти монастырские стены становились надежной защитой, принимая под свою сень жителей города [...] ...[широ]кая дорога, начинавшаяся у ворот, вела к центральной площади Баксвэра и уже отсюда разбегалась узкими улочками, застроенными каменными домами, в которых жили богатые горожане. Ближе к окраине, будто стыдясь своих обитателей, дома прижимались к земле, и двухэтажные постройки сменялись убогими и ветхими лачугами, где царила вечная нужда и голод. Нищета была мне знакома. Многие из крестьян, живущих на землях моего отца, с трудом доживали до весны, но здесь было нечто иное – не понятное и совершенно чуждое моему разуму. (4) Часть рукописи пострадала от времени, и текст был утрачен. (здесь и далее прим. переводчика) 5 С того памятного дня прошло почти два месяца, и в город пришла зима. Пусть и не такая снежная, какой она была на моей родине в Ровальи, но достаточно холодная, чтобы украсить лица девушек нежным румянцем. Признаю, умерщвлять плоть было крайне трудно, и я, сам того не замечая, частенько заглядывался на горожанок, когда оказывался на улицах Баксвэра или в соборе, где они заполняли храм Божий. Даже молитвы, должные помогать новицианту, (5) не оказывали влияния на мои буйные чресла. Не буду verbatim (6) описывать мои первые шаги в Святой обители, тем более что они не были означены чем-то примечательным. После возвращения отца-настоятеля я отдал бумаги, переданные ему отцом. Среди них были письмо и документы, свидетельствующие о том, что барон Гийом де Тресс приносил в дар монастырю Святой Женевьевы небольшую деревушку, находившуюся на юге его владений. Это была плата за моё будущее... Мне назначили наставника, который должен был подготовить Жака де Тресса к новой жизни. Жизни, в которой появится брат Жак. Наставник... Как сейчас вижу морщинистое лицо, покрытое старческими пятнами. Если память не подводит, его звали Агниус. Он был стар и уже встретил не меньше пятидесяти вёсен. Несмотря на возраст, брат Агниус был довольно крепок и не давал мне послаблений, требуя должного прилежания в изучении монастырских правил. Я был поселён в его келье и находился под неусыпным вниманием, сопровождаемым вечно недовольным ворчанием. После того, как стал послушником и снял мирские одежды, помощник эконома выдал мне новые. Каждому послушнику полагалось две нижние рубашки из белой ткани, и туника из грубой коричневой шерсти, поверх которой надевался капюшон с пелериной. Зимой наряд дополнялся тёплым плащом и деревянными башмаками, подбитыми шкурой. По тогдашним обычаям мирскую одежду, в которой я прибыл в монастырь, следовало раздать бедным, но как-то так получилось, что узел с пожитками никто не потребовал, и он занял место под моим ложем. Поступок, позволю себе заметить, достойный порицания, но, как показали грядущие события, оказавшийся весьма кстати. Осознав и прочувствовав своё место в Святой обители, я мог только мечтать о знаниях и послушно исполнять свои обязанности. Орландо де Брег был прав, утверждая, что служение Господу – это тяжкое бремя! Человеку слабому и неискушённому монастырь мог показаться настоящим узилищем, что недалеко от истины! Устав братства был строг, а жизнь подчинена твёрдому распорядку. Отсчёт нового дня начинался в полночь, когда колокол отмерял начало табеля, созывая братьев на Бдение, продолжавшееся до трех часов – полунощницы. После короткого полуторачасового сна, следовала Утреня и проводилась короткая служба. Ещё один час для сна и в шесть часов утра мы поднимались окончательно. Затем следовал капитул – собрание всех монахов монастыря, на котором обсуждались дела обители, а также оглашались списки братьев, которые преступили закон и были достойны наказания. После этого, нас ожидала утренняя месса, молитва в кельях и монастырская месса. После этого братие приступали к работам, которые прерывались на полуденную мессу, трапезу и короткий отдых. В три часа пополудни вновь возвращались на работу, которую заканчивали около пяти часов вечера и отправлялись на ужин. Разумеется, за исключением постных дней, когда обходились одной лишь полуденной трапезой. В шесть часов ожидало повечерение, а в семь часов затворялись врата, и монастырь отходил ко сну. Понимаю, что вам нет нужды вникать в жизнь простых монахов и послушников, но тем не менее, как и обещал, описываю начало этой истории со всем усердием, не забывая о таких вещах, как порядки и нравы, царящие в монастыре Святой Женевьевы. Должен признать, что многое в Святой обители меня откровенно удивляло и поражало, а особенно – отношение монахов к чистоте тела. В купальне, для которой было отведено отдельное помещение, полагалось мыться каждую неделю, а перед трапезой омывать руки, дабы грязью не осквернять пищу, дарованную нам Всевышним. Да, здесь было чему удивляться! Признаться, я немного иначе представлял жизнь братии. Как оказалось, монастырь, олицетворяющий высокую миссию, подвержен многим порокам, присущим простым мирянам. Лень, бражничество, чревоугодие – вот наиболее частые грехи, оглашаемые на капитулах. Тем не менее в этих стенах жили и другие – ревностные слуги Святой Церкви, несущие на плечах все тяготы и невзгоды непростых времён. Эти, возможно греховные, размышления о несовершенстве мира отвлекали меня от грустных мыслей и помогали смириться с настоящим. Дело в том, что мечтам о труде в библиотеке было не суждено сбыться! Послушникам не разрешалось прикасаться к бесценным рукописям и фолиантам, которые хранились в здании библиотеки. Как и прочим новициантам, на мою долю отводились тяжёлые хозяйственные работы и поручения, которые требовали крепких рук и быстрых ног. За первый месяц я всего несколько раз переступал порог скриптория, где трудились переписчики. Я бы с большой радостью поделился своими опасениями с шевалье де Брегом, но и тут меня постигла неудача. Памятная прогулка, во время которой я познакомился с улицами Баксвэра, стала первой и последней. Не скажу, что мы не общались – Орландо по-прежнему был добр и приветлив, – но разговоры напоминали встречу добрых соседей. Приветствие, пожелание хорошего дня во славу Господню и ничего больше. Орландо де Брег жил в небольшом двухэтажном доме, который находился в двух шагах от монастырских ворот. Жил скромно, держа в услужении хозяйку и молчаливого мужчину, который отличался высоким ростом и крепкими кулаками. Каждое утро около девяти часов Орландо появлялся в монастыре, направляясь в дом настоятеля или библиотеку. Как бы ни удивительно это прозвучало, но шевалье де Брег пользовался в нашей обители куда большей свободой, чем монахи. Это лишь пробудило интерес к этому человеку, а разум, находившийся в праздности, рождал совершенно удивительные предположения о тайнах его жизни. По слухам, которые доносились до моих ушей, Орландо де Брег принадлежал к очень древнему, но почти угасшему роду. Среди его предков были сильные и мужественные люди, которые оставили след на страницах летописей, но стёрлись в памяти верховной знати. Увы, но в наше безумное время верность и бесстрашие не приносят ни богатств, ни славы. Тем не менее я продолжал наблюдать за этим человеком, хоть и понимал, что это крайне неприлично. Мне удалось заметить, что шевалье де Брег большую часть времени проводил в библиотеке, где, по словам братьев, часто засиживался над такими книгами, как труды Ибн-аль-Алькама и пророчества Мерлина, кои хранились в отдельной комнате и подлежали самому бережному обращению. Ко всему прочему, де Брег часто беседовал с настоятелем, прогуливаясь по нашему саду, и пользовался большим уважением у брата-инфирмария, с которым подолгу обсуждал силу лекарственных трав, используемых в лечебнице. Не ускользнуло от моего внимания и ещё одно обстоятельство, привлекавшее братию более остальных. Один раз в месяц Орландо де Брег уходил из города... Уходил на неделю и отправлялся на север. Налегке – без поклажи и каких-либо припасов, которые должны скрасить дорогу странствующему. Ничего, кроме тёплого плаща и оружия. Возвращался всегда неожиданно и, как правило, в скверном расположении духа, после чего несколько дней пил вино в заведении Гая Григориуса. Многие из монахов высказывали свои предположения о причинах его поведения, но мне кажется, что они были далеки от правды. Да, монахи любят обсудить дела мирян, если поблизости нет старших братьев, которые не преминут наказать излишне болтливых за многоглаголие. Шли дни... Одним зимним вечером меня отправили отнести записку рыбному торговцу. Наш келарь был слишком тучен и ленив, а мне такие поручения были только в радость. Это приятнее, чем помогать брату-инфирмарию и чихать от пыли его лекарственных трав. Дело шло к вечеру, и узкие улочки тонули в сумерках. Воздух был свеж, под ногами скрипел выпавший снег, и душа наполнялась тихой и благой радостью, словно я получил весточку с далёкой заснеженной родины. Помнится, что Барт Уэшем называл эти чувства непонятным словом «fernweh», означавшим, по его мнению, тоску о родине, страсть к путешествиям, боль старых ран и устремления души, которые сильнее всех воспоминаний. Погрузившись в свои мысли, я свернул в один из переулков и даже не сразу услышал шум драки... На снегу лежало два мёртвых тела. Чуть дальше, в нескольких шагах от убитых, дрались несколько человек. Рослый мужчина, прижимаясь спиной к стене дома, отбивался от двух нападавших, но двигался так тяжело и медленно, что наверняка был ранен. Дрались молча, и тишина прерывалась лишь лязгом стали и редкими стонами, когда клинки находили брешь в обороне сражавшихся. – Остановитесь! – крикнул я. Один из нападавших сделал шаг назад и обернулся. Это был не просто разбойник, какими полны здешние притоны. Одежда слишком дорогая и чистая. Косматая чёрная грива, борода и взгляд, горящий лютой ненавистью. – Пошёл прочь, монах! – заревел он и пошёл на меня. Я даже не заметил, как в моей руке оказалось оружие. Скорее всего, поднял меч одного из убитых, чья кровь пролилась на этот грязный, истоптанный снег. Это был один из тех знаменитых клинков, изготовленных к юго-западу от Ровальи. Удобная кожаная рукоять с оплёткой из перевитой металлической нити и навершием в форме груши. Широкое перекрестье и небольшие защитные дуги. Клинок с узким долом плавно сужался к острию... Судя по его звонкому голосу, над ним потрудились лучшие мастера! Прекрасное оружие! Всё это мелькнуло в моей голове и резко исчезло, возвращая меня в реальность. – Опомнитесь... – прошептал я. – Будь ты проклят, святоша! – рявкнул разбойник и замахнулся... Первый удар я отбил с лёгкостью. Запели клинки, и этот звук вернул меня в прошлое, когда мастер Уэшем истязал нас уроками и рычал от злости, утверждая, что мы будем убиты в первой же схватке, которая случится в нашей никчемной жизни. Мне достался достойный противник. Он был силён, ловок и умел. Единственное, что давало шанс выжить, так это его раны. Я их не видел, но он двигался короткими рывками, явно страдая от боли. Не оставалось иного выхода, как воспользоваться этим дарованным Богом преимуществом, и мне стало легче. Скрестив мечи, я вновь обрёл нечто родное. Рывок в сторону! Удар! Ещё один! Рывок! Парирую! Над моей головой свистнула сталь, но я успел увернуться, уйти в сторону и провести ответный... Удар! Хрустнули рёбра. Я нанёс колющий удар в бок, а когда он вскрикнул от боли, то налёг всем телом на навершие меча. Бездумно, словно сражался с соломенным чучелом... Cделать шаг в сторону. Вырвать клинок из тела. Бросить взгляд по сторонам! Всё! Любимый удар Барта Уэшема. Наставник называл его одним из лучших ударов «gioco largo», что означает искусство «широкой игры». Мой противник замер. Замер, будто не верил, что это возможно. Смерть предстала перед ним в образе юноши в монашеской одежде и с окровавленным мечом в руке. Увы, у меня не было выхода. Он был убит, хоть и не верил в это. Сделал шаг вперёд, и тут силы оставили его – он рухнул на колени, потом завалился на бок и затих. Мне было трудно дышать, а запоздалый страх опутал по рукам и ногам. Оглянувшись, я увидел что остался один. Остальные лежали на земле. Единственным, оставшимся в живых, был тот самый мужчина, который подвергся нападению. Я подошёл и опустился перед ним на колени. Средних лет, русоволосый, с аккуратно подстриженной бородой. Дорогая, но изрядно испачканная одежда указывала не только на его высокое положение, но и проделанный путь, который пришлось совершить, прежде чем оказаться на улочках Баксвэра. Судя по следам глины на сапогах – он прибыл с севера и застал в пути оттепель, случившуюся несколько дней назад. Незнакомец был тяжело ранен, а кровь на уголках рта, не оставляла надежды на спасение. Когда я приблизился, он был ещё жив. – Брат... – прохрипел он, пытаясь достать что-то спрятаное под окровавленным дублетом. Пальцы уже не слушались, а взгляд стал мутным и безжизненным. – Письмо... Настоятелю... Никому... Никому больше... – Сударь... – начал я, пытаясь объяснить, что являюсь простым послушником, но он уже не слышал. Дёрнулся и наконец испустил дух, держа в руках свиток. Измятый, со следами крови и запечатанный красной сургучной печатью. (5) Новициант – от латинского «noviciatus, novitiatus» – новый, неопытный. Послушник в католическом монастыре. (6) Verbatim – Дословно (лат.) 6 Это происшествие, довольно рядовое для любого города, неожиданно получило широкую огласку и послужило причиной для множества слухов и разговоров. Как выяснилось позднее, один любопытный купец, привлечённый звуками драки, наблюдал за ней из окна своего дома. Он не преминул поделиться увиденным со своей женой, а следом за ней узнал и весь Баксвэр... Если верить словам торговца, то в образе монаха явился сам Ангел Господень, который огненным мечом покарал разбойников, напавших на путников. Слух о чуде разлетелся по всей округе, но это сослужило мне очень плохую службу. – Даже не знаю, что сказать, сын мой... – начал отец-настоятель, но покачал головой и замолчал, будто не находил слов, чтобы выразить свои чувства. Он долго молчал, перебирая тяжёлые чётки, а потом поднял седую голову и посмотрел на меня: – Жак, вы осознаёте всю тяжесть содеянного? Нашему аббату, отцу Хьюго, пекущемуся о монастырском братстве Святой Женевьевы, в том году исполнилось сорок пять лет. Он был невысок, круглолиц и седовлас. Тёмно-серые глаза смотрели на собеседника очень внимательно и даже с некоторым осуждением, словно он знал о всех ваших грехах и неподобающих мыслях. Упрямо поджатые губы подчёркивали этот образ, заставляя трепетать любого, на которого он обращал свой взгляд. Аббат был неприхотлив в еде и скромен в одеяниях, чем, надо заметить, выгодно отличался от некоторых служителей Святой Церкви. На левой руке у него недоставало трёх пальцев, но никто из монастырских братьев не знал о причинах этого увечья. – Да, святой отец... – потупился я. – Вы совершили тяжкий грех. Обагрили руки кровью ближнего своего. – Он напал на меня! – Этот человек был обуян дьяволом, но вы не имели права прибегать к силе оружия! – Святой отец... – Молчите! – он резко перебил меня и опять замолчал. Как это ни прискорбно, но настоятель был прав, и все обстоятельства стычки не извиняли моего проступка. Оставалось лишь молчать и молить Господа, чтобы история не закончилась изгнанием. Иначе... Это конец! Конец всем дерзновенным мечтам о знаниях, сокрытых в стенах библиотеки. Отец-настоятель принял меня в своих покоях, и разговор проходил без свидетелей. Моего наставника, который должен был присутствовать, отправили к брату-инфирмарию, дабы тот пустил ему кровь и облегчил телесные муки. Надо отдать должное старому Агниусу – он искренне переживал и был готов понести наказание за мой проступок. – Жак, ваш батюшка был мне другом! – Да, святой отец, мой отец всегда с большой теплотой отзывался о вашей дружбе. – Я искренне желаю вам добра, но... – настоятель замолчал и скорбно поджал губы. Мой разум лихорадочно искал какой-нибудь выход, но его не было. Не было и не могло быть! Послушник, посягнувший на жизнь дворянина, обречён на изгнание из монастыря. Ко всему прочему, его могут передать в руки шерифа Баксвэра, который проведёт дознание и... Страшно представить, чем может обернуться эта история! – Я подумаю, что можно сделать, – сказал аббат. – Ступайте. Нет, постойте! Жак... – Да, святой отец! – Кто-нибудь ещё знает о письме, которое вы мне передали? – Нет, святой отец! – Хорошо. Вы будете заключены в монастырскую тюрьму, – после некоторых раздумий произнёс он. – Вашу судьбу решит капитул. – Спасибо, святой отец. В монастырской тюрьме, куда заключались провинившиеся монахи, я провёл три дня. Три дня, которые превратились в бесконечный кошмар. Моё воображение рисовало такие ужасные картины, что плаха была самым лёгким наказанием. Просыпался в холодном поту, видя себя на дыбе, и даже молитвы не приносили покоя и смирения перед неизбежным. Признаться, я был недалёк от помешательства, когда лязгнул тяжёлый засов, и дверь темницы наконец отворилась. На пороге возникла фигура мужчины, который держал в руках толстую свечку. – Жак... – послышался охрипший, но знакомый голос. – Орландо?! Должен признать, он выглядел не самым достойным образом. Дублет из чёрного бархата расстёгнут, а когда-то белоснежная рубашка испачкана в жире и покрыта винными пятнами. Шевалье был известен своей приверженностью к чистоте и щегольству во всём, что касалось нарядов, и посему его небрежность не просто удивляла, а откровенно поражала! Вдобавок, де Брег был пьян. Это было почти незаметно, если не считать мертвецкой бледности и угрюмости на лице. – Вы ожидали увидеть здесь епископа? – проворчал он. – Или ангела с мечом, о котором судачит добрая половина этого проклятого города? – Нет, но... – Раздери вас дьявол, Жак де Тресс, – поморщился шевалье де Брег. Он сделал несколько шагов, тяжело вздохнул и опустился на солому, брошенную в углу. – Испортили прекрасную попойку, которую мы устроили с мастером Григориусом! Он выставил на стол лучшее вино, которое нашлось в его погребе. – Вы уже знаете... – потупился я. – Ещё бы мне не знать! Весь Баксвэр только и говорит про ангела спустившегося с небес. Вам чертовски повезло, что этот торговец был не только любопытен, но и болтлив. – Повезло?! – я даже задохнулся от возмущения. – Если бы не он, то... – Если бы не он, сударь, вы давно бы висели на дыбе и признавались во всевозможных злодеяниях. Не сойти мне с этого места, но рассказали бы не только про убийство, но и про содомию, кражу скота и прочие богомерзкие пороки, которыми грешат воины, находящиеся на сарацинских землях. – Я никого не убивал! – Неужели? Нет, я правда не ослышался?! Значит, Жак де Тресс, вы просто шли мимо, погруженный в самые благочестивые мысли?! Не замышляли ничего дурного, а уж тем более не хотели устраивать побоища? Позвольте спросить – о чём же вы думали, друг мой, когда резали этого господина? О житие Блаженного Августина или о страданиях Господа нашего Иисуса Христа?! Может быть о христианском смирении и желании подставить левую щёку, когда вас ударили по правой?! Какого дьявола, вы схватились за меч?! Вы могли позвать стражу, святых угодников или, на худой конец, осенить себя крестным знамением и убежать! – Был вынужден защищаться! – Ну-ну... – он поднял голову и прищурившись посмотрел на меня. – Вы мне не верите... – Верю, – выдохнул шевалье. – Скажите, сколько человек участвовало в этой схватке? – Их было пять человек, но когда я подошёл, в живых оставалось только трое. – Вот как? Хм... – Что-то не так? – Не знаю, не знаю, но в часовне лежат только три дохлых тела. Куда делись ещё два? – Кому могло придти в голову красть мёртвых?! – Не знаю. Может быть, тем людям, которые хотят извратить картину этой стычки? – Каким образом?! – Если судить по телам, то вы, Жак де Тресс, – он ткнул в меня пальцем, – помогли двум пришлым разбойникам убить знатного жителя Баксвэра, а если быть точным – шевалье де Либери, который известен благоразумием, щедростью и прочими богоугодным поступками. – Я вас не понимаю... – Извольте, – сказал де Брег и пожал плечами, – готов объяснить. – Буду вам очень благодарен! – Пустое... – отмахнулся он. – Итак... На месте схватки, было обнаружено тело Аугуста де Либери. Судя по характеру раны, он был заколот. Кто-то ударил его в бок, да так ловко, что вывалил на снег весь гнилой ливер. Кроме этого господина, были найдены ещё два тела, которые, – де Брег сделал паузу и поднял руку, чтобы привлечь моё внимание, – прибыли в город совсем недавно. Наш уважаемый шериф уже вынес вердикт, что именно они напали на почтенного шевалье. Он бы отбился, но тут появились вы и... – он развёл руками. – Закололи его мечом. Как вам история? Хороша? – Всё было не так! – Знаю... – лениво отмахнулся де Брег. – Знаю, что не так, но попробуйте доказать это шерифу, который отрубит голову любому, чтобы отомстить за смерть собутыльника. – Мне конец... – прошептал я и опустил голову. – Да, Жак, вам не позавидуешь... – согласился Орландо и вздохнул. – Если бы не это письмо... – Что? – насторожился де Брег. – Какое письмо? – Простите, сударь, но... – К чёрту ваши извинения! Про какое письмо вы говорите?! – Этот умирающий... Можете меня осудить, но я, расстроенный неприглядным будущим, случайно обмолвился о письме, адресованном настоятелю монастыря. Де Брег внимательно выслушал и долго молчал, уставившись в сторону. Потом поднялся и выругался. Судя по выражению лица, он был здорово расстроен. – Что со мной будет? – обречённо спросил я. – С вами... – Меня казнят? – Казнят? – он криво усмехнулся. – Кто же осмелится поднять руку на послушника, чьей дланью управлял сам Ангел Господень? – Но это же неправда! – Эх, Жак... Если бы этим миром правили честные люди, он давно бы издох! – Господи, что вы такое говорите?! – Успокойтесь! Что касается вашей нелёгкой судьбы, то полагаю... – де Брег сделал паузу и подошёл ко мне. Некоторое время он внимательно изучал моё лицо. Так внимательно, словно ощупывал взглядом или хотел обнаружить метки, уличающие меня во лжи. Взгляд был таким пронзительным, что я замер. Орландо поморщился и продолжил: – Дьявол... Полагаю, что вскоре вас призовёт отец-настоятель и предложит сделку... – Простите, сударь, но я вас не понимаю... – растерялся я. – Поверьте, так даже лучше, eo quod in multa sapientia multa sit indignatio! (7) Я искренне желаю вам добра и поэтому, что бы ни предлагали, соглашайтесь! Лучше быть изгнанным, чем убитым! И ещё... Молитесь, чтобы этим не заинтересовался Святой Трибунал! – Но... – Никаких «но»! – твёрдо сказал шевалье, потом развернулся и ушёл. Скрипнула дверь, и моя темница погрузилась во тьму. (7) Потому что во многой мудрости много печали, и кто умножает познания, умножает скорбь (лат.) Книга Екклесиаста, или Проповедника Гл. 1 ст. 18 7 Лошадь шла вскачь, роняя с губ лёгкие хлопья пены. Пряный ветер предгорий бил в лицо и будоражил кровь, словно выдержанное вино с отцовских виноградников. Рядом скакал ещё один всадник, но его лица было не разглядеть. Ветер... Ветер, который подобен вечной песне, посвящённой свободе, живущей в наших сердцах и душах... – Проснитесь, Жак... – сквозь вязкую пелену сна пробился знакомый голос. Скрипучий, словно петли сундука, таящего в своей, пропахшей пылью утробе множество древних тайн и загадок. Дурманящий сон исчез, словно его и не было. – Что? – Пора... – сказал монах. Передо мной стоял старик, заботившийся о тех, кто сидел в застенках монастырского подземелья. Он был немощен и почти слеп, а лицо покрывало такое множество морщин и шрамов, что они переплелись затейливой вязью и стали похожи на арабские письмена, которые я видел в одной из книг. – Куда? – охрипшим голосом спросил я, хотя прекрасно знал ответ. В горле пересохло, и мне... Мне стало страшно. – Капитул. Все уже собрались. Старик проводил меня до дверей узилища, где уже поджидали два дюжих и молчаливых монаха, но перед лестницей вдруг остановился и положил руку на моё плечо. – Жак... – тихо произнёс он. – Что бы ни случилось, будьте сильным! Будьте человеком! – Человеком? – Да, – старик кивнул и подтолкнул меня к выходу. – Храни вас Господь, Жак де Тресс! Я помолюсь за вас. Ступайте. Двадцать четыре ступени, которые вели наверх... Эти камни могли бы многое рассказать! По этим истёртым и покосившимся ступеням выходили на свет не только преступники, но и мученики, пострадавшие за святую веру. Кто-то из них принял ужасную смерть, а кто-то был изгнан и умер вдали от родины. Я поднимался, и липкий страх, который преследовал меня последние дни, начал исчезать. Он остался там – в промозглом каменном мешке. Скрипнула дверь, и в лицо пахнуло тёплой сыростью. Двор монастыря был затянут лёгким туманом, а булыжники блестели от влаги. Оттепель... Жаль. Я предпочёл бы лёгкий мороз, который напомнил о родине и стал добрым знаком перед судилищем. Тем более сейчас, когда оставалось пройти не больше пятидесяти шагов. Еще одна дверь. Полутёмная, едва освещённая зала... Монастырь беден, а десяток свечей освещал лишь первый ряд собравшихся братьев. Лица остальных тонули во мраке, но я чувствовал их напряжённые и осуждающие взгляды. Мне не доводилось бывать на подобных собраниях. Капитул проходит за закрытыми дверьми, и на него не допускается никто, кроме монахов. О порядке проведения рассказывал наставник, когда повествовал о жизни Святой обители. Простым послушникам вход сюда запрещён. Разумеется, если они не совершили преступления... Тяжёлые и потемневшие от старости скамьи поставлены таким образом, что внимание сидящих было обращено к центру, где сидели аббат и несколько древних старцев, известных своей мудростью. Прочитанная молитва отозвалась эхом из темноты высоких сводов, а затем поднялся отец-настоятель: – Братие... Один из послушников совершил тяжкий грех... – произнёс он, а я даже замер и перестал дышать, ожидая, что последует за этими словами. Однако аббат не стал продолжать свою речь и отошёл в сторону. Вместо него выступил старый монах, которого я часто видел у здания библиотеки, и задал первый вопрос: – Братие, дозвольте мне обратиться к послушнику Жаку? Когда разрешение было получено, он повернулся ко мне и начал обвинительную речь... Пусть и не смогу вспомнить всех подробностей, которые провозглашал монах, но полагаю, что вы поймёте моё состояние и чувства, которые испытал в тот момент. Слова этого старца были подобны расплавленному свинцу. Смертоубийство... Самый ужасный грех... Казалось, ещё немного, и меня обвинят в самом страшном – сговоре с дьяволом. Клянусь, услышь я эти слова – не был бы удивлён! Если бы это произошло, то мой жизненный путь закончился в стенах Святого Трибунала, откуда только один выход – на костёр. Если меня изгонят – попаду в руки шерифа, и мне отрубят голову. Настоятель с подобающим видом слушал слова брата-обвинителя, и лишь иногда по его лицу пробегала лёгкая тень, которая свидетельствовала о тяжёлой внутренней борьбе. Не знаю, на что я надеялся, но всё моё внимание было приковано к аббату. Письмо... Он боится! Боится, что проговорюсь о послании! Эта догадка была подобна молнии, которая прорезает бархатный ночной сумрак! Несмотря на это, решил промолчать о найденной грамоте. Что-то мне подсказывало, что это признание убьёт ещё быстрее. Капитул, вопреки правилам, затянулся дольше дозволенного, а я ждал заключительного слова, которое станет моим приговором, и очнулся, услышав слова обвинителя: – Жак, что ты можешь сказать в своё оправдание? – Молю Бога... – начал я и закашлялся. – Молю Бога, и вас, и братию простить меня за то, в чём меня обвиняют, но нахожу, что в действительности дело обстояло иначе... Аббат резко поднял голову и посмотрел на меня. Монах-обвинитель выдержал должную паузу и продолжил: – Присутствуют ли здесь братья, которым известны обстоятельства этого происшествия? – Нет... – Кто-то может подтвердить или опровергнуть твои слова? – Н-нет... – Мы не слышали? – Нет! – Присутствуют! – раздался незнакомый голос, и монахи обернулись, стараясь разглядеть того, кто взял на себя такую смелость. Не успел говоривший выйти на свет, как рядом с настоятелем возник один из братьев. Он наклонился, что-то прошептал, и я увидел, как изменилось лицо аббата. Оно превратилось в застывшую маску. Из темноты выступило несколько человек, одетых в серые плащи, отличавшие братьев Святого Трибунала. Первым шёл высокий и худой мужчина. Тёмные волосы, крючковатый нос и впалые щёки делали его похожим на хищную и злую птицу. – Брат Раймонд? Что вы здесь делаете? – довольно неприветливым тоном спросил аббат. – Вы что-то имеете против? – Проступок послушника – это дело монастырского братства! – Позволю себе заметить, что проступок вашего послушника послужил возникновению странных, если не сказать – кощунственных слухов. Они могут навредить Святой Церкви, если вовремя не разобраться в первопричинах. – Чудо, о котором говорит город, вы называете кощунственным? – сквозь зубы процедил настоятель. – Разве здесь говорили о чуде? Если не ошибаюсь, вы обсуждали грех смертоубийства. – В этом происшествии... – В этом происшествии, – перебил его отец Раймонд, – множество тёмных пятен! Посему им займутся служители Святого Трибунала! – Тёмные пятна... Вы отрицаете возможность чуда?! – улыбнулся аббат, хотя его улыбка больше напоминала звериный оскал. – Я называю это так, как оно того заслуживает! – У вас есть доказательства? – Нами уже задержана семья торговца, который был свидетелем этой кровавой резни. – Он дал показания? – Поверьте, брат мой, он скоро заговорит. Часть монахов одобрительно загудела. Я знал, что в монастыре есть два лагеря, которые не только соперничают, но и открыто враждуют. Мой проступок обострил противостояние, и оно на глазах превращалось в бездонную пропасть. Аббат посмотрел на незваного гостя и после небольшой паузы сказал: – Полагаю, что почтенному собранию не помешает ненадолго прервать слушание, дабы благочестивые братья смогли молитвой укрепить свой дух перед вынесением справедливого приговора. После этих слов меня вывели из залы. Направляясь к выходу, я бросил взгляд на один из балконов. За окнами уже начинало светать, и сквозь предрассветную хмарь я увидел... Нет, это невозможно! Сквозь сумрак проступала человеческая фигура, закутанная в плащ. Что-то показалось мне знакомым, но... Де Брег?! На капитул допускаются только монахи! Даже послушники лишены этой возможности, а тут мирянин, который скрытно присутствует на капитуле?! В это невозможно поверить! Меня вывели из залы и усадили на скамью, стоящую у входа. Монахи ушли, и я остался один. В голове мелькнула глупая мысль о побеге, но тело сковал страх. Смотрел на ворота и понимал, что не хватит сил даже подняться и сделать несколько шагов, которые отделяют от свободы. Свободы? Нет, это не будет настоящей и достойной свободой. Побег – признание вины. По спине стекали капли холодного пота. Понимал лишь одно – я оказался между молотом и наковальней. Плохо скрываемая вражда между отцом-настоятелем и Святым Трибуналом грозила обернуться для меня самым ужасным – смертью. Медленно тянулось время. На память пришли слова Орландо де Брега: «Молитесь, чтобы этим не заинтересовался Святой Трибунал!» Ну что же... Они уже здесь. Я сидел, смотрел на поднимающееся солнце и думал о своей участи. Умирать страшно. Ещё страшнее умирать за преступление, которое не совершал. Пытался отыскать в душе нечто похожее на раскаяние, но увы – тщетно. Его не было... – Жак... – я повернулся и увидел одного из монастырских братьев. Он показал на дверь и склонил голову. – Пора? – Тебя ждут... Когда меня ввели в зал, я увидел, что служители Святого Трибунала сидели рядом с другими монахами и тихо переговаривались между собой. Судя по хмурому лицу аббата, он выдержал нелёгкий бой. Бой, который ещё не закончен. Он дождался, пока я займу место, и поднялся. – Братие, – начал свою речь аббат. – После долгих размышлений мы приняли решение, что послушник будет отправлен в Лесную обитель, где искупит свой тяжкий грех тяжёлым трудом и молитвой... – Вы всё-таки упорствуете... – послышался голос отца Раймонда. – Это больше похоже на сокрытие преступника! – Что вы предлагаете? – поворачиваясь к нему, спросил отец-настоятель. – Мы предлагаем провести дознание. Настоятель сделал паузу и некоторое время молчал. Потом кивнул и неожиданно склонил голову: – Ну что же... Пожалуй, вы правы. – Что?! – вытаращился глава Святого Трибунала. – Это достойное наказание послушнику за смертный грех, но я опасаюсь поспешности в этом непростом деле. Полагаю, что Святой Трибунал отнесётся к нему со всем прилежанием и приложит все силы, дабы прояснить его мельчайшие подробности. – Вы согласны передать послушника Жака в руки Святого Трибунала?! – Если вы настаиваете, брат мой, – склонил голову отец-настоятель. 8 Я даже не успел осознать весь ужас этого решения, которое неотвратимо направило мою жизнь к скорому и трагическому финалу, когда со своего места поднялся отец Раймонд. Он долго смотрел на меня, а потом усмехнулся и кивнул, будто нашёл ответ на вопрос, который не давал ему покоя. После этого он повернулся к нашему аббату и склонил голову: – Рад, что ваша несказанная мудрость, брат мой, в очередной раз служит во благо Святой церкви. Выказывая свою заботу о послушнике Жаке, вы принимаете на свои плечи ещё одну тяжкую ношу, что достойно уважения. Пожалуй, будет правильным, если мы не будем вмешиваться в дела воспитания новициантов. Святой Трибунал... – отец Раймонд сделал паузу и, возвысив голос, продолжил: – Святой Трибунал не усматривает в проступках послушника признаков богомерзкого чернокнижия или иных деяний, кои нам следует расследовать со всем тщанием во славу Господа нашего Иисуса Христа. Засим дело новицианта нас больше не интересует. Разумеется, досточтимый отец-настоятель остается в своём праве отправить его в Лесную обитель, дабы Жак, трудом и молитвой, смог искупить свой грех... Эти слова были... Я даже не знаю как выразить своё изумление, но отец-настоятель был удивлён не меньше. Аббат с ненавистью посмотрел на отца Раймонда, потом перевёл взгляд на меня, и клянусь – окажись здесь слуга дьявола, он бы удостоился большей милости. Если и бывают на свете чудеса, которые можно отнести к Божьему промыслу, то моё спасение от рук Святого Трибунала было одним из них. Когда я обрёл дар речи и страх покинул оцепеневшее тело, то упал на колени и вознёс хвалу Создателю за то, что не позволил пострадать невиновному. Никогда прежде не молился столь искренне, вознося Всевышнему слова благодарности за избавление от мучительных пыток... Монастырь спал. В келье, которую я делил с наставником, было довольно холодно, но тёплый плащ не давал замерзнуть. Несмотря на это, спасительный сон, который дарует нам покой, не приходил. Вспоминал события прошедшего дня, содрогаясь от одной мысли, что был на волосок от смерти. Воистину, я рождён под несчастливой звездой! Пробыл в городе всего несколько месяцев, но успел накликать такое множество бед, что иному хватило бы на всю жизнь! Увы, но выхода не было. Завтра меня отправят в Лесную обитель и [...] ...[при]жался к стене дома и замер, проклиная себя за ночную прогулку, которая привела меня к дому аббата. Окно было распахнуто, и я поневоле стал свидетелем разговора между отцом-настоятелем и Орландо де Брегом. Господи, почему ты не вразумляешь детей своих?! Едва увернувшись от смерти, я рисковал ввязаться в новую историю, которая может стать последней. Ничего не оставалось, как неподвижно замереть, дабы случайным движением не выдать своего присутствия. Послышался звон серебряных бокалов и звук льющегося вина, которым наполняли чаши. Лёгкий стук бутылки, поставленной на стол... – Сегодня вы меня искренне удивили, святой отец! – сказал де Брег. – Это чем же? – судя по голосу, аббат был крайне раздражён и даже не пытался скрывать своё настроение. – Вы с такой лёгкостью отдали Жака Святому Трибуналу... Не ожидал... – Что?! – Между тем, он вас не предал... – задумчиво протянул Орландо. – Почему? Жак был на волосок от гибели, а костёр не самое приятное место для пятнадцатилетнего юноши. – Шевалье, что вы такое несёте?! – Он презанятный малый, этот Жак де Тресс. – Извините, но я вас не понимаю! – Я говорю о таинственном послании, – сухо заметил де Брег, – которое он обнаружил на месте схватки. Если бы Жак упомянул про эту находку, то финал капитула имел бы другое завершенье. – Он всё испортил! Щенок! – не выдержал аббат. – Испортил? – хмыкнул шевалье и сделал паузу. – Вот как! Погодите, погодите... Ну да, конечно! Как я сразу не догадался! – Орландо! – Раздери меня дьявол... – засмеялся де Брег. – Вы с самого начала хотели, чтобы письмо оказалось в Святом Трибунале?! Ваш план не удался, поэтому и злитесь? Святой отец... Ваш гнев опасен для здоровья! Может следует призвать брата-инфирмария, дабы облегчил ваши страдания кровопусканием? – Шевалье, вы сошли с ума?! – рявкнул аббат. Судя по его тону, он был уже взбешен. – Ну хорошо, хорошо! Пусть не вы, а некий таинственный автор. Будь я проклят, но это напоминает хорошо задуманную игру! Осторожнее, святой отец. Пусть мои слова прозвучат и слегка двусмысленно, но вы, чёрт побери, играете с огнём! – Не забывайтесь!!! Вы находитесь в Святой обители, а не в трактире своего приятеля! – Полноте, Святой отец! Ещё неизвестно, где больше святости! Между прочим, истории Григориуса привлекают куда больше народу, чем лепет монастырских братьев. Некоторые из них и читать-то не умеют! Я уже не говорю о порядках проведения служб, кои изучаются на слух. Постоянно путают молитвы и разбавляют их лживыми домыслами, кои оскорбляют истых христиан. Ваши монахи не только косноязычны, но глупы и ленивы. Их леность на вашей совести! Они только и знают, что... – Де Брег, не преступайте границ дозволенного! – Хорошо, я умолкаю! – Наконец-то! Некоторое время они молчали, а потом опять послышался насмешливый голос де Брега: – Но всё же... Я прав? – Это не ваше дело! – Зачем же вы меня позвали? – удивился Орландо. – Мы как раз обсуждали с мастером Григориусом одно место из Жития Святых и нашли его весьма любопытным с точки зрения медицины, а особенно той части, где описываются душевные недуги и помутнения рассудка. – Вам нужно сопроводить Жака в Лесную обитель и передать письмо настоятелю. – Вот это хорошая новость! Давно мечтал там побывать. – Если бы вы, Орландо де Брег, не исчезали каждый месяц, то могли бы там побывать гораздо раньше! – У каждого из нас свои дела и заботы! – неожиданно резко ответил де Брег. – Надеюсь, ваши заботы не противоречат законам нашего королевства? – Не знаю, не знаю... Король издал такое множество указов, что я не успел ознакомиться со всеми. Возникает такое чувство, что венценосец и сам читать не умеет. Будь это не так, его указы не противоречили один другому. – Довольно! Это уже слишком! – Как скажете, святой отец, – усмехнулся шевалье. – Итак? Когда же нам отправляться в этот скорбный путь? – Скорбный? – Иначе его не назовёшь! Лесная обитель печально известна своей святостью! Простите, своим жестоким уставом! Жак де Тресс там долго не протянет. Он или сойдёт с ума, или... Или превратится в одного из ваших святых. Какой выход для вас предпочтительнее? – Де Брег... – зарычал аббат. – Мне больше нравятся безумцы, – не обращал внимания Орландо. – Они как-то честнее и разумнее относятся к окружающему нас миру. Вы со мной не согласны? – Ступайте прочь! – И вам доброй ночи, святой отец! – Письмо отдам завтра и очень прошу не медлить с отъездом! Святой Трибунал... – Не понимаю, что вас так тревожит, святой отец? Отец Раймонд отказался от желания получить Жака. Чтобы устроить костёр на центральной площади, ему вполне хватит бедного купца, который спьяну увидел Ангела Господня. – Вот это меня и настораживает... – Хм... Извините, я вас не понимаю. – Господин де Брег! Не надо изображать удивление! Вы всё прекрасно поняли! – Клянусь, даже понятия не имею, что вас так испугало, святой отец. – Они отказались от Жака. – Вот и прекрасно. Парню несказанно повезло! – Они отказались с такой удивительной лёгкостью, что... – Черт... – Де Брег!!! – Простите, святой отец, но кажется уловил ход ваших мыслей! Предполагаете, что Жак де Тресс находится на службе Святого Трибунала? – Иначе сложно понять поступок отца Раймонда. Он был готов вывернуться наизнанку, чтобы заполучить этого послушника в свои руки, а когда я его отдал, вдруг взял и снял все обвинения. Вам не кажется это странным?! – Ну, не знаю... Ваша вражда с отцом Раймондом слишком сложна для меня. – Вы что-то обленились, шевалье. Раньше вас привлекали подобные загадки. – Ничего подобного! Вы не любите Святой Трибунал, а я не люблю пустые загадки. В них нет ничего привлекательного. Обычные дрязги и склоки. Если бы находил это занятным, то ходил на рынок! Тамошние торговки ругаются гораздо искуснее, чем святые отцы. – Когда-нибудь вас возьмёт за горло Святой Трибунал. – Увы, для этого нужно уметь думать, а этим достоинством они не могут похвастаться. – Любите тайны? Прекрасно! – Что-то случилось? – После Лесной обители можете отправиться в замок графа де Буасси. – Зачем? – Он был убит. Ужасная смерть. – Вот это уже интересно... – Кто бы сомневался... – проворчал аббат. – Вы подозреваете колдовство? – Есть причины так думать. В конце концов, шевалье, это ваше дело! – Ну да, конечно! Как бражничать, так это монахи, а как преследовать нечистую силу, так бедный Орландо де Брег?! – Вы уйдёте наконец?! – Уже ушёл! Отправлюсь к мастеру Григориусу и продолжу нашу прерванную беседу. Это интереснее, чем разбираться в дрязгах священнослужителей. Судя по звукам, доносившимся из открытого окна, де Брег поднялся и пододвинул стул. Я, опасаясь что меня заметят, метнулся в сторону и спрятался за угол дома. Сердце стучало так громко, что, кажется, ещё немного и оно выпрыгнет из груди. Послышался стук двери, и тёмная фигура скользнула куда-то в сторону. Прошло немного времени, и я со всеми предосторожностями вернулся в свою келью. Мой наставник спал, и мне следовало последовать его примеру, но подслушанный разговор не давал покоя. Клянусь, я не понимал, что происходит! Святой Трибунал уверен, что я убил этого горожанина по наущению аббата, дабы уберечь посланника. Отец-настоятель уверен в обратном – что служу Святому Трибуналу – и посему отсылает меня в отдалённую обитель! Как бы там ни было, но мои мечты обернулись прахом... 9 – Смотрю, вы неплохо подготовились к дальней дороге, – прищурился шевалье, когда наутро мы встретились на монастырском дворе. Окинув меня взглядом, Орландо слегка поморщился и покачал головой. – Нет, так не пойдёт. Настоятель приказал подобрать одежду мирянина, дабы обезопасить вас от возможных покушений и лишнего внимания со стороны горожан. – Одежду мирянина? Зачем?! – Кто знает, что задумал Святой Трибунал? Ладно, подберу что-нибудь из своих запасов. – Благодарю вас, но в этом нет нужды, – сказал я. – Моя одежда... Она у меня в келье. – Вот как? – дёрнул бровью де Брег. – Однако, вы очень предусмотрительны! – Так получилось... – Ну-ну... Кстати, вот и наш засадный полк... – усмехнулся Орландо, глядя мне за спину. Обернувшись, я увидел двух монахов, которые седлали лошадей. – Простите, сударь, но я вас не понимаю. – Да? – улыбнулся де Брег. – Какая жалость... Вы пока смените одежду, а я наведаюсь к отцу-настоятелю. За благословением. Спустя час мы покинули Баксвэр, но едва вышли из города, как повстречали кавалькаду из шести человек и двух повозок, на которые были нагружены сундуки и баулы. Впереди ехала девушка. Это... Это чудесное создание было так прекрасно, что я потерял дар речи. Очаровательной красоты лицо, зелёные глаза и непослушные рыжие кудри, которые падали тяжёлой волной на широкий воротник её зелёного плаща. Девушка подняла голову, скользнула безразличным взглядом по моей фигуре и, разумеется, задержала его на Орландо де Бреге. Шевалье, судя по всему, был поражён не меньше моего и застыл на месте, словно каменное изваяние. Незнакомка ему улыбнулась, но он не ответил. Сидел на своём жеребце и не отрываясь смотрел на девушку. Это недостойное поведение совершенно не обидело путешественницу. Разумеется, она была так прекрасна, что знала, как действует чары её ангельской красоты. Девушка ещё раз улыбнулась и проехала мимо. Когда кавалькада скрылась, я, чтобы побороть своё смущение, откашлялся и спросил: – Сударь, вам знакома эта дама? – Эту даму... – медленно произнёс де Брег, – зовут Ирэн... Ирэн де Фуа. – Вы с ней знакомы? – повторил вопрос я, но шевалье не ответил. Обернулся, посмотрел на ворота Баксвэра и тронул поводья: – Вперёд, Жак де Тресс! Нас ждёт долгий путь... Дорога шла на север, хотя Лесная обитель находилась к северо-западу от города. В ответ на мой вопрос Орландо пожал плечами и заявил, что ему надо наведаться в одну из деревень. Я понял, что он мне не доверяет и замолчал. Иногда чувствовал его взгляд, но стоило поднять голову, как шевалье отворачивался и рассматривал заснеженные окрестности. К исходу дня мы почти добрались до деревни, где намеревались найти ночлег, но вдруг из лесу вышли люди. Их вид не оставлял сомнения в жестоком и богопротивном ремесле. Разбойники! Увидев, что я схватился за кинжал, де Брег повернул голову и лениво качнул рукой: – Успокойтесь, Жак! Эти люди не причинят вам вреда. – Это разбойники?! – Разумеется. Вы ожидали кого-нибудь другого? Когда мы подъехали поближе, то один из этих людей улыбнулся и вышел навстречу. Это был огромный человек, который поражал не только ростом, но шириной своих плеч. Коротко подстриженные волосы и небольшая борода делали его похожим на южанина. Несмотря на свою стать, он показался довольно добродушным человеком. Повстречай такого в городе, я бы принял его за молотобойца. Вы можете осудить меня за подобное высказывание о злодее, который достоин болтаться на виселице, но я говорю то, что видел своими глазами. Этот человек не был похож на душегуба. Он поднял руку и поприветствовал моего спутника: – Де Брег? Добрый день, сударь! Рад видеть вас в добром здравии! – Ван Аркон? – с улыбкой ответил Орландо. – Какая встреча! Куда направляетесь? – На небольшую прогулку, – усмехнулся предводитель разбойников. – Мои ребята слегка засиделись и вот, решили размять кости. – И проломить кому-нибудь голову? – Боже упаси! Разве что попадётся на дороге несговорчивый торговец! Вы же их знаете, сударь! Они так трясутся над монетами, что готовы перерезать горло любому, кто попадётся на их пути. Поневоле начнёшь опасаться этих душегубов! Боже упаси... Я просто не сплю ночами от страха, а поспать, как вы знаете, я люблю. – Вы совершенно правы, Ван Аркон! – засмеялся де Брег. – Эти купцы стали совершенно несносны! Дерут три, а то и четыре цены за бутылку вина! Я удивляюсь, что Григориус ещё не разорился, торгуя с этими нечестивцами! – О! Мастер Гай святой человек! Он единственный, кто понимает толк в хорошем вине и доброй закуске! Разумеется, не считая присутствующих! – Вы, как всегда, любезны! Однако, дорога предстоит дальняя, и мне пора! – Удачи вам, сударь! Храни Господь вас и вашего спутника! Разбойники обошли нас стороной и продолжили свой путь. Поражённый, я проводил их взглядом, а де Брег лишь усмехнулся: – Я уже говорил, Жак, что в жизни не всё так просто. Примите это как должное и более не удивляйтесь! Будь у вас чуть больше терпения, я бы описал дорогу во всех подробностях, но, понимая, что моё пустословье не привлечёт вашего внимания, отложу это на будущее. Поверьте, наш путь был весьма нелегким и занял около двух седмиц, считая с того момента, как покинули монастырь Святой Женевьевы. Погоды не баловали, и за эти дни мы настрадались как от дождя, так и от снега. Возникло чувство, что разверзлись все хляби небесные, пожелавшие наказать послушника, обагрившего свои руки кровью. Надо заметить, что меня удручало постоянное молчание шевалье де Брега, но, вспомнив его разговор с аббатом, а точнее – подозрения, высказанные настоятелем о моей возможной связи со Святым Трибуналом, я опускал голову и погружался в свои мысли. На исходе двенадцатого дня мы увидели на холме храм, окружённый лесом. Вокруг него высились деревянные стены. Монастырь был беден, что неудивительно. Тяжкие времена не давали золоту залёживаться на одном месте! Де Брег перехватил мой взгляд и хмуро кивнул: – Добро пожаловать в Лесную обитель, Жак... Мы пришпорили лошадей и едва успели до того времени, как братие закрывают ворота. Грязный и оборванный монах, встретивший нас у ворот, указал на бревенчатый дом. Кроме этого здания, здесь было несколько хозяйственных построек и небольшой сад, который чернел голыми и узловатыми сучьями. Двор был довольно грязен, но храм находился в относительном порядке, что меня слегка подбодрило. – Хм... Ну и где мне прикажете ночевать? – хмыкнул де Брег и осмотрел двор. – Я полагаю, что здесь есть дом для странствующих, – пожал плечами я. – Сомневаюсь, что сюда кто-нибудь заглядывает. Разумеется, по своей воле. Сопровождавший нас монах бросил недовольный взгляд на шевалье, но тем не менее показал на полуразвалившийся дом и коротко бросил: – Это лучше, чем спать под открытым небом... – Ну и ну... А где же дом настоятеля? – У нашего аббата нет дома, – буркнул монах. – Разве у монахов нет отдельных келий? – спросил я. – Вот ещё! – скривился брат и отвернулся, пряча в рукава худые, озябшие руки. Признаться, это обстоятельство несколько удивило! Отец Хьюго неоднократно упоминал в своих проповедях о пользе уединения для размышлений и молитв. Было ли мне страшно? Пожалуй. Эти бревенчатые стены, часть из которых давно сгнила и обвалилась, ветхие дома и запустение, царившее в обители, навевали на грустные мысли. Монах, встретивший нас у ворот, был крайне измождён. Впалые щёки, голодный взгляд. Поневоле затоскуешь. Настоятель так и не вышел. Вместо него появился ещё один монах, не менее худой, чем брат-привратник. Казалось, что его качает не только от воздержания, но и от ветра. – Что вам угодно? – У нас есть письмо для вашего настоятеля, – сказал де Брег. – Его прислал аббат Хьюго из монастыря Святой Женевьевы. – Кто вы? – Меня зовут Орландо де Брег, а это... Это Жак де Тресс, мой секретарь. – Аббат примет вас завтра. После утренней мессы, – кивнул монах и ушёл. Поражённый услышанным, я посмотрел на шевалье и захлопал глазами от изумления. Он усмехнулся. – Вперёд, мой друг. Надо устроиться на ночлег в хибаре, которую они называют домом. Не прошло и получаса, как лошади были обихожены, и мы расположились на отдых. Де Брег улучил момент и сунул несколько монет сопровождавшему нас монаху, дабы тот принёс немного дров для очага. Желаемое было доставлено, и вскоре мы сбросили плащи и смогли насладиться живительным теплом. Орландо развязал один из мешков и выставил ужин. Вяленое мясо, головка сыра, хлеб и несколько бутылок вина. Рядом со всем этим великолепием нашлось место для пригоршни медовых орехов, копченой рыбы и мешочка с пряностями. Королевская трапеза! – Угощайтесь, Жак. – Благодарю вас! – сглотнул набежавшую слюну, но вопрос, мучивший меня, не давал покоя. Я немного помолчал, наблюдая как де Брег наливает нам вино и режет мясо, а затем не выдержал и всё же спросил: – Почему вы не сказали, что я послушник, присланный в эту обитель для покаяния? – Как вам сказать, Жак де Тресс... Если бы я сказал, вас бы сразу закрыли в темницу, как здесь поступают со всеми грешниками. Не знаю, зачем они так делают, но это не самое лучшее место в этой дыре. – Вы решили подарить мне последний ужин? – грустно усмехнулся я. – При мне два письма... – задумчиво продолжал Орландо. – Одно касается вас, а другое рекомендует шевалье де Брега, который свершил много славных дел во имя Святой Церкви и достоин некоторой признательности. Если быть точным, ему будет позволено увидеть книги, которые хранятся в этой обители. – Я вас не понимаю. – Завтра скажу настоятелю, что вы мой секретарь, – он пожал плечами. – Это позволит вам находиться рядом со мной и увидеть бесценные фолианты. Я пробуду здесь пять дней, а уезжая, отдам настоятелю письмо, в котором описаны ваши прегрешения. Он, конечно, будет взбешён моей проделкой, но меня это не волнует. Вас – полагаю – тоже. Вы так стремились к знаниям, что бесчеловечно лишать вас этого блаженства! То, что прочтёте за эти дни, никто и никогда не отнимет. Эта мудрость останется с вами навсегда. Пусть эти пять дней, Жак де Тресс, станут моим прощальным подарком. – Благодарю вас... – голос предательски дрогнул, и я замолчал. – Пустое, мой друг. Это единственное, что могу для вас сделать. – Хотел вам сказать... Я не служу Святому Трибуналу. – Знаю. Вы хороший малый, Жак де Тресс, но совершенно не умеете шпионить. Это ведь вы стояли за углом, когда я наведался в дом аббата, не правда ли? – Там же было темно! – Я хорошо вижу даже в полной темноте. Полноте краснеть! Давайте ужинать. Завтра нас ждут книги. Поверьте, Жак, это чувство, когда вы приоткрываете завесу над новой, ещё не прочитанной страницей, незабываемо! 10 Возможно, вам сложно оценить подарок шевалье де Брега. Это было то, о чём я мечтал с тех самых пор, как покинул отцовский замок. Книги... Пусть их было немного, а моё счастье мимолётно, но я благодарен этому человеку за щедрость и милосердие. Наутро, когда аббат прочитал послание настоятеля, нам было позволено пройти в скрипторий, где и хранились эти бесценные сокровища. Поначалу здешний аббат был против, чтобы «секретарь» был допущен в хранилище, но шевалье умел уговаривать. Они прогулялись по заснеженному саду, а когда вернулись, то на левой руке де Брега не хватало одного перстня, но настоятель изменил своё мнение о моём присутствии в скриптории. Здешний аббат чем-то напоминал свинью. Был упитан, что несколько удивляло, учитывая вид остальной братии, и крайне неопрятен. Жёсткая щетина торчала в разные стороны, а нос был мясист и несуразно огромен. Ко всему прочему, он весьма презрительно отнёсся к просьбе де Брега о свечах для чтения и заявил, что Лесная обитель не располагает нужным запасом воска. Шевалье только усмехнулся и покачал головой. Кстати, свечи были найдены, причём в должном количестве. Разумеется, после того, как Орландо расстался с пригоршней монет, переданных настоятелю в виде «скромного подношения для нужд обители». Признаться, аббат мне не понравился. Он не был похож на достойного служителя церкви, а в глазах мелькала неприкрытая алчность, заставлявшая задуматься о незавидном будущем этого монастыря. Буду откровенен – он недостоин добрых слов. Я не запомнил его имени, о чём ничуть не жалею. Книги... Даже сейчас, вспоминая своё прошлое, я улыбаюсь счастливой улыбкой юноши, который открыл неизведанный мир. Открытия были сродни чуду, а труды, с которыми ознакомился в первый день, окрыляли и уносили так далеко, что я забывал обо всём на свете. Увы, но счастье не бывает вечным, и в Святую обитель пришла беда... Это случилось на четвёртый день нашего пребывания в монастыре, когда братия после полуденной трапезы отправилась на работу. Мы с де Брегом находились в скриптории, когда услышали псалмы, предваряющие начало трудов, а затем крики и свист. Протяжный и долгий свист, сменившийся ужасными воплями. В первый момент я застыл от удивления, но Орландо де Брег понял, что на монастырь напали! В те времена подобные случаи были не так уж и редки. Брат шёл на брата, а знать грызлась между собой, словно волки над тушей задранного оленя. Разбойники грабили не только путников, но и опустошали деревни, словно стая прожорливой саранчи. Я бросился к дверям, но де Брег схватил меня за шиворот и отшвырнул в сторону. После этого захлопнул дверь и задвинул засов. – Им уже не помочь! – рявкнул он. – Что вы собираетесь делать?!! – Спасать эти бесценные книги, чёрт меня возьми! Они дороже, чем жизни этих святош и бездельников! – Сударь... – прошептал я. – Ради всего святого, Жак! Заткнитесь! – он несколько секунд прислушивался, а его лицо скривилось, словно от боли. – Орландо... – Тише! Мне, как видите, не до вас! – он развернулся и протянул мне своё оружие. – Вот, держите! – Вы отдаёте свой меч?! – Увы, но я не вижу иного выхода! Раздери меня дьявол, как всё не вовремя! Я как раз добрался до одной очень интересной главы! Чёрт побери! Жак, не стойте столбом! – Что мне делать?! – Возьмите книги и молите Бога, чтобы он дал вам силы не сойти с ума после этой драки! – Но... – Позже поговорим! Отвернитесь! Вы же не дама моего сердца, чтобы разглядывать мои чресла! Де Брег начал стаскивать с себя дублет и рубашку. Одна из пуговиц оторвалась, упала на пол и покатилась в сторону. Этот тихий звук был прерван первым громким ударом... Атакующие размеренно били в дверь, и, судя по всему, она скоро затрещит и рухнет, открывая проход в это хранилище бесценных книг. Я бросил на них взгляд и похолодел. Многие из фолиантов представляли настоящее богатство – обложки сверкали каменьями и золотыми вставками, выполненными руками искуснейших мастеров. Схватил книги и замер, не зная, куда мне бежать и как можно спасти эти великие творения. Раздался удар, и двери жалобно затрещали. Со стен, поднимая клубы пыли, падали куски штукатурки. Ещё один удар! Господи! – Вон отсюда! – крикнул де Брег и посмотрел на меня. Черты его лица исказились от боли. – Вон! Спрячьтесь... – Спрятаться?! Я буду сражаться! – Пошёл прочь, щенок!!! Я попятился и едва не упал, зацепившись за ступеньки, ведущие в небольшую и тёмную каморку. Де Брег зарычал и упал на колени, обратясь к дрожащим от ударов дверям. Сквозь узкие потолочные окна светило солнце и повисало яркими столбами, отражаясь в повисшей пыли, словно Ангелы Господни протягивали нам руки помощи и благославляли де Брега на этот подвиг. В руках Орландо держал небольшой нож, которого я прежде никогда не видел. Он взял его обеими руками и с силой ударил в деревянный пол. Тело его содрогнулось. Раздался рык! Страшный рык, подобный рычанию дикого зверя. Меня словно ударило! Ударило невидимой силой, которая исходила от... Человека?! Нет! Пытался прочитать молитву и сам не заметил, как оказался в этой комнатушке, пропахшей пылью и ладаном. Захлопнул за собой дверь, прижался спиной к стене и вытер рукой лицо. Если разбойники сюда ворвутся, то нескольких убить успею! Пусть и не всех, но этим тварям так просто меня не взять! Раздался ужасный рев, от которого кровь застывала в жилах. Он был так ужасен, что я был готов поверить в пришествие Нечистого, решившего взять штурмом Святую обитель. Треск падающих дверей... Звериный рык! Господи... Что там творится?! Торжествующие крики оборвались и сменились дикими воплями, будто на разбойников напали архангелы, решившие покарать богохульников. Я сжал зубы, дабы не обезуметь от страха, а вопли уже сменились жалобными стонами. Кто-то убивал этих нечестивцев! Я читал одну молитву за другой, но эти голоса проникали в мой разум, убивая надежду на спасение! За дверью нарастал шум схватки. Трещало дерево, бились стёкла. Господи... Крики начали отдаляться, но во дворе раздались новые, будто на свободу вырвалось нечто ужасное. Господи, помоги! Помоги не утратить остатки разума, слыша звуки резни между разбойниками и неведомым чудовищем, которое их убивало... Меня бросало то в жар, то в холод. Ледяной пот обжигал лицо, а зубы стучали от страха. Я стоял напротив двери, сжимая в руках меч, и молился, чтобы Господь дал мне силы умереть с честью... Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем всё стихло, и воцарилась мёртвая тишина. Так или иначе, но рискнул выбраться наружу. То, что я увидел в зале... Это было не просто ужасно! К горлу подкатил тугой комок, и как ни старался сдержаться, но меня стошнило! Весь зал был покрыт кусками человеческих тел... – Credo in Deum, Patrem omnipotentem, Creatorem caeli et terrae... – шептал я, переступая через кровавые ошметья тел и прижимая к себе книги, словно искал в них спасение от этой неведомой напасти. (8) Во дворе лежали тела растерзанных разбойников. Чуть дальше, рядом с храмом, лежали убитые монахи, которые пытались спастись от нападавших, а весь двор был залит кровью. Куски тел исходили паром. Я не знал и не понимал, что здесь произошло, но это не было простой битвой. Это было бойней! Будто над Святой обителью пронёсся смертельный смерч, который убил всё живое, но по какой-то причине пощадил меня. Я обвёл взглядом монастырский двор. Везде царила смерть. Многие тела превратились в кровавую кашу, из которой торчали обломки костей. Не понимая, что делаю, я повернулся и пошёл к воротам. Ноги не слушались, будто шёл на деревянных ходулях. Несколько зданий были подожжены и уже пылали ярким пламенем, бросая в темнеющее небо снопы длинных и быстрых искр. Трещало пламя, пожиравшее стены. Дым расползался по двору и начинал душить. Это был конец... Конец Лесной обители. Казалось, что сама смерть витала над землёй в поисках добычи. Она воцарилась в этом монастыре как хозяйка, а её ужасный лик преследовал меня в каждом убитом. Рядом с распахнутыми воротами увидел груду останков. Руки, ноги... Кровавая требуха... Оторванные головы, на лицах которых застыл смертельный ужас. Это были последние из разбойников, которые пытались спастись бегством, а когда поняли, что это бессмысленно, то приняли бой. На груде останков увидел... Поверьте, я оцепенел от страха! Среди тел лежала рысь, размеры которой поражали своей величиной. Зверь был размером с хорошего телёнка. Мощные лапы напоминали руки деревенского кузнеца, а густая рыжая шерсть была испачкана кровью. Меня пронзила ужасная догадка! Оборотень! Одна из тех тварей, о которых в Ровальи ходит множество легенд и преданий. Оборотень... Человек, скрывающий в себе личину ужасного зверя. Страшная догадка, подобная яркой вспышке, пронзила мой разум и поразила душу. Я понял, кто именно лежит передо мной. Орландо де Брег. Этот человек был оборотнем... Он истекал кровью и даже не попытался броситься на меня. Я знал, что должен сделать, но руки бессильно повисли, и я едва не выронил меч. Огромным усилием воли сжал оружие и пошёл прямо на зверя. Я должен убить это исчадие Ада... Должен. Когда подошёл ближе, то рысь дернулась, подняла голову и посмотрела на меня. В её глазах я увидел такую глубокую скорбь, что поднятый меч стал невыносимо тяжёл. Сделав ещё несколько шагов, я опустился на колени и посмотрел на морду оборотня. Будь я проклят, но мне показалось, что сквозь звериный лик проглядывают знакомые черты. – Де Брег?.. – прошептал я. Зверь обессиленно уронил голову на окровавленную лапу и затих. Чуть погодя его веки дрогнули и закрылись, словно он уснул или умер. (8) Верую в Бога, Отца Всемогущего, Творца неба и земли... (лат.) | ||
|
| Всего страниц: 1 | Страницы: 1 |