Всего страниц: 4
Дмитрий Старицкий (DStaritsky): Армия воров и проституток
Размещено: 19.07.2014, 03:26
  
Дмитрий Старицкий (DStaritsky)
Армия воров и проституток
Аннотация: попаданец. воюет в ландскнехтах, потому как все теплые места заняты и гасрарбайтеры никому не нужны. Своего населения хоть отбавляй. И активно отбавляют... много оружия.

Дмитрий Старицкий

    АРМИЯ ВОРОВ И ПРОСТИТУТОК

    Фантастический боевик

    Глава 1.

    Ох, он и заржал. Чуть ли не до икоты. Давно я не видел так вкусно смеющегося человека. Ну, словно я для него этот… как его там... Карандаш Олега Попова на арене цирка с медведем на велосипеде.

    - Что я сказал такого смешного? – я набычился, приготовившись обидеться.

    Но вовремя припомнив, что на обиженных воду возят… Сократился слегка в своих желаниях. А так хотелось двинуть этому ублюдку… с левой - хук по печени, да с правой - короткий под дых, а потом снова с левой - апперкот снизу в челюсть. До жути кулаки чесались. Чтобы, значит, каблуки его растоптанных гадов выше маковки взлетели, а челюсть хрустнула.

    - Ой, - махнул Курт рукой на меня. – Не смеши меня так больше, ладно. Ты на себя-то хоть посмотри внимательно.

    Не понял? Чё за наезды? Человек как человек, разве что на голову выше почти всех окружающих. Видно это недоумение так ярко окрасило мою физиономию, что бугор снизошел до объяснений.

    - Алекс, Алекс, - покачал он головой, отсмеявшись, - да кто тебя держит? Иди… куда хочешь? Я даже тебе долг прощу.

    - Какой долг? – возмутился я. - Я вроде у тебя ни одной монеты не брал.

    Глаза Курта вмиг стали серьезными и колючими.

    - Алекс, вспомни каким мы тебя нашли... Вспомнил? То-то же. Все что на тебе одето – мое. Все, что ты за все это время выпил и сожрал – мое. Лечение тоже денег стоит немалых. Так что по справедливому счету ты мне десять гульденов должен. Отдай – не греши. Не отдашь – станешь крысой. Крысу братва к профосу* разом сведет. А у того пеньковая тетушка* всегда готова к парному танцу. И гауптман наш даже сомневаться не будет, какой приговор вынести.

    ………………………………………………

    * профос – штатный палач полка ландскнехтов

    * пеньковая тетушка – эвфемизм виселицы.

    …………………………………………………..

    Бугор посмотрел на меня жалостливо как на дурачка деревенского. Недоумка какого, простых вещей не понимающего.

    - Пошли, присядем. Пропустим по кружечке пива, что в последней деревне взяли. И все обсудим спокойно, - развернулся он и пошел к нашим телегам.

    Бугор, это я так, по российской привычке его называю, потому как командует он бригадой. А звание его тут так и называется – бригада. Что-то типа унтера.

    И этот унтер фалует меня вступить в эту млядскую армию махать длинной спицей,* тыча ей в таких же уродов, как он. Всего-то на год, по контракту, но сам факт от этого не менее возмутительный.

    ………………………………..

    *спица – длинная пика с шилообразным граненым наконечником.

    ……………………………………………..

    - Марта, Грета, - крикнул бугор, постучав по борту повозки, когда мы обратно подошли к бивуаку. – Плесните нам по кружечке пенного да хмельного, а то в глотке пересохло.

    Нацедили девки как всегда: бугру аккуратно доверху, а мне всего полкружки остальное пена. И исчезли. Ждите отстоя. Требовать долива бесполезно. Не российский киоск в парке культуры и отдыха. Жалобы не принимаются. Уж больно статус тут у меня никакой. Так… Приемыш великовозрастный, который только вчера научился заново ходить. Вот женщины и показывают мне мое место в местной иерархии. Я даже на них за это не обижаюсь.

    - Так вот что я тебе втолковываю в твою бестолковку, - бугор оторвался от деревянной кружки, обильно вымочив рыжие усы в пене.

    Пиво было мутным и кислым, даром, что самая середина Германии. Одно хорошо – кружка объемом за литр где-то будет. Горло смочить хватит. А напиться - никак не получиться. Даже с полбочки. Тут и плотность как в разливном украинском пиве на черноморском побережье, да и градусов меньше, чем в американском ««Миллере»». Дерьмо, а не пиво, если уж совсем откровенно. Но… другого-то пива во всей округе нет. Ландскнехты прошлись как саранча по окрестным деревенькам. ««Матка, курка, млеко, яйка…»» И плевать им, что в этих деревнях этих свои же дойчи вкалывают.

    - Допустим, по доброте душевной я прощу тебе этот долг, - продолжал унтер работу с личным составом. – Допустим… Далеко ты уйдешь? В одиночку. Даже вооруженный. Да до первой же деревни, где тебя бауэры и прибьют. И будешь ты молить деву Марию о милости, чтобы тебя они просто убили, без затей. Ан, нет, они над тобой полтора суток еще измываться будут и мучить по всякому, насколько их убогой фантазии хватит. И никакой Руси своей ты не увидишь. Без вариантов. А с нами у тебя есть шанс и живым остаться, да и заработать неплохо. Кондота* кончится – хоть в Польшу нанимайся к тамошнему крулю в гвардию. А от Польши я так понимаю там тебе совсем рядом.

    ……………………………….

    * кондота – контракт.

    ……………………………………..

    Кивал я головой в такт его словам, понимая, что этот плотный сорокалетний мужик с рваным шрамом через правую бровь и щеку, несмотря на весь свой географический кретинизм, во всем прав. Появился я тут ««Алексей – человек божий, обшитый кожей»» в буквальном смысле обшитым только кожей. Абсолютно голым. С большой шишкой на лбу. Весь кустами исцарапанный. Морда кровью залита. А вот как я тут оказался – хрен его мама знает?

    Да и не до этого мне было откровенно. Обнаружилось в моей голове наличие мозгов. Сильно сотрясшихся. Оттого в глазах двоилось, мутило меня и даже рвало. А потом снова в бессознанку кинуло

    Уже не помню, что бормотал я этим людям, что меня нашли около дороги и подобрали меня по доброте душевной. И выходили.

    Очнулся я уже трясущимся на телеге, подпрыгивающей на ухабах, лежа на каких-то мягких узлах и прикрытый чем-то вроде мягкой рогожи. По-прежнему голый как Адам в раю. Ага…

    А вот и ««Ева»» с легкостью молодого гиппопотамчика заскочила на повозку, приняв от кого-то деревянную плошку с водой. Правда, одетая с ног до головы. Стала меня поить, приподняв голову, что-то приговаривая. Я из ее бормотания только два слова понял ««капут»» и ««шнеллер»». В общем, по-немецки эта перезрелая дева ботала, настолько я понял. Ей было где-то за тридцать. С такими выдающимися сиськами, что их даже просторная бесформенная рубаха не скрывала. Блондинка вся из себя с серыми льдистыми глазами. Волосы заплетены в две тугие косы в руку толщиной. Хоть на пропагандистский плакат национал-социалистов вешай. Кримхильда, Брунгильда и Лорелея в одном флаконе. Читал я как-то в школе еще переложение немецких легенд для детей. Именно такими я их и представлял.

    Так вот этими сиськами она по мне елозила, пока поила. И потом перед носом раскачивала. Лифчиков тут видимо местная мода не признает. А больше не на что было смотреть. Повозка укрыта плотным тентом. В щель опущенного полога видна была часть разбитой пыльной дороги, и желтело стерней убранное поле из-под каких-то зерновых.

    Женщина оттекла от меня, высунувшись наружу из-под полога, и что-то крикнула. Ну, точно немецкий… Именно такими интонациями в телесериалах фашисты говорят, как каркают.

    А сзади она тоже ничего. Богатая женщина. Особенно когда бесформенная юбка ее бедра обтягивает.

    Ну, че… Жить буду, если бабами уже интересуюсь.

    Падшая из рая ««Ева»» снова перетекла ко мне, а в повозку на ее место залез крепкий мужик лет сорока. С жутким шрамом на правой стороне лица. Одетый во все цвета радуги как попугай и с длинным ножиком на поясе. Очень длинным, больше полуметра.

    Проморгавшись, он что-то спросил меня. Что именно я не понял.

    Я не нашел ничего лучшего, чем поднять вверх руки и брякнуть.

    - Гитлер капут.

    - Гитлер капут? – переспросил тот меня недоверчиво.

    Я подтвердил, повторяя.

    - Я. Я-я-я… Гитлер капут.

    - Адольф Гитлер? – стал он у меня допытывать подробности.

    - Я. – подтвердил известную всем уже семь десятков лет информацию.

    – Гитлер фон Штирия?

    Только вот причем тут Штирия? Хотел сказать, что застрелился их фюрер в бункере, когда яд не подействовал, да вот не знал как выразиться. И припомнив еще другое словечко по-немецки, добавил.

    - Гитлер капут. Аллес.

    И он мне поверил. Я это понял по тому, как они быстро стали перекидываться быстрыми фразами с ««Евой»», поминутно поминая этого самого Гитлера.

    Потом мужик ткнул себе в грудешник кулаком и четко произнес.

    - Их хайсе Курт Майбах. Их бин бригада хир. Фюрер фон банда дер ландскнехтен.

    - Бригадафюрер? – переспросил я, ничего не понимая.

    В кино вроде эсесовцы совсем по-другому выглядят, строго одетые от Хуго Босс, аккуратно причесанные и выбритые до синевы, начищенные до зеркального блеска сапоги, а тут попугай какой-то в рваных тряпках. Точнее сказать: его одежды были не рваные об заборы, а аккуратно так прорезанные, как джинсы у хиппи. Голое тело в разрезах видно.

    - Ду. Вер бист ду? – чувствительно ткнул он в меня толстым пальцем, поросшим редким рыжим пухом.

    - Алексей, - ответил я. – Алексей Мародеревский. Автослесарь.

    - Поляк?

    - Найн, - помотал я головой, отчего она тут же отозвалась ноющей болью. – Рус.

    - Рус? – переспросил меня бригадафюрер. – Вильна? Киев?

    - Найн. Москва. Точнее – Урал, - очертил я свою государственную принадлежность этому германскому реконструктору.

    То, что я попал на фестиваль реконструкторов, я уже нисколько не сомневался. Просто ждал, когда они сюда мне ««скорую»» вызовут.

    - Москау… - покачал мужик головой. – Тиф гау.

    И снова переспросил.

    - Ви генау Гитлер капутганен?

    Я снова кивнул, подтверждая, несмотря на головную боль. Отвечать как-либо по-другому у меня слов немецких в запасе не было.

    - Дас хат эйнен юблен герух, - пробормотал Майбах и, не прощаясь, вылез из повозки.

    Судя по всему, ушел он очень огорченный тем, что Гитлеру настал капут.

    Охудеть…

    А ««Ева»» уже с другой плошкой ко мне подобралась, помешивая ложкой в ней.

    - Эссен, - ласково улыбнулась с ямочками на щеках.

    Понятно. Жрать, пажалста. Это мы завсегда, в любом положении.

    Кормила она меня какой-то жидкой похлебкой, даже не кулешом, а еще жиже. Вроде казачьей саламаты. Меня как-то прадед ею накормил исключительно в воспитательных целях, чтобы, значит, я корни свои казачьи не терял. Ох, и гадость эта саламата – клейстер на сале. А тут этот, как его Пикуль обзывал в своих писаниях… О! ««Вассер-суп»», в котором жиринка за жиринкой гоняется с дубинкой. Чуток крошеной морковки, чуток зелени с луком, чуток чесночка дикого. И ноль картошки. Бульон хоть куриный и то за счастье.

    И миска деревянная.

    И ложка.

    Даже не крашеная посуда, как у русских в хохлому. Ну, совсем. Реконструкторы чертовы, мать их за ногу да об забор, вдрызг свихнулись на своей аутентичности.

    - Скорая помощь? – спросил я, проглотив первую ложку вассер-супа, и, подумав, ввернул другое слово, общеевропейское. – Амбуланс?

    - Вас ист ««Амбуланс»»? – переспросила, улыбаясь Лореллея, разжалованная мною из Евы.

    Рая не наблюдается как-то. Вот засада, перебирал я варианты, глотая услужливо подносимое к моему рту содержимое ложки.

    О, идея!

    - Доктор.

    - Доктор? – пожала она плечами. – Вас фюр айн доктор?

    - Врач, - перебирал я синонимы медиков.

    Та только пожала плечами и поднесла мне очередную ложку супа.

    - Фельдшер! – обрадовано вскрикнул я, дотумкав, что это русское слово взято из немецкого языка.

    - Шер? – обрадовалась женщина. – Их хабе. Вартен ви.

    И оставила меня одного. Слава богу, покормленного, но продолжающего пребывать в полных непонятках. Но на измене я уже не сидел, успокоился. За врачом все же пошли.

    Не знаю, сколько прошло времени – я задремал. Но когда меня вынимали, как куклака из повозки, ярко светило солнце в зените, периодически закрываемое красивыми курчавыми облаками. Трава и деревья вокруг были зелеными. Типичная средняя полоса.

    Четверо мужиков в попугайских нарядах, осторожно поддерживая, вынесли меня на свежий воздух и уложили на заранее постеленную прямо на траву рогожу

    ««Лореллея»» вертелась рядом и, подведя ко мне очень сомнительную на вид, узкую бритую харю, и представила ее.

    - Дас ист дер шерер Маркус Кляйнер. Фирштейн? – попыталась убедиться, что я ее правильно понял и пояснила. - Эр ист унзер барбье. Эр вирд дих хейлен.

    Ничего не понял. Скорее бы меня эти реконструкторы отвезли туда, где цивилизация. Я надеялся увидеть подъезжающую карету скорой помощи, но когда этот реконструкторский фельдшер раскрыл свой деревянный чемоданчик и я увидел, чем он собирается меня лечить, то очень испугался. Я и так-то врачей боюсь, признавая медицину за разрешенное государством колдунство, а тут… Достаточно только глянуть на эти орудия пыток, которые он невозмутимо раскладывает рядом со мной, да почуять мерзкий запах от глиняных банок с его снадобьями, чтобы бежать отсюда куда подальше и быстрее. Реконструкторы оказались и в медицинском обслуживании полные реконструкторы, что уже было за гранью здравого смысла.

    Фельдшер глумливо улыбнулся мне щербатым ртом и заявил.

    - Аллес вирт гуд. Зай руинг.

    Мог бы я убежать – убежал бы. Но ребра сильно болели и голова кружилась. Меня снова вырвало, и я обессилено опустился на рогожу. Даже встать не получилось, куда уж тут бежать.

    Фельдшер только присвистнул, участливо качая головой из стороны в сторону.

    Народу вокруг нас прибавилось, но фельдшер на них шикнул и все отошли подальше, не загораживая нам солнце, но любопытствовать на меня голого не прекратили.

    Повернув набок голову, увидел в толпе несколько длинных цветных юбок-миди, где-то до середины икры длиной. Насколько я понял со своими куцыми языковыми познаниями, скорее не понял, а догадался, что обсуждали любопытствующие не действия фельдшера, а мои стати. Все же я для них смотрюсь как великан. Особенно на фоне плюгавого фельдшера.

    Большое количество женщин меня не удивило – их всегда хватает на фестивалях железячников. Поменьше чем у толкинистов, конечно, но вполне достаточно. Но там они чаще всего просто в подпоясанных полотняных рубашках бегают, а тут при полном параде. Может я им конкурс аутентичного женского костюма обломал? Больно ткани на этих юбках шикарные. Я не большой знаток в тряпках, но бархат и парчу уж всяко отличу от дерюги.

    Когда фельдшер разложился, ко мне две девахи подтащили деревянный ушат с водой, несмотря на свои богатые одежды стали меня осторожно обмывать, обтирая самым тривиальным лыковым мочалом. Аутентичным! Нет, я с них тащусь.

    Одна из девок была уже знакомая мне ««Лореллея»», а вторая совсем молоденькая, наверное, только-только школу закончила или вообще старшеклассница. Симпатичная такая, курносенькая, глазки карие, волосы каштановые, слегка вьющиеся выбиваются из-под тюрбана, на личико свеженькая. Улыбается мне широко и приветливо.

    - Майн наме ист Грета, - ткнула она себя между грудей большим пальцем.

    А грудь у нее очень даже ничего, учитывая, что никаких лифчиков они тут не носят.

    - Унд зи хайст Марта, - ткнула тонким пальчиком в обтирающую меня мочалкой ««Лореллею»». – Унд ви ист дейн наме?

    И для убедительности чувствительно ткнула пальчиком уже в меня.

    Марта на нее что-то шикнула шепотом и Грета принялась усиленно смывать водой то, что Марта натерла по моей коже.

    Но я понял, что девчушка стремиться познакомиться.

    - Алексей, - прохрипел я. – Их бин Алексей.

    Мне стало несколько неудобно, что я на виду у всех валяюсь без плавок, хозяйством наружу. Все же тут не нудистский пляж.

    - Алекс, - удовлетворенно кивнула мне Грета, не отрываясь от своего занятия. И улыбнулась. – Их маг дайнен намен.

    А потом меня стали врачевать. Но это надо рассказывать только после поллитры внутрь, иначе будет только сплошным матом. Долго рассказывать. Короче, после помывки мне смазали раны и ссадины какой-то вонючей дрянью, подождали пока подсохнет, и залепили пластырем. Ага… три раза. Пластырь этот реконструкторский - это просто льняная тряпочка намазанная медом. Потом забинтовали, причем не марлей, а таки полноценным полотном. Особенно ребра затянули туго. И… закинули обратно в телегу.

    Сеанс медицинской помощи кончился даже без таблетки аспирина. А голова болела не по-детски. А я даже пожаловаться на головную боль не мог. Слов таких не знал. Я конечно поматюкался от души в полный голос, но, похоже, меня просто не поняли. Неграмотные они тут совсем, как будто и не ходили дойчи фашистские под Сталинград за высшим образованием в русском матерном. И не проходили аспирантуру в его изучении на территории половины Германии полвека.

    На что в ответ фельдшер с глумливой улыбкой сложенными ладошками под ухом показал как маленькому, что мне надо лежать и спать.

    Лежу. Сплю. Отдавливаю бока. Что еще делать?

    Пока спал, все куда-то тронулись. Телега мелко тряслась на ухабах, скрипя осями, а из-за головы слышалось глухое буханье копыт по грунтовке.

    В кузове со мной путешествовали Марта и Грета, раскачиваясь в расслабленной полудреме, облокотившись на объемные узлы.

    Вот так все и началось. Это самое странное путешествие в моей жизни.

    Недели две мы тряслись, глотая пыль, до ближайшего городка за крепостной стеной, который как сошел со страниц школьного учебника истории средних веков, где и встали на лугу вагенбургом*.

    …………………………………….

    * вагенбург (нем. Wagenburg – вагонофорт) – передвижное полевое укрепление из повозок в 15 -18 веках. По преданию изобретено гуситами в Чехии.

    ………………………….

    Эти две недели меня кормили, поили и лечили, как могли, и даже языку учили, тоже как могли. Мужиков пока я совсем не интересовал. Грета учила. Марта кормила. Вместе они меня подтирали, пока подлый фельдшер не разрешил мне вставать.

    Грета взялась меня обучать хохдойчу с жарким пылом педагога-новатора, дорвавшегося до живых детей.

    Села как-то рядом со мной, прижавшись горячим бедром, взяла мою ладонь в руки. Приподняла все три ладошки и сказала.

    - Хенде.

    Я на автомате ответил.

    - Хенде хох.

    Грета засмеялась, раскидывая по окружающему пространству колокольчики, бросила мою ладонь и с готовность подняла свои руки выше головы и захлопала ладошками от возбуждения.

    - Гуд, - сонно произнесла Марта.

    Потом повторение – мать учения.

    - Хенде – хох, - и она подняла опять руки.

    - Хенде – нах унтен, – и опустила их вниз.

    Потом постучала себя по голове сверху и сказала.

    - Копф.

    - Тотенкопф? – переспросил я, уже прикалываясь.

    - Найн, найн, найн… Найн тотен.

    И ткнув в меня пальцем в лоб, утвердила.

    - Тойфелькопф.

    На что Марта изволила заржать, показывая мне рожки указательными пальцами, а Грета показала язык.

    Развлекаются бабы со скуки, что с них взять.

    И так с остальными частями моими и ее тела, добивалась она, чтобы я понял и, по крайней мере, не так сильно слова коверкал. Даже ладонями сиськи кокетливо потрясла, как взвешивая, сказав.

    - Бюст.

    Потом простейшие предложение, начиная с примитивного «« я хочу пить»», до выражений желания обратного процесса.

    Чтобы совсем не чухнуться от однообразия научил Грету играть в ладушки и железку. В последнюю она меня быстро стала переигрывать. Реакция у нее была фантастическая. Попробовал вовлечь в наши игры Марту, но та только рукой махнула - ей не нать.

    Ежедневно меня осматривал фельдшер, так профилактически. Иногда раны перевязать, мази на них освежить. Живодер его фамилие.

    Раз в день, ближе к вечеру, заглядывал в нашу повозку Курт. Ему тут же бабы нацеживали из бочонка кружку пива. Курт оглядывал меня, о чем-то спрашивал своих женщин. Иногда как стемнеет, куда-то уходил с Мартой. И тогда мы оставались одни с Гретой, но я еще был не боец. Куда на бабу лезть, когда голова кружится, а ребра болят. Так вприглядочку. С легкими касаниями друг друга, не больше. Школьный петинг через тряпочку. Хотя, судя по быстрым взглядам этой юной чертовки, она вполне созрела для взрослых эротических игр. Только узнал я уже, что Грета дочь моего благодетеля, что подобрал меня раненого без сознания на дороге, обобранного и раздетого догола. Он ко мне как добрый самаритянин отнесся, а ему девку портить… Не по-людски это как-то будет.

    Иной раз и Грета, по вечерам на бивуаке, оставляла меня одного в повозке и тусовалась с остальными реконструкторами у костра, где они хором пели заунывные песни древних германцев. С душой пели. Не то, что современная эстрада. Фолк – это круто.

    Через две недели, когда я смог с горем пополам общаться на бытовом уровне, типа, принеси-подай, моя твоя не понимай, не имеешь права... Пиво стали наливать и мне, только с как-то неуважительно, что ли. Мне напузыривали полкружки и остальной объем посуды занимала пена, а вот папаше Грета в такую же посуду наливала пенную жидкость осторожно, по наклонной стенке. Да с отстоем и доливом. Вот и получалось, что внешне мы вроде бы на равных с ее папашей пивасик потребляли, а по существу между нами социальная пропасть. Глубиной с полкружки…

    Понимали они меня уже с пятого на десятое, впрочем, как и я их. Но когда я назвал фельдшера, сделавшего мне при перевязке в очередной раз больно, ««грюншвайнехундом»», смеялись уже все вокруг. И мужчины этой компании стали ненавязчиво мной интересоваться, что я за человек такой? Все правильно, какое удовольствие от общения с немым?

    Кстати, что меня больше всего удивило, что эти здоровые лбы, увешанные оружием, как елка игрушками, вовсе не употребляют мата в нашем понимании слова, как ругательного описания сексуальных действий в большей или меньшей степени извращенности, а все больше богохульствуют или дерьмо поминают. Причем изощренно и изобретательно. Я бы даже сказал, что они богохульствуют с особой дерзостью и цинизмом. На показ.

    Через неделю, когда я начал вставать, и самостоятельно ходить гадить в кустики, Курт подарил мне с барского плеча исподние штаны длинной ниже колена с завязкой на поясе шнурочком – гашником. Во-во… ««загашник»» это от него пошло. Чуть малы мне они оказались, но хоть такие. А то я как Адам в раю рассекаю, смущая реконструкторских дам. Хорошо еще погоды стояли летние, теплые.

    А в остальном… Курт считал меня недостаточно еще говорящим по-человечески, чтобы со мной общаться. Так школьная проверка домашнего задания. Не больше.

    Неожиданно, видно с подачи Курта, подключилась к лингвистической педагогике Марта. И дело освоения языка пошло быстрее. Как и обшив моей тушки бельем. Шили девки на руках, невзирая на тряску телеги. Все потому что на мой рост у них в узлах ничего готового не нашлось. Большой я для их компании, что в рост, что вширь плеч. Но через пару дней получил я новые льняные кальсоны по размеру и свободную рубаху с широкими рукавами в присборку у запястий. На шее два шнурочка у выреза для завязки на бантик. И перестал я отличаться от остальных.

    Вся банда реконструкторов состояла из тридцати особей. Девятнадцати мужчин и одиннадцати женщин. Передвигалась на дюжине крепких фур с высокими бортами и тентами из кожи, дерюги или рогожи, влекомых каждая парой крупных флегматичных тяжеловозов, широких с мохнатыми ногами. Видно было, что телеги у них хорошо так жизнью битые - тенты в заплатках.

    Курту, как бугру всей этой бригады принадлежали сразу две фуры. На одной он ехал сам с кучером. На второй я с его женщинами, и тоже с кучером, молчаливым мужиком лет за сорок, седым совсем, который за две недели и десятка слов не сказал.

    Первым делом, как только стал ходить, решил я вооружиться. Нашел сухую дубовую палку и, отобрав у Греты ее кинжал, выстругал себе граненые нунчаки.

    Проблема встала в соединении их половинок. Можно было просто просверлить дырочку в тонком конце и пропустить туда кожаный шнурок, но плохо это, схлестывается, скорость удара тормозит.

    Когда я, отчаявшись что-либо изобрести путного, думал вечером на бивуаке уже сверлить эти дырки, как на мое счастье обоз встал на большую дневку в лесу около ручья, где реконструкторы расположили походную кузницу, что-то чинить в своих повозках.

    Кузнец у них свой был – Уве из Штирии. Вопреки расхожему мнению о кузнецах, вполне худощавый мужичонка среднего возраста - совсем не богатырь.

    На дубовую колоду с рогом положили плоский кусок камня, заменяющий им наковальню. Укрепили клиньями. На костерке грелся в углях какой-то прут. И Уве пытался, одновременно держа раскаленный прут длинными клещами, приличной кувалдой – килограмм так на восемь, что-то из него выстукивать. Получалось это у него не очень. Для такой работы двое нужны: кузнец и молотобоец.

    Но никто из реконструкторов ему не стремился помочь, занимаясь своими делами – разбрелись по лесу искать орехи, борти диких пчел (надо отдать им должное - нашли и притащили в лагерь на всех килограмм пятнадцать темного меда, пополам с кусками сот), что-то шили из кожи, точили свое оружие, кашеварили.

    Фельдшер у какой-то бабы подражая царю Петру Первому драл зуб ««козьей ногой»», без какой-либо анестезии, чем привел меня в полный ступор и охудение. Банда спятивших реконструкторов. Это у них в эуропах, наверное, сейчас так с жиру бесятся.

    Чтобы не смотреть на это безобразие я подошел к кузнецу, когда он в очередной раз грел свой прут, взял кувалду, стукнул ей по наковальне и сказал.

    - Их арбайтен.

    Тот только устало кивнул, соглашаясь. И выдал мне длинный кожаный фартук.

    Дальше пошло, как водится у двух рукастых мужиков, которым работать привычно и удобно. Уве постукивал маленьким молоточком со звоном, а потом я уже по этому месту со всей дури обрушивал кувалду. И через двадцать минут мы сковали вполне вразумительную поворотную тягу для фуры.

    Работа для меня знакомая. Когда служил, нас в бывший колхоз картошку убирать командиры посылали. Той же картошкой и зарплату платили, но не нам, а части. И вся часть эту картошку зимой ела. Так вот там меня приставили молотобойцем к местному колхозному кузнецу, все потому что лось я здоровый, а кувалда тяжелая. Там я и научился этому с виду простому ремеслу, в котором много хитрых тонкостей.

    Уве, кинув тягу в ушат с шипящей водой, похлопал меня по плечу, точнее по локтю – куда достал, и сказал довольно.

    - Гуд.

    Дальше мы сковали пару подков конкретно по размеру потерявших их меринам. Здесь, правда, досталось мне от кузнеца по первое число, половину ругательств я не понял даже, но узнал, что руки у меня растут из свинской задницы. В общем, первая подкова в брак пошла. Потом приноровился – стало получаться.

    Затем помогал Уве перековывать коней.

    Заметил обращенный на меня задумчивый взгляд Греты. Она сидела в повозке, коротая время шитьем. Странный взгляд.

    Потом мы с Уве чинили арбалет. Отковали к нему новую спусковую планку взамен сломанной. Из латуни, кстати, ковали практически на холодную.

    Арбалет мне не понравился, откровенно говоря. Приклада нет, просто длинная палка, которую кладут на плечо. Ручки управления огнем также не наблюдается. Держать неудобно. Целиться так совсем беда.

    И только потом я объяснил кузнецу, что мне требуется. И мы сковали для меня два медных шурупа с кольцами в головках, которые ввинтили в мои нунчаки. Уве даже цепочку к ним тонкую нашел, тоже медную.

    Затем я, раздухарившись, сковал из железного прута перовой коловорот. Сделал колено, за которое крутят, а конец расплющил, заточил и согнул в сверло. Элементарно.

    Уве со скрипом почесал в затылке, и озадаченно произнес.

    - Ду бист айн гутер геселль. Ду фаст мейстер.

    - Их мейстер, - ответил я ему, нисколько не скромничая. – Их бин автослесарь.

    Этим же сверлом я проточил в нунчаках полости и залил их взятым у Уве свинцом. Под конец оббил торцы нунчак медными кольцами. Все. Теперь я вооружен и очень опасен. Этими палками я с тринадцати лет машу. Иначе в нашем окраинном питерском районе не выжить было. С одной стороны черные отморозки разных мастей, с другой нацики, с третьей ««антифа»» - такая же урла, но с идеологическим наполнением, мол, не просто так хулиганим, а с добрыми демократическими намерениями.

    А тут и бортники из лесу пришли. Меду принесли. Жизнь этакую хоть так подсластить.

    Вечером, укладываясь спать, Грета разочарованно мне заявила, что я ее обманул, она думала, что я ««риттер»», а я всего лишь ««шмид»». И больше ко мне не приставала с ласками. Не больно-то и надо. Мне бы домой скорее добраться из этого зачарованного леса, там дома девок навалом. На любой вкус. В любых количествах. Нормальных. Без комплексов.

    Так и спали в эту ночь развернувшись друг к другу спинами. Вот так прошла любовь, завяли помидоры. Не рыцарь я, видите ли, оказался. Она бы еще принца потребовала ей найти, голого - посреди дороги, в коме.

    И некому было над нами посмеяться – Марта ночевала в возке у Курта.

    На следующий день Грета с Мартой, как ни бывало спокойно шили для меня верхнюю одежду и экзаменовали меня по домашнему заданию.

    Несколько раз спросили меня: кто я?

    Я честно отвечал, что автослесарь из Ё-бурга, но они этого слова не понимали. Даже на слово ««дас ауто»» никак не отреагировали, а уж оно-то разрекламировано по миру - мама не горюй.

    Первые прозрения у меня возникли, когда мы переправлялись через реку на пароме. До того все как-то бродами обходились. Я все еще удивлялся: где они такую глушь откопали? Чтобы за две недели ни разку асфальт не пересечь. Да и паром этот был на весельной тяге. Вместимостью в одну телегу с упряжкой.

    И лес какой-то не наш, не питерский. Хотя у нас в районе Ладейного поля и не такая глушь бывает, а уж в Карелии... Я уже не заявляю за Урал.

    Соскочив с парома, впервые обратил внимание на саму дорогу. Так вот на ней не было ни одного следа автомобильного протектора. Только от узких железных шин телег и прочих гужевых повозок.

    А уезжая, почти с поворота усмотрел на реке парусник. Но что это - яхта или просто рыбачья лайба разглядеть не удалось – мы в лес свернули.

    На третью неделю Курт со своими бабами обрядили меня в черные суконные штаны в обтяжку, с гульфиком спереди на шнуровке. Не штаны, а мечта пидараса. Короткий жилет – черный же, к которому эти штаны и привязывались. А сверху еще красную куртку с привязными рукавами – сказали, что это дублет. Все застежки на шнуровках.

    Я потом я выстрогал бабам несколько деревянных гомбочек и показал, как сделать из них пуговицы в петлях шнура, как у гусар. Не впечатлил. Конечно, не аутентично, но удобно же.

    Курт выдал мне длинный пояс толстой кожи и нож в деревянных ножнах. Пояс просовывался через медную пряжку и потом еще заворачивался так, чтобы конец его свисал почти до колен. На голову мне выдали вязаную Мартой беретку из серой овечьей ровницы. Одели, не сильно отличая от своих. Разве что скромнее.

    Потом меня побрил фельдшер и стал я весь из себя красавец-реконструктор. Только босой.

    С обувкой выручил меня Уве, смастерив нечто типа вьетнамок из обрывков кожи и ошкуренной деревянной подошвы. Всего кайфа, что не босой и шишками ноги не обкалываю.

    Марта сказала, что теперь я выгляжу как самый настоящий ««фрайер»». Я на нее обиделся и перестал с ней разговаривать.

    Грета, как ни в чем не бывало, продолжала усиленно учить меня языку, но былой близости между нами уже не было. И когда же мы, наконец-то на середине третьей недели подъехали к городу, меня можно было смело одного пускать на рынок. Правда, со списком товаров, которые надо было купить. Я еще очень сильно путался в их весах и мерах, которые в меня вдалбливали. Но надеялся, что в магазинах и рынках будет все как везде в граммах. Были б деньги.

    Город меня потряс. Он как сошел с обложки школьного учебника по истории средних веков. Мощные привратные башни, подъемный мост, сухой ров, обросший колючками вал, каменные прясла и крутины с зубцами. Из-за стен торчат узорчатые шпили собора, и толстые башни цитадели. На них флаги полощутся. Народ, разъезжает туда-сюда в разнообразных телегах на ослах, лошадях и даже быках. Рыцарь, прорысил мимо со свитой. Весь в черненых доспехах и расфуфыренный по самое не могу – чудо в перьях. Кони в цветастых попонах. Впереди трубач телеги с дороги сгоняет противными звуками. Зазевавшихся оруженосцы перед господином тупыми концами копий отшвыривают.

    И все ходят как эти реконструкторы одетые. На ногах – деревянные башмаки, сандалии, редко у кого сапоги. Монахи босые толпами.

    И главное – ни столбов, ни проводов, никаких автомобилей. Никаких тарелок спутникового телевидения, вообще никаких антенн. И хотя гномов, орков, эльфов и прочих драконов не наблюдалось, вот тут-то я четко осознал, что я попал.

    Даже не попал, а ПОПАЛ!!!

    Глава 2.

    А все началось… А все началось с этой дурацкой экспедиции.

    Нет.

    Все началось когда ««медные рейдеры»» отжали у меня автосервис в Ё-бурге. Автосервис громко сказано, но подъемник и сход-развал с компутером у меня имелся, так-то. И место хорошее было на Россельбане – бойкой трассе на аэродром Кольцово.

    Тоже нет.

    Все началось, когда я, служа в армии, по дурости после смерти родителей потерял квартиру на окраине Питера и переехал жить к прадеду в станицу на Урал. А уже потом, похоронив прадеда, подался в Ё-бург.

    Нет.

    Все началось, когда я вместо морской пехоты, куда меня уже направили в военкомате, попал служить в стройбат. ««Покупатель»» на сборном пункте подсуетился. И прошел я в этих войсках суровую школу мужества, а когда стал старшиной роты – даги с чичами у меня под шконкой тихо сидели и пахали как ударники коммунистического труда на Беломорканале. Если бы стройбату оружие давали всем давно бы пипец настал.

    Нет.

    Все началось, когда я пошел в секцию французского бокса в тринадцать лет, чтобы не огребать от ««пасанов»» на районе. Потом уже они стали огребать от меня, и кулаками, и нунчакой, которую я освоил самостоятельно.

    Нет.

    Все началось, когда я родился и стал терзать мамкину сиську. Все остальное – следствие. Даже эта дурацкая экспедиция в по местам аномальных явлений в Карелии, куда я устроился рабочим, чтобы тупо не проедать оставшиеся деньги после того как у меня отжали автосервис.

    Говорил же нам этот очкастый профессор.

    - Не ходите туда. Народ зря предупреждать не будет – у него опыт поколений. А финские колдуны самые сильные были – это всеми признано.

    А нам-то что, молодым да глупым, глаза залили и поперлись. Ночью. В этот лабиринт камнями аккуратно выложенный черте знает когда, хрен знает кем. А все потому, что в экспедиции этой баб не было. От слова ««совсем»». Вот и колобродили.

    Я в этом лабиринте фонарик уронил. Нагнулся, споткнулся и… лежу на сырой траве, а меня какие-то реконструкторы ногами по ребрам со всей дури лупят. Я вскакиваю и тут же получаю в лоб чем-то твердым. И все… плёнка кончилась.

    Потом очнулся, опять морды вокруг недобрые. А у меня ребра болят – сил нет. Руки не поднять, куда уж там драться. Я и хриплю примирительно.

    - Гитлер капут, - и отключаюсь.

    Потом окончательно в повозке у Курта очнулся.

    В шестнадцатом веке.

    Не, нунах такие приключения. Вернусь, всю эту кодлу челябинскую, которая меня подбила по тому долбанному древнему лабиринту ночью шариться, отмудохаю как бог черепаху. Дайте только вернуться…

    В общем, испытал я полный разрыв шаблона и все непонятки с этими немецкими реконструкторами сразу встали на место. Никакие это в дупло не реконструкторы, а самые что ни на есть реальные ландскнехты. По жизни…

    И так заныло все внутри: домой хочу, в Россию. Туда где телевизор с футболом и пиво не кислое.

    И стоматологи нормальные. Правда, пока у меня зубы – тьфу-тьфу, - все целые, но это ведь пока…

    Сортир теплый хочу – ватерклозет, и таблетки от головной боли.

    И кроссовки нормальные, а не эти короткие лыжи.

    И компутер, на котором в этих ландскнехтов порубиться можно, не вылезая из удобного кресла.

    Верните меня в цивилизацию, пожалста…

    И так себя жалко стало. Обобрали, млять, на целый мир колдуны финские.

    Так и пялился я тупо с пригорка на этот город, в который мы почему-то не пошли, а встали лагерем неподалеку у глубокого ручья с чистой и вкусной водой. В город уехал только Курт с двумя кнехтами и своим кучером.

    Стоял я, грыз травинку и думал такую мысль, что мне крайне необходимо вернуться в то место, где меня подобрали ландскнехты. Потому что, наверное, только там я могу найти то тайное место этих финских колдунов, которое вернет меня обратно в мое время, в эту долбанную экспедицию по проверке аномальных явлений.

    Куда уж аномальней?

    Все же раз сюда меня что-то забросило, должно же и обратно выплюнуть, потому как я тут совсем чужеродный элемент. Даже девчонка отказала, потому что я не такой как они.

    И еще в голову лезла всякая хрень, типа того, что как хорошо, что я никогда не курил, а то бы давно все уши опухли. Когда еще испанцы табак привезут из Америки…

    И Грета еще в голову лезла… Нравится мне эта девчонка. Свежая она и неиспорченная. Конечно не без тараканов в голове, но наши-то дуры еще хуже. Рыцарем-то можно стать, если постараться, а вот становиться для баб кошельком на ножках меня как-то никогда не климатило. Так и бодались мы с ними в Ё-бурге: кто кого первым использует. Завлекательна это игра, скажу я вам.

    Когда, по прошествии некоторого времени, я твердо пришел к выводу, что пора мне расставаться с этими гостеприимными дойчами и двигать в обратную сторону. Попробовать попасть домой уже с этой стороны, настроение само собой улучшилось, даже голова перестала болеть.

    Плюнул я на этот город, нечего там особо смотреть, весь город как московский кремль размером. Подошел в лагере к костру, примостился на бревнышке, на котором мне охотно предоставили мне место, подвинувшись. После того как я поработал на кузнице с Уве, заметил, что меня тут мужики стали уважать. По крайне мере больше не относятся как к пустому месту.

    Ландскнехты травили байки, как это водится в любой армии, когда у личного состава выдается свободная минута. Я со своими рассказами не лез – не то владение языком у меня еще, больше слушал, что говорят и мотал на ус языковые формы. К удивлению моему я почти все понимал уже. Даже кое-какие реплики вставлял. Ай да Грета, педагог-новатор.

    Бойцы уже знали, что я русский, рус. И довольно быстро забросив анекдоты стали допытываться: откуда я?

    Честно ответил, что из Екатеринбурга.

    - А это где?

    - На Урале.

    - А Урал твой где?

    - На востоке. За Польшей, за Москвой и еще дальше.

    - Ты бюргер?

    - Да, горожанин.

    - А в какой гильдии состоял?

    - Автослесарь я.

    - Непонятно. А что делал?

    - Машины чинил.

    - Машины? – уважительно протянули. - Да ты, братец, механикус?!

    - Можно и так сказать, - не стал я отказываться от вроде бы уважаемого статуса.

    - И то… Вот как быстро вы с Увы вы мой арбалет починили. Ты подмастерье?

    - Не-е-е-е-е-т, - раздулся я от собственного величия. - Я мастер! На меня два подмастерья работало.

    И зло подумал, что теперь оба моих наемных работяги вкалывают на рейдеров, или на того хозяина, которому рейдеры мою мастерскую продали.

    - А откуда так хорошо кузнечное дело знаешь?

    - Механик все должен уметь, что с металлом связано.

    - Разве ты не был обязан отдавать такую работу в цех кузнецов?

    - Что-то отдавал, что-то готовое покупал, а если надо было что-то сделать самому, то кто мне запретит?

    - Бургомейстер. Ратманы*?

    …………………….

    *ратман (нем.) – член городского совета. Совет – рат.

    …………………………………………………..

    - Наш бургомейстер только подрядами интересовался, - представил я себе нашего мэра, которые по цехам и мастерским лазает, проверяя, не нарушил ли кто правила разделения труда, и заржал.

    - А кто владеет вашим городом?

    - Не понял?

    - Ну, там… архиепископ, монастырь или граф. Или ваш город имперский?

    - Никто. Мы вольный город и сами выбираем себе власть. И совет, и бургомейстера. Раз в пять лет.

    - Живут же люди, - протянули завистливо с другой стороны костра.

    - А налоги большие у вас?

    - Если все платить, то быстро разоришься.

    Дружно заржали как от хорошей шутки, хотя я им сказал чистую правду.

    - А если поймают, что ты налоги укрываешь? Повесят?

    - Нет. Отправят лес валить. Года на три-четыре.

    - А потом?

    - А потом снова буду работать механиком. Хорошие механики всем нужны.

    - Воевать приходилось?

    - Слава Богу, нет. Только драться без оружия.

    - Тут придется. У нас тут война всех против всех начинается. Крестьяне бунтуют. Собираются в тайные общества. Про ««башмаков»» слышал?

    Про банду ««башмаков»» я слышал, только про крымских, как их прокурор-няшка запрессовала. Но на всякий случай кивнул и съехал с темы.

    - А куда вы все идете и идете?

    - В войско к кайзеру Максимилиану, - охотно ответили. - Наш гауптман* должен был договориться об оплате, весточку прислал, мы и снялись с места. Надо же монеты зарабатывать, а не только тратить.

    ……………………………….

    *гауптман (нем. букв.- главный человек) – командир отряда ландскнехтов в роте, руководимой капитаном. Впоследствии чин равный капитану в германской и австрийской армиях.

    …………………………….

    - А кто у вас гауптман?

    - Большой человек. Адольф Гитлер, не слыхал про такого?

    Вот тут-то мне реально поплохело. А я им все по привычке ««Гитлер капут, Гитлер капут…»». Ща, вот как появится здесь этот Гитлер и устроит мне полный капут, чтобы не наговаривал на него напраслин.

    Совсем к ночи, когда уже стемнело, приехал Курт и сказал такое что хорошо, что я сидел, точно упал бы.

    Курт собрал вокруг костра весь мужской состав банды и сказал.

    - Гитлер капут.

    Как я не хрюкнул, сдержавшись, до сих пор не пойму, но внутренний голос жестко сказал мне, что в этой ситуации такое поведение было бы неуместным.

    Доклад бригадафюрера был краток. На прошлой неделе Адольф Гитлер по пьяни сцепился с кем-то в пивной, неизвестно что не поделив неизвестно с кем, и получил в висок оловянной кружкой, отчего и скончался на следующий день. Набранные им спитцеры уже успели разбрестись кто куда. Естественно с выданным авансом. Ищи их…

    - Кондоты с кайзером нет, так что, братцы, зимой сосем лапу, как медведь в берлоге. И эту берлогу еще следует поискать.

    И тут к митингу подключились бабы, недовольные тем, что их мужики остались без работы. Костерили и обзывали они мужиков скопом и по отдельности по-всякому, но обидными словами. А Курта бабы и вовсе обозвали недоумком, который свою работу как следует сделать не может – контракт найти на реальное пырялово. И это в наше-то время, когда все вокруг воюют?

    - Есть один контракт, но он вам, бабоньки, не понравится, - отбивался от них Курт.

    - Нам все понравится, если похлебка будет густая, хлеб свежий, а гусь жареный, - ответствовали ему. – Потому как без мяса у вас хорошо не стоит.

    - Ну, тогда чтобы не обижались на меня, - обвел Майбах тяжелым взглядом бабский состав банды. – Есть контракт до весны оборонить от бродячих банд и бунтующих крестьян обитель сестер непорочного зачатия недалеко от Кобленца.

    - Это женский монастырь что ли? – взревела Марта на своего мужа. - Вот тебя куда, козла старого, занесло. Нас тебе уже мало? Честных кампф-фрау* ему недостаточно. Ему теперь развратных монахинь подавай. Кобель старый!

    …………………………………….

    *кампф-фрау (нем. букв. – бой-баба) – жены ландскнехтов, которые заботились об их быте, а во время боя занимались мародерством, попутно добивая раненых врагов. Торговали добычей, вином и продовольствием, поэтому отряды ландскнехтов поначалу обходились без маркитанток. В отряде женщина могла быть только в двух состояниях – женой или дочерью ландскнехта, в ином случае она обязана была покинуть их лагерь. Также прогоняли тех кампф-фрау, которые соблазняли чужих мужей или изменяли своим мужьям с неженатыми ландскнехтами. Кампф-фрау имели репутацию распутных женщин, но это не от их поведения а от того что они носили короткие юбки до середины голени и даже до колена, что в то время было дерзким    вызовом общественной морали. Но так им удобно было бегать по полю боя, собирая добычу.

    ……………………………………..

    А дальше… что дальше… Вы рассказ Шолохова ««Когда казаки плачут»» читали? Примерно тот же бунт, ««как на броненосце, в потемках»».

    Я с этой сцены угорал.

    Грета, выглядывая из повозки, откровенно смеялась, переглядываясь со мной. Ну, ей-то отца к монахиням не ревновать.

    В остальных баб будто черт вселился. Правда, когда Куртом была озвучена сумма вознаграждения и условия содержания, то потихоньку бабы поутихли, хотя и бухтели, что с такой кондотой они останутся совсем без добычи, которую собирали на поле боя. Что с бунтующих крестьян взять?

    Майбах на мой взгляд бывшего ротного старшины хороший командир, опытный. Дал бабам наораться всласть, выпустить криком пар и они, подумав уже без эмоций, сами согласились пожить зиму в монастыре на всем готовом, раз других контрактов – более выгодных, не предвидится. А раз так, то баб загнали в телеги, поскольку на сходку ландскнехтов они не допускались.

    Я тоже отошел в сторонку. Я же не ландскнехт. Но не так далеко, потому как любопытно мне стало: что будет обсуждаться в чисто мужском клубе.

    Курт заявил.

    - Братья, так как мы остались без гауптмана, то на кону выборы нового. Я предлагаю одну кандидатуру – себя.

    - Так у нас и народу на такой отряд нет, чтобы гауптмана выбирать, - довольно нетвердо возразил кто-то Майбаху из темноты.

    Тут голос подал Уве.

    - Не дело, братья, ночью такой вопрос обсуждать – только дьявола тешить. Утром, как взойдет солнце, так и решим его. Но гауптмана выбрать нам придется, иначе совсем не те деньги положат нам за охрану, без гаутмана-то. Кстати, Курт, ты знак гауптмана оставшийся от Гитлера нашел? Или он сгинул? Сам знаешь - нет знака, нет гауптмана. Нет возможности желающих в отряд набирать. Знак-то этот от кайзера даден.

    - Нашел, - ответил Курт. – Правда, для этого пришлось кабатчику в зубы дать пару раз, чтобы он вспомнил, сука, куда его положил. Все вернулась к нам, братья, и знак, и знамя, и шкатулка Гитлера с бумагами и его кошелек. Но подозреваю, что кошелек эта продувная бестия – кабатчик, успел заранее ополовинить. Но этого уже не докажешь. Значит завтра после восхода солнца сходка. Решено.

    Утром, до завтрака, ландскнехты спокойно выбрали себе гауптмана. Курта Майбаха. Кто бы сомневался? Он и так у них был лидер в авторитете.

    А первым кандидатом в наемники оказался я. Такая вот вполне ожидаемая неожиданность. Но все равно как-то все не вовремя. Я домой намылился.

    - Я не понимаю тебя, хоть убей меня святой Илья на месте молнией, - уже спокойным тоном разорялся гауптман Майбах, бывший бригадафюрер. - Почему ты отказываешься? Я же вижу по тебе, что тебе приходилось служить? Так?

    - Так.

    - И в каком качестве ты служил?

    - Старшина.

    - Что есть старшина? В Литве старшина это гауляйтер*

    ……………………………………………..

    *гауляйтер (нем.)– управляющий областью.

    ………………………………….

    - По-вашему, по-буржуински, это будет фельдфебель роты.

    - Значит, Алекс, ты умеешь держать кнехтов в узде, – не столько спросил, сколько утвердил Курт.

    - Умею, - согласился я. - Только не всем понравятся мои дисциплинарные методы.

    - Тогда, думаю, не сразу конечно, но тебе удастся выбиться в ротмайстеры* и со временем получить золотые шпоры. А это уже совсем другое жалование, - Курт для важности ткнул указательным пальцем в небо и подмигнул мне здоровым глазом.

    ………………………………………………

    *ромайстер (нем.) – мастер роты, ротмистр.

    …………………………………………….

    - Не вижу я тут роты. У тебя, Курт, кнехтов и на взвод не наберется.

    - Что есть ««взвод»»?

    - Плутонг. Бригада ваша. Тридцать-сорок бойцов.

    - Это только начало, Алекс. Главное у меня теперь есть право набирать желающих обменять свою кровь на деньги, служить и воевать. Пока мы будем сидеть в этом монастыре, у тебя будет возможность пройти нашу подготовку, чтобы к весне не быть отряду обузой. С твоим ростом и мощью мне нет надобности, ставить тебя в строй с пикой. Я дам тебе цвайхандер, но им надо уметь махать – это не оглобля. Ты держал когда-нибудь в руках двуручный меч?

    - Нет, - ответил я честно. - Сколько он весит?

    - Тот, что я тебе дам, будет тебе по силам, - ответил Курт уклончиво.

    Тут меня пробило на то, что мы сюда ехали больше двух недель, и места, куда меня выкинуло в это время, я не помню. И один вряд ли найду.

    - Курт, а после контракта ты отвезешь меня на то место, где меня подобрал?

    - Зачем тебе?

    - Там могли остаться мои ценные вещи, - ответил я, не раскрывая того, что самая ценная вещь, это та, которая может меня вернуть обратно в мое время. Если она есть то только там.

    - Там видно будет. Если живы останемся, почему бы и не съездить. Не желаешь узнать условия оплаты?

    - Выкладывай.

    Курт прокашлялся, допил остатки пива и начал читать лекцию, как профессор студенту.

    - Простой ландскнехт-зольднер получает два гульдена в месяц на войне и один гульден, когда не воюет, но находится на службе. Но это касается деревенщины и городских отбросов. Дворяне и достойные горожане получают вдвое и их называют доппельзолднеры. Зольднер может стать доппельзолднером если только простоит несколько боев в первой шеренге фаланги и жив останется, а это не просто. Ты как городской мастер получишь сразу двойное жалование, а как мечник с цвайхандером будешь получать еще четыре гульдена в месяц на войне и два гульдена без войны. Итого на тихой охране монастыря у тебя выйдет четыре гульдена в месяц. За зиму ты отдашь мне полностью свой долг. Но если захочешь оставить себе доспехи и меч, которые я тебе выдам, то по их цене мы поговорим позже.

    Курт с сожалением посмотрел на дно кружки, но требовать вторую у Марты не стал. Втянул носом воздух и выпалил.

    - И тогда я смогу спокойно отдать Грету тебе в жены, а то девчонка уже ссохлась вся по тебе, а ты – кузнец. Кузнец ей не пара.

    - Так она еще девочка совсем, - возразил я. – Соплюшка.

    - Эта соплюшка уже вдова, Алекс, - возразил мне Майбах. - Полгода как вдова ландскнехта. У нас все кампф-фрау вдовы. Некоторые по нескольку раз. Я, к примеру, у Марты пятый муж.

    Убедил-таки меня старый унтер. Знал, пройдоха, какие колеса на турусах подкатить. Один я тут никто и зовут меня никак. Возможно действительно даже не дойду сам до того места где я тут появился. А если дойду, то, как я его там найду, если ни разу его не видел?

    И еще я подумал, что Грету вполне можно будет потом взять с собой в двадцать первый век. И это будет совсем неплохо. Там у нас таких баб сейчас уже не делают. Секрет производства утрачен.

    И еще… Бабы, наверное, все телепатки. Они, возможно, знали заранее тему нашего с Куртом разговора, но знать не могли, о чем мы с ним в итоге договоримся. Однако мне в первый раз налили полную кружку пива.

    Глава 3.

    Город, около которого мы не задержались, назывался Бад-Эмс. Его я так и не увидел, мы объехали стороной вокруг городской стены и двинулись на запад, переправившись на пароме через речку Лан. Для моих спутников этот городишко был ничем не примечателен кроме того что в нем назначил им рандеву их бывший гауптман. Жил это город с посреднической торговли и населения имел не более трех тысяч человек. Отряду ландскнехтов ничем закупаться там не было нужды, а свежее пиво тем, кто его заказывал, Курт привез на своей телеге. Дюжину бочонков.

    И снова неторопливое движение по лесным дорогам, в чем я стал находить свою прелесть сентиментального спокойного путешествия.

    Я как-то спросил кучера

    - Куда мы едем?

    - В Кобленц, - нехотя откликнулся он.- Тут все дороги ведут в Кобленц.

    После того как меня совратили стать доппельзольднером, отношение ко мне в отряде не сказать чтобы разительно изменилось, но градус потепления отношений явно повысился. Вроде как признали своим. Сами ландскнехты и так ко мне после моей демонстрации умений в кузнечном деле относились неплохо. Но вот, тот же кучер на нашем возу, который раньше меня в упор не видел, теперь воспринимает меня как начальство и удостаивает краткими ответами. Сам он даже не ландскнехт, просто куртов слуга.

    - А разбойнички на этих дорогах не шалят?

    - В наше-то время, молодой господин, где только они не шалят. Но дурных нет нападать на отряд ландскнехтов.

    И снова замолк, пощелкивая вожжами по конским крупам.

    Самую разительную перемену отношения ко мне проявила Грета, которая в тот же день дерзко выгнав из возка Марту, устроила мне первую брачную ночь. Со всей страстью изголодавшейся по мужской ласке юной вдовы.

    А наутро за завтраком Курт всем объявил, что отныне я ее муж. И вся брачная церемония. Никакого торжественного обряда. Я уже не говорю про ожидаемых мной обручения, венчания и свадьбы. Их тоже не было.

    Девчонка сияла оттого, что ей удалось совместить свою симпатию и статус избранника. И тут, как мне кажется, папаша ей крупно подыграл на грани шулерства.

    Ну, какой за ради бога из меня сейчас мечник? Смех один. Это же дураку ясно. Когда я эту железку даже в глаза пока не видел. Тесть выдал наутро после первой брачной ночи мне в пользование короткий меч, который все тут называли ««кошкодер»», без которого ходить ландскнехту было как бы неприлично. И кинжал, который больше подходил для хозяйственных нужд, нежели был боевым оружием. Этот в подарок.

    Майбах, как я пригляделся, был весьма прижимистым мужиком. Правда, повозка и пара тяжеловозов ушли в приданое Греты. Что характерно, не мне в приданое за ней, а стали ее собственностью. Все понятно. С такой ротацией мужей аккумулировать хозяйство должна женщина.

    Вон, сидит женушка на мягких тюках, что-то напевает и шьет мне очередную рубашку, на этот раз не из конопляного холста, а их хлопкового полотна. Как сказала – голландского. Судя по ее тону, я понял, что это тут круто.

    У меня, разговевшегося после двухмесячного мужского поста в долбаной экспедиции ТАМ и путешествии по лесным дорогам ЗДЕСЬ, настроение было приподнятым. И по дороге я не бездельничал, а вырезал для жены свадебный подарок – нунчаки. Научу Грету ими пользоваться, и буду за нее спокоен. Хотя как мне сказали, к женам ландскнехтов тут особо не пристают – боятся. Потому как еще не было такого раза, чтобы ландскнехты кому-либо спустили наезд на своих баб. Мстят сразу и очень жестко, не привлекая имперскую судебную систему. К чему, когда у них свой суд есть, дарованный им самим кайзером Священной Римской империи германской нации?

    Кобленц, который мы проехали про дороге к монастырю, который нас нанял на охрану, произвел впечатление декорации к кинофильму.

    Сначала расступился лес, и стала видна на горе нехилая такая крепость. Вот в нее-то наш отряд и втянулся на ночь.

    Приняли нас там радушно, определили для постоя большую пустую конюшню с сеновалом на первом дворе. Даже покормили ужином – подстывшим уже бигусом, видно оставшимся после трапезы гарнизона. И выкатили на всех небольшой бочонок пива.

    А вот с наймом, который надеялся тут перехватить тут Курт вышел облом. Приглашали нас посетить крепость ранней весной. Возможен поход кайзера в Италию, как снега с перевалов сойдут.

    Так что пришлось нам на следующий же день выдвигаться в сторону так не желаемого всеми в отряде монастыря.

    - Не проедать же нам за зиму последнее, - мудро сказал Курт и все с ним согласились.

    До завтрака мы с Гретой облазили стены и башни крепости и с верхотуры полюбовались на ««Тевтонский угол»» на противоположном берегу Рейна, который был прекрасно отсюда виден. Узкий мыс при слиянии Рейна и Мозель, на нем чуть отступя от воды стена орденской крепости и две высокие башни городского собора за ней. А дальше только разноцветные крыши и трубы каминов, с которых ветер с реки уносил в сторону серые дымы.

    Грета мне все терла уши какой-то древней легендой про батюшку Рейн и его дочь Мозель, которые давным-давно именно на этом месте слились в экстазе, да так и остались навечно. Но видя, что мне местный романтический фольклор по барабану и гораздо интереснее длинные железные пушки на стенах, хихикнула и, нетерпеливо дергая шнуровку моего гульфика, соблазнила меня прямо на одной из них. Впрочем, стыдливо выбрав ту, которую закрывала от любопытных глаз часового стена башни.

    Вообще я смотрю она дюже охочая до этого дела. Удивляюсь только, как она полгода вдовства без мужика вытерпела. А это факт. С неразборчивыми половыми связями в отряде строго.

    На завтрак была сытная гороховая каша со свиными шкварками, хлеб и кислый морс из каких-то давленых ягод. Также за счет принимающей стороны.

    После трапезы Курт отозвал меня в сторону и спросил: имел ли я дело с аркебузами. Я сначала этого слова не понял, но догадался, что вопрос пошел об огнестреле и ответил уклончиво.

    - Это, смотря с каким огнестрелом. Некоторые системы знаю, а некоторые нет. А в чем дело?

    - Да вот комендант предлагает купить пару аркебуз или мушкетов. А я прикидываю, нужны ли они нам будут при обороне монастыря. В принципе недорого, хороший арбалет в три раза дороже стоит.

    - Если хочешь знать мое мнение, то при обороне стен лучше иметь две короткие пушки вот такого калибра, не меньше, - показал я кольцо из больших и указательных пальцев своих рук. Картечь она всяко вразумит неприятеля намного больше, чем две пули. А если грамотно поставить, то и лестницу со стены сметет.

    - Тогда пошли со мной, сам выбирать будешь, - заявил Курт и двинулся во внутренний двор крепости, где находился арсенал.

    Пришлось поспешить, но его догнать удалось только в арке большой казармы. Над аркой висел белый щит с прямым красным крестом, в центре которого располагалась золотая корона с тремя лучами с крестиками на концах. Ворота в арке были раскрыты настежь, но рядом стоял часовой в длинной кольчуге с алебардой в руке. На голове у него красовалась каска похожая на перевернутую суповую тарелку.

    Часовой поприветствовал Курта как старого знакомого.

    - Это кто, кум, с тобой рядом такой здоровенный? – задрал голову часовой, он своей каской доставал мне только до подбородка.

    - Ты не поверишь, - ответил ему гауптман. – Зять. Зовут Алекс Мародеревски.

    - Повезло Грете. И где таких великанов родят?

    - В великом герцогстве Московском, - ответил ему Курт и сделал многозначительное лицо.

    - Гут. Я бы тоже не отказался от такого зятя, хоть и не брожу теперь по дорогам как ты.

    И часовой, протянув мне руку, представился.

    - Зигфрид Нагель. Будем приятелями, как я с твоим тестем. Давно ты муж его дочери?

    - Несколько дней, - ответил я на его пожатие.

    - Это егоза на моих глазах выросла, повезло тебе, - похвастался Зигфрид. – Не смотри на меня так. Я не всегда истуканом при воротах стоял. Были времена, когда мы с Куртом ради славы кайзера вместе алебардами махали и в Венгрии, и в Чехии. Хорошие были времена. Веселые.

    - А теперь? – попытался я его подколоть.

    - А теперь - спокойные, – незлобиво ответил он мне. – По крайне мере здесь, в Эренбрайштане. Тут можно неплохо встречать старость.

    И повернувшись к Майбаху, он наконец-то поинтересовался целью нашего визита.

    - А вы собственно куда?

    - В арсенал, - ответил Курт. – пушки там есть или все на стенах?

    - А я почем ведаю? Ты же сам знаешь, что я боюсь этих громыхалок больше самого страшного врага. Найдешь там министериала фон Зеевальда, он тебе все и покажет. А мое дело – ворота. Вечером приходите, сменюсь с поста, я вас мозельским угощу.

    - Вечером нас уже тут не будет, - помрачнел гауптман.

    - Знать не судьба, тебе мое мозельское пить, - философски заметил Зигфрид.

    Гер Зеевальд, плотный человек без шеи, был одет, как потом сказал мне Курт, по испанской моде. Пышные желто-красные рукава, набитые паклей желто-черные штаны до колен и черненой кирасе. На голове такой же черный морион с красным страусовым пером. На боку неожиданно не меч, а тонкая длинная шпага. На ногах крепкие сапоги с кроткими шпорами. Лицо его заросло жесткой рыжей бородой. А нос выдавал ярого поклонника Бахуса. Он развалясь сидел в кресле и что-то диктовал худому писарю в монашеском одеянии, который скрипел перышком стоя за конторкой.

    Не поздоровавшись с нами, кивнул только Курту, буркнув.

    - Знаю. Аркебузы в том зале. Иди, выбирай.

    - А фальконеты?

    - Все там. Сами найдете, что потребно, мне не досуг, – и развернулся к монашку. – На чем остановились?..

    - Пороха черного мелкого для мушкетов и аркебуз достаточно максимум на полуторамесячную осаду. Пороха крупного хватит на полгода пальбы из орудий…

    - Ага, пиши… Вы еще здесь? – повернулся он к нам.

    Арсенал как арсенал, ничем не отличается от любого склада, только тут всякого убивающего железа накоплено – армию вооружить можно. И все с немецкой основательностью аккуратно расставлено, и все железные части густо смазаны салом от ржавчины.

    Мы прошли сводчатыми залами мимо пирамид с пиками и алебардами стоящих по центру. Стены увешаны арбалетами, топорами и мечами. Связки арбалетных болтов лежали поленницей вдоль стен.

    - Кстати, Курт, а как у нас с арбалетами? – спросил я, снимая со стены аппарат с размахом металлических дуг около метра.

    Вставил ногу в стремя и, нагнувшись, попробовал взвести толстую конопляную тетиву двумя руками. Удалось только наполовину и то мышцы спины затрещали. Потянул еще чуть-чуть, рванул и почти взвел… Да тетива сорвалась с рук.

    - Ну, ты силен… - озадачено заявил Майбах, покачивая головой. – Сила есть – ума не надо. Кракинен возьми.

    - Что взять?

    - Ворот вот этот, – гауптман кивну на стену, где рядом с арбалетами висели железяки, из которых торчали ручки похожие на точно такие же у ручных кофемолок.

    Он отобрал у меня арбалет, вставил в него металлический ворот и, не напрягаясь просто крутя ручкой, взвел эту убойную машинку.

    - Вот так, зятек, учись, пока я жив, - довольно хмыкнул старый ландскнехт.

    - Здорово. Кто же такое придумал? – спрашивал я, вертя в руках довольно сложный механизм для взвода арбалетной тетивы. – Маханизма!

    - А кто помнит этого умника? Главное что он был дойчем. Это точно известно, что такие арбалеты впервые появились у нас.

    Я спустил тетиву, которая гулко хлопнув, чуть не вырвала у меня из рук арбалет. Опять вдел ногу в стремя, приставил ворот, зацепил тетиву и стал крутить. Тетива медленно равномерно поднималась, пока не защелкнулась на боевой взвод. Осталось только короткую стрелу вставить. Действительно легко. Поднял аппарат, попробовал приставить к плечу как винтовку, но ничего не вышло. Палка, которая изображала приклад, была слишком длинна.

    - Просто на плечо положи, - посоветовал Курт.

    - Приклада нет, прицельных нет, мушки и той нет. Как вы из этого стреляете? – ворчал я.

    - Учиться надо всему, - хмыкнул Майбах. – А что у вас в Русланде арбалеты другие, что ль?

    - Да, другие, - ответил я.

    И припомнил те, которые видел на витринах оружейных магазинов в Ё-бурге. С прикладом удобным, ружейным. С диоптрическим, а то и оптическим прицелом. С подсобной рамкой, на которой были закреплены полдюжины алюминиевых стрел. С нормальным спусковым крючком, а не этой дебильной скобой, которую надо неудобно нажимать вверх. М-да… совсем не айс.

    - Надо бы такие же машинки нашим женщинам взять, так… на всякий случай… поддержат нас огнем, если что случиться нехорошее, - сказал я, крутя арбалет в руках.

    - Бабам такой арбалет не нужен, - возразил мне гауптман, рассуждая. - Из этого оружия доспехи риттерам пробивать хорошо. Шагов с двухсот. Если наших баб и вооружать, то охотничьим шнеппером. Стреляет свинцовой пулей шагов на сто - сто пятьдесят. Оленя – наповал. А сам легкий. И усилие на взвод тетивы намного меньше, ««козьей ноги»» достаточно. В случае нападения шайки крестьян за глаза будет. А в бой в строю баталии им с нами не идти. Но шнеппер, Алекс, штука очень дорогая.

    И даже прижмурился мой тесть, как от досады.

    Я повесил арбалет обратно на стену, а сам подумал, что нужно будет, когда разбогатею сделать себе что-нибудь такое же, но попродвинутей, согласно моему послезнанию.

    Прошли шесть залов анфиладой и только тогда нашли склад огнестрела.

    Ну, что сказать…

    Хоть нам в стройбате оружия и не давали, считали что мы и так звери из самых ««страшных»» войск. Но все же и на охоту я ходил с приятелями часто – Урал же… Из чего только не пострелушки не устраивали… И у дела курковая ««тулка»» была, еще дореволюционной выделки, а у его соседа ««зауэр три кольца»» трофейный. Так что я с детства знал, с какой стороны ружжо стреляет. И до ««шершавого ствола»» мне всего полтора года оставалось ждать. Стаж, будь он неладен… СКС я хотел купить. А-а-а-а-а… какой теперь СКС?

    Но то, что в этом арсенале стреляющего стояло… у меня мата не хватит вам объяснить.

    Обоз двигался неторопливым шагом. В крепости мы нагрузились, как могли и все более тяжелыми вещами: свинцовой картечью, просто свинцом в слитках, небольшими дубовыми бочонками с дурным местным порохом и тремя метровыми новомодными бронзовыми веглерами*. И всякой приспособой к ним, которой оказалось немало. Я даже и не догадывался, сколько всего нужно было иметь средневековым артиллеристам. На каждую пушку по пять ящиков разного барахла пришлось.

    ……………………………………………………

    * веглер – казнозарядное орудие 15 в. среднего калибра.

    ………………………………………

    Лафеты, сработанные из толстых дубовых чушек я брать не стал, сказал Майбаху что сами сделаем какие надо, даже лучше, чем эти уродцы на сплошных дощатых колесах, которые разворачивать пуп развяжется.

    Он посмотрел на меня и согласился.

    Сманили с Куртом, не выходя из арсенала двух канониров из крепости, которым там было скучно сидеть. К тому же у них заканчивался трехмесячный контракт. Фон Зеевальд их хвалил как специалистов, только напирал на то, что парни любители выпить и побузить. Но кого этим можно удивить в армии?

    Они-то нам, когда мы договорились, что канониры уйдут с нами, и подсказали взять именно эти веглеры, а не короткие бомбарды вдвое большего калибра. Бронзовые орудия надежней будут, сказали, чем те, что сваренные из железных полос, как на стенах стоят. И заряжаются они быстрее. Кстати без них бы мы ни за что не догадались взять с собой запасные вкладываемые зарядные каморы к ним. Я про них не знал, а Курту все пушки были по барабану. Он только как хороший командир понимал, что они пригодятся, а, что и как с ними делать – не его забота. Сманил спецов и доволен... Его функция на этом закончилась.

    Теперь я ими командую. И теперь я капрал. Вот так по блату, по-родственному карьера и делается, что у нас, что у них. Как там, в допетровской Руси любили говорить - ««боярин по кике»».

    Никуда мы в тот день не вышли, потому, как до вечера все таскали тяжести, распределяли их равномерно по возам… и куда двигаться, на ночь глядя?

    Вечером с Зигфридом прикончили его пятилитровый плоский бочонок белого мозельского. Вкусного, надо отметить. И какой ««благородный дон»» откажется от ««холодного ируканского»»? Особенно, на халяву.

    Два ветерана устроили вечер ««Бойцы вспоминают минувшие дни»». Я же только поддакивал их хвастовству и на ус мотал, какие тут отношения у солдат с начальством. Интересные, как оказалось... Можешь за провинность засечь солдата плетьми, а вот в морду дать в строю - никаких прав не имеешь… он такой же, как и ты, будь ты хоть трижды рыцарь. Сам император не гнушался на параде с пикой на плече ходить в строю этой пехоты.

    Да и вообще среди ландскнехтов полно обедневших рыцарей и их сыновей. Также с алебардой в строю стоят вместе со всеми. Ландскнехты тут вообще вне всяких сословий и сами себя считают ровней любым рыцарям. Вообще как я понял, само это слово означает ««слуга земли»» и до реформы императора Максимилиана так называли судебных приставов. В общем, изначально были они чем-то типа ««вованов»». Но когда кайзер задавил местную оппозицию, а в Чехии итальянские наемники устроили забастовку, то он бросил туда ландскнехтов и не прогадал. Судя по радостным мордам ветеранов, они там себя показали… Два часа они мне только взятую там добычу перечисляли.

    Хорошее было вино – утром голова не болела. Сидел на облучке и под руководством кучера учился управлять лошадьми. Тоже наука со своими хитростями.

    Большинство же наших бойцов шли рядом с возами пешком, вооружившись алебардами.

    Бабы попрятались под тенты.

    Навстречу нам сторону Кобленца не торопясь проскакала кавалькада тевтонских братьев-рыцарей в характерных белых одеяниях с черными крестами на коттах вместо гербов. Два рыцаря и десяток полубратьев* и кнехтов рысящих позади них на некотором отдалении, чтобы не мешать благородной беседе.

    ……………………………………

    *полубратья – в духовно-рыцарском Тевтонском ордене, принявшие монашеские обеты, но не являвшиеся до вступления в орден рыцарями. Были на положении сержантов феодального ополчения. Носили на груди тау-крест без верхней перекладины.

    ………………………………………….

    Когда они поравнялись с моей повозкой, я услышал обрывки их фраз.

    - …с алебардами ходят, а сами больше на скоморохов похожи.

    - Кайзер теперь вместо благородных риттеров сделал ставку на эту армию воров и проституток. Слава святой деве Марии Тевтонской, что до Пруссии эта мода не скоро доберется. Иначе…

    Дальше я уже не разобрал, что они сказали, все заглушили подоспевшие кнехты, негромко напевающий песенку про распутную мельникову дочку. Но я крепко задумался над тем, какую репутацию имеет то воинство в которое я попал?

    Соскочил с облучка, взял алебарду и с ней на плече догнал Курта.

    - Курт, ты слышал, что эти кавалерские рожи про нас сказали?

    - Не бери в голову, - отмахнулся Майбах. – Божии риттеры* это говорят так от зависти, что кайзер теперь к нам больше благоволит, чем к ним. Думаю, скоро придет время, кайзер и их заменит кем-то вроде нас, только на конях.

    ………………………………………

    *божии риттеры, они же божии дворяне – братья-рыцари духовно-рыцарских орденов.

    …………………………………………

    Я поначалу вяло кивнул головой, типа: вангуй, вангуй… А потом вспомнил про рейтар и пистольеров Генриха Наваррского которых показывали в кино, и понял что тесть не вангует, а составляет реальный прогноз на будущее. И вставил свои пять копеек.

    - Ага… И вооружит их вместо копья парой пистолей.

    Поменял плечо под алебардой – вот все же длинная и неудобная эта вещь в носке. Но все ландскнехты с ней идут и мне вроде, как положено, быть как все, а не только зятем гауптмана. Жалование, пока двуручного меча у меня нет, надо с ней отрабатывать. Как все. Научиться бы только, ей тыкать правильно… Это только с виду дурное дело не хитрое, а на самом деле даже совковая лопата требует сноровки и правильного хвата.

    - Ну, про пистоли, положим ты, Алекс, малость загнул, - возразил мне тесть. – Колесцовый пистоль дороже хорошего арбалета будет. Там механика тонкая и хитрая. Зато он всегда готов к бою, не надо фитиль заранее разжигать. Этого не отнять. Вынул и стреляй.

    - Вот-вот… - улыбнулся я. – Как в седле с фитилем будешь корячиться? Еще коня прижжешь.- И засмеялся, представив такую картинку. - Тут только колесцовый или кремневый замок надобен.

    - Что есть кремневый замок? – спросил Майбах.

    - Механическое огниво видел?

    - Видел, - ответил он.

    - Вот и представь, что его можно присобачить к стволу вместо фитильной загогулины.

    - Тоже не дешево, - отмахнулся Курт. – Видел я эту забаву. Осечек много дает. Вручную быстрее трут разожжешь. И то…

    Он вынул из поясной сумки уже виденную мной железную загогулину, которая одевается на пальцы как кастет, по которой бьют кремнем для высекания искр.

    Я взял огниво в руку. Повертел. Рассмотрел на редкие неглубокие параллельные насечки. Отдал обратно и авторитетно заявил.

    - Руки надо оторвать тому, кто это огниво делал.

    - Сделай лучше, - усмехнулся гауптман.

    - И сделаю, - ответил я ему. – Не проблема.

    - Что? - переспросил меня Майбах.

    - Не сложно сделать, - пояснил я ему. – Был бы только инструмент нормальный.

    - При монастыре кузница должно быть.

    Я заржал.

    - И кто в ней работает – монашки?

    - А Дьявол их знает… Может и монашки, – пожал плечами Курт. – Кстати, пора нам в лес сворачивать. Двойную сосну видишь?

    - Угу.

    - Вот от нее и свернем. Пока на дороге никого нет.

    - Вроде как до дневки еще времени много, - поглядел я на солнце.

    - Дневка сегодня будет длинная. Увидишь, - гауптман подмигнул и сделал таинственное лицо.

    Майбах пошел быстрым шагом в голову обоза, и вскоре оттуда послышались его команды, перемежаемые руганью. А я подумал, что совмещение матерного и командного языков явление одинаковое во всех армиях и во все времена.

    Обоз сначала остановился, а потом стал по одному фургону сворачивать в лес по малонаезженной дороге, кое-где даже поросшей кустарником.

    Грета выглянула из-под полога нашего фургона и подмигнула мне карим глазом, загадочно улыбнувшись. Я улыбнулся в ответ. Все же я не один тут, а - с ума сдрызнуь – с женой! И тут же подумал о жарких ласках, которые ждут меня ночью. На душе сразу потеплело. И вроде как сил прибавилось, хотя топать по лесу на моих ««коротких лыжах»» с длинной алебардой было очень неудобно.

    От нечего делать стал тренироваться на ходу рубить алебардой сучки на деревьях.

    На что Уве мне громко крикнул в спину.

    - Алекс, не перетрудись. Встанем на дневку – пошлем тебя дрова алебардой заготавливать.

    Все заржали.

    А что? Сам подставился. Терпи теперь, а то совсем заклюют. Армейский коллектив везде одинаковый. Во все времена.

    Правда, вывод я все же сделал: слишком большой топор у этой алебарды. Излишняя масса. Помню, по телику как-то показывали швейцарскую гвардию римского папы, так вот у них на алебардах топорик совсем маленький и полумесяцем. Все правильно… точка приложения силы идет здесь от рычага, а не от размера и веса топора. Древко-то длинное. Было бы короткое как в русском бердыше, то там да, на коротком древке длинное лезвие топора и защита, и возможность удара протяжкой, когда не только рубишь, но и режешь одновременно.

    На дневку встали в глубине леса у разрушенной избушки, которая давно покрылась бурым мхом. Но колодец около нее был в полной сохранности, как и поилка для скота. Странно это, тут вроде бы и ручей недалеко есть. Чего, спрашивается, корячились колодец строить? Лень два десятка шагов ведро пронести?

    Но вот тут мне ландскнехты и показали класс работы с алебардой. На рубке дров кстати. Когда они алебардами срубили большое сухое дерево и погнали меня сухие ветки с него посшибать на растопку. А потом показали мне, как аккуратно порубать это бревно на полешки. И все это одними этими длинными дурами. Охудеть, не встать! Мастера.

    Во второй половине дня, плотно поев и нормально отдохнув, неожиданно для меня банда стала выкапывать клад. Все как в детских книжках про пиратов. Сначала было найдено дерево с нужной полузаросшей зарубкой, от него сделали двадцать шагов на восход, потом тридцать шагов на юг, и от этого места еще пять шагов в сторону. Там росли густые кусты бузины.

    Вырубив кусты, вытащили из земли с глубины полуметра сначала скелет лошади, а затем еще из-под толстого слоя земли человеческий скелет и два больших сундука, окованных позеленевшими медными полосами. Один сундук был плоский и длинный, больше полутора метров.

    Шаги мерил естественно Майбах, остальные все были не при делах. Это была его с покойным Гитлером давняя захоронка.

    - Так как Адольфа больше с нами нет, то теперь это мое наследство, - заявил Майбах. – Закопали мы это с ним перед походом в Богемию. Не было смысла тащить все это туда с собой.

    - А теперь какой смысл выкапывать все это? - спросил длинный худой парень, лет двадцати.

    Действительно длинный малый. До моего роста, конечно, не дотягивает, но на полголовы выше всех в банде. Обладатель соломенной шевелюры, кривого сломанного носа и музыкальной фамилии Бах.

    - Алекса надо как следует вооружить, чтобы смог впереди нашей баталии стоять вот с этим, – ответил Курт, открывая плоский сундук большим медным ключом, и выложил на траву длинный сверток, перевязанный толстой конопляной бечевой.

    Под просмоленной парусиной укрывался узкий – всего два пальца где-то шириной, двуручный меч. Лезвия обоюдоострого клинка шли пологой волной, заканчиваясь ровным копейным острием. Длинная рукоять, занимала где-то четверть всего оружия. Большая крестовая чуть загнутая вперед гарда, усиленная по бокам широкими кольцами. От гарды где-то на два хвата клинок шел тупой, а перед волновой заточкой из него в стороны ««росли»» два небольших рога или как их назвал Курт ««крылья»».

    – Фламберг. Пламенеющий меч Михаила архангела, - уважительно произнес гауптман. – Им только Алекса да Баха у нас вооружить можно. Но Бах по сравнению с Алексом щуплый слишком. Так что, Алекс, быть тебе в этом мече наследником Гитлера. Владей, Алекс. Сделано это чудо в Золингене и стоит как два боевых жеребца, - и протянул мне двумя руками это оружие.

    Я взял в руки меч. Ожидал, что он будет очень тяжелым и сильно удивился, что весу в нем меньше полпуда. Примерно килограмм пять-шесть. Усмехнулся, что им как копьем колоть удобнее, чем рубить и поблагодарил тестя.

    - Данке, Курт.

    Вся банда как-то посмотрела на меня странно, но уважительно.

    А Курт продолжал выкладывать на траву какие-то свертки смоленой парусины. Судя по звяку – железо в них. А когда стал эти свертки разворачивать…

    - Вот эта посылочка с того света, - протянул наш фельдшер. – Неужто это самого Шварцриттера доспех?

    - Его самого, - ухмыльнулся Курт. – Вот тут на этой полянке мы его с Адольфом и упокоили. В две алебарды. Сначала коня его убили, а потом и его самого.

    Народ сразу загомонил, стараясь высказаться первым.

    - А трепались в таверне, что он в Святую землю подался или к Иоаннитам в орден вступил…

    - Я слышал, что он в Испании, в ордене Калатравы.

    - А мне говорили, что в Новом Свете он теперь обретается, на испанской службе.

    Дамы наши в разговоре не участвовали, без понуканий достали откуда-то серпы и стали резать высокую траву. Потом этой травой оттирать слой сала на вороненом железе, нанесенный на них для сохранности.

    И я подумал, что непохож этот клад на зарытый впопыхах. Темнит что-то Майбах.

    - А где доспехи с коня? – спросил кто-то из любопытствующей толпы.

    Курт лукаво улыбнулся.

    - А доспех с его коня мы с Адольфом продали в Кобленце, и на эти деньги экипировались для похода в Богемию. А кости этого коня вы сами сейчас выкапывали. Здоровый был жеребец. Пришлось разрубать его по частям, иначе нам вдвоем не осилить было затащить его в захоронку.

    Майбах покачал головой и сел на сундук.

    - Два дня как проклятые от черной краски оттирали конские доспехи песком, там вон, - гауптман показал рукой в сторону леса за развалины избушки, - где ручей протекает под соснами. Все руки стерли, но отдраили латы до серебряного блеска - никто их и не опознал потом. А доспехи с него самого кому продать было? Таких великанов как Алекс и Шварцриттер раз, два и обчелся. Вот и прикопали их тут. А теперь в них Алекс воевать будет. Ему в самый раз.

    - Курт, а почему тут только руки и ноги от доспеха? – заинтересованно спросил я. – Где кираса и шлем?

    Номана. Мне же их носить, как я понял, так что дефектную ведомость сразу составить совсем не грех.

    - Здесь, - Курт встал и отпер второй сундук.

    На землю полетели четыре части кирасы, горжет и сильно мятый шлем.

    - Армет, - восхищенно присвистнул Бах. – Искусная работа.

    - Он самый, - похвалился Майбах. – Но это ему не помогло, потому как мы Шварцриттера не копьями, а алебардами встретили. Он нас конем стоптать решил, а мы резко ушли в стороны. Я коню ноги подрубил, а Гитлер Шварцриттеру по шлему алебардой заехал с разворота. Потом мы его через забрало ножом в глаз добили. Он, щварцешвайнехунд, нас ограбить решил. В одиночку…

    Дружный хохот заглушил его последнюю фразу.

    А я, опершись на меч, слушал эти байки краем уха и вертел в руках черный стальной башмак с широким носом и длинной золотой шпорой со звездчатым колесиком, все прикидывал, как в таком можно ходить. Вроде он мне по размеру, если мерить от локтя до запястья по кожаной подошве. Или только на коне в такой обуви скачут. Но на картинках, какие я видел, что у рыцарей железные башмаки были с длинными острыми носами.

    - Шпоры сними, - посоветовал мне Уве. – А то за самовольное ношение золотых шпор у нас могут и повесить.

    Я непонимающе посмотрел на кузнеца.

    - У вас риттеры золотых шпор не носят? – удивленно спросил он.

    Я пожал плечами.

    - Как-то не обращал на это внимания, - отмазался я. - Да и не было риттеров там, где я жил. Все больше простые воины. Стрельцы – припомнил я исторический термин.

    - Что есть ««стрельцы»»?

    - Пехота с ружьями и большими топорами. Сабли еще у них – припомнил я картинку из учебника.

    Я сам напряг мозговую мышцу на предмет: есть уже в это время стрельцы в Москве или их еще нет? Черт с ними все равно ландскнехты мои слова проверить не могут.

    Но послушался Уве и с его помощью отчекрыжил шпоры от этих железных ботинок. Оставшиеся дырки попросил не заклепывать – пусть будет вентиляция.

    Попивая с тестем традиционное вечернее пиво, спросил как бы ненароком, убедившись, что мы остались одни.

    - Курт, я все понимаю, но не верится мне, что этот риттер был один.

    - Не верится, не верь, - оторвался Майбах от кружки с безмятежным видом.

    - Так, значит, и вас было не двое с Гитлером на этой поляне? И слухи, куда делся Шварцриттер, тоже вы запустили по кабакам?

    - Алекс, ну что ты прицепился как репей? Понял что-то сверх того, что мною было сказано – молчи. Помирать буду, все свои захоронки Грете передам. Значит и тебе. И еще…

    Гауптман посмотрел на меня пристально. И, видимо, чем-то удовлетворившись, сказал еще фразу.

    - За доспех должен мне будешь только половину. Вторую половину считай подарком с того света от Гитлера. А как ты хотел? Даром никто ничего на этом свете не дает. А без хорошего доспеха стоять тебе голым в строю с пикой всего за два гульдена.

    Он поднялся на ноги и посмотрел на меня сверху вниз.

    - Ты умный парень, Алекс, так что не делай глупости сверх меры. А меч тебе от меня свадебный подарок, - и ушел.

    Вот так вот. Осмотрел я внимательно взятку за молчание, увидел тонкие пятна ржавчины на клинке – не спасло сало железяку. Сел на землю у нашего фургона, опершись на колесо, и куском песчаника, найденным у колодца, стал оттирать эту ржавчину. Дело это оказалось непростое. Заточка волн на лезвиях была похожа на пилу, пологие зубья которой были разведены в противоположные стороны поочередно. Так что работать можно было лишь уголком оселка.

    Подсела под бочек Грета, простоволосая, без привычного чепца, прижалась к плечу и участливо спросила.

    - Не боишься?

    Я поцеловал ее в макушку и ответил как заправский одессит.

    - Как можно бояться того, чего не знаешь? – и улыбнулся ей.

    - С таким мечом ходить не боишься?

    Я самодовольно ухмыльнулся.

    - Теперь, с таким мечом пусть меня все боятся.

    - Это хорошо, что ты у меня такой храбрый. Только знай, мой милый, что некоторые капитаны, когда берут таких как ты в плен…- женушка слегка замялась, но решила все же донести до меня важную информацию, – то, за одно только обладание фламбергом вешают их владельцев без суда и следствия.

    - Спасибо, дорогая, что предупредила. Но я в плен сдаваться не собираюсь. Русские не сдаются.

    Грета улыбнулась, потянулась ко мне, чувственно поцеловала в губы и поднялась на ноги.

    - Пойду. Мне еще тебе чулки шить под твой доспех.

    Вечером, уже в сумерках, сидя орлом в бузине, стал невидимым свидетелем сильного скандала моей жены со своим отцом. Слов было не разобрать, но ругались они сильно. Мне почему-то показалось, что из-за меня.
Размещено: 19.07.2014, 03:26
  
Всего страниц: 4